Тени Дома с башенкой

Однако то, что она увидела внутри, повергло и ее, и, судя по всему Ирину, в шок. Тяжелая старинная мебель, составленная в ожидании реставрации у стены, разломанная на куски валялась по всему коридору. Искусное резное панно, украшавшее стрельчатую дверь на веранду, было сбито чем-то вроде топора и бессильно повисло на нескольких гвоздях. Изящные фестончатые окна на веранде были части выбиты и сквозь них с озера тянул прохладный ветерок. Вместо потолка сверху зияли провалы полов второго этажа, еще недавно подгнившие, но целые, с торчащими, как выломанные кости, балками перекрытий.

Пока Римма Борисовна, хватая ртом воздух, пыталась прийти в себя, Ирина вскинула свою папку и, раскрыв ее, стала быстро бегать глазами по документу, описывавшему исходный вид здания при продаже.

– Сохранные интерьеры первого этажа, исторические фестончатые окна на веранде, предметы обстановки дореволюционного периода, состояние несущих конструкций второго этажа – удовлетворительное, – скороговоркой зачитала она и требовательно уставилась на Римму Борисовну.

– Но этого не может быть, я была здесь позавчера. Клянусь, ничего этого не было, – забормотала она. – Мы проводили работы по расчистке, люди могут подтвердить.

– Да? – скептически спросила проверяющая и вновь сверилась с папкой. – А у меня другая информация. Несколько дней назад к нам в департамент поступила жалоба от местного населения. На систематическое вандальное отношение к региональному памятнику культуры, находящемуся в вашей собственности.

Она протянула ей распечатанный лист бумаги, из которого она с удивлением узнала, что в Неприновке, оказывается, живет целая группа неравнодушных граждан, страстно обеспокоенных судьбой Дома с башенкой. В официозной, а местами просто патетической кляузе сообщалось, что новая собственница-де, все лето ведет вандальные работы по демонтажу здания и украшающих его ценнейших элементов декора, что не оставляет инициативной группе преданных жителей Неприновки иного выхода, как обратиться за помощью в соответствующие органы.

– За несоблюдение обязательств по сохранению и восстановлению памятника культуры предусмотрен штраф, – процедила проверяющая, делая шаг вперед и доставая телефон. – Его размер определит комиссия по результатам моей фотофиксации, – притихший особняк осветила яркая вспышка. – Но с учетом серьезности нарушений, допущенных в столь короткие сроки, – еще одна вспышка. – Не исключено также изъятие здания из вашей собственности.

Прощание с проверяющей на этом фоне вышло достаточно прохладным. Обратно Римма Борисовна шла уже сама, погруженная в печальные раздумья.

– Инициативная группа, – вы подумайте, – негодовала Марья Власьевна.

Женщины собрались втроем в беседке Марьи Власьевны, чтобы обсудить внезапные новости.

– Какая разница, – махнула рукой Римма Борисовна. – Проблема в том, что в доме действительно были разрушения. Они приехали и получили подтверждения, которые теперь зафиксированы на снимках.

– То есть получается, кто-то заходил к бабе Вере перед ее смертью и почему-то забрал все фотографии, а потом кто-то залез к тебе? – покачала рыжей головой в кудряшках Таня. – Это что же такое за дела в Неприновке?

– Не знаю, пока вы с мужем не приехали, все тихо-мирно было, – не упустила повода съязвить Марья Власьевна.

Таня возмущенно фыркнула. Римма Борисовна глубоко задумалась и вдруг повернулась к Марье Власьевне.

– Тот фонарик, помнишь? Который ты видела вчера?

Таня удивленно уставилась на них. Тщательно прорисованные черным брови матриарха поднялись двумя большими дугами.

– Получается, он правда был? Мне не показалось!

Римма Борисовна повернулась к Тане, до сих пор слушавшей их с недоумением, и коротко рассказала историю, с привидившимися Марье Власьевне отблесками фонаря в окнах Дома с башенкой. Теперь же выходило, что Римма Борисовна была не права – в дом действительно прокрался злоумышленник, который под покровом ночи устроил полный хаос. Этот человек, очевидно, спешил все сделать до приезда проверки. Но зачем? Кому так сильно хотелось отнять у нее Дом с башенкой, много лет стоявший никому не нужным? На это у Риммы Борисовны не было ответа.

– Но получается, если мы сообщим, что накануне в доме кто-то был, обвинения с тебя снимут? – с надеждой спросила Таня.

