Ересь Каракозова

– Я знаю, ты думаешь о том, что я владею лишь общими

примитивными принципами, не имеющими силы в конкретном. Но в этом заключается твоя ошибка. Ты считаешь, что

мои правила предадут и меня, и тебя. Ты считаешь мою концепцию умозрительной, вместо того чтобы применить ее.

84

Глава 3. Сон-воспоминание

Тьма не собиралась сдавать свои интеллектуальные позиции. Бушевала настоящая буря среди океана мертвого пу-стынного спокойствия.

– И как, по-твоему, применить на практике «слиться с

миром своих снов»? Я и без тебя понимаю, что для управления миром снов необходимо стать этим миром или родить

свой собственный. Ты не открыл мне ничего нового.

– Именно в этом мое предназначение. Я сообщаю тебе

то, что ты уже знаешь, заставляя делать то, что уже сделано.

Тебе ничего это не напоминает?

Замолчав, черный человек медленно потянулся назад. Его

исполинское тело вновь сливалось со стеной, оставляя Каракозова наедине со своими мыслями.

«Какая неслыханная глупость…» – размышлял он. «Мир, который был создан для испытания черного человека… Я не

понимаю! Он создан для того, чтобы я что-то понял, или

для тени, которая должна что-то объяснить? Если мир тени

заключает в себе чистое объяснение, значит, он существует

объективно и тьма имеет своим бытием само объяснение. И

объективным мир тьмы может быть лишь тогда, когда черная

фигура будет объяснять тонкости мира снов не только мне.

Если он это сделает, то пройдет испытание…»

Каракозов вернулся в воспоминания о снах из блужда-ний по бездне, бросив опостылевший мир света и тени, а

это послужило новым доказательством, что сотворенная

бездна – его собственность. Но никакое доказательство никогда не будет достаточным…

Потому Каракозов, ни на что не надеявшийся, ничего не

понявший, никуда не пришедший, «схватил за руку» призрака своего размышления в последний раз, надеясь открыть

хоть что-то.

«Испытание для демона, которое тот прошел, лишь чтобы убедиться, что оно не имело никакого смысла, ибо было

уже осуществлено. Пытаться найти доказательства, что мир

85

Ересь Каракозова

тьмы – мое собственное творение, бессмысленно, ибо я знал, что он мое творение. Пытаться найти в этом мире недостаю-щие фрагменты, мелкие детали и противоречия – бессмысленно, ибо как только я их находил, все противоречия сни-мались, а мелкие фрагменты либо добавлялись, либо находи-ли оправдание своему отсутствию. Тьма, которая провозгла-сила рождение своей персонификации, поглотив все бытие, порожденное мной, – очередная попытка захвата власти в

сознании. А то, что я провозгласил ее вещью в себе, – лишь

оправдание самой тьмы, стремящейся таким образом навязать главенствующее положение. Испытание, предназначен-ное тьме, которое она сама себе и навязала, преследует ту же

самую цель. Попытка сменить главного героя провалилась…»

С этой ношей Каракозов продолжил свой тяжкий путь, не

сомневаясь в том, что еще вернется сюда. Мысль снова уце-пилась за возвращение.

«Я обязательно приду снова, но я не понимаю условий, при которых это произойдет. Самосознание не сможет принять их в готовом виде, оно жаждет создавать само. Потому

проникнуть в мрачную область возвращения является либо

смертью этого возвращения, либо его преображением. Содержательно это слово наполняется омерзительными определениями: возвращение закабаляет меня в истеричном приступе

повторения одного и того же, не давая свободы развития и

привязывая сознание к готовым формам бытия. Возвращение

есть цепи, и сознание может относиться к ним по-разному. С

одной стороны, она останавливает всякое развитие, а с другой – означает становление. Теперь это понятие приобретает

смысл в постоянном воспроизведении внутри самосознания, чтобы оно снова и снова проходило сквозь одно и то же содержание, каждый раз меняющее форму. Становление через

возвращение кажется сознанию отвратительным рабством, которое то не в состоянии превзойти, не потому что не хватает сил, а потому что в данный момент увлечено рассматри-86

Глава 3. Сон-воспоминание

ванием этого понятия под омерзительным углом. В процессе рассмотрения на свет является чудо непорочного зачатия, в котором сознание плодоносит неведомой ранее сущностью.

