Честная сторона лжи

– Садись уже, Ансельм, – слегка усталым хрипловатым, но глубоким и приятным голосом произнес тот, что сидел за столом, – в ногах правды нет.

– Я лучше буду говорить стоя, отец Жозеф, – ответил монах в капюшоне.

– Ну, как знаешь…

– И потом, это не я только-что вернулся из путешествия в Рим, я не устал.

– А я устал. Ладно, рассказывай.

– С чего начать?

– Епископ получил мое послание?

– Получил. И сразу же отправился в Бурж на переговоры.

– Что слышно о переговорах?

– Брат Роже сообщил, что позиции договора в Лудоне существенно изменить не удалось, но зато по приезде в Париж жадная свора не получит ничего, кроме обещанного.

– Это уже неплохо. На переговорах в Лудоне у меня не было таких сильных карт, иначе мы не пустили бы Конде в Совет.

– Ожидаем возвращения его преосвященства со дня на день.

– Что ж, с этим ясно. Из Испании есть вести?

– Нет. Отец Винсент никого не присылал.

– Из Вены?

– Вернулся один из братьев, посланных к отцу Антуану. Его послание в шкатулке, которую я принес. Я не расшифровывал его.

– Хорошо, я потом сам. По англичанам и голландцам есть что-нибудь?

– Мы наблюдаем за ними ограниченно, все силы брошены на испанцев. Пока мы не видим никакой активности.

– А из Брюсселя?

– Де Сонвиль молчит пока. У него там целая бригада, а толку… В Париже осталось меньше…

– Ну, ну, зачем так… А что наши испанцы?

– Здесь провал. Почти полный.

– Провал? – воскликнул отец Жозеф, от усталости которого в один миг как будто не осталось и следа. – Что случилось?

– Они оборвали все контакты. И исчезли. Мы не смогли обнаружить ни единого человека, кого знали из их сети.

– И наш друг тоже пропал?

– Да.

– Когда это случилось?

– Я не знаю подробностей, это произошло, когда Рошфор уже вернулся, он сам занимался этим.

– Где он сейчас?

– С самого утра куда-то отправился, ни слова не сказал, взял с собой Ла Бертье. Сегодня я его больше не видел.

– Есть еще что-нибудь настолько же отвратительное? – снова устало спросил отец Жозеф после минутного раздумья.

– Нет, важных новостей больше нет.

– Ладно, Ансельм, можешь идти. Вернется Рошфор – сразу ко мне его. А я буду работать.

Монах то ли кивнул головой, то ли сделал поклон, развернулся и молча и бесшумно, словно призрак, удалился, оставив отца Жозефа одного. Тот, как только закрылась дверь, открыл ключом шкатулку и извлек из нее квадратный лист плотной бумаги. Потом из другой, незапертой, шкатулки, принесенной Ансельмом, он достал небольшой свернутый листок, развернул его, положил рядом и, глядя и сравнивая два документа, принялся пером записывать что-то на нем. Закончив расшифровку, он откинулся на стуле, задумался, закрыв глаза, и сам не заметил, как уснул. Проснулся монах от стука в дверь. По перемещению теней от оконного переплета он сразу же понял, что проспал не меньше часа.

– Войдите, – громко произнес отец Жозеф, пряча бумаги в шкатулку.

Дверь открылась, и на пороге появился Рошфор.

– Входи, Шарль, – пригласил гостя монах.

– С возвращением, отец Жозеф. Надеюсь, дорога была нетрудной?

– Дорога, как дорога. Если не спешить, конечно. Садись и рассказывай. Сам-то ты добрался, без приключений?

– Почти.

– Значит, были приключения? – спросил отец Жозеф, едва заметно улыбнувшись.

– Так, пустяки. За Ангулемом меня хотели убить.

– Не получилось?

– Выкрутился, как видите.

– Конде?

– Да, кто-то из его друзей, по всей видимости.

– Подумай на досуге, через кого они могли узнать.

– Ну… собственно, либо сами иезуиты, либо у них произошла утечка.

– Сами… Не вижу смысла. Зачем делать нам такой подарок, а потом самим же лишать нас его?

– Могли измениться обстоятельства, или такой план был изначально. Если б знать замыслы этих хитрых господ.

– Да, их главные цели, в общем-то, понятны, а о способах их достижения можно лишь предполагать. Правда, в игре против Конде – они очевидные союзники… Но это все после. Теперь, Шарль, поведай мне, наконец, о здешних грустных делах.