– Я могу подтвердить, – выпрямилась на своем любимом садовом кресле Марья Власьевна.

– Вряд ли, – покачала головой Римма Борисовна. – Скорее всего, они захотят каких-то доказательств. Но попробовать, конечно, стоит. Спасибо вам, девочки.

Она повернулась к Тане.

– Что там, в музее? Ничего выяснить не удалось?

Таня покачала головой.

– Я запросила церковные архивы, но и там тоже что-то найдется вряд ли.

– Вот и у меня то же самое. Никаких упоминаний не смогла найти, – вздохнула Римма Борисовна.

– Может, просто прочесать лес? – неуверенно предложила Марья Власьевна. – Я так-то все грибные места в наших лесах знаю, и в Темный тоже заходила, – не без гордости добавила она.

– Втроем? Большой лес в поисках часовни, которая наверняка почти истлела?

– Ну почему втроем, можем взять с собой еще кого-нибудь, – Марья Власьевна хитро посмотрела на подругу. – Сергей Петрович наверняка будет рад помочь.

Римма Борисовна при упоминании его имени поджала губы.

– Нет, наобум идти бессмысленно. Нам нужен какой-то ориентир.

Глава 7 Ссора

В среду хоронили бабу Веру. Шел мелкий сплошной дождь – серой вуалью он окутал маленькое сельское кладбище с витыми оградами и кружевными металлическими крестами и небольшую группу прощающихся у свежей могилы. Кроме неприновских и сына бабы Веры, молчаливого мужчины средних лет, собственно, там никого и не было.

Пока выясняли, в каком порядке идти на поминки, пока осыпали соболезнованиями растерянного сына, Римма Борисовна решила прогуляться по соседним аллеям – в конце концов, уважение к месту, в котором она намеревалась остаться на долгие годы, требовало знакомства как с действующими жителями Неприновки, так и с теми, кто давно покинул этот мир.

Она скользила взглядом по угловатым крестьянским лицам, сурово и печально взиравшим на нее с фотографий, когда ее неожиданно привлек один из памятников. С удивительно массивного по местным меркам черного камня на нее смотрел строгий худощавый мужчина. Под портретом виднелась подпись «Федор Егорушкин, 1920 – 1977. Любимому отцу и мужу». Интереснее было другое: выбитое под его именем изображение маленького мальчика с удивительно ясным светлым взглядом и подписью «Витя Егорушкин, 1965-1977».

– Так вот ты какой, Витя Егорушкин, – пробормотала Римма Борисовна и внимательно посмотрела мальчику в глаза.

Она понимала, что надежды найти его живым спустя столько лет, безусловно, не было. Но и надгробие оказалось неожиданностью.

– Гуляете? – спросил за ее спиной мужской голос, и Римма Борисовна чуть не подпрыгнула. Она обернулась – позади стоял невысокий усатый мужик, укутанный в рыбацкий плащ раза в полтора больше себя.

– Сторож я тут. Не мертвяк, – усмехнулся он, видя ее замешательство. – Я на прощании с бабой Верой вас видел, а потом смотрю, гулять пошли. Ну решил проследить, чтоб не потерялись. Кладбище-то старое, людей дай Бог померло за все годы, а дорожки у нас петлючие.

Римма Борисовна кивнула.

– Давно тут это надгробие? – спросила она, показав на участок Егорушкиных.

Сторож махнул рукой.

– Да нет. Это Танька сейчас уже, как приехала, заказала – раньше-то у Федора обычная пирамидка стояла. А она, как вернулась, решила видно память папки почтить. Ну, и Витьку тоже вписала. Да и правильно – вряд ли ж он в лесу как Маугли 50 лет живет, так я думаю.

Сторож вздохнул и трижды перекрестился на могилы. Римма Борисовна рассеяно кивнула и, бросив последний взгляд на портрет ясноглазого мальчика, медленно двинулась назад в сопровождении скучающего сторожа.

– Хотя вообще всяко бывает, – как бы невзначай начал он. Но Римма Борисовна, которую порядком утомили похороны старенькой уборщицы и прогулка по кладбищу, пропустила его реплику мимо ушей.

– Так-то у нас люди разное говорили, – откашлявшись, продолжил сторож. – Говорят, Петр покойный, шибко строгий был. Сами понимаете, фронтовик, жизнь тоже не сахарная была. Себе спуску не давал и детей держал в черном теле. Танька-то ладно еще, она девчонка была, а Виктор-то наследник. Так вот говорят, сильно не нравились ему тогда изыскания эти витькины-то.

