Лакшери дно

– Меня не интересует работа на кого-то, – перебиваю я. – Меня интересует партнерство. Равноправное.

Соколов хмыкает.

– Боюсь, это невозможно, – говорит он, покачивая головой. – У нас уже есть все необходимые компетенции. Нам нужен только бренд и клиентская база.

– Тогда миллион евро – это слишком мало, – отвечаю я, откидываясь на спинку стула. – За десять лет работы, за созданную с нуля империю, за личные связи с каждым VIP-клиентом.

– Два миллиона, – вдруг говорит Вадим. – Мы готовы заплатить два миллиона евро. При условии, что вы передадите нам полный контроль над брендом и всеми контактами. И подпишете соглашение о неконкуренции сроком на три года.

Два миллиона евро. Сумма, которая позволит мне начать все заново. Открыть новый клуб, создать новый бренд. Или вообще уехать из России, как предлагал Дэн. Начать жизнь с чистого листа.

Но соглашение о неконкуренции… Это означает, что три года я не смогу открыть ничего похожего на «Luxury». Не смогу работать в ночном клубном бизнесе. Не смогу быть тем, кем был последние десять лет.

– Мне нужно подумать, – говорю я наконец.

– Конечно, – кивает Соколов. – Мы понимаем, что это серьезное решение. Но не думайте слишком долго. Предложение действует только до конца недели.

– Почему такая спешка? – спрашиваю я, чувствуя подвох.

– Потому что мы хотим открыть ресторан уже в следующем месяце, – отвечает Шаров. – А для этого нам нужно начать ребрендинг как можно скорее.

– Я дам ответ до пятницы, – говорю я, поднимаясь. – А сейчас, если вы не возражаете, у меня есть другие дела.

– Конечно, Максим, – Вадим тоже встает и протягивает мне руку. – Мы ценим ваше время.

Я пожимаю руки всем троим и направляюсь к выходу. Дэн догоняет меня у дверей.

– Макс, подожди, – говорит он, хватая меня за рукав. – Что ты думаешь?

– А ты как думаешь, что я думаю? – отвечаю я, вырывая руку. – Ты уже все решил за меня, за нас обоих. Ты уже выбрал свою сторону.

– Это не так, – в его глазах что-то вроде боли. – Я просто искал выход из ситуации. Для нас обоих.

– Для себя ты его нашел, – говорю я, выходя на улицу. – А я как-нибудь сам разберусь.

Я ухожу, не оглядываясь, хотя чувствую его взгляд на своей спине. Десять лет дружбы и партнерства, и вот так все заканчивается. В дорогом ресторане, за бокалом элитного вина, с предложением, от которого якобы нельзя отказаться.

Я сажусь в свой Mercedes и говорю водителю ехать в клуб. Мне нужно увидеть «Luxury» еще раз, прежде чем принять решение. Нужно почувствовать это место, вспомнить, почему оно стало для меня таким важным.

По дороге я достаю телефон и пишу сообщение Игорю: «Встретимся в клубе через час. Есть разговор».

Я смотрю в окно на проносящуюся мимо Москву. Город, который я когда-то хотел покорить. Город, который сначала принял меня, а теперь выталкивает. Город, в котором я создал себя заново, а теперь должен сделать это еще раз.

Или есть другой путь?

Клуб «Luxury» днем выглядит совсем не так, как ночью. Без мигающих огней, без громкой музыки, без толпы красивых людей он кажется пустым и безжизненным. Как театральная сцена без актеров и декораций.

Я прохожу через главный зал, поднимаюсь в VIP-зону, захожу в свой офис. Все такое знакомое и в то же время чужое. Как будто я уже начал отдаляться от этого места, от этой жизни.

Игорь приходит через полчаса. Он всегда пунктуален.

– Максим Андреевич, – кивает он, входя в офис.

– Присаживайся, – говорю я, указывая на кресло напротив. – Выпьешь что-нибудь?

– Нет, спасибо, – он садится, сохраняя идеально прямую осанку. Бывший военный, это видно в каждом его движении.

– Я встретился с инвесторами, – начинаю я. – Они предлагают два миллиона евро за бренд «Luxury» и клиентскую базу. При условии, что я подпишу соглашение о неконкуренции на три года.

Игорь слушает внимательно, не перебивая.

– Что ты об этом думаешь? – спрашиваю я, когда заканчиваю рассказ.

