Честная сторона лжи

– Но кроме тех, кто сидел в карете, ведь были и другие люди, кому смерть короля была выгодна.

– Безусловно. Я как раз хотел сказать об этом. Здесь можно выделить четыре основных версии. Первая, самая очевидная – королева-мать. Генрих Четвертый очень долго отказывался короновать свою жену, но все-таки сдался. Мария Медичи была коронована тринадцатого мая, за день до убийства короля! Именно коронация позволила ей стать регентшей.

– Если это совпадение, то подозрительное.

– Подозрительное, хотя случаются и не такие. Другой выгодоприобретатель – это Кончини. Одни утверждают, что он сын нотариуса из Флоренции, другие – что сын графа и сенатора. Впрочем, возможно, что и то и другое правда – для сомнительного итальянского дворянства возможны и не такие сочетания.

– Мой брат очень плохо отзывался о Кончини…

– О нем мало кто искренне хорошо отзывается. И о нем, и о его жене. Его высокомерие и спесь вызывают ненависть и у простого люда, и у дворян. У Кончини удивительный дар оскорблять людей, даже когда он сам этого не хочет. Я уж не говорю о короле, которого он унижает прилюдно… возможно, и сам не догадываясь об этом. Но его поведение возмутительно даже по отношению к королеве. Представьте, этот мерзавец демонстрирует окружающим расположение к нему Марии Медичи тем, что, например, застегивает куртку или штаны, выходя от королевы.

– Все говорят, что Кончини ее любовник…

– Самое удивительное, что, скорее всего, это не так. Он специально подогревает эти слухи, ему кажется, что они идут на пользу ему. К тому же у него есть жена, как все итальянки она ревнива. Ходят слухи, что в последние годы их семью раздирают ссоры и конфликты, но Кончини не может оставить жену, так как именно через нее он получил такое влияние на королеву. Его жена – Леонора Галигай столь же беспринципна и жадна, как и ее супруг, но при этом много хитрее его – это она проложила дорогу наверх для своего мужа. Ее подводит здоровье, Леонора часто страдает приступами меланхолии или, наоборот, – истерическими припадками, в общем, та еще семейка.

– А как получилось, что Кончини получил такую власть?

– Он приехал во Францию в свадебном кортеже Марии Медичи. Женился на ее молочной сестре Леоноре Галигай и быстро приобрел на королеву сильное влияние, а теперь – просто огромное. Он очень раздражал покойного короля, Генрих не раз грозился выгнать Кончини из страны. Вот уж кто выиграл, так выиграл от убийства короля… Его участие в управлении страной сводится, в основном, к получению доходных должностей для себя и для своих приверженцев из бедных дворян и итальянцев. Естественно, наворованное богатство вместе с чванством и тщеславием нажили ему немало врагов, особенно среди аристократии, но пока есть королева-мать ему нечего бояться.

– Просто монстр какой-то…

– Я, быть может, несколько преувеличиваю. Мое мнение, разумеется, субъективно…

– А как же король?

– Королю всего пятнадцать, он нерешителен и находится под полным контролем матери. Говорят, что благородство и достоинство ему не чуждо, но сил сбросить с себя это ярмо у него нет.

– Но так же не будет вечно.

– Вполне вероятно, что король вырастет и сумеет обрести свою власть, но были ведь и другие примеры…

– Кто же будет у нас третьим выгодоприобретателем?

– Третий – это не один человек, а государство – Испания, или еще шире – Габсбурги. Если король Генрих был врагом Испании и императора, то после его смерти все перевернулось с ног на голову. И Мария Медичи, и Кончини, и д`Эпернон – все сторонники происпанской политики. Сразу после убийства Генриха весь Париж был уверен, что король пал жертвой заговора испанцев, так что пришлось выставлять охрану у дома посла Испании и спасать от толпы мнимых испанских шпионов. Потом страсти улеглись, а в регентском совете стали заседать папский нунций и, на минуточку… посол Испании!

– Король Генрих всегда был врагом Испании, почему его убили именно тогда?

– Это очевидно – ведь начиналась война за Юлих и Клеве. Франция собрала огромную армию, ту самую, в которой служил и ваш покорный слуга. Испания и Империя не успевали парировать удар, могли обратиться и к цареубийству.

