Покровитель для Ангела. Трилогия

Вытерев слезы, замечаю, что тени мои дешевые размокли, поэтому стираю их полностью, видя свои красные глаза.

В этот момент я решаю измениться. Я больше не хочу быть пугалом для Михаила Александровича. Я сделаю все для того, чтобы он смотрел на меня так же… как смотрел на тех красивых девушек со сцены, и мне все равно на то, чего мне это будет стоить.

Глава 24

Ангел. Она иногда сидит за самым дальним столом, скрутившись на стуле и увлеченно что-то читая. Порой грызет карандаш или еще хуже – свою губу. Ее ресницы при этом медленно трепещут, создавая ощущение, что я смотрю на живую куклу.

И все бы ничего, если бы я не начал замечать, что пялюсь на нее. На ее наивное, еще не искушенное лицо, такое нежное, что даже смотреть страшно. На тонкие руки и бледные пальцы, которыми кукла нежно переворачивает страницы.

Я бы соврал, если бы сказал, что не хотел бы быть на месте этих самых страниц. Чтобы Ангел так же нежно меня касалась, однако прекрасно понимал, что нет.

Эта девочка неприкосновенна. Она моя работница и приходит сюда за зарплату, а не для того, чтобы я полюбовался ею, да и мелкая уж больно. Смотреть даже страшно. Ангел моя, и я берегу ее, точно хрустальную вазу, даже от самого себя.

На нее же все, сука, глазеют кому не лень, даже свои! И хоть ты ее в скафандр, блядь, посади, все равно один хрен. Ангел безумно красивая девочка даже в своем балахоне, лица не скрыть, длинных волос, глаз ее изумрудных, что только добавляет мне работы.

Мне приходится буквально оберегать ее от каждого, блядь, столба. Когда я в клубе, все знают и сидят тихо, но, когда меня нет, за ней все мои присматривают.

Тоха, Влад, Алена, Фил и даже Хаммер, пусть и брыкался сразу, но все же исправно ее оберегает. Все знают, что куклу трогать нельзя под страхом сноса башки, и сторожат ее в клубе, как хрустальную, блядь, вазу.

Я сам прошу об этом. Мне так спокойнее, и я не могу это объяснить. Мне просто нужно, чтобы эта принцесса доморощенная не наживала проблем, хотя она старается для этого изо всех сил, каждый, блядь, раз принося мне только головную боль.

Я прихожу в себя на диване в кабинете. Жутко хочется пить, и трещит голова. Марины под боком нет, хотя обычно я и не оставляю ее на ночь. Она зачетно сосет, приходит по первому зову, и большего от нее не требуется.

Поднявшись, тянусь за бутылкой воды, которую сразу же нахожу. Отлично подготовился. Я себя знаю.

В голову ударяют вчерашние кадры. Ангел. Она знатно выводит меня из себя, и я просто охреневаю, когда замечаю ее в зале в короткой форме официантки, но это была херня по сравнению с тем, КАК, блядь, эта кукла работает.

Чертов Ахмед уже на руках ее держит, когда я захожу, и мне тут же хочется ему снести башку, а после и ей.

Дурочка, Ангел даже не знает, как вести себя, тогда как Ахмед уже явно готовит место в бане, чтобы выебать ее там толпой во все щели.

Кулаки сжимаются сами собой от одной только мысли об этом. Ну куда она лезет, ей еще в куклы играть, а не шляться тут по пьяным кабакам, говорил же!

Он ее зажимал, малая скулила, и я не выдержал. Ахмед получил по роже, а я нажил себе еще одного врага, хотя мне тогда было похер, да и сейчас тоже.

Не люблю, когда мое трогают, а эта кукла моя. Уборщица, работница – один хер, но она моя уже.

Я помню, как заваливаюсь к себе в кабинет, открываю бутылку виски и добротно нажираюсь. Мне нужно успокоиться, иначе малая получит по шапке за свой очередной закидон, за то, что снова против меня пошла и опять нажила нам проблем.