Дождь прекратился и влажные кладбищенские дорожки парили, от чего сельское кладбище приобретало несколько потусторонний вид. Еще немного, и впереди нас встретит Харон на старой лодке, успела подумать Римма Борисовна. Но вслух сказала другое.

– Отчего же? – она поняла, что поддержать беседу со сторожем все равно придется.

– Так, это, – сторож скинул капюшон и стало видно, что он не старый еще мужчина лет пятидесяти, с густыми, как щетка прокуренными усами. – Несерьезно. Отец его все в поля прочил, а Витька знай со своей часовней возился. Ну и вот слухи ходили, повздорили они тогда знатно. Отец его дома грозить закрылся, записки все витькины отобрал. Ну, а Витька ему возьми и крикни, мол: «Захочу, вообще из дому уйду». Так что кто знает, профессор может теперь наш Витька-то.

Римма Борисовна с недоверием вгляделась в его слегка помятое, но тем не менее слишком молодое для этой истории лицо. Хотя, надо признать, это был новый поворот.

– А вы дружили с ним, наверное? – коварно спросила она, рассчитывая подловить собеседника на лжи.

– Какое, – махнул рукой он. – Я тогда мелкий был совсем. Брат мой с Танькой компанию водил, оттуда и слышал. Да честно говоря, тогда многие про это слышали. Отец его на чем свет костерил и при совхозных тоже.

Он широко улыбнулся и протянул ей руку.

– Михеев я. Про обозы слышали, поди?

Римма Борисовна чуть не рассмеялась и пожала ему руку с искренней симпатией.

– Римма Борисовна. А что ж с часовней? Не нашли ее?

Они подошли к выходу с кладбища. Вместо Харона там ждала потрепанный желтый пазик и сторож остановился, закуривая ядовито пахнущую дешевую сигарету.

– Да черт ее знает, эту часовню. Была она, не была. Тогда этот пришлый учитель всех взбаламутил – все враз про нее вспомнили, Витька с ним днями пропадал. А потом Витька пропал, столичный уехал – и все. Рассеялось, как говорится, как белых яблонь дым. Ну, вас уж там ждут.

Высунувшись из автобуса, ей махала Марья Власьевна.

– Римма, скорее, скорее, только тебя ждем!

– Кутья стынет, – фыркнул сторож, протягивая ей на прощание руку.

Римма Борисовна, пожав ее, порысила к автобусу. Ей не давала покоя простая мысль, и она не могла понять, как не подумала об этом раньше: если мальчик искал часовню, значит, в его вещах могли остаться какие-то заметки. Надо не забыть спросить об этом Таню.

Поминки накрыли в доме бабы Веры. Должно быть, старая изба давно не видела такого изобилия. Пока женщины суетились, выставляя на стол (его предоставила соседка Ольга) наготовленные заранее блюда, а сын медленно бродил по комнатам опустевшего навсегда дома, Римма Борисовна улучила момент и подошла к Татьяне.

– Как ты думаешь, а могли у вас дома остаться какие-то вещи Вити? Может быть заметки там, рисунки?

О том, в каких обстоятельствах она это узнала и что еще рассказал ей сторож, Римма Борисовна почла за лучшее умолчать. Татьяна задумалась, пойманная врасплох. Потом пожала плечами.

– Я не видела. Но что-то могло и сохраниться. Если хочешь, приходи завтра, посмотрим вместе.

Остаток вечера, несмотря на всю серьезность повода, Римма Борисовна сидела как на иголках. На автомате поднимала рюмку и не в меру радостно смеялась над историями старожилов, за что даже схлопотала легкий тычок локтем в бок от Марьи Власьевны. Но что она могла поделать, если ее натура деятельного исследователя так реагировала на адреналин?

В маленьком тесном доме Тани Егорушкиной оказалось на удивление уютно. Стены, оклеенные новыми обоями, тут и там украшали изящные акварели с местными видами – наверняка, дело рук самой хозяйки, улыбнувшись, подумала Римма Борисовна. В углу стоял тщательно отреставрированный старый комод, вокруг стола – несколько стульев, перетянутых яркой тканью. Татьяна виновато улыбнулась, заметив ее взгляд.

– Люблю с мебелью возиться.

Мама Тани и Вити, сухонькая старушка лет восьмидесяти пяти в теплом вышитом халате, суетилась в комнате.