– Когда я вернулся все, вроде бы, было в порядке. Ла Бертье сообщил, что никакой активности не наблюдается, даже посольский секретарь не выходил с ними на контакт больше недели.

– Кстати, а как сам сиятельный дон Иньиго де Карденас?

– Посол болен, или притворяется таковым.

– Интересно…

– Постоянного наблюдения Ла Бертье не вел. Да и его людей для этого совершенно недостаточно, вы же знаете.

– Знаю, но брат Климент строг с финансами. Рассказывай дальше.

– В четверг Ла Бертье заподозрил неладное, начал проверять все точки. Утром в пятницу стало очевидно, что что-то случилось – на четырех известных нам адресах никого не было.

– Главное – улица Арси. Там же жил этот торговец?

– Да, но на Арси также никого.

– И наш друг?..

– Не выходит на связь.

Отец Жозеф закрыл глаза, и на минуту воцарилось молчание. Рошфор с терпением ждал, когда его начальник продолжит разговор.

– Мы почти случайно вышли на целую сеть испанских агентов – спасибо за это Вортезу… – медленно начал отец Жозеф. – Случилась удача – их человек согласился сотрудничать с нами. Мы только-только начали получать интересную информацию. И вдруг все кончается. Мы у разбитого корыта… Как это могло произойти?

– У меня есть несколько мыслей. Во-первых, Вортез, как я говорил вам, все это время не снимал наблюдения за домом посла. А во-вторых, он клянется, что никто из посольских не контактировал в эти дни со своими агентами. Они вообще почти не покидали посольство. Значит…

– Значит, что команда сворачивать деятельность и уходить пришла извне, – прервал Рошфора капуцин.

– Совершенно верно.

– Какие ты делаешь из этого выводы?

– Возможно, в Париже есть еще одна или несколько испанских конспираций, а может быть, существует и другой центр управления, кроме посольства. Впрочем, команда могла прийти и совсем со стороны. Важнее понять, в чем ее причина.

– Думаешь, они раскрыли нашего друга? Поэтому решили свернуть всю сеть?

– Возможно, хотя я не понимаю как. Может, люди Ла Бертье или Вортеза засветили наблюдение? Может, его подозревали и следили за ним – тогда мы погорели на связи. С другой стороны, могла ведь произойти и просто случайность.

– Нам остается только ждать, не выйдет ли на связь наш человек, если он, конечно, с самого начала не вел двойную игру.

– Ну, и продолжить, естественно, наблюдение за посольскими, только теперь делать это запредельно осторожно.

– Согласен. Скажи Вортезу.

– Слушаюсь.

– Может быть, у тебя есть еще какие-нибудь мысли?

– Да как сказать…

– Говори, как есть.

– Если кратко, со мной произошел забавный случай. Помните, я говорил вам, что меня пытались убить за Ангулемом, в маленьком Жарнаке? Один молодой человек мне там оказал помощь, а честно сказать – спас мне жизнь. Так вот, в пятницу, около полудня, я получаю послание от Ла Бертье, что некий молодой господин пришел в лавку на Арси. Интерес Ла Бертье вызвало то, что один из его подчиненных уже видел этого юношу, когда тот посещал лавку в среду, и Ла Бертье, конечно, пустил за ним своего парня. Я, как мог быстро, отправился на место и не прогадал – молодой человек вернулся и снова стучался в лавку. Но главное, каково же было мое удивление, когда я узнал в нем моего недавнего спасителя!

– Постой, постой! Тебе спасают жизнь в Жарнаке, а через несколько дней ты встречаешь этого человека на Арси? Ты понимаешь, что это не может быть совпадением?

– Скажем так – это маловероятно.

– А не могли тебе устроить спектакль на дороге, чтобы подставить этого юнца в Париже?

– Я тоже об этом подумал, но пять трупов… Нет, там в Жарнаке все было чисто. К тому же парень не похож на подставного, по нему видно.

– Но как же он оказался на Арси?

– Возможно, мы все усложняем. Ведь наш друг из лавки действительно вел торговлю, а мой знакомый говорил что-то о своем брате, который тоже занимается коммерцией. Здесь и правда могла произойти случайность, он вполне мог зайти в лавку по торговым делам.

– Ты говорил с ним?