Сущность эта рождается в страсти самосознания, решившего

подняться над собственными мыслями, получая прямо противоположный результат, который я не могу ухватить. Возвращение не должно умереть, не должно пасть так бездарно, но как бы я этого не хотел, оно приносит себя в жертву конкретному содержанию, совершая самоубийство.

И это происходит снова и снова; каждое такое событие

является кормом для возвращения, которое никак не может

оторваться от самосознания. Но смерть этого понятия симво-лична и с каждой новой гибелью дарует новую надежду. Оно

совершает самоубийство, после чего вновь возрождается, являясь частью становления. Смерть и становление переплета-ются и густеют. Дух всегда рождается заново, но всегда имеет одну и ту же суть, и нет конца бесчисленным взлетам, по

факту являющимся топтанием на месте.

Потому для меня нет избавления от возвращения к этой

теме. Я могу лишь дать новую форму своим мыслям, не меняя их сути. Самое ужасное – я вынужден приходить к воз-вращению снова и снова, пытаясь то ли выйти за его предел, то ли оправдать его».

Эта мысль завершила удивительный цикл блуждания во

снах и сотворила нечто вроде перехода в мир бодрствующего, но измененного состояния сознания. Лес, ранее бывший

таким естественным и безынтересным, ныне представлял

собой сюрреалистическую кашу. Каракозов всматривался в

развернувшиеся на его глазах преображения. Сон, заставляющий Каракозова размышлять о сущности собственного

сна, нашел свое продолжение в новом мире. Тьма сделала

свое дело, и теперь вовне предстал кошмар из плоти, ужас

неожиданно возникающих бытовых вещей, тирания цвета и

тени и запах разложения самой природы. Каракозов всег-87

Ересь Каракозова

да мечтал увидеть нечто подобное во время бодрствования, и наконец мечта осуществилась! Он пока не понимал, что

картины преображения ускользают от прямого взгляда; тот

фиксирует увиденное, но не схватывает изображение целиком, вплоть до самых мелких деталей. Шум леса – то рез-кий, насыщенный писком и ревом механических бессмысленно вращающихся валов, то пропадает насовсем, а по лесу

прогуливаются создания из металла с сочащимися изо всех

отверстий кровью и дегтем. Почти все они гуманоиды, но

деформированы.

«Они очень сильно стремятся быть моим образом и подобием», – думал Каракозов, внимательно их рассматривая.

Увиденное впечатляло, но впечатления скоротечны. Каракозов понял, что нисколько не боится этих резких изменений

и существ: те словно были подобраны под его предпочтения, взяты из смешения ожившего иррационального цеха и прочих кошмаров, чтобы он ощутил страх, но эффект был прямо противоположным. Мир старался застигнуть Каракозова

врасплох своим неожиданным появлением. Но дело в том, что именно неожиданного он и ожидал.

Удручающий мир, который, по мнению Каракозова, пытался удивить, – не удивлял. Чудовища – метафора, предметы – аллегория, неестественные изменения мира – явлен-ные из бессознательного психологические дефекты, а плавное

перемещение из леса – грамотная режиссура.

«Те, кто попадают сюда, – сумасшедшие, ибо тот, кто не

желает простого побега, – псих».

Иллюзорность происходящего заставляла смотреть на все

это не как на часть собственного приключения. Он представлял на своем месте других людей, которые время от времени

должны попадать сюда.

«Искалеченные души бродят от двери к двери в поисках

ответов на свои вопросы, не обращая внимания на то, что могут погибнуть. Они не стремятся вернуться в реальность, что-88

Глава 3. Сон-воспоминание

бы снова приступить к работе, как следует отоспаться, пове-селиться или вкусно поесть. О нет. Психи не могут работать, их мучает бессонница, они асоциальны и совершенно потеряли аппетит. Их сознание занято лишь пережевыванием одних

и тех же гнетущих мыслей, которые стремятся отыскать для

себя образ и воплощение.