– Я думаю, что они очень хотят получить ваш бренд, – отвечает он после паузы. – И что два миллиона – это хорошие деньги. Но соглашение о неконкуренции… Это значит, что вы не сможете открыть новый клуб в ближайшие три года. Это серьезное ограничение.

– Именно, – киваю я. – И я не уверен, что готов на это пойти. «Luxury» – это не просто бизнес для меня. Это часть моей идентичности.

– Понимаю, – говорит Игорь, и я вижу, что он действительно понимает. – Но иногда приходится чем-то жертвовать, чтобы двигаться дальше. Вопрос в том, что для вас важнее: деньги или свобода.

Свобода. Слово, которое редко используется в моем лексиконе. В моем мире все измеряется другими категориями: статус, влияние, деньги, связи. Но свобода… Что это вообще такое?

– А что бы ты сделал на моем месте? – спрашиваю я, удивляясь сам себе. Я никогда не спрашивал совета у подчиненных.

Игорь смотрит на меня внимательно, будто оценивая, насколько я серьезен.

– Я бы взял деньги и начал все заново, – отвечает он наконец. – Но не в Москве. Здесь слишком много соблазнов, слишком много… отвлекающих факторов. Я бы уехал куда-нибудь, где можно начать с чистого листа. Может быть, даже не в клубный бизнес. Что-то более… настоящее.

Настоящее. Еще одно слово из другого лексикона. В моем мире все искусственное, фальшивое, наносное. Весь этот гламур, весь этот блеск – просто мишура, скрывающая пустоту.

– Спасибо, Игорь, – говорю я, вставая. – Ты дал мне пищу для размышлений.

Он тоже поднимается.

– Всегда пожалуйста, Максим Андреевич. Если нужна будет еще какая-то помощь – только скажите.

Он уходит, а я остаюсь один в офисе. Мысли путаются в голове, не давая сосредоточиться на чем-то одном.

Два миллиона евро. Свобода. Новое начало. Соглашение о неконкуренции. Предательство Дэна. Пустота моей жизни. Все смешивается в один клубок, из которого невозможно вытянуть одну нить.

Я решаю сделать то, что всегда помогало мне расслабиться и прояснить мысли. Достаю из сейфа бутылку виски и два пакетика – один с кокаином, другой с таблетками экстази. Микс, который гарантированно унесет меня далеко от реальности.

Высыпаю на стеклянный столик дорожку кокаина, втягиваю ее в ноздрю. Делаю глоток виски прямо из горлышка. Запиваю таблеткой экстази.

И жду, когда химия сделает свое дело. Когда мир начнет меняться, становясь ярче, острее, понятнее. Когда все проблемы покажутся решаемыми, все дороги – открытыми.

Время растягивается, становится пластичным, как в фильмах Дали. Я смотрю на часы: прошло пять минут. Или пять часов? Не могу сказать наверняка.

Я встаю и начинаю ходить по офису, чувствуя, как наркотики постепенно берут верх над сознанием. Мысли ускоряются, становятся ярче, но менее связными. Образы сменяют друг друга, как в калейдоскопе.

Я вижу себя на открытии «Luxury» десять лет назад. Молодой, амбициозный, полный надежд и планов. Я вижу Дэна, каким он был тогда – верным другом, надежным партнером. Я вижу всех девушек, с которыми был за эти годы – красивых, пустых, одинаковых. Я вижу своего отца – суровое лицо, разочарованный взгляд, когда я сказал ему, что уезжаю в Москву и не собираюсь возвращаться.

Отец. Я не думал о нем уже много лет. Вытеснил из памяти, как и все, что связано с моей прошлой жизнью в Нижнетагильске. С жизнью до «Luxury», до Москвы, до Максима Ковалева, которым я стал.

А каким я был раньше? Кем я был до того, как создал этот образ, эту маску, этот бренд под названием «Максим Ковалев»?

Я не помню. Или не хочу помнить.

Телефон вибрирует в кармане, вырывая меня из потока сознания. Я смотрю на экран: «Мама».

Мама? Она не звонила мне уже несколько месяцев. Мы поддерживаем минимальный контакт – созваниваемся на праздники, иногда я отправляю ей деньги. Но не более того. Я отдалился от нее так же, как и от отца, когда уехал из Нижнетагильска.

– Алло, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально.

– Максим, – ее голос звучит странно. Напряженно. – Мне нужно сказать тебе что-то важное.

– Что случилось? – спрашиваю я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. Что-то в ее тоне заставляет меня напрячься.

– Твой отец, – она делает паузу, и я слышу, как она пытается сдержать слезы. – Он умер сегодня утром. Сердечный приступ.