– Да, мы познакомились с ним теперь, так сказать, в нормальных условиях и провели вместе вечер, но мне было не с руки в этот раз задавать ему прямые вопросы. Уверен, он потом и сам все расскажет. Собственно, я заговорил о нем вот почему. У него довольно интересная история, она не имеет отношения к делу, но заслуживает внимания. Его отец шесть лет назад служил в Шатле у де Фонтиса и пропал бесследно на третий день после убийства короля. И эти происшествия, вероятно, связаны. Я обещал помочь выяснить обстоятельства тех событий.

– Это ненужное, а главное, бесполезное занятие. Ты что же, хочешь раскрыть убийство короля? Его не раскрыли тогда, тем более не раскрыть сегодня.

– Может, тогда его просто не хотели раскрыть? В любом случае теперь это дело моей чести, я обещал. К тому же если расследовать это по-настоящему, могут вскрыться интересующие и нас обстоятельства.

– Только, если это не помешает твоим обязанностям…

– Не помешает, тем более что у меня есть виды на этого юношу.

– Вот как?

– Он может нам пригодиться.

– Хорошо. Смотри не ошибись. Послушай, а может, просто допросить его… с некоторым пристрастием?

– Это невозможно! – громко и возмущенно сказал Рошфор. – Этот человек спас мне жизнь!

– Благодарность не помогает достигать цели, – глухо произнес отец Жозеф, опустив взгляд. – А в нашем деле она может и погубить.

– Я так не думаю.

– А я знаю! – вдруг резко сказал капуцин. – Твой ум должен оставаться холодным, чтобы непредвзято оценивать события! Твои привязанности не должны волновать тебя больше, чем достижение результата! Эмоции и чувства – наши слабости, они должны быть загнаны в клетку рациональности, сердце закрыто на замок, только так можно достичь победы!

– Но как же тогда оставаться верным? – тихо, но твердо произнес Рошфор. – Как помнить долг, если не слушать сердце?

– Ты ведь сам, мой мальчик, прекрасно понимаешь, что я имею ввиду, – снова спокойным и наставническим тоном произнес отец Жозеф. – И знаешь, что я прав, не так ли?

– Да, знаю, – покорно ответил Рошфор. – К сожалению…

– Перестань грустить, Шарль. Твои эмоции – лишь результат молодости, с возрастом и опытом разум научится их подчинять. А верность и чувство долга нужно проявлять лишь по отношению к делу, которому ты служишь и людям, которым ты веришь, за которыми ты идешь. Я говорю все это тебе не в укор, я только хочу передать свой жизненный опыт, как отец передал бы его сыну. Для меня ведь ты как сын, Шарль…

Немного помолчав отец Жозеф улыбаясь продолжил:

– Вот видишь, я просил тебя запереть на замок сердце, а сам не всегда могу справиться со своим… Хорошо, я согласен. Можешь заниматься своим юношей. Тебе, вероятно, потребуется помощь?

– Спасибо, отец Жозеф. Да, мне, действительно, нужна ваша помощь и еще помощь его преосвященства.

– Он-то тебе для чего нужен?

– Чтобы поговорил с де Фонтисом.

– У него сейчас слишком много забот. Придется ведь сначала вводить его в курс дела, да и вообще вести следствие не его призвание. Я постараюсь получить от него письмо с просьбой к де Фонтису, а дальше все будет зависеть от твоей ловкости. Ну а что нужно от меня?

– Архивы Судебной палаты.

– Я добуду тебе разрешение. Это все?

– Пока все. Я очень признателен вам, отец Жозеф!

– Не стоит, иди.

– Я благодарю искренне, от сердца, ведь оно пока не в клетке, – озорно, по-мальчишески, сказал Рошфор, поклонился и вышел.

Покинув Дом аббата, он направился к своему флигелю, но подниматься на второй этаж не стал, а постучал в одну из дверей перед лестницей. Дверь тут же открылась, пропуская Рошфора. В комнате перед ним стоял молодой еще человек, не более тридцати лет. Его лицо без усов и бороды было самым обыкновенным; самой обыкновенной была его короткая прическа и такой же обычной была простая одежда горожанина. На Рошфора смотрел классический парижский буржуа, городской обыватель, которого встретив на улице в тот же миг забудешь, потому что он сразу сольется и раствориться в массе таких же горожан.

– Ну что, Ла Бертье, – без приветствия заговорил гость, – есть новости?

– Объект приходил утром, в восемь часов, потом побродил с четверть часа вокруг, еще раз постучал и ушел, – ответил тот, кого назвали Ла Бертье.