Бессознательное – это лишенный самосознания вытес-ненный дух, который взял власть в голове психопата. Как

оно взаимодействует с другими сущностями? Бессознательное как часть сознательного выступает в роли потаенной

кладовки, и сознание вступает с ней в самые разные отношения. Например, ее заполняют ненужными вещами, но в

какой-то момент места не остается и все содержимое пытается прорваться наружу. Другой вариант – когда сознание

само спускается в кладовую, чтобы достать старую забытую

вещь или из чистого любопытства. Иногда там можно найти сокровища, а иногда – ужасных чудовищ, прячущихся

во тьме. Третий способ взаимодействия – когда сознание

бросает свою осознаваемую, волевую жизнь и погружается в

омут забытого старья. Бессознательное использует сознание, чтобы осмыслять собственный бред. Сознание становится рабом, вынужденным осмыслять материю или импульсы

души. Бессознательное заставляет сверяться с собой и подчиняться собственным порывам. Потаенные желания и мысли действуют, обретая философский окрас.

Бессознательное все больше становится не просто пота-енными закромами сознания. Оно уравнивается с материальным миром, и сознание само должно угадывать, что вынуждено соизмеряться и с тем, и с другим. Но не мир или

бессознательное подчиняются сознанию, а сознание – им.

Таким образом, в бессознательном видна проекция, или

отождествление с материальным в плане истинности. Истина

о сознании возможна лишь через сравнение с бессознательным, где его познание становится путем к познанию истины.

89

Ересь Каракозова

Материальное, как истина о мире, уравнивается с бессознательным, как такой же истиной о мире, делая его миром

потаенным. Сознательное отождествляется с уже познанным

материальным миром, который стал привычен и понятен, а

бессознательное – с миром еще непознанным. А непознанный мир ассоциируется с хаосом, опасностью, которая перерастает в опасность экзистенциальную.

Подобно тому как «познанное – сознание – материя»

образуют триаду, в которой главенствуют порядок – дух —

Бог, возникает иная триада: «непознанное – бессознательное – энергия». Эта триада порождает хаос – демонов —

дьявола. Если обратиться к теологии и идеалистической философии, можно сказать, что порядок – дух – Бог образуют

безопасную часть вселенной. Бог, как высшая форма человеческого сознания и его идеал, защищает и отделяет познанное

от непознанного, мораль от распущенности, науку от оккультизма, трезвый рассудок от наркотического экстаза. Познанный Бог – безопасный Бог, помощник и наблюдатель. Он

страж, защитник и надежда. Триада «хаос – демон – дьявол» символизирует иного Бога. Этот Бог – квинтэссенция

опасности и непознаваемости. Его мотивы никогда не ясны, но всегда направлены ко злу. Он разрушает общество, любую надежную структуру, любой человеческий муравейник.

Он штурмует небеса, бунтует, бесчинствует.

Но самый ужас ждет сознание на следующем уровне разделения, где глубина будет так велика, что исчезнет всякое

различие. Познавая уже познанного Бога, сознание видит его

непознаваемость, а экстаз оккультизма все больше раскрывает хаос непознанного Бога. Противоречия между Богами сливают их в единое целое, перемешивая их сущности, и создают

одного-единственного Бога – Бога бреда. Точно так же сливаются бессознательное и сознательное, духовное и материальное, образуя дуалистичность, которая лежит в начале вещей, противореча любым единым концепциям.

90

Глава 3. Сон-воспоминание

А колдовство бессознательного – это колдовство, обра-щенное к непознанному и неосознанному. Оно обращается

не к духу, а к чувствам. Не к ангелам, а к демонам, где первый – рассудок, а второй – эмоциональный всплеск. Демон

является отражением бессознательного или бессознательное

отражением демона, ибо он владеет не разумом, но чувством, которое превосходит разум в силе воздействия. Ангел же владеет разумом, который обуздывает силу, но не меряется с ней.

