Дом Первого Шёпота

– Ошибочный расчёт, – тихо произнёс Иртра. Его голос был ровным, без злорадства. – Ты потратил импульс на скорость, но забыл про контроль над точкой опоры.

Усмешка Элиана сползла. Он нахмурился, его пальцы сжались в кулак, но он тут же заставил их расслабиться.

– Удачный трюк, – сквозь зубы признал он. – Но это всего лишь задержка. Всё равно вырвусь.

–Любая задержка – это потеря темпа, – парировал Иртра. – А темп – это всё.

Его взгляд снова пробежал по полю. Он не смотрел на отдельные фигуры, он видел всю картину целиком – меняющийся рельеф, потенциал каждой позиции. Его палец снова едва заметно дрогнул. На другом фланге песок под одной из его фигур – спиралью из туфа – вдруг ушёл из-под неё, обнажив гладкую каменную основу стола. Фигура не упала. Напротив, она словно бы «вросла» в открывшийся камень, и от неё по поверхности стола побежала тонкая, едва заметная трещина – словно прожилка – по направлению к другой фигуре Элиана. Та фигура, что-то похожее на ключ из полированного камня, слегка накренилась, будто почва под ней стала зыбкой.

Рин, завороженная, следила за его руками. Они не метались, не суетились. Каждое движение было минимальным, точным и решающим. Он не тратил силы на показные эффекты, не устраивал песчаных бурь. Он менял сам ландшафт, подстраивая его под себя с тихой, неумолимой уверенностью. В его игре была страшная, математическая красота. Он не атаковал фигуры противника – он лишал их основы, делал их беспомощными, заставлял Элиана постоянно тушить пожары на собственной территории.

Элиан пытался отвечать. Его стиль был иным – ярким, агрессивным, основанным на внезапных и эффектных манёврах. Он заставлял песок вздыматься волнами, опрокидывать фигуры, создавать мгновенные барьеры. Но против холодной, отполированной до бритвенной остроты логики Иртры это работало плохо. Каждая его атака захлёбывалась, каждый манёвр предугадывался и парировался с минимальными усилиями. Иртра не защищался – он просто делал следующий шаг там, где противник его не ждал.

Прошло ещё несколько минут. Поле постепенно превращалось в крепость Иртры. Его фигуры стояли на твёрдой, незыблемой почве, контролируя ключевые точки. Фигуры Элиана были оттеснены на окраины, стояли на зыбком песке или были заблокированы. Одна из них, которую он пытался спасти очередным вихрем, была захвачена внезапно поднявшейся песчаной волной и полностью засыпана.

Элиан замер, его лицо стало каменным. Он смотрел на поле, на свою последнюю, самую ценную фигуру – «Сердце», как услышала Рин, из тёмного дерева, – которая была окружена со всех сторон. Он мог сделать ещё ход, но это было уже унизительно. Он резким, почти яростным жестом провёл ладонью над столом, сметая мелкие песчинки с его края.

– Кончено, – выдохнул он, откидываясь назад. Его усмешка вернулась, но теперь она была напряжённой, натянутой. – Поздравляю. Холодный расчёт и твёрдая земля под ногами снова победили. Как всегда.

Он поднял на Иртру взгляд, и в его глазах, тёмных и блестящих, плясали злые, завистливые искорки.

– Интересно, что будет, когда тебе придётся играть на зыбком песке? Когда твои просчитанные ходы перестанут работать, а камень под твоими ногами поплывёт? Мир ведь не всегда подчиняется твоим идеальным схемам, Ро Май.

Он говорил тихо, но его слова висели в вечернем воздухе, густые и ядовитые.

Иртра наконец оторвал взгляд от стола. Он посмотрел на Элиана, и в его глазах не было ни торжества, ни гнева. Была лёгкая, почти неуловимая усталость.

– Мир подчиняется законам, Элиан. Просто не все их знают. Или предпочитают игнорировать, надеясь на эффектный порыв.

Он встал, кивнул головой в знак того, что партия завершена. Его движения были плавными, экономичными. Он не стал смотреть на поверженного соперника, его взгляд скользнул по лицам зрителей, на секунду задержался на Рин, стоявшей в тени арки, и прошёл дальше, не выразив ни малейшего удивления от её присутствия. Затем он развернулся и неторопливой, уверенной походкой направился прочь, растворяясь в вечерних сумерках галереи.