– Куда?

– На Ла Гарп в «Капуцин». Анри вслед за ним зашел в трактир ненадолго и видел, как тот пошел фехтовать во дворик с каким-то мальчишкой.

– Понятно… Давай-ка, Ла Бертье, расскажи мне еще раз все, что произошло на Арси со среды.

– В среду дежурил Бурдон. Ваш объект пришел в лавку с утра, и пробыл там около получаса. Я проинструктировал своих, чтобы следили за контактами, которые покажутся подозрительными. В лавку очень редко заходили дворяне, и Бурдон принял решение проследить за объектом. Он дежурил в этот день один. Вы же знаете, что…

– Я знаю, что у тебя маленькая бригада, Ла Бертье, – прервал Рошфор. – Значит, лавка осталась без наблюдения?

– Да, но не на очень долго. Объект вскоре оторвался от наблюдения и Бурдон вернулся назад.

– Оторвался? От Бурдона?! От него бы и ты не оторвался! Почему раньше ты этого не говорил?!

– Просто раньше вы не спрашивали подробности… – обескуражено ответил Ла Бертье.

– Теперь спрашиваю! – почти рявкнул Рошфор. – Он что, почувствовал слежку?

– Скорее всего, нет. Объект свернул на Гревскую, там намечалась казнь. Бурдон уверенно вел его через площадь, но вдруг привезли преступника, и толпа превратилась в каменный поток. Бурдон просто физически не мог следовать за объектом. Когда он выбрался на набережную, его там уже не было.

– Да, дела… Сколько лавка была без присмотра?

– В тот день не более полутора часов. Но ночью… Послушайте, господин де Рошфор, моим людям тоже надо спать иногда. Если бы вы дали мне еще хотя бы двух человек… Я бы обеспечил плотное круглосуточное наблюдение хотя бы за Арси.

– Я тебя ни в чем не обвиняю, Ла Бертье. После того как Бурдон вернулся наблюдать за лавкой приходили еще посетители?

– Нет, в тот день больше никого не было.

– Хорошо. Рассказывай дальше.

– Утром в четверг на пост пришли Анри и Ренар. Сразу же увидели странность и забили тревогу. Люди, в том числе постоянные клиенты, и один их сосед натыкались на закрытую дверь и удивленные уходили. При этом раньше почти не случалось, чтобы днем в лавке хоть кого-нибудь не было. Ну а дальше, как только я узнал, мы стали проверять остальные адреса – все они оказались покинуты. Никаких следов из одиннадцати известных нам людей обнаружить не удалось.

– В среду на других объектах велось наблюдение? – после минутного раздумья спросил Рошфор.

– Только за улицей Распятия, это самый ближний адрес. Там, если помните, отец и сын Брике, которые держат ломбард.

– В те полтора часа, что Арси оставалась без присмотра и до ночи кто-нибудь приходил или уходил из ломбарда?

– Я понимаю, почему вы спрашиваете, но ломбард работал. Значит, если все ушли одновременно, то сделали это ночью со среды на четверг.

– Это и логично. Связной должен был обойти все адреса, а им еще нужно было время собраться и уйти. Но ночи на это хватит.

– Ну… я уже докладывал, что через сутки, после их предполагаемого бегства, мы решились все-таки проверить что там внутри. Я имею ввиду Арси. Ничего особенного не обнаружили, только небольшой беспорядок, сожженные бумаги, какие-то переворошенные и брошенные вещи. По всему, они хоть и спешили, но было время подготовиться. Про пятницу вы тоже знаете: я приказал все силы бросить исключительно на Арси. После полудня пришел тот юноша и я счел нужным вас оповестить. А про сегодня я уже рассказал.

– Оставил кого-нибудь там?

– Двоих. Жду вестей.

– Вряд ли дождешься… – задумавшись произнес Рошфор, а потом резко, по-деловому продолжил. – Значит, так. За молодым дворянином из «Капуцина», если он еще будет приходить на Арси, больше не наблюдать. Похоже, он нас не интересует. А наблюдение за лавкой – круглые сутки и минимум по двое. Конечно, шансов почти никаких – вероятно, сегодня или завтра все они будут уже в Брюсселе… но разве чудеса иногда не случаются? Короче, ты держишь это под постоянным контролем. Задача понятна?

– Чего же тут непонятного? Но в этом случае за другими объектами я наблюдать не смогу, господин де Рошфор.