– Даже если это затеяли испанцы, то не без помощи кого-то из придворных. Я тоже слышал эту версию, но говорили также о некоем отце Котоне, иезуите.

– Пьер Котон стал духовником короля после разрешения ордену вернуться во Францию. Иезуиты всегда вели однозначную происпанскую политику. Они при этом часто игнорировали даже интересы Рима. Я не удивлюсь, если Котон был связан с испанцами.

– Остался последний кандидат.

– С этим кандидатом, мой друг, связана интересная история. Как вы знаете, наш славный король Генрих был изрядным ловеласом. Седина в бороду – бес в ребро, а у короля с годами борода стала совсем седая, и бесов в нем сидело изрядно. На старости лет он в очередной раз влюбился – в молоденькую Шарлотту де Монморанси, выдал ее замуж за принца Конде, полагая, что он будет покладистым мужем, но не рассчитал.

– Интересно, на что рассчитывал король?

– О! Это забавная история. Видите ли, при дворе полагали, что молодой принц, как бы это сказать… словом, любит не женщин, а мужчин.

– Это было неправдой?

– Кто его знает? В любом случае, Конде не захотел делить жену с королем и сбежал вместе с ней к испанцам в Нидерланды. Генрих впал в безумство и именно тогда начал собирать войска. До сих пор неизвестно, что больше послужило причиной надвигавшейся войны: я-то уверен, что политика, но недоброжелатели Генриха Четвертого говорят, что страсть. Так или иначе, но Конде избавила от плена и, возможно, от тюрьмы смерть короля.

– Но Конде, получается, не было тогда в Париже.

– Да, но у него были сторонники и связи. Наконец, он мог выступить просто в качестве соучастника.

– А почему вы не упомянули про другие страны? Разве в Англии или Риме не могли желать смерти короля?

– Англичане такой заговор не потянули бы, и римская курия тоже. У них много хороших шпионов, но здесь нужно больше. Такой серьезной сетью агентов обладает только Испания. Поверьте, я знаю, о чем говорю, ведь я сам занимаюсь подобными делами. Есть еще иезуиты, но они, как я уже говорил, укладываются в испанскую версию.

– Все эти версии могут сочетаться и пересекаться друг с другом: королева-мать вместе с Кончини, испанцы вместе с Конде.

– Согласен, а кроме того, может быть, мы упустили еще кого-нибудь. Нужно поразмышлять над всем этим и привести мысли в порядок. Потом решим где искать в первую очередь.

– И что будем делать, если найдем…

– Этот вопрос, может даже, самый важный, но точно не самый срочный. Не будем делить шкуру, пока медведь бегает в лесу. Я вернусь через два или три дня и найду вас в «Капуцине». А вам, мой друг, – успешной поездки в Мо. Кстати, я забыл спросить, а есть ли у вас деньги?

– У меня достаточно средств.

– Я спрашиваю потому что вы, наверное, не рассчитывали на долгое пребывание в Париже, а этот город просто высасывает экю и пистоли. Если у вас появится нужда, прошу не стесняться. Я не богат, но кое-что за душой имею.

– Благодарю вас, но я сейчас не нуждаюсь в деньгах.

– Тогда – удачи в Мо!

– Спасибо. Вам тоже, наверное, понадобится удача.

– Надеюсь – нет, – весело сказал Рошфор, протягивая руку.

Глава 7 Человек, любивший кошек

Зал Совета в Лувре располагался в новой части дворца в угловом помещении на первом этаже сразу за Бальным залом или Залом Кариатид. Два окна его смотрели на запад, вдоль Большой галереи Генриха IV, а два другие – на юг, в сторону набережной. Яркое утреннее солнце сквозь оконный переплет косыми лучами освещало зал, где за длинным массивным столом собрались члены Королевского Совета. Вернее, той его части, что называлась Тайным или Высоким Советом, который, единственный из всех, и занимался выработкой главных политических решений государства. Во главе стола, как все последние шесть лет, сидела королева-мать – высокая сорокалетняя женщина со слегка пухлыми щеками и поднятой прической, обрамленной тонкой диадемой из драгоценных камней. Огромный стоячий воротник совершенной белизны не скрывал, а лишь подчеркивал ее бледность – ее лицо почти сливалось с ним и было оно то ли расстроенным чем-то, то ли встревоженным.

