Покровитель для Ангела. Трилогия

Опускаюсь на стул, тихо отвечаю:

– У меня все нормально. Экзамены просто… сложные.

Говорю это, а у самой снова темнеет в глазах. Блин, надо было сегодня хоть что-то поесть.

– Так, все, вали домой.

– Я еще не все убра…

– Ты услышала меня, шуруй домой, живо!

– Не кричите на меня! – подрываюсь и ору на Бакирова в ответ. Тут же все в зале стихает, даже музыка приглушается. Кто-то посвистывает за спиной, и уверена, это был Хаммер. Черт возьми!

– Извините, я… что-то не то, – бубню себе под нос, хватаю свой рюкзак и несусь мимо Бакирова, понимая, что только что сама наорала на своего начальника, который по совместительству является криминальным авторитетом города, и кажется, я больше тут не работаю.

Глава 19

В этот вечер я с трудом добираюсь до дома. У меня ломит все тело и жутко болит голова. Сначала кажется, что я просто вымоталась, устала, однако постепенно одышка превращается в хриплое тяжелое дыхание, и я понимаю, что заболела. Притом простыла я не где-то на работе, в клубе или на учебе. Я заболела прямо у себя в квартире, так как в последнюю неделю мне отключили отопление.

Причина банальная – долг по неуплате, и теперь я уже понимаю, что у меня действительно серьезные проблемы. Вот только кому нужны мои проблемы – никому.

Я остаюсь совсем одна в этом еще неизвестном мне взрослом мире, и мне не у кого занять такую большую сумму денег, чтобы оплатить долги. До следующей зарплаты остается две недели, и я решаю как-то перетерпеть, однако быстро понимаю, что идея эта не очень. На дворе холодный снежный март, еще морозы стоят. В квартире жутко холодно, и даже два моих одеяла, в которые я кутаюсь ночами, пытаясь согреться, не особо помогают.

Следующим утром я твердо решаю пойти в больницу, однако, едва поднимаюсь с кровати, перед глазами все дико кружится, и я просто опускаюсь на пол. Меня мучает жуткая лихорадка, но нет сил даже на то, чтобы добраться до кухни и выпить какую-то таблетку.

Все, что могу, – залезть обратно на кровать и закутаться в одеяло. Мне дико холодно, и я то засыпаю, то просыпаюсь в бреду, а еще… мне снова снится ОН. Бакиров. Это немного помогает.

Сначала он снится мне в клубе, а потом как будто этот взрослый мужчина домой ко мне пришел. Честное слово, этот сон кажется мне очень реальным! Я вижу, как бандит почему-то забирает мои одеяла, огромную руку к моему лбу прикладывает и очень-очень сильно ругается. Злится на меня почему-то.

Потом он словно выпить меня что-то заставляет, и я выпиваю. Это странный сон, однако заканчивается он очень сладко. Я забираюсь к Михаилу Александровичу на руки и крепко его обнимаю за сильную шею, утыкаюсь ему в плечо, вдыхая его запах. Мне жутко холодно, и я так хочу получить от него хоть каплю тепла, поделиться своей болью от потери близких, рассказать, как мне страшно и одиноко.

Это ведь сон, во сне же можно. По-настоящему я никогда не расскажу, не признаюсь, как мне тяжело все это время справляться одной с проблемами и переживать боль потери.

От Бакирова приятно пахнет дорогим одеколоном и сигаретами, он очень горячий, и я даже не могу обхватить его руками. У него очень широка спина и твердый торс… как камень.

А еще я говорю этому страшному бандиту, что он мне нравится, а он… целует меня куда-то в висок. И этот сон был бы просто идеальным, если бы, проснувшись, я не заметила перед собой Михаила Александровича наяву.

Злого и строгого. Сидящего в кресле напротив.

***

С ней явно было что-то не то. В последнее время я бываю в клубе редко, но каждый, мать его, раз я вижу мелкую, и то, что я вижу, мне не нравится. Она бледная, слабая и какая-то уж больно хилая.