– Чем-то всегда приходится жертвовать. До встречи, Ла Бертье. Буду надеяться услышать от тебя хоть какие-нибудь новости.

Глава 6 Охота за тенью

Хмурое воскресное утро в Париже, как и во все последние дни сменялось полуденным зноем с его обжигающими солнечными лучами и наполненным влагой тяжелым воздухом. Шато-Рено решил еще раз посетить улицу Арси поближе к вечеру, когда спадет жара. Вчерашние два визита и сегодняшний утренний опять окончились неудачей, и Филипп стал серьезно обдумывать свои дальнейшие планы. Если он так и не получит письмо в Лион, то сможет остаться в Париже и заняться поисками вместе с Рошфором. Денег – своих и полученных от брата – было еще с избытком, а Фроманталь мог и подождать. Ему уже совсем не хотелось, чтобы дверь лавки все-таки открылась – поездка в Лион, поначалу казавшаяся даже интересной, теперь не вызывала никакого энтузиазма, и Филипп отдал себе отчет: он очень хочет остаться в Париже. Но долг не позволял бросить это дело, не использовав все возможности. Шато-Рено решил, что если и сегодня вечером лавка будет закрыта, то он попытается хотя бы расспросить соседей. Что еще можно предпринять, он пока не придумал, разве что пришла мысль спросить совета у Рошфора.

В три часа пополудни Шато-Рено отправился на Арси, рассчитывая после встретиться с Рошфором, как они и условились. Жак хотел было увязаться за господином, но Филипп объяснил, что идет на встречу, которая неизвестно сколько продлится и Жаку просто нечем будет занять себя.

– Я вернусь часа через три, – объяснял Шато-Рено, – мы, если хочешь, прогуляемся вечером.

– Вам точно ничего не угрожает, сударь?

– Уверяю тебя, абсолютно ничего, – успокоил Жака Филипп, потрепал его по голове и вышел из гостиницы.

Дверь лавки и на этот раз, теперь уже ожидаемо, не открылась. Шато-Рено оглянулся, в поисках того, у кого бы можно было спросить про лавку, но улица как назло оказалась в этот час малолюдной. Вернее, горожане были, как и телеги с фургонами, но все они казались явно неместными. Тогда он постучал в дверь соседнего дома. Спустя минуту ему открыл седой пожилой человек с густыми бровями и вопросительно уставился на Филиппа.

– Извините, не знаете ли вы куда делись ваши соседи? – спросил Шато-Рено.

– Какие соседи, сударь? – хриплым старческим голосом спросил седой человек.

– Мэтр Фламель из лавки тканей.

– Да вот уже второй день как я его не видел, не вы один спрашиваете. Может, уехал куда по своим торговым делам, но тогда бы дочь оставалась или кто из помощников…

– А куда он мог уехать, вы не знаете?

– Откуда же? Не знаю я, сударь…

Поняв, что ничего больше не разузнает, Шато-Рено поблагодарил старика и направился в сторону Сент-Оноре. Это была оживленная улица, и поток людей и телег непрерывной чередой тянулся по большей части в сторону предместья – торговцы и возчики возвращались с рынков и из лавок после трудового дня.

За почти уже неделю Филипп стал привыкать к Парижу, к его быстрому, кружащему голову деловому ритму, клокочущему темпераменту, к его бесстыдству и распущенности, к отрицанию тех патриархальных условностей, что так свойственны провинции и милы провинциалам. Шато-Рено, воспитанный в строгих протестантских традициях, еще не мог принять образа жизни и образа мыслей города, но стал чувствовать интерес, какого раньше не было, к овеянной правдивыми и ложными легендами столице, смешавшей в себе загадочность с простотой, силу со слабостью, кровь с былыми интригами. Иногда казалось, что разгадать до конца этот город может только коренной парижанин, но в следующий миг Париж представал понятным и открытым до беззащитности и оказывался ничуть не сложнее любого провинциального городка. В глазах приезжего Париж умел быстро меняться, и люди в этом огромном городе были словно другими, хотя и разговаривали на понятном языке. Поначалу Филиппу было трудно разобраться в них, они казались лукавыми, хитрыми, жестокосердными, совсем не похожими на провинциальных жителей, но присмотревшись к ним, или, вернее, прочувствовав чем они живут, он начинал уже по-другому воспринимать их.