Впрочем, на лицах остальных членов Совета тоже не было радости – тревогой в той или иной мере были пронизаны взгляды всех семи мужчин, сидящих за столом. Только человек в черной сутане епископа, недвижно стоящий рядом с креслом Марии Медичи, как будто не испытывал беспокойства. Этот человек был строен и хорошо сложен. Сутана и фиолетовые епископские пояс с шапочкой–калоттой контрастировали с его молодостью и внешностью, совершенно не соответствующей священнослужителю такого сана. Если бы представить его в другом одеянии, то он мог бы выглядеть как благородный вельможа или наследник древнего аристократического рода. Впрочем, можно сказать, что таковым он и был на самом деле, ибо звали его Арман Жан дю Плесси де Ришелье, а епископом Люсонской епархии он в свое время стал лишь волей непредвиденных обстоятельств.

Его лицо было не то чтобы очень красиво, скорее приятно, в нем читался ум, воля, энергия; несмотря на полное спокойствие, даже какую-то сонливость его мягкого взгляда, в глазах его, если присмотреться, горел огонь. Породистость и утонченность черт его лица подчеркивал нос с горбинкой и постриженные по последней моде усы с небольшой острой бородкой. Епископу Люсона было всего тридцать лет, и он не являлся членом Совета, но его способности и знания, оцененные королевой и признаваемые министрами, привели к тому, что вопреки традиции в последнее время он часто приглашался на его заседания, как личный советник королевы.

Больше всех тревожился и нервничал красивый, щегольски одетый мужчина, сидящий ближе всех к Марии Медичи. Он поминутно то снимал один из своих перстней, коими были унизаны половина его пальцев, то снова одевал, потом вдруг начинал барабанить пальцами по столу и гордо вскидывать голову. В конце концов королева прервала молчание и начала заседание Совета, обратясь именно к этому человеку:

– Маршал д`Анкр, прошу вас, успокойтесь.

– Простите меня, ваше величество, но как только я подумаю, что завтра…

– Да, господа, – подтвердила королева, – я занимаю место главы Совета в последний раз. Завтра здесь будет сидеть принц Конде. Сообщаю всем, кто еще не знает, что принц сегодня вернулся в Париж. Собственно, только ради этого известия мы и собрались сегодня, обсуждения других вопросов не будет.

– Это возмутительно! – вскричал маршал, бросив в сердцах на стол только что снятый перстень. – Как можно терпеть этого бунтовщика в Совете?

– Не просто в Совете, а во главе его! – произнес рослый, широкоплечий человек с длинной наполовину седой бородой.

– Точно, дю Вэр! – продолжал негодовать маршал д`Анкр. – Мало того, что когда-то из-за его смазливой женушки у старого распутника помутился рассудок и он чуть не затеял войну! А теперь этот болван и сам посмел восстать против короля!

– Не оскорбляйте память Генриха, Кончини! – повысив голос, строго сказала Королева. – А что касается бунта, то ведь этот мерзавец заявлял на каждом шагу, что он восстал не против короля, а против нас, против Совета.

– И теперь будет управлять этим Советом, – с мрачной иронией произнес пожилой человек с совершенно седыми головой, усами и бородкой клинышком.

– Я не представляю, господа, как будет работать Совет с таким его главою. – продолжил грустные речи молчавший до этого мужчина средних лет. – Я переживаю за дело. Конде внесет неразбериху, он может вообще парализовать всю работу!

– Да к черту ваши финансы, Барбен! – снова взорвался Кончини. – Меня бесит сама мысль, что придется сидеть рядом с этим сопляком и слушать его, какую бы чушь он не нес!

– Что значит «к черту»? Что может быть важнее финансов? Это не политика, не религия – деньги не берутся из ниоткуда! Денег есть столько, сколько есть и ни ливром больше! Остальное – долги!

– Вы что-то хотите этим сказать, барон де Бруа? – спросила королева.

– Я хочу сказать, – ответил Барбен, – что в казне и близко нет тех сумм, которые обещаны сторонникам Конде в Лудоне. Одному принцу мы должны выплатить полтора миллиона! Где их взять? Их нет!