– Ой, девочки, садитесь, садитесь, выпейте чайку.

– Спасибо, мама! – Таня говорила громко, видимо, старушка была туговата на ухо. – Римма Борисовна интересуется историей часовни! Хотела посмотреть старые записи Вити!

Старушка остановилась и часто-часто заморгала, заглядывая в лицо Римме Борисовне.

– Витеньки? – спросила она слабым голосом. – Витя был хороший мальчик.

Она подошла к комоду и аккуратно подняла стоявшую там фотографию. Римма Борисовна взглянула на нее и сразу узнала портрет, который видела на кладбище. С черно-белого овала на нее внимательно смотрел белобрысый мальчик в шерстяном свитере со светлыми, серьезными глазами. Мать непроизвольно погладила лицо сына большим пальцем. Римме Борисовне ужасно захотелось обнять ее за плечи, но она сдержалась – не хотела смущать пожилую женщину.

– Там на шкафу должна стоять коробка, – сказала она, обращаясь к Тане. – Ты как замуж вышла, мы часть вещей раздали, а эти я на память сохранила.

Таня принесла стремянку из прихожей и начала шарить руками по поверхности шкафа.

– Петя! – позвала она куда-то в коридор. – Помоги нам тут, я не дотягиваюсь.

Послышались шаги и в комнату вошел Петр – такой же долговязый и взлохмаченный, каким его запомнила Римма Борисовна.

– Достань коробку нам, – махнула Таня на верх шкафа.

Он кивнул, переставил чуть в сторону стремянку, вскарабкался по ней и вскоре снял пропылившуюся старую картонку. Бережно отряхнул и передал жене.

Таня и Римма Борисовна уместились на небольшом диване. Валентина Васильевна затихла в кресле у старого серванта – она что-то тихонько бормотала и то и дело качала головой. Наверное, разговаривала с давно пропавшим сыном или сетовала на тяжелую материнскую судьбу.

На первый взгляд в коробке не было ничего очень интересного – старый альбом с марками, потрескавшаяся от времени открытка с Тихоновым. Большой том «Двух капитанов» и несколько старинных артефактов: крупный проржавевший гвоздь, гербовая склянка то ли из-под лекарств, то ли из-под духов, и ключ, много моложе большинства из них.

– А что ваш папа думал об увлечениях Вити? – спросила Римма Борисовна, покрутив в руках старый флакончик.

Таня пожала плечами.

– Конечно, относился без особого восторга. Но вроде против ничего не имел.

– На кладбище я видела сторожа. Он рассказал, что накануне исчезновения Витя с отцом сильно поругались, и мальчик угрожал уйти из дома, – осторожно произнесла Римма Борисовна.

Но Таня неожиданно засмеялась.

– Иван. Это двоюрдный брат моего мужа. Он рассказывает мою историю, так что мне тут можно доверять. Они поругались не из-за самих поисков – отец нашел у него рисунки с изображением креста. Председатель совхоза, фронтовик, человек идейный, сама понимаешь – скандал был до небес. Отец забрал у Вити все его тетради, тот, естественно, пошел на принцип, хлопнул дверью. Но представь, каким ударом для папы стало, когда он после этого пропал.

Римма Борисовна напряженно думала и Таня расценила эту паузу по-своему.

– Но ты не подумай, папа хоть и жесткий был, но человек хороший. Мы когда приехали, я думала, не найду могилу уж на кладбище, так все заросло – а она вся чистенькая стояла. За ней местные, представь, приглядывали.

– Забрал тетради, – разочарованно протянула Римма Борисовна, перебирая оставшиеся в коробке безделушки и чувствуя, как ее надежда обнаружить следы изысканий мальчика обращается в прах.

– Папа тогда так орал, клялся сжечь, – грустно подтвердила Таня. – Я про это и забыла как-то, а сейчас ты стала говорить, и я сразу вспомнила.

Она пошарила на дне коробки, даже простучала дно, но обнаружила лишь обтрепавшуюся по углам советскую туристическую карту района. Больше ничего они так и не нашли. Вскоре Римма Борисовна, тепло попрощавшись с Таней и Валентиной Васильевной, отправилась домой.

Путь пролегал вдоль озера, уже погружавшегося в вечернюю дремоту – лазурная днем, вода приобрела свинцовый оттенок, веселая рябь разгладилась, превратив поверхность озера в зеркальную. Кое-где еще слышны были всплески воды последних купальщиков, но в остальном звуки над водой стихали, уступая место звенящей тишине.