И все бы ничего, если бы через пару часов кукла сама не приперлась ко мне. Ночью. Одна. Когда уже никого в клубе не было и я уже выжрал половину бутылки.

Сложно понять, на хера она пришла, ах да, поблагодарить меня. Снова.

Помню, Ангел смотрела на меня этими… глазищами своими зелеными. Невинными, чистыми, огромными, и, черт возьми, там не было ни грамма косметики, но ее ресницы, точно веера кукольные, хлопали, когда эта девочка прямо глазела на меня.

Она с благодарностью приперлась, тогда как я смотрел на нее и хотел трахнуть. Определенно хотел и сдерживался уже как только мог, однако я уже тогда нажрался, и мои тормоза дали слабину.

В висках пульсирует. Что было потом… не помню. Кажется, я выгнал ее. Ангел ревела или нет? Хрен ее знает, но с какого-то ляда мне кажется, что я ее у двери зажимал. И целовал. В губы.

Черт, голова не варит уже, может, и не приходила она вовсе, а я просто с бодуна размечтался? Кажется, да, наверное. Не приперлась бы эта принцесса одна ко мне в кабинет, да еще ночью, видя, что я пьян.

Она хоть немного-то должна думать, так ведь?

Да и тронуть Ангела я не посмел бы. Себе бы руки отгрыз, но не коснулся. Малая же она, ну куда там, что трогать-то? Кожа да кости, глазища в пол-лица.

Успокаиваю себя, да вот только все равно какой-то бес сидит, не дает успокоиться. Выйдя за дверь кабинета, я замечаю валяющуюся фигурку ангела под дверью и понимаю, что нет. Ни хуя это не сон.

Была Ангел тут вчера, и я точно ее целовал. В губы. Как она отреагировала, не помню, вроде не ревела, спокойная была, хотя черт ее знает. Может, все же и ревела, отбивалась, а может, я и хуже чего сделал. Твою мать.

Эта мелкая плохо влияет на меня. Неправильно.

Я не знаю, какой черт меня дернул полезть к ней. Ангел как мед для меня, только слаще. Я смотреть спокойно на эту девочку не могу. У меня, блядь, встает сразу, но и трогать эту принцессу нельзя. Охуеть просто.

После вчерашнего Ангел приходит в клуб уже на следующий день, и я тут же жалею, что сам приперся. Девочка просто светится, сияет, искрится прямо. Такая красивая, нарядная, будто праздник какой. Волосы свои длинные распустила, неумело накрасила глаза, которые горели ярким огоньком.

Тогда я уже знаю, что полез к ней этой ночью, и, конечно, жалею. Эта девочка уже успела что-то себе напридумывать, тогда как между нами ничего быть не может. Я прямо ей говорю это, на что ее еще недавно горящие глаза сразу тухнут.

Ангел губы свои поджимает, и я замечаю, что ее глаза быстро наполняются слезами. Она опускает голову и молча выходит.

Я не вижу ее больше в тот вечер и, честно говоря, не хочу, потому что знаю, что сорвусь и наделаю делов, а портить эту невинную девочку мне вовсе не хочется.

В эту ночь я звоню Марине и трахаю ее как дикарь, до ее слез и криков, представляя Ангела на ее месте. Она извивалась подо мной, тогда как я закрывал глаза и точно видел эту девочку, которую нельзя.

– Ненормальный! Мне же больно!

– Вон пошла.

Как только кончаю, выхожу из ее тела и застегиваю брюки, я выгоняю Марину. Мне даже трахать ее не интересно больше, даже если представлять на ее месте другую. Все равно не то. Суррогат какой-то. Пресный.

Она явно подставила Ангела, а значит, ей не место рядом со мной и не место в моем клубе. У меня все построено на доверии, и Марина уже лишилась его так же, как и Серый.

Из мыслей вырывает звонок. Хаммер.

– Да.

– Бакир, хуйня дело! Поставка сорвалась.