– Их не было и в мае, – устало сказала Мария Медичи, – но мы должны были обещать…

– Их не было в мае, их нет сейчас и неизвестно, когда они будут вообще!

– Я повторяю, к чертям разговоры о деньгах! – продолжал негодовать Кончини. – Не это сейчас главное!

– Да успокойтесь же уже, маршал! – снова укорила его королева. – Мы ведь не сегодня узнали, что это случится. После Лудона это стало неизбежным.

– В Лудоне мы потерпели полный крах! – не унимался Кончини. – Черт возьми, Виллеруа, неужели нельзя было договориться с мятежниками без включения Конде в Совет? Ну предложили бы им больше денег, тем более что их все-равно нет!

Пожилой седой человек с бородкой, к которому были обращены эти слова, поднял голову и медленно с расстановкой, словно старый мудрый учитель нерадивому ученику объяснил:

– Господин маршал, я уже неоднократно говорил вам, но готов повторить еще раз: в Лудоне мы купили мир за бесценок. Если бы Конде потребовал для себя, своих друзей и гугенотов еще больше, то мы бы дали и это. Нам нечем было бить их карты. А если бы мир не заключили, то еще неизвестно, где бы мы с вами сейчас беседовали.

– Господин Виллеруа, – ободрила королева старого седого министра, – никто не обвиняет вас в столь тяжелых для нас условиях договора. Вы сделали тогда все, что могли. Уверена, что и маршал признает ваши заслуги.

– Хорошо, – не сдавался маршал, – в Лудоне у нас не было шансов. А в Бурже? Люсон, почему вы не договорились о лучших условиях? Вы же наш светоч, Цицерон23, оратор! Столько надежды было на вас!

Стоящий у кресла Марии Медичи епископ слегка поклонился королеве, потом Кончини и совершенно невозмутимым тоном произнес:

– Если бы у меня было оружие, ваше сиятельство, я бы дрался. Но, к сожалению, я им не обладал. Я лишь ездил обсудить условия приезда Конде в Париж. Да и что изменилось с весны? Далеко не все мятежники сложили оружие, и мы пока не можем диктовать им условия.

– Не будем, господа, упрекать друг друга, – снова заговорила королева. – Нужно признать и принять новые правила игры, а в управлении страной действовать так, как мы договорились ранее.

– Это может быть затруднительно, – мрачно заявил дю Вер. – Если Совет принимает решение, а король подписывает указ, я, как хранитель печатей, не могу не завизировать его. Не лучше ли убедить короля, чтобы он вообще не подписывал предложения Совета?

– И короля убеждать, и самим саботировать ненужные нам решения! – вступил в разговор еще один из мужчин, сидящих за столом.

Резкость его речи совпадала с его внешностью, какой-то взъерошенной, с глазами полными огня, с рубящими движениями ладонью:

– Мы не должны стать послушными куклами! В конце концов, без наших подписей решения Совета недействительны!

– Вы бы, Поншартрен, так в Лудоне руками махали, – произнес хранитель печатей дю Вэр, – а после драки, как известно, это дело бесполезное.

– Ваше Величество, – предотвращая очередную перепалку, снова заговорил епископ Люсона, – разрешите мне сказать несколько слов Совету.

– Конечно, господин Ришелье, мы с радостью выслушаем вас.

– Я хотел бы изложить Совету свое мнение по поводу дальнейшей его работы. На мой скромный взгляд, прямое противодействие его будущему главе не только опасно, но и лишено всякого смысла. Опасно, потому что он может посчитать договор не выполненным, а бессмысленно, потому что есть путь надежнее.

– Что это за путь? – заинтересованно спросил Кончини.

– Я бы назвал его бюрократическим. Видите ли, мне кажется, что я неплохо разобрался в принце Конде. Он человек амбициозный, решительный и самолюбивый, но еще недостаточно опытный, а также несколько непоследовательный. Любое препятствие он пытается сокрушить, используя все свои силы, но когда идут навстречу его желанием, он быстро перестает интересоваться вопросом. Я думаю, принц полагает, что его воли, высказанной и принятой, достаточно, чтобы считать дело сделанным. То же будет относиться и к Совету. Конде плохо знаком с практикой осуществления решений. Если указ, который захочет принять глава Совета вас не устраивает, не противьтесь ему, соглашайтесь. Вряд ли принц будет дотошно следить за его исполнением.