Решаю накормить ее, но сразу жалею. Не потому, что в падлу дать ей кусок хлеба бесплатно, а потому, что Ангел есть нормально не может. Как все, не привлекая внимания.

Когда она апельсины те долбаные ест, облизывая их влажным языком, я смотрю и ненавижу ее. Потому что кукла их ест не как все люди, а так сексуально, что у меня просто встает. Ангел сосет и облизывает эти дольки апельсина, слизывает с них сок, тогда когда я смотрю на это и отчетливо представляю, что еще она может слизывать своим сладким языком.

Хочется знатно выругаться, подаю сигнал Тохе, чтоб свалил, потому как он тоже, походу, засмотрелся на Ангела. Мне же хочется ее накрыть хрустальным колпаком и смотреть, как она ест эти хреновы апельсины только для одного меня!

Пару дней назад Ангел дважды едва не падает в обморок, и я ее отпускаю раньше. Чтобы не мозолила мне глаза. Уж сильно много ее становится в последнее время. Она меня отвлекает, а точнее… привлекает. Даже не чем-то одним, а именно вся, полностью. Мне не нравятся мысли, которые приходят мне в голову, когда я смотрю на эту зеленую девчонку, поскольку мысли эти точно не о святом духе.

Мы с Тохой готовим новую поставку на осень. Еще больше в этот раз, так что наесться сможем все. Сегодня в клуб заваливаюсь на пять минут, но замечаю, что еще ни хрена не убрано, тогда как первые посетители уже есть.

– Где малая?

– Какая именно?

– Алена, не тупи.

– Лина? Ее не было сегодня, – лепечет Алена, а я сжимаю зубы.

– Где она?

– Я не знаю, ее и вчера не было. Похоже, наша младшенькая выдохнулась.

– Да она загуляла! Может, первая любовь, все дела там… – подошедшая к нам Маринка вставляет свои пять копеек, а я беситься почему-то начинаю.

– Тоха, на контроле тут.

– Стой, Бакир, а как же договор? Я подписал уже.

– Потом, – доставая ключи от машины, чеканю я.

Я помню ее адрес наизусть, хотя был там всего дважды. Хочу проверить, просто убедиться, хотя знаю прекрасно, что мне нет до этой девчонки никакого дела и быть не должно!

Доезжаю быстро, поднимаюсь в квартиру. На удивление, не заперто. Хоть я могу войти, хоть еще какой хер. Говорил же закрываться, блядь! Так и послушала.

– Ангел.

В квартире темно и ебать как холодно. На улице и то теплее. Дубарь просто отменный.

Нащупываю свет, включаю. Все аккуратно сложено, не похоже, что квартиру обнесли, тогда какого черта тут происходит…

Прохожу по коридору, не разуваясь. На кухне пусто, в гостиной тоже. Спальню еще нахожу. Нормальная обстановка, чисто все. Просто, конечно, но у большинства сейчас так.

Включаю свет в спальне и вижу, что на кровати кто-то есть. Лежит под горой одеял, макушка только выглядывает да волосы русые струятся по подушке.

Если я ошибся и она принимает, шкуру спущу. Живьем.

– Хм… Ангел, – зову басисто, но она не отвечает. Совсем, и я быстро теряю терпение. Одним махом отбрасываю этот ворох одеял с нее и тут же жалею. Ангел в одной только белой майке лежит и коротких шортах, открывающих ее точеные, уж больно худые ноги.

Заставляю себя глаза отвести и не пялиться на нее, на ее небольшую грудь без лифчика, с явно розовыми маленькими сосками, но, как ни странно, девочка не реагирует на мое присутствие.

Она лежит на боку, поджав ноги, обхватив себя руками, и дрожит. Сильно. Хоть что с ней делай, раскладывай и трахай. Походу, ей по херу сейчас.