Элиан ещё секунду сидел, глядя ему вслед, его пальцы нервно барабанили по каменной скамье. Потом он фыркнул, отвлёкся на чью-то шутку из толпы зрителей, снова надев маску беззаботного циника, которому всё нипочём.

***

Прошло несколько недель с той вечерней игры в Саду Размышлений. Жизнь в Доме Первого Шепота вошла в свою колею – рутинную, предсказуемую и чётко разделённую на «до» и «после» колокольных звонов. Для Рин это означало бесконечные физические работы с утра и редкие, драгоценные часы учёбы днём.

Однажды после лекции Иртры по основам фокусировки воли, где он с присущей ему холодной ясностью разбирал частые ошибки, Рин, набравшись смелости, задержалась. Она подошла к кафедре, где он собирал свои записи.

– Наставник Ро Май? Можно вопрос?

Иртра поднял на неё взгляд, не выражая ни удивления, ни раздражения. Просто ожидание.

– Говорите, Тороко.

– Вы говорили о воле как о решении, а не о желании. Но как отличить одно от другого? Как я могу быть уверена, что не просто «хочу», а именно «решаю»?

Иртра отложил свиток. Его ответ был таким же точным и лишённым эмоций, как и его лекция.

– Желание эмоционально и неустойчиво. Решение – это констатация факта, не требующая эмоциональной подпитки. Вы не «хотите, чтобы чаша поднялась». Вы констатируете: «чаша поднимется». И воля исполняет. Вся сложность в том, чтобы ваше подсознание поверило в эту констатацию так же беспрекословно, как и сознание. У вас на Севере, насколько я понимаю, больше ценится прямое действие. Здесь – чистота намерения. Тренируйтесь. Начинайте с малого. Не с чаши, а с пылинки. Решите, что конкретная пылинка сместится на миллиметр влево. Не желайте этого. Просто примите решение.

Он сказал это ровным, наставляющим тоном, которым мог бы объяснять что угодно – от принципов магии до правил чистки сапог. Таким же тоном он ответил бы на вопрос любого другого студента из его группы. Рин кивнула, поблагодарила и отошла, унося в голове чёткую инструкцию.

Тогда ей и в голову не могло прийти, что этот краткий, сугубо учебный диалог кто-то заметит и придаст ему значение.

Спустя несколько дней она впервые ощутила на себе странные взгляды. Не открытую враждебность, а скорее любопытство, смешанное с намёком на брезгливость. В столовой, когда она проходила с подносом, парочка студентов из Бронзы вдруг замолчала и отвернулась, делая вид, что увлечена беседой. В библиотеке, куда она пришла с разрешения дежурного наставника подшить несколько старых фолиантов (работа для Свинца), молодой человек из Стали с явной неохотой подвинулся, давая ей место у стола, будто боясь случайного прикосновения.

Слухи росли как грибы после дождя – тихо, исподволь, не имея одного источника. Они были обрывочны и противоречивы, но сходились в одном – фигуре Айрин Тороко.

Сперва она не придавала значения обрывкам фраз: «…с ним разговаривала после лекции…», «…а он уделил ей время…», «…не спускает с неё глаз…». Потом формулировки стали смелее: «Говорят, он сам вызвался быть её персональным наставником, хотя она в Свинце!», «Видела, как он ей карту показывал? Точно что-то между ними есть!», «Северянка его какими-то чарами опутала, иначе зачем ему возиться с этой мышкой?»

Однажды, возвращаясь с уборки в оранжерее, Рин услышала это в самой неприкрытой форме. Из-за угла, заросшего диким виноградом, доносились сдавленные смешки.

– …ничего не понимаю! Ну, бледная, неказистая, магии толком не знает. И вдруг – наш великий Ро Май пал к её ногам!

– Ты слишком драматизируешь, Гарн. Он просто куратор, выполняет обязанности.

– Обязанности? – фыркнул первый голос, который Рин распознала как принадлежащий одному из постоянных спутников Элиана. – Спроси у любого другого новичка из его группы – он с ними после лекций беседует? Нет. Им он раздаёт задания и отправляет восвояси. А этой… северной ведьме… уделяет личное внимание. Это неспроста. Должно быть, она его чем-то приворожила. У них на Севере, говорят, с тёмными чарами не церемонятся.

Рин остановилась, будто наткнувшись на невидимую стену. Кровь ударила в лицо. Не от страха, а от возмущения. Это было настолько глупо, настолько нелепо и… унизительно. Её упорный, хоть и неуклюжий труд, её попытки хоть как-то вписаться в этот чужой мир – всё это сводилось к сплетне о каком-то мнимом «привороте». И главное – это бросало тень и на Иртру, выставляя его этаким глупцом, обведённым вокруг пальца простушкой-северянкой.