– Ну он же не совсем кретин, – с сомнением произнес маршал. – Долго ли мы его сможем так дурачить?

– Я бы спросил по-другому: долго ли нам нужно будет его дурачить.

На минуту в зале воцарилось тишина, все обдумывали слова епископа. Молчание прервал Кончини:

– Что ж, ваше преосвященство, вы вновь продемонстрировали свой ум и ловкость, и я извиняюсь, что был горяч с вами. Нам было бы трудно без ваших советов.

– Увы, – поклонившись, печальным тоном произнес епископ, – новый глава Совета вряд ли пригласит меня на его заседания. Боюсь, впредь я буду лишен возможности оказывать вам свою скромную помощь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Гугеноты – французское прозвище кальвинистов – последователей реформаторского учения Жака Кальвина.

2

Людовик IX Святой – король Франции (1226 – 1270) из династии Капетингов.

3

Генрих III Валуа – король Франции (1574 – 1589) – погиб от руки религиозного фанатика Жака Клемана.

4

Добрый король Анри (фр.)

5

Генеральные штаты – высший совещательный сословно-представительский орган власти во Франции не действовавший на регулярной основе.

6

Людовик I де Бурбон-Конде (1530 – 1569) – родоначальник рода Конде, предводитель протестантов, начавший в 1562 году первую религиозную войну.

7

Старинная французская мера длины. Одно сухопутное лье равно 4444 метрам.

8

Шатле – замок, укрепление. В Париже Большой и Малый Шатле стали тюрьмой и резиденцией парижских властей.

9

Консьержери – бывший королевский дворец в Париже на острове Сите, ставший Дворцом Правосудия, где также располагались Парижский парламент, тюрьма, следственные органы и архивы.

10

Во Франции того времени существовала система градации прав сеньоров в области судопроизводства. Высокое право, позволяющее выносить в том числе и смертные приговоры, было лишь у крупных феодалов и королевского суда.

11

Шарль Арман де Гонто, герцог де Бирон (1562 – 1602) – французский полководец, близкий приближенный Генриха IV, участвовал в заговоре против короля и был казнен.

12

Екатерина Генриетта де Бальзак д`Антраг, маркиза де Верней (1579 – 1633) – фаворитка Генриха IV, мать двух его внебрачных детей. Ее семья и она сама неоднократно участвовали в заговорах против короля.

13

Париж – столица мира (лат.)

14

Ян ван Эйк (1390 – 1441) – нидерландский художник-новатор Северного Возрождения, своей реалистической манерой совершивший перелом в развитии европейской живописи.

15

Анн де Бур (1521 – 1559) – французский юрист, политик, казненный за открытую поддержку протестантизма.

16

Габриэль де Лорж, граф де Монтгомери (1530 – 1574) – французский аристократ, случайно убивший на турнире короля Генриха II. После принятия кальвинизма – один из вождей гугенотов.

17

Монахи-капуцины в то время носили бороды, в отличие от монахов большинства других орденов.

18

Мартин Турский (316 – 397) – епископ Тура, один из самых почитаемых святых во Франции. По преданию, будучи легионером, отдал половину своего плаща замерзающему нищему.

19

Сезар де Бурбон, герцог де Вандом (1594 – 1665) – внебрачный сын Генриха IV и его фаворитки Габриэль д`Эстре.

20

Славься, царица (лат.) – католическая молитва, посвященная Деве Марии.

21

Эпикуреец – приверженец философского учения, исходящего от идей древнегреческого философа Эпикура, согласно которому смыслом и назначением жизни является наслаждение ею, подразумевающее избавление от страха, тревог, разумного удовлетворения всех физических потребностей человека.

22

Екатерина Мария ди Лоренцо де Медичи (1519 – 1589) – королева Франции, жена Генриха II, мать трех последних королей Франции из династии Валуа. Происходила из влиятельной флорентийской семьи Медичи.

23

Марк Туллий Цицерон (106 – 43 гг. до н. э.) – римский политик, оратор, философ, писатель.