Хищник из Иного Мира

– Ну, мисс Писательница, готовьтесь. Это будет свидание, которое войдёт в историю.

Воздух между ними переменился. От напряжённого обмена историями наполнился чем-то новым – странным, но живым.

Не заставил себя ждать. Едва официант поставил на стол два исполинских бургера, уже потер руки в предвкушении.

– Ну что, Сен-тян, – голос прозвучал как вызов, – правила простые: кто чище обглодает кость – тот и победил. Готовность?

Сен лишь молча кивнула, зелёные глаза сузились в подобие улыбки. Сняла свитер, закатала рукава.

– На старт… внимание… марш! – Впился зубами в бургер с энтузиазмом.

Но Сен не отставала. Движения не такими дикими, но невероятно точными. Не откусывала – «срезала» аккуратные куски, челюсти работали с неестественной скоростью. Ни единой лишней крошки.

Алекс быстро покрылся пятнами от соуса. Чавкал, рычал от удовольствия.

– О да! – выдохнул с набитым ртом. – Я вижу, ты не промах! Где ты этому научилась?

Сен, не прерываясь, лишь подняла на него взгляд.

– У меня была… практика, – ответила загадочно. – Когда твоя единственная отдушина – это еда, которую ты можешь есть без последствий… начинаешь ценить сам процесс.

Закончили почти одновременно. Швырнул на тарелку последний кусок булки. Сен аккуратно положила остатки. На её стороне стола – идеальный порядок. На его – как после урагана.

– Ничья! – объявил, тыча пальцем в её чистую тарелку. – Хотя… по очкам за стиль, побеждаешь ты. Чёрт, ты ешь так, будто собираешься написать об этом критическую статью.

– Возможно, и напишу, – парировала Сен. – «Гастрономические привычки загадочных незнакомцев». Это могло бы стать бестселлером.

Рассмеялся – громко, искренне.

– Ну что ж, – сказал, откидываясь на спинку стула, – я предлагаю продолжить. Куда дальше, мисс Писательница? На аттракционы? Или… – понизил голос, – может, прогуляемся по менее людным местам? Безлюдные крыши – лучшие смотровые площадки. И там можно поговорить… без лишних ушей.

Посмотрел на неё с вызовом, но и с долей искреннего предложения.

Идиллию прервал резкий рингтон из кармана Сен. Вздрогнула едва заметно. Лицо снова стало маской. Ответила коротко, односложно.

– Мне нужно идти, – сказала, отключая звонок. – Я задержалась здесь. Свидание… не может быть продолжено.

Не произнёс ни звука, но всё тело поникло. Плечи опустились, спина сгорбилась. Просто сидел, уставившись в остатки бургера.

Сен молча встала. Движения чёткими и экономичными.

– Спасибо за… всё, – произнесла формально, делая шаг от столика.

Сделала ещё два шага. И тут сорвался с места.

Движение было стремительным и бесшумным. Догнал её за пару шагов, и рука в бинтах мягко обхватила запястье.

Сен замерла. Вся фигура мгновенно напряглась. Резко обернулась, ожидая атаки.

И увидела… его, стоящего на одном колене. Держал её руку с нежностью.

– Мне… – голос прозвучал приглушённо, но ясно, – …было невероятно приятно провести это время с вами, леди Сен.

И прежде чем успела что-либо понять, его губы коснулись её костяшек. Поцелуй был лёгким, почти воздушным.

А затем… повернул её ладонь, прижался к ней щекой. Потом… губы разомкнулись, и он нежно укусил указательный и средний палец.

Не укус боли или агрессии. Что-то среднее между лаской, проверкой и клеймом.

Сен застыла. Шум бургерной, смех, звон посуды – всё это утонуло в оглушительном гуле её собственной крови в висках. Мысленный вихрь пронёсся в голове: безумец… трогательный… опасно… мой? Его губы обожгли кожу не болью, а странным, щемящим признанием. Кровь прилила к её щекам, а пальцы непроизвольно сжались, сохраняя тепло его прикосновения. Это было так… по-гульски. Так интимно, что перехватило дыхание.

Алекс медленно поднялся, отпустил её руку. Единственный глаз смотрел с смесью безумия, нежности и вызова. Ничего не сказал. Просто кивнул, развернулся и пошёл прочь.

Оставил её одну посреди шумного зала – сражённую, смущённую до глубины души и с пальцами, что всё ещё чувствовали призрачное тепло его укуса.