Сажусь на край кровати. Разворачиваю ее на спину, как куклу. Прикладываю руку к ее лбу. Горит. Ну зашибись.

***

– Эй, кукла! Давай просыпайся.

Ее пушистые ресницы трепещут, губы очень сухие, потрескались, на шее быстро пульсирует венка.

Самым верным решением сейчас было бы просто свалить отсюда, но я не делаю этого. Даже не знаю почему, просто не делаю.

– Ангел, – зову уже громче, и девчонка все же отрывает глаза, а там туман. Поволока изумрудов, но глаза красные, уставшие и больные от явно высокой температуры.

– Мне холодно… – щебечет, едва шевеля языком, бухтит как паровоз, однако вовсе не прикрывается, будто не узнает.

Знатно выругавшись, я поднимаюсь и начинаю шарить по шкафчикам. Ну хоть что-то же должно быть в этой хате, хоть какая таблетка чертова!

Не найдя ни хрена в комнате, иду на кухню. Самая обычная, простая даже. Открыв шкафы в поисках аптечки, замечаю, что они пустые. Реально нет в них ни хрена! На всякий случай проверяю холодильник и кладовку. Одна полупустая банка варенья. Все. Чем, блядь, она питается? Святым воздухом?!

Зарплату же выдали, не обидел. Ладно, разберемся.

Откапываю, наконец, маленькую коробку лекарств. Есть нужные таблетки от температуры. Отлично, только почему она не взяла их, докторша будущая, мать ее!

Беру стакан воды и таблетки. Иду в спальню. Малая снова под одеяла забралась, к стене подлезла, одну только голову видно.

– Ангел, иди сюда.

Достаю ее из этих одеял. Горячая, дрожит вся, аж подкидывает ее.

– Х… холодно. Мне. Мам, это ты? Не уходи…

И бухтит снова, держась маленькими ладонями за шею и грудь. Блядь, она же ребенок еще совсем. Маму зовет. Черт возьми.

Чертыхаюсь и сажусь на корточки. Поднимаю ее, придерживаю голову.

– М-м-м… Нет…

Кукла пытается махать руками, но я, конечно, сильнее. Спина напрягается оттого, что к малой не я мог зайти, а кто угодно, и она в таком состоянии ни хрена бы не смогла сделать, вот реально, ни хрена!

– Нет… Пусти!

Махает руками, приходится их поймать одной своей и тут же стиснуть зубы, ощутив нежность ее кожи.

– Пей! Открывай рот! Давай. У тебя температура. Запивай водой.

Заталкиваю эту таблетку с трудом в ее сухие губы, но кукла ее все же выпивает.

Сажусь на край кровати, однако тут же жалею. Видно, чувствуя тепло, Ангел ко мне подлезает и облепляет меня руками за шею. К плечу прижимается, а я не шевелюсь. Каменным словно становлюсь, охреневаю просто от этого ее закидона.

Черт возьми, ну какого черта я вообще сюда поплелся? Однако не отталкиваю ее. Не трогаю Ангела, вообще не касаюсь, хотя руки горят. Так сильно мне хочется прижать ее к себе, вдохнуть запах волос, коснуться тела.

Словно находясь в бреду, девочка начинает реветь. По-настоящему, притом с силой меня руками обхватив, сила, оказывается, у нее все же есть.

– Мне страшно… так страшно! – шепчет, и я чувствую, что от ее слез у меня уже кофта мокрой стала.

– Не бойся ничего.

Осторожно руку прикладываю к ее худым лопаткам через майку. Никого в жизни не успокаивал, и тут на тебе, дожил, блядь.

– Я боюсь попасть в детдом. Я осталась одна. Никому я не нужна. Никому.

– Ну все. Успокойся.

Поднимаю руку, глажу ее по волосам. Кукла не узнает меня, лепечет себе под нос и, кажется, даже не понимает, что это я сейчас рядом с ней и она обнимает меня, рыдая мне куда-то в плечо.