Она развернулась и пошла другой дорогой, в ушах звенела тишина, а внутри всё закипало от неправедной обиды. Это была не просто ложь. Это было обесценивание всего, чего она пыталась достичь здесь.

В своей келье она застала Курату, которая что-то яростно чертила на пергаменте, сгорбившись над столом.

– Снова эти идиотские каналы реагентов, – бросила та ей через плечо, не отрываясь от работы. – Лорен всё перепутал, теперь мне всё пересчитывать. Ненавижу цифры.

Рин молча подошла к своей кровати и села, уставившись в стену.

– Эй, с тобой чего? – Курата наконец отвлеклась, заметив её выражение лица. – Опять заставили отскабливать что-то в десятый раз?

– Нет, – тихо ответила Рин. Она не хотела жаловаться, звучать слабой. Но горечь переполняла её. – Просто… надоело.

– Что надоело? Говори давай, а то я сейчас сама додумывать начну, а у меня это плохо получается.

Рин глубоко вздохнула.

– Надоело, что на меня смотрят как на диковинного зверя. Или как на… я не знаю… какую-то интриганку.

Курата отложила стилус.

– Опять кто-то что-то ляпнул? Не обращай внимания. Здесь все только и делают, что друг на друга косо смотрят. У нас тут скучно, развлечений мало, вот и сплетничают.

– Это не просто сплетни, – с вызовом сказала Рин, впервые за долгое время повысив голос на соседку. – Они говорят, что я… что я Иртру какими-то северными чарами приворожила! Что он из-за этого мне внимание уделяет!

В комнате повисла тишина. Курата уставилась на неё, её глаза поначалу округлились от непонимания, а потом сузились, наполняясь совсем иным, холодным огнём.

– Что? – произнесла она тихо, и в этом одном слове прозвучала сталь. – Кто это сказал?

– Да все уже говорят! – взорвалась Рин. – Я слышала, как тот приятель Элиана, Гарн, так и сказал – «северная ведьма»! Они думают, что он ко мне не как куратор относится, а… иначе! Это же смешно! И глупо! И… – она замолчала, не в силах подобрать слов.

Курата медленно поднялась. Её лицо стало маской холодного, безудержного гнева.

– Ах, вот как, – прошипела она. – Гарн. Птицелицый Фенн, я не сомневаюсь, тоже в деле. – Она начала мерно шагать по комнате, как тигр в клетке. – Элиан. Это его работа. Стопроцентно.

– Но при чём тут он? – не поняла Рин.

– При том, что он ненавидит моего брата, – отрезала Курата. – Он всегда его ненавидел. Иртра умнее, сильнее, его род древнее. Иртра всегда его на всех фронтах обходит. И Элиан ищет любую возможность, чтобы уколоть, исподволь навредить, бросить тень на его репутацию.

Она резко остановилась перед Рин.

– Ты – идеальная мишень. Новая, чужая, неопытная. И Иртра – твой куратор. Он к тебе не лучше и не хуже, чем к другим новичкам своей группы. Он просто… педантично выполняет свою работу. Но для таких, как Элиан, сам факт, что Иртра тратит на тебя время – а он тратит его на всех, кто задаёт вопросы после лекций! – это уже повод для спекуляций. Они не могут напасть на него прямо, вот и бьют по тем, кто рядом. Чтобы опорочить его, выставить его непрофессионалом, который поддался на какие-то чары. Это грязно. Это подло. И это очень на Элиана похоже.

Её объяснение было логичным и жёстким. В нём не было и намёка на то, что Иртра к Рин как-то по-особенному относится. Всё сводилось к холодному расчёту и политическим игрищам. И от этого, как ни странно, Рин стало немного спокойнее. Это была не правда о ней или об Иртре. Это была просто игра.

– Но почему я? – всё же спросила она. – Почему не кто-то ещё?

– Потому что ты не ответишь, – прямо сказала Курата. – Потому что ты не пойдёшь к нему жаловаться. Потому что ты не знаешь местных правил и не имеешь здесь веса. Ты удобна. Всё просто.

Она снова заходила, но теперь её гнев приобрёл целенаправленный, сконцентрированный характер.

– Но они не учли одного. Что я этого терпеть не стану. Мне претит эта подлая, закулисная возня. Я ненавижу, когда бьют ниже пояса. Или используют для своих целей тех, кто не может дать сдачи. – Она выпрямилась. – Ладно. Хватит это терпеть.