– Что? Леха, ты уверен? Что случилось?

– Ментов тут целое море. Вагоны опечатали сразу. Ни хера не получится.

Сжимаю зубы. Сука. Последние месяцы подготовки летят в урну вместе с огромными потерями денег залога.

– Блядь, как?

– Не знаю. Похоже, кто-то сдал. Нас уже ждали ищейки Архипова. Товар изъяли, как только мы приехали.

Сжимаю телефон, усмехаясь.

Мы эту поставку готовили четыре месяца и никогда не говорили о ней вне стен клуба, а это значит, что где-то здесь у нас живет крыса, и, когда я найду ее, пристрелю, как паршивую собаку.

Глава 25

После того нашего разговора с Бакировым я завершаю работу и едва добираюсь домой. Зайдя в квартиру, сразу перерываю свой гардероб и обувь. Я выкидываю все, что мне кажется каким-то старым, детским или не стоящим внимания мужчины. Я хочу быть взрослой, хочу, чтобы Михаил Александрович видел меня взрослой и воспринимал как женщину, а не как девочку-подростка.

Во мне прямо кипит обида, хотя на что я наделялась? Бакирову вон нравятся яркие женщины, как Марина, а не такие мыши, как я, отчего почему-то снова хочется реветь, но я стараюсь быть сильной.

На следующий день я с опаской иду в клуб. Мне и хочется увидеть Михаила Александровича, и одновременно с этим нет. Не знаю почему, но стыдно в глаза ему смотреть. Это получается, что я вроде как навязаться ему хотела, а ему даже не понравился тот поцелуй, и вообще не хотел он меня целовать, может, даже ему было противно.

В этот день Бакирова я не вижу, как и через неделю. От Анатолия случайно слышу, что Михаил Александрович уехал и, когда будет, неизвестно. Марины, кстати, после того вечера тоже нет, и Алена говорит, что она уехала к матери и больше здесь не работает. Никаких причин никто не называет, а я и не спрашиваю. Если бы не Марина, я бы тогда не попала в такую жуткую ситуацию с тем Ахмедом, хотя, с другой стороны, тогда бы и Бакиров меня не поцеловал.

Я же принимаю решение измениться и следую ему все это время. Свою форму уборщицы я дома перешиваю в более удобный костюм по размеру. Больше он не висит на мне как тряпка, а подчеркивает худые ноги и тонкую талию. На обычной одежде тоже больше не экономлю, как и на обуви. Анатолий платит мне зарплату, и я впервые в жизни начинаю одеваться как девушка. У меня появляются красивые платья и кофты, блузки, короткие юбки, аккуратная обувь.

Сама того не замечая, за эти месяцы я словно подрастаю, и с какого-то перепугу на меня еще сильнее начинают обращать внимание как на уроках, так и в клубе. Несколько мальчиков даже предлагают встречаться, но я отказываю. Мне никто не интересен, кроме того, кому я не нужна, а еще я активно тренируюсь. Сама, дома. Пока работаю, смотрю за движениями танцовщиц на тренировках, а приходя домой, копирую их. Поначалу не получалось так же двигаться, но я упрямо повторяла движения, пока уже тело не начинало ныть от боли.

Так я тренировалась по несколько часов каждый день и начала замечать, что у меня получается двигаться так же красиво и сексуально, привлекательно, как у танцовщиц из клуба.

Не знаю, что это, но меня не отпускает. Я делаю это вовсе не ради себя. Я хочу доказать Бакирову, что он ошибался тогда и я тоже, тоже красивая девушка, которая может нравиться если не ему, то другим мужчинам точно.

И как бы я ни обижалась за те слова на Михаила Александровича, я замечаю, что все равно выглядываю его в клубе, но его нет все оставшееся лето и осень. Он появляется резко только перед Новым годом, и то, лишь бросив на меня короткий взгляд, сразу идет к Анатолию.