Каковы шансы, думала она, что эта случайная ссора стала причиной ухода мальчика из дома? Витя все лето искал часовню, разговаривал с учителем, опрашивал местных жителей. Вел, очевидно, какие-то записи. И вдруг все это в одночасье было уничтожено разгневанным отцом. Все, что она знала о Вите, свидетельствовало о том, что он был спокойным, умным мальчиком. Но даже самый приличный ребенок в такой ситуации мог взбунтоваться. Хлопнуть дверью, уйти, чтобы на деле доказать свою правоту, а потом сбиться с дороги и заплутать в глухом лесу. Не мог же он, в самом деле, решить уйти и никогда не возвращаться?

А отец? Что должен был испытывать, возможно, не в меру строгий, но безусловно любящий – судя по теплым воспоминаниям, которые сохранила Таня, – отец, поняв, что потерял ребенка из-за этой ссоры?

Римма Борисовна поежилась, не понимая, что стало причиной – вечерняя прохлада или ужас, который охватывал при мысли об этом трагическом стечении обстоятельств.

Ей вдруг страшно захотелось позвонить дочери. Она остановилась и набрала номер. Та взяла трубку почти сразу, как будто ждала звонка.

– Алле, мамочка? – проворковала она. – Как ты там в своем уединении? Еще не надумала возвращаться к людям?

Убежденная поклонница мегаполиса, дочь с самого начала не разделяла энтузиазма матери по поводу Неприновки.

– Нет, куда там. Все хорошо, – Римма Борисовна на секунду сбилась, представив, как описывает дочери все, что на самом деле происходило здесь последнее время: и старые тетради, и легенду о часовне, и внезапную смерть старушки. Дочь бы точно подумала, что она рехнулась и примчалась, чтобы забрать ее в Москву. – Вот, прогуливаюсь, у нас чудесный вечер.

Послушав еще немного щебет дочери, скакавшей, кажется, с одного светского мероприятия на другое, она положила телефон в карман и побрела к дому.

За большими окнами веранды ветер тихонько перебирал листья яблонь. Ветки глухо постукивали по стеклу. На веранде горел свет – Римма Борисовна, откинувшись в кресле-качалке одна за другой перебирала страницы тетради Вити Егорушкина в надежде на случайный рисунок или подсказку. Ничего не было – вскоре после сочинения, Витя Егорушкин пропал.

Она прикрыла глаза, воскрешая в уме события из романа мужа. «Ты втравил меня в это, так подскажи», – сердито думала она, обращаясь к Адриану Валентиновичу. Как некстати она подарила тогда Сергею Петровичу книгу – что, если где-то в романе была подсказка? Что, если она что-то упускает? Римма Борисовна вздохнула. Кто бы мог тогда подумать, что книга, несколько десятилетий пылившаяся у них в квартире, может стать ключом к разгадке.

Самым логичным, конечно, было бы искать в романе указания на расположение реальной часовни. Однако в книге та располагалась при развалинах старой усадьбы, высоко на холме прямо за деревней, и отлично просматривалась со всех точек – это сыграло на руку главным героям, поэтому этот факт Римма Борисовна отлично помнила. Она сердито взглянула на фотографию Адриана Романовского, установленную на серванте.

– И здесь от тебя никакой помощи, – сварливо пробормотала она.

Возможно, подсказку можно было отыскать в описаниях героев – быть может, кто-то из них был написан с Вити и мог пролить свет на ход мыслей мальчика? Или где-то мелькнула линия, которая могла бы прояснить его отношения с отцом? Римма Борисовна сосредоточилась, перебирая персонажей одного за другим.

Вот главные герои встречаются в школе и знакомятся с хулиганом. Вот замечают его странные исчезновения и выслеживают его у старой часовни. Вот узнают о том, что он попал в беду и его используют бандиты, для которых часовня – точка связи. Вот пытаются все рассказать неуклюжему местному учителю. Не получают никакой помощи и решаются действовать самостоятельно. В конце им помогает командированный из города геолог (в том, кто являлся его прототипом, Римма Борисовна как раз не сомневалась – она с усмешкой посмотрела на фото покойного мужа). Да, иногда в романе появлялись и другие дети, а также жители деревни. Но никого, кто хотя бы отдаленно мог напоминать пропавшего мальчика или его отца.