Мир останавливается. Время замирает. Я слышу свое дыхание, стук сердца, шум в ушах. Но ничего не чувствую. Абсолютно ничего.

– Максим? – голос матери возвращает меня к реальности. – Ты слышишь меня?

– Да, – отвечаю я автоматически. – Да, я слышу. Я… мне жаль.

Фраза звучит фальшиво даже для меня самого. «Мне жаль». Как будто я говорю о незнакомом человеке, о случайной новости из телевизора.

– Похороны послезавтра, – продолжает мать. – Я понимаю, что ты занят, но… было бы хорошо, если бы ты приехал.

Приехал. В Нижнетагильск. Место, которое я поклялся никогда больше не посещать. Место, от которого я бежал, как от чумы.

– Я не знаю, смогу ли, – говорю я, чувствуя, как наркотики искажают мое восприятие. – У меня много дел здесь, в Москве. Важных дел.

– Понимаю, – в ее голосе нет упрека, только усталость. – Но есть еще кое-что. Завещание. Твой отец оставил завод тебе.

Завод? Мне? Это какая-то шутка?

– Но… почему? – спрашиваю я, не понимая. – Мы не разговаривали уже много лет. Он всегда говорил, что я предал его, предал семью. Почему он оставил завод мне?

– Потому что ты его сын, – отвечает мать просто. – Потому что, несмотря ни на что, он верил, что ты вернешься. Что ты вспомнишь, кто ты на самом деле.

Кто я на самом деле? Я уже не знаю. Не уверен, что когда-либо знал.

– Мама, мне нужно подумать, – говорю я, чувствуя, как комната начинает кружиться вокруг меня. – Я перезвоню.

– Хорошо, сынок, – в ее голосе слышна надежда. – Я буду ждать.

Я вешаю трубку и бросаю телефон на стол. Ноги подкашиваются, и я падаю в кресло. Отец умер. Отец оставил мне завод. Отец верил, что я вернусь.

Это слишком много для моего одурманенного сознания. Слишком много информации, слишком много эмоций, слишком много решений, которые нужно принять.

Я делаю еще один глоток виски, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Потом еще одну дорожку кокаина. И еще. И еще.

Мир вокруг начинает расплываться, цвета становятся ярче, звуки – громче. Я чувствую, как сердце колотится в груди, как пот выступает на лбу, как дыхание становится прерывистым.

Это уже не расслабление. Это передозировка. Я знаю симптомы, я проходил через это раньше. Но сейчас мне все равно.

Я закрываю глаза и позволяю наркотикам унести меня далеко от реальности. От смерти отца, от предательства Дэна, от решений, которые нужно принять, от жизни, которая разваливается на части.

Последняя мысль перед тем, как сознание окончательно затуманивается: может быть, это и есть выход? Не два миллиона евро, не новый клуб, не побег из Москвы. А возвращение. Возвращение в Нижнетагильск, к своим корням, к тому, от чего я бежал все эти годы.

Но эта мысль исчезает так же быстро, как появилась, растворяясь в химическом тумане, который окутывает мой мозг.

Я проваливаюсь в пустоту, где нет ни времени, ни пространства, ни проблем, ни решений. Только бесконечное падение в никуда.

А потом – темнота.

Глава 3: "Дедлайн"

Я просыпаюсь от звука открывающейся двери. Резкий свет бьет по глазам, заставляя зажмуриться. Голова раскалывается, во рту пересохло, все тело ломит, как после марафона.

– Твою мать, Макс! – голос Дэна звучит как через вату. – Ты что, тут всю ночь торчал?

Я с трудом открываю глаза. Дэн стоит надо мной, его лицо искажено смесью злости и беспокойства. Я понимаю, что лежу на диване в своем офисе, все еще в костюме, но теперь помятом и испачканном.

– Который час? – хриплю я, пытаясь сесть.

– Десять утра, – отвечает Дэн, помогая мне подняться. – Вторник. Ты не отвечал на звонки весь вечер и всю ночь. Я думал, ты загремел в какую-нибудь больницу.

Вторник. Значит, я был в отключке почти сутки. Отлично.

– Воды, – прошу я, чувствуя, что не могу говорить из-за пересохшего горла.

Дэн подает мне бутылку минералки, и я жадно пью, проливая часть на рубашку. Но мне плевать.

– Что произошло? – спрашивает Дэн, садясь напротив меня. – После нашей встречи ты как с цепи сорвался.