Глава 12

Тишина в квартире всегда была самым надежным убежищем. Воздух, плотный от запаха старой бумаги, чернил и несвежего чая в чашке. Но сегодня тишина звенела по-другому. Она была густой, насыщенной чужим эхом, будто в комнате незримо присутствовал кто-то третий.

Застыла посреди комнаты, не в силах пошевелиться. Пальцы. Указательный и средний пульсировали, навязчиво напоминая о себе. Челюсти непроизвольно свело в ответном жесте, который пришлось с усилием сдерживать. Кагуне под кожей на мгновение отозвался лёгким, едва заметным движением – инстинктивный отклик на зов сородича. Не болью. Нет. Это было… ощущение. Тепло, шершавость тех damn бинтов и… давление. Лёгкое, почти невесомое, но меткое давление зубов. Как клеймо, поставленное не на кожу, а прямиком в нервную систему.

Он укусил.

Мысль, настолько абсурдная, что холодный, отточенный как лезвие разум на мгновение отказался её обрабатывать. Та, что прошла через ад 24-го района, видела и творила вещи, ломающие психику… была приведена в полный ступор неагрессивным укусом.

Медленно подняла руку перед лицом, разглядывая пальцы при тусклом свете настольной лампы. Ни царапины. Ни следа. Но плоть помнила. Нервные окончания яростно сигнализировали о нарушении личного пространства, о странном, животном жесте, который не был ни атакой, ни лаской, а чем-то третьим, совершенно незнакомым.

Сердце, на секунду замершее, принялось биться с глухой, частой дробью, отдаваясь в висках. Тук-тук-тук. Будто пыталось вырваться из клетки и demandить ответа.

Воспоминание всплыло само собой, обжигающе яркое: «Заметил, что у гулей, что испытывают к противоположному полу симпатию, есть особенность нежно кусать, похоже, я тоже имею эту особенность.»

Резко развернулась, смахнув со стола стопку черновиков. Бумаги разлетелись по полу белыми птицами. Нужно было писать. Сейчас же. Единственный способ упорядочить хаос внутри.

Рухнула в кресло, схватила перо, и слова понеслись на бумагу с яростной, почти истеричной скоростью. Чернила брызгали на пергамент.

«Он пах озоном и одиночеством. Говорил громко, жестикулировал, как марионетка, но в глазах… в одном единственном глазу… была бездонная, древняя усталость. И боль. Выстраданная, выкрикнутая в песне боль. Он ест, как зверь, но в его ухмылке читается ребёнок, который не понимает, почему мир такой жестокий.

Он ищет город мёртвых, чтобы построить для живых утопию. Глупец. Безумец. Наивный идеалист, закованный в стальные мускулы и бинты.

…И он укусил. Не чтобы причинить боль. Не чтобы пометить добычу. Как… проверка. Как вопрос. «Ты такая же? Ты чувствуешь это?»

Ответа нет. И это бесит.»

Перо дрогнуло в руке, выскользнуло из пальцев и с лёгким стуком покатилось по столу. Рефлексии было недостаточно. Требовалось действие. Четкое, ясное, стремительное.

Поднялась и двинулась вглубь квартиры, в потайную комнату. Движения стали резкими, экономичными, лишёнными малейшей женственности. Спала личина Такацуки Сен, писательницы. Наступало время X.

Бинты. Длинные, стерильные полосы. Оборачивала ими тело с ритуальной точностью, стирая изгибы, создавая новый, угловатый, детский силуэт. Каждый виток – отречение от себя. Поверх – плащ. Капюшон с ушками из плотных, живых Rc-клеток, которые отзывались лёгким, почти ласковым шевелением на прикосновение. Маска из тех же бинтов. Взгляд скользнул по собственному отражению в тёмном стекле шкафа. Смотрело назад существо, похожее на потерянную, перебинтованную куклу. Ничто не выдавало женщину. Только X. Символ. Орудие.

Вышла в ночь, растворяясь в тенях. Движения X были другими – более плавными, скользящими, абсолютно беззвучными. Лабиринты переходов, путь в 11-й район. В логово «Древа Аогири».

Воздух здесь всегда был густым от запаха страха, амбиций и старой крови. Прошла мимо часовых, замирающих при появлении, не смея встретиться взглядом с пустыми прорезями маски.

Он сидел в своём кресле, неподвижный, как истукан. Высокий, беловолосый, с красной маской на нижней части лица. Татара. Его красные глаза медленно поднялись, безразличные, как у змеи.