В груди что-то жжет. Эта доморощенная девочка слишком рано осталась одна, не окрепла еще, строит только самостоятельную из себя, не пойми на кой хрен. А на деле ведь ребенок еще самый настоящий!

– Михаил Александрович… Хоть вы и бандит, вы хороший. Очень! – щебечет Ангел, и я не удерживаюсь, целую ее в висок, после чего медленно убираю ее полусонную от себя. Перекладываю на кровать. Укрываю.

Кажется, температура ей в голову все же ударила.

Малая спит еще час, после чего распахивает глаза и, кажется, на этот раз узнает, судя по тому, как истошно она орет при виде меня, сидящего в кресле напротив.

Глава 20

– Михаил Александрович? Что вы здесь делаете?!

Видя меня, Ангел спохватывается и заворачивается в одеяло до самого подбородка, хотя я и так ее уже полуголую видел.

– Какого хера ты не запираешь дверь? Совсем уже?

– Я забыла…

Опускает глаза, к стене жмется, вижу, боится. Щеки уже чуть порозовели, но не сильно. Температуру только сбил. Бредить и реветь наконец перестала.

– Ты на работу не вышла. Причина?

Подхожу ближе, замечая, как с каждым моим шагом зрачки Ангела становятся больше.

– Извините, я заболела.

– Да, я вижу. Давно у тебя отопления нет?

Кукла молчит, и я понимаю, что что-то тут нечисто.

– Нет. Недавно. Ремонт там…

Усмехаюсь. Врать мелкая вообще не умеет.

– А в холодильнике у тебя тоже ремонт?

Быстро на меня глаза поднимает, замечаю в них страх, а это уже мне не нравится.

– Вы что… на кухне у меня были?

– Был. Таблетки тебе искал, докторша, мать твою. Скажи мне, Ангел, почему у тебя дома совсем нет еды? Ты получала зарплату?

– Да. Получала, – пряча глаза, отвечает малая, и тогда я уже совсем не вдупляю.

– Куда ты ее потратила? – спрашиваю прямо. Если Тоха обидел, башку лично оторву.

– Ну… – вижу, мается, слова подбирает. – На проезд потратила, на еду немного было, но уже закончилось, а остальное в казну, конечно, – лепечет своим тонким голоском, перебирая пальцами одеяло.

Проезд, еда – логично, вот только последнее я уже не вкуриваю.

– Стоп, в какую еще казну?

Кукла моргает на меня глазищами своими изумрудными, таким невинными, что даже смотреть на эту святую чистоту страшно.

– Вашу, Михаил Александрович, – отвечает просто, пожимая плечами.

Усмехаюсь: а это уже занятно, потому что никакой казны у меня нет.

– И сколько в казну мою отнесла?

– Почти все. Так, осталась мелочь на проезд.

Не могу сдержать улыбку. Кто же ее так развел?

– И кто же у нас сборы в мою казну проводит?

Малая губы размыкает, чтоб сказать, но резко затыкается, видя мою реакцию.

– Да ты не бойся. Скажи, я что-то забыл.

– Сережа.

– Какой еще Сережа? Серый, что ли?

– Да.

Провожу рукой по лицу. Дела становятся все более интересными.

Сажусь на корточки напротив нее. Девчонка такая бледная сейчас, что трогать даже страшно.

– Ангел, у меня нет никакой казны, усекла?– Ее глаза быстро округляются. – С момента зарплаты уже прошло две недели. Как ты жила без бабла все это время?

– Так… перебивалась. Ждала следующую зарплату, – отвечает, а у меня кулаки сжимаются от злости. Боже, ребенок же совсем, ну с кем я связался!

– Блядь, на себя посмотри! Ты бы ее не дождалась! – ору, но замечаю, что ее глаза блестеть начинают. Этого еще не хватало.

– Не реви! Ладно я, но почему Тохе не сказала, Алене, да хоть, блядь, кому-то?

– Боялась, что уволите.

– А загнуться тут от голода не боялась?