Я же от неожиданности снова теряюсь. Столько месяцев прошло, думала, уже отболело, но нет. Как только снова увидела Михаила Александровича, опять думаю о нем, хотя, кажется, он обо мне уже и думать давно забыл.

С этого дня Бакиров иногда снова появляется в клубе, но мы не общаемся. Даже не здороваемся. Если честно, я его побаиваюсь, он так строго смотрит на меня, будто хочет съесть, и я больше не рискую к нему лезть ни к пьяному, ни к трезвому. К трезвому особенно.

Кажется, я ему стала еще больше не нравиться, поскольку Бакиров, когда видит меня, почему-то зубы сжимает и уходит. Ну или я убегаю. Не хочу мозолить ему глаза, раз уж ему так сильно неприятно мое присутствие.

Так мы доживаем до конца весны, у меня наконец заканчивается учеба, и я активно готовлюсь к поступлению дальше, практически каждый день посещая курсы.

Все это время мы не разговариваем, но, если честно, мне очень хочется иногда поговорить с Михаилом Александровичем, но мне стыдно. Не хочу навязываться ему, знаю, я ему и близко не ровня, что он тогда понятно мне пояснил.

Я же стараюсь быть сильной, разрываюсь между подготовительными курсами и работой. Еще и тренируюсь дома, поэтому времени всегда в обрез. Мне уже восемнадцать, и я серьезно настроена поступать учиться на врача, как только сдам экзамены, порой просто падая на кровать без сил.

Одно только радует. Алена и Хаммер. Они как голубки и уже стали предметом насмешек Фила. Сначала Алена клевала Хаммера, прогоняла, жаловалась даже на него, но он упорно приходил к ней каждый вечер, и теперь они часто вместе. За руки держатся, Алена прямо расцвела вся, раньше строгая такая была, а теперь как девчонка стала, смеется заливисто, и я рада за нее, правда. Как и за Люду с Анатолием. У них там вообще, кажись, любовь до гроба и дело идет к свадьбе.

Мы с Людой иногда говорим. Она очень умная женщина и нравится мне, вот только все равно рядом с ними я чувствую себя зажато. Это их заведение, и сколько бы раз Анатолий ни приглашал меня к ним за стол, я отказываюсь. Они все тут как одна пусть и странная, но все же семья, а я… до сих пор полотерка.

В какой-то момент я понимаю, что готова и не буду больше ждать. Скоро будут экзамены, поэтому или сейчас, или никогда. Я выбираю сейчас. Я докажу Бакирову, что уже не маленькая.

***

– Нет. Иди к Бакирову или к Тохе. Я не принимаю таких решений.

– Ну пожалуйста, мне очень надо! – уже десять минут уговариваю Алену взять меня в состав девочек-танцовщиц, но она упорно качает головой.

– Лина, ну какая из тебя танцовщица? Ты хоть одно движение знаешь? Да и маленькая ты. Мы не работаем с подростками. Сюда мужики какие приходят, видела? Не дай бог кто тронет тебя, я потом без головы останусь.

– Мне уже восемнадцать! Я уже взрослая и я умею двигаться! Вот, посмотрите!

Делаю несколько движений. Я отрабатывала их всю осень и зиму, пока Бакирова не было, и теперь любой танец девочек могу повторить в точности.

Я не знаю, зачем это делаю, хотя нет, вру. Я как раз таки знаю. Для него. Чтобы ОН увидел и… и дальше не знаю. Просто чтобы Михаил Александрович посмотрел на меня как на женщину, а не как на серого подростка.

– Нет, девочка. Я не могу тебя взять без разрешения Михаила Александровича или Тохи. Они берут танцовщиц, они же платят.

– Мне не надо платить! – выпаливаю, хватаясь за последнюю соломинку. – Совсем. Все, что заработаете на мне, себе забирайте! Мне не надо денег.

Алена смотрит на меня как на дурочку, но мне все равно. Мне надо это. Очень. Все это время Бакиров даже не смотрит на меня, а я не могу уже.