– X. – Голос низкий, без эмоций, слово, пропущенное сквозь маску-респиратор. – Вернулась не с пустыми руками. От тебя пахнет… волнением. Кто он?

Всегда чувствовал всё. Остановилась перед ним, скрестив руки на груди. Голос изменился, став выше, чуть визгливее, безжизненным – идеальным для X.

– Нашлась интересная игрушка, Татара-сан, – пропела, нарочито раскачиваясь на носочках. – Одноглазый. Совсем новенький, но уже такой сильный, сильный! Играет в строителя в развалинах, хочет сделать всем happy-end. – Сделала паузу, давая словам повиснуть в тяжёлом воздухе. – Разбрасывает своих маленьких гидр по всему городу. Смотрит, слушает… нюхает. Может помешать. Или… стать очень полезным инструментом.

Подошла ближе, понизив голос до интимного, ядовитого шёпота.

– Его нужно найти. Обязательно. И привести сюда. Живым и почти невредимым. Не смей портить то, что принадлежит… мне для изучения. – Память ядовито кольнула теплом на пальцах. – Пусть Аято сделает это. Он быстр. И у него есть личный интерес к… одноглазым.

Татара не шелохнулся, но в его красных глазах мелькнуло – холодный, расчётливый интерес.

– Одноглазый… – протянул он. – Необычно. Хорошо, X. Твоё желание – приказ. Аято получит своего нового… друга. – Медленно скрестил длинные пальцы. – Надеюсь, эта игрушка стоит нашего внимания.

– О, поверь, – прошептала, уже отворачиваясь, чтобы уйти, – она стоит того. Самая интересная игрушка, что появлялась у нас давным-давно.

Выйдя обратно в ночь, оставила его размышлять над новой пешкой. Но внутри, под слоями бинтов и чуждой личности X, Такацуки Сен позволила себе тонкую, скрытую улыбку. Охота начиналась. И на этот раз добыча была столь уникальной, что её следовало не просто поймать, а… разгадать. И, возможно, сломать самым изощрённым образом.

Пару дней спустя.

Алекс стоял на краю крыши, прислонившись спиной к прохладному бетону. Закат заливал небо Токио кроваво-оранжевой краской, городской гул снизу был далёким, приглушённым ритмом чужой жизни. В ушах гремела тяжёлая музыка, заглушая мир. Сознание медленно уплывало, убаюканное ритмом и усталостью от бесцельного блуждания. Под тёмными бинтами глаза были закрыты.

Не видел, как из тени вентиляционной шахты бесшумно возникла худая фигура. Аято. Чёрные волосы развевались на ветру, глаза, холодные и полные презрения, прикованы к забинтованной фигуре. Наблюдал за ним, изучая каждое движение, каждый беззащитный вздох. Это игнорирование жгло его изнутри. Губы скривились в гримасе раздражения.

– Эй, урод, – прошипел он, но Алекс, оглушённый музыкой и сном, не шелохнулся.

Ярость, всегда кипящая под кожей, вырвалась наружу. С резким, свистящим выдохом развернулся и нанёс сокрушительный боковой удар ногой в бок Алекса.

БА-БАХ!

Удар чудовищной силы. Не столько Алекс, сколько бетонная стена за его спиной не выдержала. Блоки рассыпались с громким треском, образуя рваную дыру. Пыль и мелкие осколки посыпались вниз. Алекс рухнул на пол крыши, откатываясь по инерции. Наушники вылетели из ушей, оглушая внезапной тишиной, прерываемой лишь городским шумом и его собственным хриплым, спросонья: «Что?! Какого хрена, шкет?!»

Адреналин ударил в голову. Инстинктивно, ещё не осознавая, вскочил. Глаза, широкие от ярости, метнулись к нападавшему. Увидел худощавого парня с искажённым злобой лицом. Не раздумывая, рванул вперёд. Рука в бинтах, быстрая как молния, схватила Аято за запястье, сжимая с такой силой, что кости затрещали.

Аято ахнул от неожиданности и боли. Уверенность сменилась шоком. Попытался вырваться, нанося беспорядочные удары свободной рукой и ногами, но они казались слабыми, словно удары ребёнка, о бронёй из мускулов и ярости.

– Отпусти, тварь! – голос сорвался на высоких нотах бессильной ярости.

В ответ глаза Аято загорелись багровым светом. С тихим, кошмарным шелестом из его спины вырвались два огромных, кристаллических крыла кагуне – острые, как бритвы. С коротким криком взмахнул ими, целясь в Алекса.

Ши-и-инь!