Встреча. Инвесторы. Два миллиона евро. Соглашение о неконкуренции. Все это кажется таким далеким, таким неважным сейчас.

– Мой отец умер, – говорю я, и слова звучат странно в моих собственных ушах. Как будто я говорю о ком-то другом.

Дэн замирает.

– Черт, Макс, мне жаль, – говорит он после паузы. – Правда жаль. Почему ты не позвонил мне? Я бы приехал.

– Чтобы что? – спрашиваю я, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. – Чтобы посидеть со мной, пока я нюхаю кокаин и запиваю его виски? Или чтобы еще раз убедить меня продать клуб твоим новым друзьям?

Дэн вздыхает.

– Не начинай, Макс. Я понимаю, ты в шоке, ты расстроен. Но я тут ни при чем. Я просто пытаюсь найти выход из ситуации.

– Для себя ты его уже нашел, – огрызаюсь я, вставая. Голова кружится, и я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. – А теперь оставь меня в покое. Мне нужно привести себя в порядок.

– Как скажешь, – Дэн поднимается. – Но мы должны поговорить о предложении инвесторов. Они ждут ответа до пятницы. Осталось три дня.

– Я помню, – отвечаю я, направляясь в ванную комнату, примыкающую к офису. – Я дам ответ вовремя.

Дэн кивает и выходит, оставляя меня одного.

В ванной я смотрю на свое отражение в зеркале и не узнаю человека, который смотрит на меня в ответ. Красные глаза, бледное лицо, щетина, давно переставшая быть модной трехдневной и превратившаяся просто в неопрятную бороду. Костюм от Tom Ford выглядит так, будто я спал в нем на улице.

Я включаю холодную воду и погружаю лицо под кран, позволяя ледяным струям смыть хотя бы часть усталости и похмелья. Потом снимаю пиджак и рубашку, обнаруживая на предплечье синяк непонятного происхождения. Мне даже страшно представить, что я делал в состоянии наркотического опьянения.

После душа становится немного легче, но голова все еще раскалывается. Я нахожу в шкафу запасную рубашку и брюки – не такие дорогие, как костюм от Tom Ford, но достаточно презентабельные для появления на людях.

Выйдя из ванной, я сразу же достаю телефон и проверяю пропущенные звонки и сообщения. Двадцать три пропущенных от Дэна. Пять от Полины. Два от матери. Одно от Игоря. И одно от незнакомого номера.

Я решаю начать с матери.

– Алло, – ее голос звучит устало.

– Привет, мам, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал нормально. – Извини, что не перезвонил вчера. Был… занят.

– Ничего, сынок, – отвечает она без упрека. – Я понимаю, у тебя своя жизнь. Но… ты решил насчет приезда? Похороны завтра в два часа дня.

Я закрываю глаза, пытаясь собраться с мыслями. Приезд в Нижнетагильск. Возвращение в прошлое, от которого я бежал все эти годы. Встреча с людьми, которых я оставил позади, с жизнью, которую я пытался забыть.

– Я не знаю, мам, – отвечаю я честно. – У меня здесь много проблем, которые нужно решить. Бизнес, дела… Ты понимаешь.

– Понимаю, – говорит она тихо. – Но есть еще один момент. Завещание. В нем есть условие. Ты получишь завод только если приедешь и будешь лично управлять им как минимум полгода. Иначе он перейдет в собственность работников.

Я замираю, пытаясь осмыслить услышанное.

– Что? Какие еще полгода? О чем ты говоришь?

– Это было его последнее желание, – объясняет мать. – Он хотел, чтобы ты вернулся. Хотел дать тебе шанс понять, откуда ты родом, кто ты на самом деле. И шанс заводу выжить. Он верил, что только ты сможешь его спасти.

– Спасти? – я начинаю нервно смеяться. – От чего спасти? Завод всегда был прибыльным предприятием. Отец был отличным руководителем.

– Был, – соглашается мать. – Но последние два года все изменилось. Экономический кризис, санкции, падение цен на металл. Завод на грани банкротства. Твой отец боролся до последнего, но… не успел. Теперь эта борьба на тебе. Если ты примешь наследство.

Я сажусь на край стола, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Завод на грани банкротства. Клуб «Luxury» на грани банкротства. Вся моя жизнь на грани краха.

– Мне нужно подумать, – говорю я, потирая виски. – Я перезвоню.