Пусть хоть на сцене на меня посмотрит, ну неужели я такая уродина? Не верю. В зеркале-то красивая я, видно же, да и мальчики в последнее время липнут ко мне, будто я медом вся обмазалась с головы до пят. Ну что со мной не так, не пойму уже.

– Зачем это тебе?

– Я хочу… танцевать хочу, очень!

– Как только Бакиров тебя увидит на сцене, он мне голову оторвет, а тебя выгонит! Понимаешь это, Лина? Он за тебя меня в асфальт закатает и пойдет дальше!

– Он не поймет, что это я… Пожалуйста, Алена!

Алена мается, но все же кивает утвердительно.

– Ладно, черт с тобой, раз уж так хочешь, хотя я не понимаю зачем. У тебя хорошая зарплата, ты тут и так впахиваешь, а еще и танцы сверху. Сгоришь ведь тут.

– Не сгорю, честно! У меня море энергии!

– Ну хорошо, только, пожалуйста, не выдай себя! Я поставлю тебя на замену Лизы. Она болеет. Выйдешь завтра первый день. И смотри мне, чтоб ни одна душа не поняла, что это ты! Делай что хочешь, но, если просекут, я и тебя за собой утащу.

– Аленочка, вы чудо!

Обнимаю ее, чувствуя, что это случится уже завтра. Завтра вечером Михаил Александрович посмотрит на меня как на женщину.

Глава 26

В эту ночь я не сплю, не могу просто: волнение такое, что не дает сомкнуть глаза. Если Бакиров узнает меня, мне не поздоровится, потому нужно сделать все для того, чтобы он увидел меня, но при этом не понял, что это я.

Открыв шкаф, понимаю, что у меня не то что костюма для танца, у меня вообще ничего и близко подобного нет, однако сдаваться так просто не стану.

Я хочу, чтобы Михаил Александрович увидел во мне женщину, и мне все равно, что для этого придется сделать.

Выступать практически обнаженной, как это делают другие танцовщицы, мне не хочется, поэтому приходится проявить фантазию. Когда нахожу в шкафу аккуратно сложенную черную ткань еще от мамы, идея приходит сама собой. Я достаю старую мамину швейную машинку, в тетрадке рисую эскиз и спустя четыре часа мучений встаю перед зеркалом.

На мне черное бархатное платье. В обтяжку, как вторая кожа. С длинными рукавами, закрытым декольте и открытой спиной. Почти до самой попы.

Оно едва прикрывает мне колени, и, подколов волосы, я понимаю, что оно мне чертовски идет.

Не то чтобы я была первоклассной швеей, но мама научила меня шить, поэтому создать платье все же получается, и результат даже мои ожидания превосходит.

Одно только плохо: я смотрю на себя в зеркале и, конечно, узнаю, а значит, Бакиров тоже узнает меня, притом сразу же.

Лицо. Мне нужно как-то его закрыть… Пораскинув мозгами, решаю сшить еще и маску. Делаю ее в форме черной бархатной бабочки, обшитой маленькими бусинками, взятыми с маминого свитера, и, на удивление, получается красиво, а что более важно – закрывает мое лицо. Маска прячет его почти полностью, и через нее видны только мои глаза и немного подбородок.

Теперь же, смотрясь в зеркало, сама себя не узнаю, а значит, я на верном пути.

Весь следующий день я как на ножах и даже впервые пропускаю занятие на курсах. Так сильно переживаю за танец, боюсь забыть движения, но и сдаваться так просто не стану.

Я прихожу на работу с рюкзаком, в котором лежит платье, и, отработав свою смену, тихонько перебегаю в раздевалку к девчонкам-танцовщицам.

– Нормально? – нарядившись в платье, спрашиваю Алену, которая то и дело пытается меня отговорить.

Приглядевшись, она поджимает губы.

– Почти. Иди сюда. Поправим немного.