Лезвия с визгом прошлись по бинтам на груди, разрезая их. Но под ними… обнажилось не плоть. А ещё один слой – тёмный, почти чёрный, с минеральным отливом, покрытый мелкой, прочной чешуёй. От лезвий кагуне не осталось и царапины, лишь лёгкие белые полоски.

Аято замер, ярость сменилась леденящим изумлением. Крылья беспомощно замерли в воздухе. Смотрел на эту вторую кожу с немым вопросом, с внезапным, холодным страхом.

Алекс, всё ещё держа его за запястье, не сводил с него своего единственного видимого глаза. Гнев поутих, сменившись холодным, почти научным любопытством.

– И так… наигрался? – голос прозвучал спокойно, почти устало. – А теперь, будь добр, говори. Зачем пришёл? И кто ты?

Аято, всё ещё пытаясь осознать провал, с трудом выдохнул. Гордыня была задета, но инстинкт самосохранения заставил говорить.

– Меня… зовут Аято. Из «Древа Аогири». Мой глава… хочет тебя видеть.

Алекс на мгновение задумался, а потом громко рассмеялся – резкий, но не злой звук.

– Ну так и сказал бы сразу, болван! Это у вас семейное с фиалкой? – Наконец отпустил запястье. – Я Алекс. Чёрт, напал на спящего! Тебя манерам не учили? Эх, ладно… Видишь, говоришь? Хотя нет… – Огляделся, как бы ища что-то. – Пошли-ка лучше в магазин. В гости идти без подарка – моветон. Да и тебе, я смотрю, нужно что-то для нервов.

Аято мог только тупо смотреть на него, разум отказывался обрабатывать эту смену декораций. От смертельной схватки… к шоппингу? Это было сюрреалистично.

Но Алекс уже шёл к выходу с крыши, не оглядываясь. Аято, потирая онемевшее запястье, после минутного замешательства поплёлся за ним, чувствуя себя абсолютно сбитым с толку.

По пути Аято, нахмурившись, произнёс: «Эй, Алекс, так ты сказал про семейное и фиалку, ты ведь про Тоуку?»

«Да, знаком с той, что булыжники в одиноких гулей швыряет, – отозвался Алекс, не замедляя шаг. – Было маленькое недопонимание, взрыв эмоций… и она получила два крыла, как у тебя, шкет!»

– Не зови меня шкет! – взрывной всплеск ярости. – Что случилось с моей сестрой, отвечай!

– Не парься, мы сдружились, она меня чуть не убила, я её усилил, ничего больше. Разошлись, как в море корабли.

– Подробнее. Что было?

– Навести сестру и спроси, если так интересно.

Аято посмотрел вслед со злобой, но продолжил идти, погружённый в мрачные размышления. В магазине Алекс набрал самых дорогих алкогольных напитков (память не подводила – гули могли пить алкоголь). Аято стоял у кассы с корзиной. Кассирша, девушка с усталыми глазами, бросила взгляд на его юное лицо.

– Документы? – потребовала она.

– Ему ещё рано, шестнадцать всего, – встрялся Алекс, улыбаясь глазами. – Он просто для переноски. Всё моим коллегам.

Кассирша скептически посмотрела на его забинтованное лицо.

– Можно ваши документы? И… снимите бинты?

– О, прелестная брюнетка, – голос Алекса стал бархатно-заискивающим, – не могу. Болезнь – не переношу солнечных лучей. А документы… забыл в нескольких районах отсюда. Мне двадцать четыре. Будьте милосердны к ко мне и к моей карьере певца. Уверяю, я не пьющий, из-за болезни, но мои коллеги заслужили отдых. Прошу вас, о прекрасная мадемуазель, будьте милосердны.

Аято застыл, прислушиваясь к этому потоку сладких слов и к тому, что его назвали «младшим братишкой». Щёки кассирши покрылись лёгким румянцем. Она кхмыкнула.

– Ну что ж… ладно. Проходите.

Алекс взял её руку с преувеличенной галантностью.

– Благодарю, прелестница. – Коснулся губами её пальцев, а затем, к её удивлению, купил и добавил в покупки игрушку – подушку в виде котика-акулы. – Сувенир. Для настроения.

Час спустя они выходили из торгового центра. Аято нёс несколько увесистых пакетов, его обычно надменное лицо выражало полную прострацию. В руке сжимал два брелока – один с ухмыляющимся черепом, другой – с нелепо милым пушистым зайчиком. Алекс настоял на обоих. «Для баланса, kiddo».