Всхлипывает. Приехали, блядь!

– Так, ладно, где квитанции за счета?

– Зачем?

Смотрит на меня ошарашено, словно я ее лупить собираюсь, а не помочь.

– Ангел, мозги включи! Если тебе уже отопление отключили, то следующими будут вода и свет. Где квитанции?

– Там… – закашливается. – В коридоре лежат, но, Михаил Александрович…

– Сейчас Тоха заедет, привезет тебе лекарства и жратву, и не дай бог еще кто-то к тебе припрется для сдачи в казну… Ко мне его направляй, ясно?

– Ага.

– Держи. Если буду звонить, чтоб отвечала!

Бросаю ей в руки мобильник, которой Ангел едва не упускает. Боже, дите.

– Михаил Александрович… я уволена, да?

– Нет. Отработаешь.

– Спасибо. Я отработаю все! Честно, – кутаясь в одеяло, хрипит малая, а я голую шею ее замечаю и плечо, которое она не успевает закрыть одеялом. Заставляю себя отвернуться и не глазеть.

– Будет еще кто прессовать, звони мне. Сразу!

Выхожу из ее хаты, набирая Тоху.

– Слушаю, брат.

– Тоха, едь к Котовой!

– На хрена? Меня Люда ждет.

– Ты заебал уже со своей Людой! Я тебя не трахаться к ней зову. Купи от простуды что-то, жратвы и едь к малой! Отбой.

Почему-то всего колотит. Эта девочка… хоть бы кому сказала, что прессанул ее Серый, так нет же. Она лучше будет тут в одиночку сдыхать в холодной квартире, но не скажет, и это почему-то выводит из себя. Не приедь я проверить ее сегодня, завтра бы некого уже было навещать.

– Алло, Серый. Приедь в клуб. Побеседовать надо.

Глава 21

– Ай, какого…

Встречаю Серого с размаху, от которого под пальцами что-то знатно хрустит.

– Привет, Сережка. Как дела?

Сволочь сразу падает, держась за разбитый кровоточащий нос.

– Бакир, ты охренел?!

– Это ты, сука, охренел!

Хватаю щенка за кофту, заставляя посмотреть в глаза.

– Ты че, падла, совсем попутал или я тебе мало плачу?

– Ты что, о чем ты, брат?

– Какой я тебе брат? Ты какого хуя малую прессовал? Что за сказки с казной? На хрена зарплату ее отобрал?

– Да ты че! Да я никогда! Врет она все. Бакир, да ладно тебе.

Отпускаю этого урода, жалея, что потратил на него столько времени. Надо было Серого не подбирать, так бы дальше и шатался по улицам, выбивая бабло у прохожих.

– Иди отсюда.

– Бакир, да я отдам все. Это же шутка была просто. Ну не надо.

– Я никому не даю второго шанса, и ты свой уже проебал. Ты обворовал моего сотрудника за моей спиной, прикрываясь моим же именем. Чтоб я не видел тебя здесь больше.

– Сука… Я запомню это, слышишь? – вытирая льющуюся кровь из носа, бубнит Серый.

– Иди отсюда, пока я не прострелил тебе башку.

Сажусь в кресло и достаю квитанции на коммуналку Ангела. Ее бы тоже вычитать за дурость, да только она и так уже лежит больная. Дура.

Достаю телефон. Звоню в службу опеки. Надоели мне эти ее страхи вечные про детдом.

***

В тот же день ко мне приезжает Анатолий. Он привозит мне кучу лекарств и столько же еды. Целых три пакета, рвущихся от разных вкусностей. Даже мои любимые апельсины там есть.

– Это много. Мне не надо столько.

– Бери, пока даю, – в своей обычной манере отвечает Анатолий и ставит пакеты на стол, пока я кутаюсь в халат.

– Я отработаю все.

– Понятное дело. Лечись давай. Как сопли высохнут, приходи.

– Спасибо, Анатолий! Вы очень добры.