Алена помогает мне уложить длинные тяжелые волосы, подколов их какой-то красивой заколкой, и красит мне глаза матовыми черными тенями. Ресницы тоже красит тушью в два слоя, делая мои и без того немаленькие глаза просто огромными. На губы наносит блеск, хоть их и не видно под маской.

– Как красиво!

Не могу насмотреться на себя. Впервые в жизни я себе нравлюсь, и даже очень. Это платье идеально подчеркивает мои скромные, но все же формы, и даже ножки худые тоже видно. Я вчера делала полную эпиляцию и сегодня нанесла на них специальное масло, отчего теперь они просто шикарно выглядят.

– Малышка, а где твоя обувь?

– Эм… ее нет. У меня дома не было ничего подходящего.

Пожимаю плечами. С обувью я просто не успела.

– Так, Лина, а какой размер у тебя?

– Тридцать пятый.

– Ладно, Золушка. Держи, эти самые маленькие, нормальные будут. Пробуй.

Надеваю эти туфли. Черные матовые. На тонкой высоченной шпильке и огромной платформе. Сразу становлюсь выше, спина выравнивается, и икры напрягаются до предела.

– Ну как?

– Знаешь, в этом что-то есть. На первый раз встанешь за Викой. Если движения забудешь, уходи со сцены, ясно?

– Ага…

На часах уже одиннадцать, и я уже давно должна быть дома, но только не сегодня. Мне все равно, как я доберусь домой. Я должна станцевать. Я очень хочу этого.

Уже через пятнадцать минут мы выходим. Загорается тусклый свет, включают красивую эротическую музыку.

Нас пятеро на сцене, и, оказавшись на ней впервые, я теряюсь в первые секунды, но быстро заставляю себя собраться, а еще… я ищу взглядом его. И нахожу.

Бакиров сидит у дальней части зала, где и обычно. Рядом с ним какая-то девушка, аж липнет к нему, а у меня в груди снова жечь начинает. Он часто с разными женщинами приходит, тогда как я горю просто от боли.

Ладно. Если ему не нравлюсь, так, может быть, хоть другим понравлюсь. К черту!

Закрыв глаза, начинаю двигаться в такт музыке. Да, мне стыдно, но сейчас больше больно, потому свой стыд я отгораживаю куда подальше, да и я в маске, а значит, могу делать что хочу.

Мои движения плавные и сексуальные. Я отрабатывала их каждую ночь до автоматизма. Я прогибаю спину, верчу бедрами и откровенно попой, извиваюсь вокруг шеста, показывая себя.

Обувь мне подходит идеально, поэтому мои движения не скованные, а очень выверенные, уверенные, и в какой-то момент я все же открываю глаза, чтобы увидеть Бакирова, который сейчас смотрит прямо на меня.

***

Танец заканчивается быстро, и в какой-то момент я теряю из виду Михаила Александровича, чтобы через секунду обернуться и увидеть его прямо у сцены. В душе тут же холодеет, и, резко развернувшись на каблуках, я первой убегаю за кулисы.

Руки подрагивают, и, чтобы не спалиться, мне приходится забежать в свою обычную раздевалку. Быстренько стягиваю маску, платье и туфли, прячу все это в рюкзак и, переодевшись в свою простую одежду, осторожно выхожу из раздевалки.

Больше всего сейчас я боюсь, что Бакиров меня спалит, однако каким-то чудом мне удается выскользнуть из клуба, пока он разговаривает с Анатолием, стоя ко мне спиной у барной стойки.

Оказавшись на улице, вдыхаю прохладный воздух. Получилось! Он меня точно не узнал и смотрел впервые… как на женщину! Я почему-то это отчетливо уловила. Во взгляде Бакирова был интерес, подделать который просто невозможно, и мне все равно, какой ценой я добилась этого взгляда мужчины. Я его получила, а значит, я вовсе не уродина. И я ничем не хуже других.

Возвращаюсь домой уже после полуночи. Зайдя в квартиру, кладу рюкзак на кровать и забираюсь на нее с ногами. Такой аферы я еще в жизни не проворачивала, однако ощущения от нее позволяют забыть об усталости и о том, что я почти не спала последние дни.