– Не думай слишком долго, Максим, – в голосе матери появляются стальные нотки, которые я помню с детства. – Похороны завтра. Завещание будет оглашено послезавтра. Если тебя не будет, ты потеряешь все. Не только завод, но и последний шанс примириться с отцом. Даже если он уже не услышит твоих слов.

Она вешает трубку, оставляя меня в оглушительной тишине офиса.

Я смотрю в окно на московский пейзаж. Серое небо, серые здания, серые лица прохожих. Все кажется таким чужим, таким далеким. Как будто я смотрю на мир через мутное стекло.

Мой телефон снова звонит. На этот раз это Игорь.

– Да, – отвечаю я.

– Максим Андреевич, – его голос звучит напряженно. – У вас посетители. Коллекторы из «Сибирского банка». Говорят, что у вас просрочка по кредиту на два месяца.

Черт. Только этого не хватало.

– Я сейчас спущусь, – говорю я, вставая. – Скажи им подождать.

– Они не в настроении ждать, – предупреждает Игорь. – И они не одни. С ними какой-то юрист. Говорит, что представляет интересы вашего отца.

Юрист отца? Что происходит?

– Пять минут, – говорю я. – Дай мне пять минут, и я спущусь.

Я вешаю трубку и быстро проверяю свой внешний вид в зеркале. Выгляжу паршиво, но уже лучше, чем полчаса назад. По крайней мере, я могу стоять на ногах и более-менее связно говорить.

Спускаюсь в главный зал клуба. Там меня ждут трое мужчин в костюмах. Двое похожи на типичных коллекторов – крупные, с бычьими шеями и маленькими глазками. Третий – худощавый, в очках, с кожаным портфелем. Должно быть, юрист.

– Господин Ковалев? – обращается ко мне юрист, протягивая руку. – Александр Николаевич Петров, представляю интересы Андрея Максимовича Ковалева, вашего отца. Примите мои соболезнования.

– Спасибо, – отвечаю я машинально, пожимая его руку. – Чем обязан визиту?

– У нас два вопроса, – говорит он, открывая портфель и доставая какие-то бумаги. – Во-первых, уведомление о завещании вашего отца, которое будет оглашено послезавтра в нотариальной конторе города Нижнетагильска. Ваше присутствие обязательно, если вы хотите вступить в наследство.

Он протягивает мне документ, который я принимаю, не читая.

– Во-вторых, – продолжает юрист, – эти господа из «Сибирского банка» попросили меня представить их интересы, поскольку я все равно ехал в Москву. Речь идет о просроченном кредите на сумму десять миллионов рублей, который вы взяли под залог своей доли в клубе «Luxury».

Я чувствую, как кровь отливает от лица. Кредит. Точно. Я взял его полгода назад, чтобы покрыть долги перед поставщиками. И забыл о нем в круговороте других проблем.

– Я все выплачу, – говорю я, стараясь сохранять спокойствие. – Мне нужно немного времени, чтобы собрать средства.

– Время вышло, господин Ковалев, – отвечает один из коллекторов, делая шаг вперед. – Банк готов забрать вашу долю в счет погашения долга. Или вы платите сейчас, или мы начинаем процедуру взыскания.

– Сейчас? – я смеюсь нервно. – У вас есть терминал? Я заплачу картой.

– Не смешно, – коллектор хмурится. – У вас есть двадцать четыре часа. Потом мы приходим с судебными приставами и описываем имущество.

Я смотрю на них троих, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева и отчаяния. Все рушится. Все, что я строил годами, рассыпается, как карточный домик.

– Хорошо, – говорю я, стараясь сохранять хотя бы видимость контроля. – Я найду деньги. Завтра они будут у вас.

– Очень на это надеемся, – отвечает коллектор, обмениваясь взглядами со своим напарником. – До завтра, господин Ковалев.

Они уходят, оставляя меня наедине с юристом.

– Еще один момент, Максим Андреевич, – говорит он, когда коллекторы скрываются за дверью. – Ваш отец просил передать вам личное письмо. В случае его смерти.

Он достает из портфеля конверт и протягивает мне.

– Что там? – спрашиваю я, не решаясь взять конверт.

– Не знаю, – юрист пожимает плечами. – Это было запечатано. Лично для вас.

Я беру конверт, чувствуя его тяжесть в руке. Письмо от отца. Человека, с которым я не разговаривал лет пятнадцать. Человека, которого я пытался вычеркнуть из своей жизни.

– Спасибо, – говорю я, пряча конверт во внутренний карман пиджака. – Я буду на похоронах. И на оглашении завещания.