Ангел разумен, ибо соизмеряется с Богом и следует его закону, тогда как демон неразумен, потому что не следует закону

истины Божьей, но руководствуется позывами своих желаний, не оглядываясь на закон и считая, что испытанный им эмоциональный порыв превосходит силу божественного закона».

Благодаря металлическому миру Каракозов уяснил нечто

очень важное. Мысль о психопатах позволила объединить в

одну систему Бога, колдовство и поражающее его безумие. И

вот он сделал очень важный шаг на дороге к Великой Цели.

Природа, ранее сопротивляющаяся Каракозову, преобразилась под мощным воздействием его сознания, изменив самой себе и породив приятные ужасающие формы под стать

эстетическим вкусам Каракозова. Он сравнил себя с чудовищами, переставляющими местами глаза и зубы. Но они —

творцы на несравненно более низком уровне, чем он, ибо Каракозов добился полного изменения природы, и та помогла

раскрыть глаза на волнующие его вопросы. Необходимо было

продолжать, дабы выжать из металлического мира все соки.

«Психопаты привыкли относиться к миру как к проявле-нию своей психологии. Непрослеживаемые причины и кажу-щаяся беспорядочность в точности отвечают состоянию их

бессознательного, подчиняющего сознание. Они не задумы-ваются, почему и зачем существует то или иное явление —

они уже знают ответ. Каждый пролет, каждая покосившаяся

ступень, каждый остро заточенный клык чудовища – это испытание, служащее для возвышения личности психопата. Все

91

Ересь Каракозова

нарушения природных законов в точности соответствуют законам его психологического состояния. Ему не дано знать конец собственного пути, но он, этот конец, будет достигнут.

Случайности, удача, сноровка – все это теряет подлинный

смысл, и остается лишь человек, проживающий собственные

мысли, перешедшие вовне, но лишь для того, чтобы углубить

внутренний мир. Все здесь режиссировано и гармонично! Сознание отбрасывает всякую мелочь, кроме поиска основного

смысла произведения, наплевав на остальное.

Убивая очередного монстра, разгадывая очередной пси-хологический пазл, осторожно шагая по тонким балкам над

тьмой абсолютной пропасти, сознание идет к своему финалу. Катарсис выражается в простых и ясных мыслях, которые

безумцы всегда отбрасывают, когда те приходят в голову. Но

важно не то, что они, готовые, уже существуют в сознании, а

то, что к ним нужно прийти. Их жажда, помимо жажды формы, – это жажда процесса. Простые и незамутненные мысли

через потусторонние, необычные и выходящие за рамки обыденного должны быть прямо задействованы в непосредственной реальности психа, который в том или ином виде влияет

на эту форму. Эстетичные брызги крови монстра, символи-зирующего одиночество, прыщут на фотопортрет его семьи, сделанный во времена настоящего детского счастья. Символика этого события – показать, что счастливые деньки не вернуть, ибо безумец сам должен нанести тот самый кровавый

удар, собственными руками лишая себя счастья. Здесь важна

каждая мелочь, ибо они все раскрывают основную мысль о

потерянном счастье, и мысль эта ничего не будет стоить без

всех этих действий.

И самое главное – в этом мире психопаты видят единственную возможность своего исцеления, и в первую очередь

потому, что здесь они получают полную свободу воображения. Они сроднились с этим местом, и теперь их бред обрел

внешнюю форму, принадлежащую только им.

92

Глава 3. Сон-воспоминание

Но лечение таково, что вызывает привыкание, и псих снова и снова будет мечтать попасть в эту свободную от нормальности зону, ибо она стала для него нормой сонного парализо-ванного мира, вышедшего за грани обычного. Больной скуча-ет по воплотившейся ради выздоровления болезни и потому

снова заболевает, чтобы попасть сюда или создать подобный

мир в реальности, плодя бред и нелогичность. Выздоровле-ние становится манией и в конце концов доходит до своей

противоположности.