– Да я-то при чем. Бакир тебя, видать, под крыло взял. Покровитель, мать его, – отвечает Анатолий, тогда как я не совсем понимаю, что это значит, но и уточнять не хочу, видя, как сильно спешит Анатолий. Вероятно, к своей Людмиле. Они часто в клубе вместе, а если он один, то все разговоры об этой красивой женщине.

Завидую я ей по-белому. Не то чтобы Анатолий мне нравился, просто он за ней и в огонь и воду, видно сразу. Повезло ей очень с таким мужчиной.

Следующие четыре дня я восстанавливаюсь. Принимаю все лекарства и начинаю нормально питаться. Анатолий денег даже мне тогда дал. Назвал авансом, тогда как я понимаю, что там было больше, а значит, отрабатывать теперь придется вдвойне.

Уже на следующей неделе выхожу на работу. Зайдя в клуб, первым делом к Бакирову заглянуть хочу, поблагодарить. Я подарок ему приготовила. Знаю, банально, но это очень важно для меня. Когда я болела, он единственный был, кто пришел меня проведать и действительно помог, поэтому я купила ему маленькую статуэтку ангелочка.

Очень простую, фарфоровую, с красивыми крылышками, но весьма милую, как по мне. Я хочу подарить ему эту статуэтку в знак благодарности, но Михаила Александровича нет ни в тот день, ни через неделю. Из разговоров Алены с Хаммером случайно слышу, что Бакиров уехал договариваться о поставке, поэтому следующие недели я просто его жду.

У меня есть его телефон, но звонить первой стыдно, да и это как-то неправильно. Он же сказал звонить только тогда, если кто-то будет прессовать, а меня больше никто не прессует, ну кроме того Архипова, о котором я так и не призналась Михаилу Александровичу.

Серого, кстати, я больше ни разу не вижу в клубе. Он резко пропал, и из слов Алены я узнаю, что Бакиров его выгнал взашей после того случая с моей зарплатой.

Этот клуб как маленькая жизнь. Здесь все время что-то происходит. Фил и Хаммер часто приходят, но, к счастью, они больше меня не задевают, как в первые дни.

Наоборот, создается впечатление, что эти мужчины меня защищают от других. Не знаю, с чем это связано, но они меня даже иногда подкармливают.

Особенно молчаливый Фил. Он мне десерты заказывает и не принимает отказов. Не просто так, а потому, что я ему погибшую сестру напоминаю, – как-то признается в разговоре.

За это время понимаю, что Анатолий, он же Тоха, Фил и Хаммер лучшие друзья. Они часто приходят. Фил всегда один, Хаммер обычно находит подружку в клубе на вечер, а Анатолий неизменно с Людмилой. Они держатся за руки, иногда я даже видела, как они целуются у стены в коридоре. Так страстно, горячо, по-взрослому прямо.

Тогда думала, сгорю от стыда, благо Анатолий не отчитал меня и велел просто “валить домой в люльку”.

Я потеряла семью, и у меня появляется одна радость – поглядывать на входную дверь в надежде снова увидеть Михаила Александровича. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что очень хочу увидеть его снова, услышать его низкий хриплый голос и просто посмотреть на него хоть одним глазком.

Бакиров не появляется в клубе следующие четыре месяца, но я почему-то думаю о нем каждый день. У меня каникулы начинаются летние, однако на работу я исправно хожу, беря всего несколько выходных в месяц.

Все это время ношу с собой подарок Михаилу Александровичу. Того самого фарфорового ангела. Мы не виделись уже столько времени, но поблагодарить его за помощь мне очень хочется, ну и за место это рабочее, благодаря которому теперь я могу нормально питаться, оплачивать счета и даже откладывать на подготовительные курсы и будущую учебу.

В этот период тот жуткий мент Архипов больше ко мне не приходит. Из социальной службы, как ни удивительно, тоже никто не заявляется, и я тешу себя мыслью, что они обо мне просто забыли.