Она резко развернулась и вышла из кельи, хлопнув дверью.

Рин осталась сидеть на кровати, пытаясь переварить услышанное. Чувство обиды никуда не делось, но теперь оно было приглушено пониманием. Она была пешкой в чужой игре. Неприятно, но… знакомо. На Севере тоже хватало интриг, хоть и более прямолинейных.

Она не знала, сколько прошло времени, когда дверь снова распахнулась. На пороге стояла Курата. Она была слегка растрёпана, на скулах играл румянец, а глаза горели победным огнём.

– Ну, —выдохнула она.

Рин уставилась на неё.

– Что ты сделала?

– Нашла эту парочку милых болтунов в коридоре возле трапезной, – Курата вошла в комнату и с наслаждением плюхнулась на свою кровать. – При всех. Спросила, не слишком ли им жарко под их грязными намёками. Сказала, что если я ещё раз услышу хоть слово про «северных ведьм» и «привороты», я лично проверю, насколько прочны их зубы. А потом предложу им изложить свои теории насчёт методов обучения наставника Ро Мая лично Мастеру Ворину. И моему отцу. – Она довольно ухмыльнулась. – Ты бы видела их лица. Птицелицый аж позеленел. Думаю, на какое-то время их хватит.

–Ты… ты не должна была этого делать!

Курата отмахнулась с таким неподдельным, почти весёлым презрением, что Рин стало ясно – она не бросала слов на ветер.

– Со мной им не так просто справиться. Я не одна. Я – Ро Май. А это кое-что значит. Даже если я и не наследник. – Она помолчала, затем добавила уже серьёзнее: – Просто запомни, Рин. Ты здесь не одна. Да, ты чужая. Но не одна. Поняла?

Рин кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

–Спасибо, – прошептала она.

–Да ладно, – Курата снова сделала вид, что смущена. – Просто надоели эти сплетники. Теперь давай, прекрачай киснуть. И смени одежду. От тебя пахнет оранжереей и тоской. А я терпеть не могу оба этих запаха.

Рин медленно поднялась. Мир вокруг не перестал быть сложным. Но теперь у неё было знание. И яростный союзник.

***

Тишина в Галерее Предтеч была особого рода – не живой, как в библиотеке, и не мёртвой, как в склепе. Она была законсервированной, словно время здесь текло иначе, замедленное слоями пыли и забвения. Воздух пах старым камнем, сухой гнилью деревянных лесов и едва уловимым металлическим привкусом, который Рин всё чаще ассоциировала с очень старой магией. Свет проникал сюда скупо, через высокие запылённые окна-бойницы, разрисовывая на полу бледные световые прямоугольники.

Рин стояла на шаткой стремянке, механически водя скребком по стене. После вчерашнего взрыва эмоций и неожиданной защиты со стороны Кураты эта монотонность была почти благословением. Здесь не было ничьих оценивающих взглядов, только она и немые свидетельства эпохи, когда Дом только строился.

Фрески, проступавшие из-под слоёв грязи и побелки, были непохожи на те, что украшали главные залы. Ни богов, ни героев, ни эпических битв. Только строгие, лаконичные схемы: пересекающиеся линии, идеальные окружности, стрелки, указывающие направление. Похоже на чертежи гигантских, непостижимых механизмов или записи о фундаментальных законах мироздания. Сухие, лишённые всякой поэзии.

Мысли Рин лениво текли в такт движению руки, возвращаясь к вчерашнему разговору с Куратой. Этот мир был полон скрытых течений, куда более сложных, чем ей казалось вначале.

Глухой металлический звук заставил ее вздрогнуть. Скребок наткнулся на что-то твердое. Рин спустилась на пару ступеней, присмотрелась. Из-под слоя штукатурки проступала вставка из тёмного, отполированного до блеска металла, не потускневшего от времени. На его поверхности был выгравирован аскетичный символ – концентрические круги, пересечённые прямой линией. В центре – небольшая, едва заметная впадина.

Любопытство – то самое, что когда-то заставляло её разбирать старые механизмы в родовом поместье, – пересилило усталость. Она сменила скребок на мягкую кисть и принялась осторожно счищать многовековую грязь вокруг вставки. Металл был холодным на ощупь, даже сквозь ткань перчаток. Холодным и… безмолвным. Глухим. Таким же, как её собственный дар, когда он не был активен.