Для «Древа Аогири» был составлен целый список:

Для Татары: Бутылка элитного выдержанного китайского виски редкого сорта. Дорогое, сложное, с историей – намёк на знание о его прошлом и статусе.

Для X / Такацуки Сен: Букет цветов. Набор роскошных чёрных перьевых ручек и флакон дорогих чернил с ароматом пачулей и кованого железа. Утончённо и с налётом опасности.

Для общих помещений: Большая корзина экзотических кофейных зерен. Жест к диалогу. И огромная, мягкая игрушка-змей, которую Алекс тут же окрестил «новым начальником охраны».

Лично для Аято, помимо брелков: Стильная, дорогая косуха. «Чтобы не мёрзли кости, skeleton», – прокомментировал Алекс, набрасывая её на ошеломлённого юношу.

Теперь они стояли у мрачного входа в одно из зданий. Аято, в новой куртке и с брелком-зайчиком на молнии, смотрел на Алекса с немым вопросом. Всё ещё не мог понять, что за существо перед ним.

Алекс поправил порванные бинты, взял пакет с виски и цветы, кивнул на дверь.

– Ну что, вперёд, проводник. Представимся твоим начальникам. Надеюсь, оценят наш taste in gifts.

Голос звучал легко, но в единственном видимом глазу читалась готовность ко всему. Он вошёл в логово «Древа Аогири» не как пленник, а как эксцентричный гость с полными руками подношений.

Воздух в подземном зале «Древа Аогири» был густым, тяжёлым и неподвижным, словно в гробнице. Его нарушил лишь скрип открывающейся массивной металлической двери. В проёме возникли две фигуры.

Впереди шёл Аято. Но это был не тот Аято. Шаги неуверенные, плечи опущены, а не выпрямлены с надменностью. На нём – новая косуха, на молнии – нелепый брелок с зайчиком. Лицо бледное, глаза устремлены в пол. Нёс несколько пакетов.

За ним, широко расставив ноги и заложив руки за спину, небрежно проследовал Алекс. Портванные бинты слегка развевались на сквозняке. Единственный видимый глаз с любопытством обозревал мрачное помещение.

В центре зала, на импровизированном троне, восседал Татара. Белые волосы, длинный белый плащ. Красная маска-респиратор. Красные глаза сузились. Рядом, почти растворяясь в тени, стояла забинтованная фигурка X. Напряжение в её позе было ощутимо. По периметру замерли другие видные члены организации: братья Бин в масках с геометрическими узорами и фиолетовых плащах; Норо – высокий, с тёмными волосами в хвосте и маской с остроугольным ртом, в длинном тёмном пальто; Ямори – светловолосый крепыш с узкими, как у ящерицы, зрачками, в белом костюме и тёмно-красной рубашке, напоминающий гангстера.

Тишина стала оглушительной. Все ждали борьбы, угроз. Но не этого.

Алекс остановился в нескольких шагах от «трона», лениво потянулся, заставив суставы хрустнуть.

– Ну вот и дошли. Надеюсь, закон гостеприимства ещё действует? Недавно общался с одной очаровательной, хоть и колючей леди, настроение миролюбивое.

Кивнул Аято. Тот, запинаясь, начал выкладывать подарки на свободный ящик.

Сначала – бутылка элитного виски. Татара, не двигаясь, перевёл взгляд с бутылки на Аято, потом на Алекса. Пальцы медленно сомкнулись на подлокотниках.

Затем – букет цветов, набор чёрных ручек и чернил с металлическим ароматом. Фигурка X в тени дрогнула. Голова слегка наклонилась, словно принюхиваясь.

Потом – корзина с кофе и, наконец, гигантский плюшевый змей, которого Алекс водрузил на ящик, похлопав по «голове».

– Это ваш новый начальник охраны. С ним не спорят.

Аято, закончив, отступил, сжимая в руке брелок-череп.

Татара медленно поднялся. Его высокая фигура заслонила тусклый свет.

– Объяснись, – голос из-под маски низкий, без эмоций, но в воздухе заструилось напряжение. – Кто ты? И что значит этот… фарс?

Алекс ухмыльнулся, глаз блеснул.

– Фарс? Дипломатия, дружище. Меня зовут Алекс. А это… – обвёл рукой подарки, – знаки добрых намерений. Видел вашего посланца. Вспыльчив, но, уверен, исправится. – Взгляд на Аято заставил того покраснеть и отвести глаза.