Почему-то мне не хочется верить в то, что этот мент как-то

воздействовал на них, ведь тогда получается, я должна ему, а я быть крысой и предавать Михаила Александровича не хочу.

Сегодня я как раз начинаю мыть полы, когда дверь распахивается и в нее входит Бакиров. В черной рубашке и таком же костюме, такой высокий, с широким разворотом плеч.

От неожиданности у меня выпадает швабра из рук, и, заливаясь краской, я быстро ее поднимаю.

– Как дела, Ангел? – проходя мимо, спрашивает Бакиров, а я не знаю, куда деть глаза. Как-то теряюсь вся, давно не видела его. Снова его запах улавливаю, который просто путает мне мысли.

– З… здравствуйте. Хорошо.

Во рту становится сухо, я хочу сразу отдать ему этого ангелочка, но Михаил Александрович даже не останавливается, сразу проходя в кабинет. Я же так теряюсь перед ним, что забываю свою благодарственную речь и, конечно, не успеваю отдать ему подарок.

Закончив с работой, минут десять собираюсь с мыслями, но все же подхожу к его кабинету. С чего начать, что сказать… Слова подбираю, чувствуя, как сильно потеют ладони. Я так на экзаменах не переживала, как сейчас, стоя под его дверью.

Сглатываю… Ладно, что-то да скажу.

Подношу руку, трижды стучу, но никто не отвечает, поэтому, набравшись смелости, я приоткрываю дверь, и мое приподнятое трепетное настроение трещит по швам в тот же миг.

Я вижу Михаила Александровича. Он в расстегнутой рубашке стоит у стола, тогда как на полу на коленях перед ним… Марина, официантка. Ее голова очень близко к его паху, она ритмично двигается, издавая глубокие довольные стоны, пока Бакиров стоит, перехватив ее волосы огромной жилистой рукой, с силой намотав их на большой кулак.

Марина голая до пояса, и ее полная шикарная грудь со стоячими возбужденными сосками раскачивается в такт с каждым движением ее головы.

Я же стою и не смею двигаться. Живот от такого зрелища мгновенно скручивает спазмом, щеки начинают гореть, и еще очень быстро бьется сердце.

Почему-то мне очень больно это видеть. Будто меня ударили куда-то в грудь с размаху. Мне больно видеть, как Михаил Александрович касается другой так… по-взрослому, тогда как на меня вообще не смотрит.

Я не двигаюсь, не смею зайти и прервать это… даже не знаю, как и назвать. Почему-то слезы быстро собираются в глазах, и, стараясь как можно тише, я обратно прикрываю дверь.

В груди очень сильно жжет, я даже сформулировать это не могу, мне просто больно. Будто сердце мое полоснули ножом, и теперь оно кровоточит, а еще мне хочется почему-то задушить эту суку Марину.

Я не злая, но ее мне хочется просто выкинуть куда-то! Михаил Александрович так касался ее откровенно, кажется, она делала ему минет, хотя у меня весьма отдаленные представления об этом.

Быстро вытираю слезы, но они все равно капают на щеки. Как Бакиров ее касался, а на меня даже не смотрит. Вероятно, я просто ему противна, потому что у меня нет таких белых крашеных волос, такой большой груди, и вообще, я всего лишь полотерка. Верно?!

Маленький фарфоровый ангелочек подрагивает в руках, поэтому я просто оставляю его под дверью кабинета Бакирова. К моему ужасу, Алена в этот вечер меня задерживает, поэтому минут через сорок я вижу, как в зал возвращается Марина, манерно поправляя блузку и явно заново нарисованную помаду.

Она яркая блондинка, с тушью и тенями на лице, когда как у меня нет такой косметики. Я вообще не крашусь, и кажется, потому на меня Михаил Александрович не смотрит от слова совсем.

– О, приветик, Линусь, ты уже закончила на сегодня?

Марина подходит близко, зачем-то кладет мне руку на плечо. Придавливает.