Безотчётно, почти не думая, она сняла перчатку и прикоснулась кончиками пальцев к гладкой поверхности. Она не пыталась ничего сделать, не направляла волю. Она просто прикоснулась, уставшая и рассеянная.

И металл ответил.

Тихий, едва слышный щелчок, больше ощущаемый подушечками пальцев, чем ушами. Символ под её пальцами дрогнул, и его линии на мгновение вспыхнули тусклым, пепельно-серебристым светом. Он был мёртвым, холодным, совсем не похожим на живое, теплое сияние магии, которое она видела у других. Это было похоже на отблеск звёздного света на лезвии ножа.

Рин отдёрнула руку, ошеломлённая. Она огляделась по сторонам – зал был пуст. Только пыль медленно кружила в узких лучах света.

Сердце заколотилось чаще. Она снова посмотрела на металлическую пластину. Свет погас. Что это было? Остаточный энергетический след? Старая защитная руна, почти иссякшая?

Осторожно, словно боясь спугнуть дикого зверя, она снова протянула руку. На этот раз она позволила тому самому внутреннему холоду, той «тишине», что жила в её груди, медленно сочиться через кончики пальцев. Она не давила, не заставляла. Она просто… прикоснулась с тем, что было её сутью.

Пластина снова отозвалась. Щелчок был чуть громче, свечение – чуть отчётливее. И тогда Рин почувствовала нечто новое. Лёгкое колебание, не в ушах, а в самом воздухе. Прямо перед ней, на участке стены, который она только что очистила, одна из каменных плит размером с ладонь бесшумно ушла внутрь. На её месте лежал небольшой, свёрнутый в плотную трубку предмет, потемневший от времени.

Рин, затаив дыхание, взяла его. Материал напоминал очень тонкую, мягко выделанную кожу, но был невероятно прочным. Развернув его, она увидела строки, начертанные серебристым, не потускневшим пигментом. Язык был древним, многие символы незнакомы, но некоторые слова угадывались. И были схемы. Простые, без излишеств.

Одна из них сразу привлекла её внимание. Она изображала хаотичное скопление точек. Рядом – второй рисунок: те же точки, но теперь между ними были прочерчены тонкие, прямые линии, соединявшие их в жёсткую, стабильную решётку. Не подавляя хаос, а накладывая на него свою собственную, неизменную структуру. Подпись, которую она с трудом разобрала, гласила: «Принцип Стабильной Решётки. Не гаси колебания. Встройся в их узлы. Воля – не сила, а константа».

Рин замерла, вглядываясь. Это был не метод, которому их обучали, он не требовал точечного контроля над каждой частицей. И не её собственное грубое подавление. Это было нечто иное. Магия не управления, а… структурного упорядочивания. Не приказ «замри», а утверждение «я есть неизменная точка, и всё выстраивается вокруг меня».

«Воля – не сила, а константа».

Слова отозвались в ней глубинным пониманием. Это отрицало всё, чему учили здесь! Иртра говорил о воле как о луче, который нужно направлять, фокусировать, прилагать усилие. Здесь же утверждалось, что воля – это просто факт. Неподвижная точка отсчёта. Не нужно ничего заставлять. Нужно просто быть этим якорем, и реальность сама подстроится.

Она быстро свернула кожаную страницу и сунула её за пазуху, под грубую ткань рабочей робы. Потом снова посмотрела на металлическую пластину. Свет погас. Она снова была просто древним артефактом.

Сердце колотилось уже не от страха, а от жгучего любопытства. Она спустилась со стремянки и медленно обошла зал, вглядываясь в другие фрески, в другие металлические вставки. Их было много. Каждая, возможно, хранила такой же ключ к забытому знанию. Знанию, которое было скрыто, замазано, объявлено устаревшим. Или опасным?

Её взгляд упал на ведро с мутной водой, на щётку, на заляпанные глиной перчатки. И её осенила простая, ироничная мысль.

Они не видели. Они просто не смотрели сюда под правильным углом.

Студенты высших когорт, эти блестящие наследники южных родов, наверняка бывали в этой галерее. Но они смотрели на эти фрески глазами, обученными современной магии. Они искали сложность, мощь, изящные формулы. Они пытались применить к этим символам свою «иглу», свой «луч», свою активную волю. А эти стены отвечали только на тишину. На пассивное, ненасильственное присутствие. На ту самую «первичную пустоту», которую с таким пренебрежением отметил Ворин.