Юрист кивает.

– Очень хорошо. Ваш отец был бы рад это слышать. Он много говорил о вас в последние месяцы.

– Правда? – я не могу скрыть удивления.

– Да, – юрист слегка улыбается. – Он гордился вами. По-своему.

Он прощается и уходит, оставляя меня в пустом зале клуба с тяжелым конвертом во внутреннем кармане и еще более тяжелыми мыслями.

Я возвращаюсь в офис и сажусь за стол, пытаясь собраться с мыслями. Ситуация хуже некуда. Клуб на грани закрытия. Кредит не выплачен. Отец умер, оставив мне в наследство умирающий завод с условием, что я должен лично им управлять полгода. Все рушится одновременно.

Я достаю конверт и смотрю на него. Простой белый конверт с моим именем, написанным знакомым почерком отца. Почерком, который я не видел много лет, но все еще могу узнать с первого взгляда. Строгие, чуть наклоненные вправо буквы. Никаких излишеств, никаких завитушек. Как и сам отец – прямой, честный, бескомпромиссный.

Я верчу конверт в руках, не решаясь открыть. Что там? Упреки? Разочарование? Последняя попытка заставить меня почувствовать вину за то, что я сбежал из Нижнетагильска, что отказался от семейного дела, что выбрал путь, который он считал пустым и бессмысленным?

Или что-то другое? Что-то, чего я боюсь еще больше?

Прощение.

Рука дрожит, когда я вскрываю конверт. Внутри – сложенный вдвое лист бумаги и ключ. Старый, тяжелый, металлический ключ, какие сейчас уже не делают. Я узнаю его мгновенно – ключ от отцовского сейфа в его кабинете на заводе. Сейфа, который я пытался открыть в детстве, уверенный, что там хранятся сокровища.

Разворачиваю лист бумаги и начинаю читать.

«Максим,

Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Значит, я так и не дождался твоего возвращения. Значит, мы так и не поговорили, как должны были поговорить отец и сын.

Я не буду тратить слова на упреки. Все, что я мог сказать тебе в лицо, я уже сказал пятнадцать лет назад, когда ты уезжал в Москву. И все, что ты мог ответить мне, ты тоже сказал тогда.

Но есть то, чего я не сказал. Чего не успел сказать. Я горжусь тобой, сын. Горжусь тем, что ты сделал свой выбор и пошел своим путем. Пусть этот путь не тот, который я хотел для тебя. Пусть он привел тебя далеко от дома, от семьи, от завода. Но это был твой путь, твой выбор, твоя жизнь. И ты прожил ее так, как считал нужным.

Я следил за тобой все эти годы. Знал о твоих успехах и неудачах. О твоем клубе, который стал легендой московской ночной жизни. О твоих интервью в журналах, о твоих девушках-моделях, о твоих друзьях из высшего общества. Я даже был в твоем клубе однажды – проездом в Москве, инкогнито. Ты меня не заметил. Да и зачем бы тебе замечать пожилого провинциала в толпе красивых, богатых, успешных людей?

Но я видел тебя. Видел, как ты изменился. Как стал другим человеком. И не могу сказать, что мне понравилось то, что я увидел. Но это был твой выбор, и я его уважаю.

Теперь о деле. Я оставляю тебе завод. Не потому, что больше некому его оставить. Не потому, что хочу заставить тебя вернуться. А потому, что верю: только ты сможешь его спасти.

Завод в беде, сын. Экономический кризис, санкции, падение цен на металл – все это ударило по нам сильнее, чем я мог предположить. Но главная проблема не в этом. Главная проблема – в людях. В тех, кто хочет отнять у нас то, что мы строили годами.

Виктор Черных – ты должен помнить его. Он был моим конкурентом еще когда ты жил в Нижнетагильске. Теперь он стал гораздо сильнее, влиятельнее, беспощаднее. Он хочет купить завод за бесценок, а потом закрыть его, перепрофилировать территорию под торговые центры и жилые комплексы. Сотни людей потеряют работу. Город потеряет свое сердце, свою душу.

Я боролся с ним до последнего. Но время не на моей стороне. Силы не те. А он все сильнее давит, все активнее использует свои связи в администрации, в налоговой, в банках.

Вот почему я оставляю завод тебе. С условием, что ты будешь управлять им лично как минимум полгода. Это не прихоть умирающего старика. Это необходимость. Только личное присутствие владельца может спасти предприятие от рейдерского захвата. Только твое возвращение может дать работникам надежду, веру в будущее.