– Он сказал, твой лидер хочет меня видеть. Видишь. Я здесь. Но присоединяться к вашему… шалашу… – с лёгкой насмешкой окинул взглядом подземелье, – не хочу. Неинтересно сидеть в подземелье и строить козни. Скучно.

Сделал паузу.

– Но вопрос: почему бы нам не иметь… дружеские отношения? – Произнёс с наигранной лёгкостью, но глаз стал твёрдым. – Я не нападаю на вас. Не мешаю. В отличие от некоторых, – взгляд на Аято, – кто любит нападать в подворотнях. Я гуляю, пою, строю кое-что… Возможно, интересы пересекутся. Зачем враждовать?

Замолчал, глядя на Татару. В зале повисла тяжёлая пауза. Даже X вышла из тени на шаг вперёд, её поза выражала напряжённое, невероятное любопытство.

Татара медленно протянул руку, взял бутылку виски. Повертел её, изучая этикетку. Взвешивал не подарок, а самого Алекса, его слова, его наглость и силу.

– Дружеские отношения, – наконец произнёс он, и в голосе впервые появился оттенок чего-то, кроме холодной отстранённости. – С дарами и… игрушками. Необычная тактика.

Поставил бутылку обратно.

– Ты либо гениальный стратег, либо полный безумец.

– А почему не то и другое сразу? Обычный гуль пришёл бы, убил бы Аято, сожрал, усилился и пошёл бы сжирать вас одного за другим. Я же пришёл с миром. И с кофе.

Татара издал короткий, низкий звук, нечто среднее между кхмыканьем и сдержанным смешком.

– Мы будем… наблюдать, Алекс. Твои «дружеские отношения» приняты к сведению. Но помни: «Древо» не терпит предательства. Или глупости.

– О, обожаю правила, – театрально положил руку на грудь. – Особенно свои. Ну что ж, рад, что выяснили. А теперь, если позволите, у меня город, который не перестроит себя сам.

Кивнул, развернулся и, насвистывая, направился к выходу, оставив лидеров опаснейшей организации в полном, абсолютном замешательстве среди кофе, гигантского змея и бутылки виски. Аято смотрел вслед, сжимая брелок, чувствуя, что его мир перевернулся.

Алекс уже почти скрылся в тёмном проёме, его силуэт растворялся в сумраке.

Но вдруг замер. Медленно, очень медленно развернулся. Движение было плавным, полным неожиданной грации. Тусклый свет выхватывал из мрака очертания забинтованного торса и единственный горящий глаз.

Глаз был прикован к Аято. Вся легкомысленность исчезла, сменившись чем-то тяжёлым, пронзительным и бесконечно усталым.

– Эй, пацан, – голос прозвучал тише, но как натянутая струна, режущая тишину зала. – Я тебе там одну вещь сказал, а ты, похоже, пропустил мимо ушей.

Сделал шаг назад, в круг света. Взгляд скользнул по Татаре, по X, и снова остановился на Аято, который невольно выпрямился под этим взглядом.

– Добрыми… – произнёс это слово с особой весомостью, – …могут себе позволить быть только сильные.

Пауза. Слова повисли в воздухе, врезаясь в сознание.

– Только те, – продолжил, и голос приобрёл металлический отзвук, – кто не боится, что его доброту примут за слабость. Кто не нуждается в постоянной демонстрации когтей. Кто уверен в своей силе настолько, что может позволить себе… милосердие. Или даже глупость, вроде подарка игрушечному зайчику вспыльчивому юнцу.

Глаз сузился, словно видел не только Аято, но и всю его боль.

– Злоба, ненависть, желание всё ломать… это оружие слабых. Громкое, заметное, но хрупкое. Им пользуются те, кто внутри сломан. Истинная сила… – постучал себя в грудь костяшками, бинты издали глухой звук, – …тихая. Она не доказывает. Она просто есть. И позволяет выбирать. Быть тем, кем хочешь. Даже добрым. Даже если вокруг – один лишь ад.

Посмотрел прямо на Аято, и в взгляде не было насмешки.

– Подумай об этом, прежде чем в следующий раз бить ногой в стену только потому, что тебя проигнорировали.

Сказав это, не стал ждать ответа. Развернулся и ушёл по-настоящему, шаги быстро затихли в темноте.

В зале – немое, ошеломлённое затишье. Слышно лишь тяжёлое, сдавленное дыхание Аято. Рука в кармане так сильно сжимала брелок, что металлический череп вот-вот треснул. Не смотрел ни на кого, щёки горели от стыда, гнева и… чего-то ещё.