Но символическое отражение безумной психики вовне и

символическая победа над ее демонами могут ли в действительности исцелить от внутренних болезней? Я не вижу никакой обратной связи между этими состояниями, кроме чистых отражений. Если внутреннее снова и снова донимает

нерешенными проблемами, то и внешнее проявление будет

снова и снова возрождаться в маразматических образах чудовищ, в которых разряжается тысяча пуль и сотня заклинаний, лишь для того, чтобы они умерли и ожили снова.

Настоящий мой интерес заключен не в излечении и не в

регистрации трансформаций психики в уродства внешнего.

Мне интересен способ, благодаря которому одно перетекает

в другое. Самое захватывающее – не препарировать сами

эти явления или понять, откуда они черпаются, а ясно видеть их перетекание, их преобразование, ибо за этим кроется гораздо более могущественное явление, которое не вписывается ни в первое, ни во второе. Оно – третье, ускользающее, пограничное. Тьма между Клипот и Сфирот, сила, преобразующая духовное в материальное, сила, стоящая

между планом и реализацией, между сознанием и тем, что

к нему не относится. Это промежуточное таит в себе настоящую божественную силу и запускает свои неведомые процессы. Именно в промежуточном, в среднем, в скрепляю-щем заключены все истоки знания, от научных до оккульт-ных, и все системы познания, от онтологии до эпистемоло-93

Ересь Каракозова

гии, от метафизики до диалектики. И в этих средних туман-ных областях заключена вся сила вселенной.

Но ухватиться за вечно ускользающее – то еще испытание. Пытаясь дотянуться до переходов между явлениями, я

неизбежно скатываюсь в пропасть невозможного. Кажется, будто в переходах заключено самое простое, ибо это лишь

мост или бездна, которую надо преодолеть. Но именно потому, что между явлениями лежит нечто, что преодолевается, я не могу познать это преодолеваемое, ибо оно не для познания, а для преодоления. Сознание четко осознает явление

и путь, пролегающий до него, и в этот путь включаются те

испытания, которые лежат в основе познания. Но испытания

надо проходить, а не изучать. И, пытаясь изучать то, что необходимо преодолевать, я наталкиваюсь на явления другого

рода и иного качества, между которыми снова встает вопрос

о переходах. И так до бесконечности.

В этой парадигме я должен признать, что сознанию не

дано познать подлинные переходы, по крайней мере если

мыслить в привычном для него контексте. Моя мысль должна

окунуться в безбрежность безумной темной мысли, чтобы через сквозящие хаосом области сознания я смог добраться до

пограничных состояний. Я должен использовать бред, экстаз, нелогичность и все то, что еще не применялось для познания.

Я должен отойти от переходов между явлениями на невероятно далекое расстояние, а после вновь приблизиться вплотную. Я должен наслаивать друг на друга символизм, доводя-щий до всепожирающих аналогий, и научиться связывать не-связываемые вещи, лично создавая эти переходы, а не ждать, когда они сами себя проявят.

Начну с представленного мне мира уродств и отдалю себя

от него. Я в нем – чужеродное. Я – та часть силы, что стремится познать это уродство и проследить все трансформации.

Здешние демоны не являются порождениями моей психики, темный мир не отражает поверхности моей гнилой души. Я

94

Глава 3. Сон-воспоминание

заперт в чуждых туманностях иного духа. Из этой неожиданной мысли я хочу выбраться с новым, казалось бы, никчем-ным знанием, чтобы потом собрать все свои ненужные выводы и соединить их в нечто, что наконец-то заслужит внима-тельного анализа.

Ныне же я – психопат, запертый в мире другого психопата, и смысл моего существования в том, чтобы исцелить его

безумства через убийства олицетворенных в чудовищах психологических проблем. Именно в такой парадигме необходимо мыслить, чтобы взять власть в этом мире в свои руки. Парадоксально, но это возможно только через усиление власти

металлического мира.

Итак, я хочу предположить, что символизм становится более объективным в том смысле, что теперь он сам определяет, как именно решать психотравмы попавших сюда людей.