По стеклу застучал поздний ночной дождь. Римма Борисовна глубоко задумалась, отложив в сторону тетрадь и перебирая в памяти все, что ей удалось узнать про эту часовню. А Адриан, откуда он о ней узнал? Она побарабанила пальцами по столу. Это действительно был интересный вопрос – он пробыл здесь всего два года. Полтора года – до исчезновения Вити и несколько месяцев после исчезновения мальчика. За это время он успел узнать о существовании часовни, о которой местные, судя по всему, знали мало, а значит, вряд ли часто говорили, увлечь этой идеей детей – хорошо, минимум одного мальчика, – и поучаствовать в его поисках. Впрочем, неудачных.

– Что же такое случилось тогда, много лет назад? – спросила она у снимка. Ей вдруг показалось, что если она поймет, чем руководствовался муж, ей будет проще пройти по его стопам, а значит, и по стопам Вити.

Глава 8 Урочище Крестовое

По четвергам в Неприновку приезжала автолавка. В деревне был вполне сносный магазин, но автолавка всегда привозила свежий хлеб и пирожные местного комбината, поэтому в этот день с утра на старом асфальтовом развороте начинали собираться люди.

Римма Борисовна прожила здесь не так долго, но уже успела пристраститься к рассыпчатым песочным полоскам, поэтому в 11 появилась на кругу. На бревнах, пеньках и лавках вокруг потрескавшегося асфальта уже расселись в ожидании местные старушки и матери семейства. Они проводили Римму Борисовну настороженным взглядом – с тех пор, как умерла баба Вера, отношение местных к ней изменилось не в лучшую сторону. Женщина старалась не придавать этому значения, надеялась, что это скоро пройдет и изо всех сил держалась за старые привычки.

Только Марья Власьевна помахала ей с противоположной стороны – она практично восседала на раскладном стуле, захваченном с собой, – и Римма Борисовна присоединилась к ней.

– Ну что, как ваши изыскания? – спросила женщина.

Римма Борисовна, вспомнив ночные размышления, вздохнула.

– Я вот все думаю, – сказала она. – Кто-то же должен был рассказать Адриану о часовне? Что, если мы пойдем тем же путем? Ты не знаешь, может быть, у него были тут друзья, знакомые?

– Он же у тебя лингвист, – фыркнула Марья Власьевна. – С местными-то он не особенно общался, не того полета птицы все-таки. Но когда только приехал, все пропадал по местным бабушкам-дедушкам, записывал что-то у них.

– Фольклор, – кивнула Римма Борисовна. – Он по нему диссертацию хотел писать.

– Кто-то, наверное, и подсказал. А где ж их теперь сыщешь, они и тогда-то на ладан дышали.

В этот момент на круг, пыля, вылетела синяя газель. Увидев покупателей, которые беспокойно завставали с насиженных мест, машина дала приветственный гудок, сделала круг и остановилась. Из кабины выскочил Петя, муж Татьяны, и, откинув задвижку, распахнул задний борт.

– Спокойно девоньки, без рукоприкладства, сегодня сладкого хватит на всех! – весело крикнул он, и девоньки, большинству из которых давно перевалило за 60, ответили оживленным щебетанием.

Собравшиеся начали выстраиваться в очередь, безошибочно занимая места согласно времени прибытия. Марья Власьевна элегантным движением собрала походный стул, повесила его на руку, словно зонт, и они с Риммой Борисовной пристроились в конец очереди.

– Все-таки его тут так помнят, не мог же он за два года совсем не завести друзей? – с сомнением спросила Римма Борисовна.

– Его потому и помнят, что он работал много – сначала со старичками, потом все с учениками да с учениками – то какие-то дополнительные занятия, то кружки. Так-то он работы не чурался, с неблагополучными очень много занимался, – Марья Власьевна кивнула на улыбавшегося у борта Петра. – Вон, с теми же Михеевыми. Опять же, потом эта история с Витей сколько времени у него заняла.

В этот момент очередь дошла до них.

– Мне, пожалуйста, курабье полкило, и ореховое, – сказала Марья Власьевна, распахивая сумку.

Римма взяла традиционный набор пирожных и они вышли из очереди на обочину.

– На чай не зайдешь? – спросила Марья Власьевна, приподняв увесистый пакет со сладостями.

– Нет, спасибо, мне в музей надо – мы с Таней договорились карты посмотреть, – Марья Власьевна ревниво поджала губы.