Первый вывод, который сделал Шато-Рено, был в том, что парижане ко всему относятся проще: к своим радостям, горестям, а главное, к своим заботам. И чувства их на поверку оказывались такими же неглубокими и недолгими. Жестокость толпы, которая так поразила его на Гревской площади, теперь не представлялась Филиппу уже столь ужасной именно из-за этого: кровожадность эта и бессердечность были столь поверхностны, что та же толпа, случись ей повстречать Святого Мартина18, рыдала бы в умилении и каждый из них делился бы с неимущими тем, что имел. Впрочем, и это было бы не всерьез и не на долго, как все в этом городе…

Зато теперь Филиппу открылись совершенно другие стороны горожан, которые он сразу не увидел: невероятная целеустремленность, легкость, с которой они ведут свои дела, желание достичь в своей жизни того, что не смогли их предки, подняться в своем статусе, сделать карьеру, словом все то, чего порой так не хватает провинциалам и провинции, где век от века ничего не меняется и все этим счастливы. Даже притворность и льстивые улыбки парижских торговцев и трактирщиков уже не раздражали Филиппа так, как раньше, ведь теперь он стал понимать, что эти приступы счастья происходят не от двуличности или неискренности, а просто от привычки лучше выполнять свою работу. И так во всем.

Мысли о городе и его жителях сделали дорогу быстрее; пройдя всю длинную Сент-Оноре Филипп сам не заметил, как оказался у монастыря. Калитка, как и обещал Рошфор, была не заперта, и Шато-Рено без всяких препятствий прошел за монастырскую стену. На стук дверь на втором этаже флигеля почти сразу открыл Пико – видимо, он спал не все время подряд. И тут же из одной из комнат, звеня шпорами, вышел хозяин квартиры, в шляпе и при шпаге.

– Я рад вас видеть, друг мой, – произнес он, улыбаясь и протягивая руку, – проходите.

– Вы собираетесь уезжать или только приехали? – спросил Шато-Рено, ответив на приветствие.

– Я только вернулся, едва успел, чтобы не заставить вас ждать, – ответил Рошфор и обратился к слуге: – Вина, Пико. И озаботься насчет ужина.

– Итак, – произнес Рошфор, когда Филипп и он сам расположились за столом, – у меня есть определенные новости, а что у вас? Вы не уехали, значит остаетесь?

– Я как раз думал просить у вас совет по этому поводу.

– Слушаю.

– В Париже я должен был выполнить поручение, его дал мне мой брат. Он просил передать письмо своего компаньона одному торговцу тканями и отвезти потом уже его письмо, если он попросит. Какие-то договора, контракты… Я нашел этого торговца и передал письмо. Мы договорились, что я заберу его послание в пятницу, но ни в тот день, не в последующие я не смог его получить – лавка все время закрыта. У соседа я узнал, что такого раньше не было. Теперь не знаю, что мне делать дальше. Вероятно, что-то случилось, но не могли же они все разом исчезнуть! Впрочем, я, наверное, зря вас беспокою. Вряд ли вы чем-то можете мне помочь в этом.

– Да, это странная история. Но на самом деле она еще более странная, чем вы думаете.

– Что вы хотите сказать?

– Я тоже буду с вами откровенным, но в данном случае попрошу никому не говорить того, что сейчас услышите.

– Я обещаю, но, может быть, если это тайна, то и не стоит посвящать меня в нее…

– Вы потрясающи Шато-Рено, ваша скромность и порядочность не перестают меня пугать! Что касается тайны, то, похоже, тайны никакой уже и нет. Словом, вы, надеюсь, помните, что ваш покорный слуга – шпион?

– Вы еще сказали – разведчик, – с улыбкой произнес Филипп.

– Великолепно, Шато-Рено! Вы щадите мои чувства – это так мило!.. Но в этом случае я скорее контрразведчик. Вы помните где мы встретились в Париже?

– Да, это было на Арси, как раз у…

– Увы, мой друг, я должен признаться, что не случайно оказался в том месте. Лавка была под наблюдением.

– Зачем? – в недоумении спросил Филипп.

– Если по-простому, то вся эта замечательная компания из лавки – испанские шпионы.

– Они не торговцы тканями?

– Ну почему же? Нет, они настоящие торговцы, ведь торговля их прикрытие. Но еще они, так сказать по совместительству, испанские агенты.

– Все? И девушка?

– Она вам понравилась? У вас хороший вкус – мадемуазель Фламель очень недурна собой.