Звонок телефона заставляет подскочить на месте.

– Алло.

– Доброй ночи, зайчонок.

Смотрю на номер. “Неизвестный”.

– Кто это?

– Майор Архипов, помнишь меня?

Его голос. Тот самый, мерзкий. Это тот мент, который тогда приходил ко мне в квартиру. Я думала, он забыл обо мне, но нет.

– Вы? Как вы узнали мой номер?

– Я все знаю, девочка. Скажи мне, ты уже близко к Бакирову подобралась?

– Это не ваше дело! Я не буду вам ничего говорить! Мне уже восемнадцать, и вы не сможете больше меня пугать детдомом, я ничего не боюсь!

– Чш… – шипит, будто змея, – не повышай на дядю милиционера голос. Я защищал тебя все это время, между прочим. Смотри, никто тебя не прессует, ты спокойно себе работаешь в клубе Бакирова. Должна быть благодарна. Тебя не забрали в детдом, хотя должны были.

– Мне не нужна ваша помощь, я сама могу справиться со своими проблемами и мне нечего бояться больше!

– Поверь, каждому есть чего бояться, даже тебе, и я могу сделать тебе очень больно, девочка, но не хочу этого. У Бакира поставка новая скоро будет, и ты скажешь мне, когда и где это произойдет, кто там будет, все поняла?

– Нет! Я не буду крысой. Я же сказала вам тогда!

– Будешь, иначе пожалеешь, – он не кричит, но у меня мороз идет по коже от его слов. Вкрадчивых, опасных, скользких, словно имеющих двойное значение. – У тебя неделя, девочка. Я жду звонка. Не выполнишь условие – будешь плакать. Кровавыми слезами, зайка.

Вызов сбивается, и я чувствую, как сильно колотится сердце. Что значит пожалею? Что имел в виду этот мент?

Я ворочаюсь полночи, уснуть так и не удается. Я впервые не знаю, что делать. Рассказать Михаилу Александровичу об этом и сразу же потерять работу и, главное, его уважение или как-то постараться узнать про эту сделку? Хотя это нереально.

Бакиров меня и так к себе не подпускает, и даже если я что-то и услышу, это будет неточно.

Да и не крыса я. Шпионить за ним не собираюсь, а этот мент наверняка просто пугает меня.

Он не сможет мне сделать ничего. Не сможет.

Глава 27

– Лин, можно провожу?

– Нет, спасибо.

Прижав учебники к себе, спешу с курсов по биологии, пока прямо за мной шлепает Виталик. Мы с ним здесь же и познакомились, Виталик мой ровесник. Отличник с ясными голубыми глазами и светлыми волосами. Он выше меня на целую голову, немного щуплый, но очень добрый, судя по тому, сколько раз он уже предлагал дотащить мой тяжеленный рюкзак, вдоволь набитый книгами.

– Лин, ну что ты упираешься? Ты такая занятая вечно, все время куда-то спешишь. А жить-то когда, Линусь?

Встречаемся взглядами, и я вижу короткую улыбку парня. Вот бы мне Бакиров хоть раз так улыбнулся! Хоть бы постарался, так нет же. Мне не нравились мальчики моего возраста. Мне нравился он! Опасный бандит вдвое старше меня, к которому меня тянуло, как мотылька на пламя.

После того как Михаил Александрович приехал, мы вообще не общаемся, он часто где-то пропадает, а если и приходит в клуб, то даже головы не поворачивает, не смотрит на меня, совсем!

Я же, как обычно, с ведром и тряпкой в руках, и мне каждый раз провалиться под землю хочется от стыда, благо мою маленькую тайну до сих пор не раскрыли, и по ночам я уже готовлюсь к новому танцу.

Я не хочу останавливаться. Мне очень понравилось, как Бакиров тогда смотрел на меня на сцене, и ради этого взгляда я готова стараться еще сильнее.