А кто здесь был по-настоящему тих и незаметен? Кто приходил сюда не демонстрировать силу, а просто делать свою чёрную, неприметную работу?

Когорта Свинца. Невидимки Дома.

Внезапная догадка заставила её ухмыльнуться самой себе. Горьковатая, ироничная усмешка. Её низкий статус, её унизительное положение – всё это обретало новый смысл. Двери, закрытые для знатных учеников, на самом деле были для неё распахнуты. Сокровища лежали под ногами, и нужно было лишь быть достаточно незаметной, чтобы их разглядеть.

Мысль была трезвой, без намёка на пафос. «Ей просто повезло оказаться в нужном месте в нужное время и в нужном… статусе».

Она вздохнула, подобрала свой скребок и снова взобралась на стремянку. Работу нужно было закончить. Надзиратель придёт проверять. Она продолжила очистку стены, но теперь её движения были более внимательными, изучающими. Она не нашла больше скрытых ниш, но теперь видела в этих схемах не просто древние картинки, а намёки. Возможности.

Вечером, вернувшись в келью, она заперла дверь. Кураты ещё не было. Рин достала свёрток и развернула его на столе, прижав по углам чернильницей и подсвечником.

Она не испытывала восторга. Скорее осторожный, скептический интерес. Всё, что было написано на этой коже, шло вразрез с основами, которые вбивали им здесь. Это могло быть просто заблуждением древних. Или чем-то таким, что было отвергнуто за ненадобностью или опасностью.

Одна из диаграмм показывала, как создать «неподвижную точку» в центре энергетического вихря, не гася его, а становясь его центром. Другая – как направить внешнее давление вдоль линий внутренней структуры объекта, чтобы не сломать его, а усилить.

Она сидела, вглядываясь в линии, пытаясь не понять их умом, а прочувствовать. Её собственный дар, тот самый холодный, неподвижный комок внутри, отзывался на эти схемы смутным узнаванием. Это было похоже на то, как она остановила пыль в сфере, но… более утончённо. Не смерть, а абсолютный баланс.

Шаги в коридоре заставили её мгновенно свернуть манускрипт и сунуть его под тюфяк. Вошла Курата.

–Фух, – выдохнула она. – Вся шея затекла от этих свитков. Что ты такая задумчивая? Опять Элиана вспоминаешь? Не стоит он твоих нервов.

–Нет, – Рин покачала головой, делая вид, что поправляет одеяло. – Просто устала. Работа однообразная.

–Ага, понимаю, – Курата бросила на неё оценивающий взгляд, но, не обнаружив ничего подозрительного, принялась расплетать сложную причёску. – Завтра тоже будешь там же?

–Наверное, – пожала плечами Рин. – Пока всё не отскребу.

Внутри у неё всё ёкало. «Завтра». Завтра она вернётся в Галерею Предтеч. Но теперь это будет не наказание. Это будет… исследование. Она не обольщалась насчёт найденного свитка. Это была не магическая панацея, а всего лишь старый, возможно, ошибочный манускрипт. Но это было что-то. Альтернатива. И она была полна решимости проверить его на практике, тихо и незаметно, как и подобает Свинцу. Не с восторгом неофита, а с упрямой осторожностью учёного, нашедшего аномалию, которая требует изучения.

Глава 5

Атмосфера в лекционном зале была густой, как бульон, сваренный из пыли старых свитков, пота сотен учеников и невидимого напряжения, вибрирующего между каменными стенами. Но сегодня Рин дышала иначе. На её губах играла чуть заметная, сдержанная улыбка.

Утром, пока Курата ещё храпела, она украдкой опробовала один из простейших принципов из найденного свитка. Не пытаться силой унять дрожание воды в кружке, а представить себя камнем на дне ручья – неподвижным, незыблемым якорем. И невероятно – это сработало. Вода не замерла, но её поверхность стала идеально гладкой, словно отполированным обсидианом, отражая её собственное изумлённое лицо. Никакого насилия, никакой борьбы. Просто… бытие. Это был крошечный, частный триумф, но он грел её изнутри.

Сидя теперь на своей привычной скамье в задних рядах, она смотрела на студентов высших когорт и думала: а что, если бы этот потрёпанный кожаный свиток попал в руки не ей, а кому-нибудь из них? Какому-нибудь блестящему уму из Стали? Они бы наверняка превратили эти идеи в сложнейшие формулы, в новые, утончённые заклинания. Разве за все эти века никто из великих теоретиков Дома не додумался до чего-то подобного? Или додумался – и отверг как ненужный хлам?