Психопат, вынужденный преодолевать выстроенные для него

препятствия, создал для меня объект изучения. Уродство металла хочет, чтобы я не предполагал, будто эти события относятся ко мне, и не стесняется это демонстрировать. Но разве оно не делает для моей психики самый лучший и бесценный подарок, отталкивая ее? Разве оно не демонстрирует собственное знание о том, что я заинтересован не в разгадывании

тайн символизма, но в строении самого мира? Разве мир не

предполагает, что я в первую очередь ринусь познавать само

познание этого мира, гадать, как оно познает меня, как вы-страивает внутреннюю работу и как через чуждые моей психике образы раскрывает собственную психику, стремящуюся

поставить передо мной зеркало, в котором я не вижу себя, но

вижу, как некто медленно и вальяжно подносит ко мне это

проклятое зеркало?

Я взбунтуюсь против основ своей собственной души и

того, что выстроено как тюрьма для иного психопата! Возможно, могущество мира металла знало, что я вечно иду на-перекор собственным выводам. Пусть так!»

95

Ересь Каракозова

Пока Каракозов размышлял о своем бунте, из головы не

уходил образ постороннего психопата. Выбранный им образ

предполагал схватку Каракозова с миром уродств без вмешательства посторонней личности. Но Каракозов осознавал

главное: избрав путь борьбы через познание, он сливался с

психопатом, для которого задуманы эти искаженные декорации. Психопат был нужен психике Каракозова, а значит, и самому миру, чтобы создать конфликт и напряжение. Но породив нужный эффект, психопат, используемый в качестве инструмента, не сгинет навечно, ибо он интересует самого Каракозова. Введенный как основной персонаж, Каракозов не

обратил на него внимания, предполагая его смерть. Но смерть

психопата привлекла внимание как раз потому, что тот более

не задействован в сюжете. Тем не менее бунт было необходимо довести до конца.

Схватив образ металлического мира и с силой притянув

его к себе, Каракозов выкрикнул:

– Это место – вечное искажение и изменение, и за слу-чайностями превращений складывается система! Она проста: создавать препятствия, но не пытаться остановить меня. Все

здесь должно быть завязано на моей психике, а так как я пытаюсь проникнуть в суть данного мира, испытания связаны с

познанием. Я жажду лицезреть трансформацию, я хочу видеть, что происходит за кулисами, когда я перестаю смотреть.

Мне важно знать, как именно уродство моей души высвобо-дилось и перенеслось вовне. В какой момент времени родилось это чудовище, как оно перешло из духа в материю, родилось ли оно прямо у меня на глазах или существовало вне

поля зрения, откуда взялся материал для воплощения и все

остальное! Искаженный мир природы ответит на мои вопросы, следовательно, я должен двигаться дальше и наблюдать.

Каракозов продолжал мыслить о себе, ибо нужда мыслить

о внешнем покинула его. Он был уверен, что сама судьба ответит на все его вопросы и не стоит тратить время на пустые

96

Глава 3. Сон-воспоминание

размышления о природе явлений. Лучше было убить время

рассуждениями о самом себе. И пришел к самым неожиданным выводам:

– Если вернуться к тезису, что всякий нормальный человек стремится покинуть это место, то я могу сделать следующий вывод: нормальный человек должен стремиться покинуть собственное сознание подобно тому, как он жаждет

покинуть враждебную, вечно изменяющуюся среду. Сознание

представляет собой точно такое же извращенное место, а значит, этот металлический ад создан не для психопатов, реша-ющих свои сознательные проблемы, но для тех, кто счел сознание проблемой! Единственное предназначение металлического мира – показать пути побега от сознания.

На этом дух Каракозова остановил самопознание. А со-зерцание чудовищной плоти и уродств выветрило последние

остатки интереса к металлическому миру. Кроме того, Каракозов заметил, что монстры не подходят к нему на расстояние атаки и всегда держатся за каким-нибудь препятствием, будто боятся, что человек слишком приблизится.