Крестные матери

Что-то в повороте его головы показалось ей знакомым, и она осознала, что он и был тем худощавым человеком, который играл в карты в ресторане на Кони-Айленде, – тот самый мужчина, который скрылся в туалете прямо перед тем, как Босс Массерия был убит неизвестным стрелком.

Сейчас Лаки Лучано ей улыбнулся, а она бросила на него испуганный взгляд: «Неужели он меня узнал?!» Но даже если и узнал, было непохоже, что его это волнует.

Другой мужчина, Фрэнк Костелло, был немного старше. И хотя Петрина не знала его лично, она слышала, как родители говорят о нем – они понижали голос, даже если думали, что дети их не слышат. Мистер Костелло был, как они его называли, «крупный делец». Будто царь Мидас, он обращал в золото все, к чему прикасался, – от контрабанды спиртного до игровых автоматов. И мистер Лучано, и мистер Костелло с гордостью носили дорогие костюмы и были известными постоянными клиентами магазина Уанамейкера.

До последнего времени они оба работали на того самого гангстера, Джо Босса Массерию. Но из-за того, что после его смерти они приняли на себя его дела, все считали, что именно они стоят за наглым расстрелом босса, тем самым развязав большую войну, лавину убийств, грозившую захлестнуть город.

Петрина никому не проронила ни слова о том, что видела на Кони-Айленде, но у нее в ушах все еще звучал грохот выстрелов.

– Ваша дочь хочет танцевать, Джанни, – добродушно произнес мистер Костелло странным хриплым голосом. – Могу ли я удостоиться чести танцевать с ней?

Петрина заметила в глазах отца секундное замешательство, но он ответил:

– Да, разумеется.

Костелло бережно, с удивительной грацией повел ее в танце.

– Так где же ты пропадала сегодня весь день, Петрина? – спросил он, обнаружив свою наблюдательность. – Сдается мне, что я не видел тебя на церемонии открытия, не так ли? Я не смог бы забыть о таком.

Петрина не осмелилась солгать человеку его ранга.

– Я… я сегодня окончила колледж и была на вручении дипломов. – Она нервно сглотнула.

– Это правда? – Костелло остановился и, чуть отодвинувшись, восхищенно глянул на нее. – Какая же ты молодец! Ты наверняка встречала всех этих парней из Йеля и Гарварда? – спросил он, когда они возобновили танец.

Она застенчиво кивнула.

– Как же здорово расти в хороших условиях, – одобрительно сказал он. – Что до меня, то я рос как гриб в лесу, – печально добавил он, а после недолгого молчания продолжил: – Твой отец – хороший человек. И ты тоже хорошая девушка, я это ясно вижу. Скажи-ка, что за пара юных хлыщей уставилась на нас во все глаза? Сколько им вообще лет? Как они позволяют себе так на тебя пялиться?

– Это мои братья. Джонни девятнадцать лет, а Фрэнки исполнилось семнадцать, – пояснила она смущенно.

– Ах! Так, значит, они за тобой присматривают. Это хорошо, так и должны поступать братья, – произнес он глубокомысленно, а когда музыка стихла, заметил: – Ты хорошо танцуешь, девушка из колледжа. – Он отвел ее обратно к отцу и по пути добавил: – Никому не позволяй разбить тебе сердце.

* * *

Когда вечером Петрина с родными вернулась в оазис их особняка в Гринвич-Виллидж, она вздохнула с облегчением. Долгий, насыщенный событиями день закончился. Малыш Марио оставался дома и уже лежал в кровати, но еще не спал. Он услышал ее шаги в коридоре, вскочил с постели и подбежал к двери, чтобы сказать: «Привет, Петрина! Ты сегодня очень красивая», а потом зевнул и пошел обратно в кровать.

– Думаю, это означает, что он в порядке, – пробормотала Петрина.

Спустя некоторое время после стрельбы, свидетелями которой они стали, ей пришлось рассказать Марио об убийстве, потому что старшие мальчишки, Джонни и Фрэнки, с энтузиазмом обсуждали, как на Кони-Айленде застрелили Джо Босса. Марио услышал их разговор и уже сам сложил всю картинку.

Но он сдержал обещание, данное Петрине, и не сказал братьям о том, что они видели. Он только подошел к ней и спросил: «Почему они убили того парня, что играл в карты?»

«Это похоже на войну, – объяснила ему Петрина. – Крупные рыбы сражаются друг с другом, потому что каждая из них хочет стать в пруду главной».

Марио переварил ее слова со своим обычным задумчивым и серьезным выражением лица. «А наш папа – тоже крупная рыба?» – спросил он несколько обеспокоенно. «Нет, не настолько крупная». Она успокаивающе потрепала его по волосам.

Похоже, такого ответа Марио показалось достаточно, потому что сегодня он выглядел совершенно обыкновенно. Все в этом доме умели быстро забывать о неприятностях. Так что Петрина плотно закрыла дверь спальни, где могла наконец спокойно думать, о чем ей хочется, и где мать не будет наблюдать за выражением ее лица, догадываясь обо всем, что приходит дочери на ум.

Вообще-то, Петрина не жила в своей комнате уже шесть лет. Когда ей было пятнадцать, учителя в местной школе называли ее «дикой и независимой», в результате родители послали дочь в строгий монастырский пансион в Массачусетсе. Они не собирались давать ей образование выше старшей школы, но вдали от родных она открыла в себе страсть к учебе. Преподаватели этого пансиона очень любили, когда их ученики с высокими оценками поступали в хорошие колледжи. Оценки Петрины были превосходны, и ее наставник помог ей получить стипендию и убедил родителей, что они не могут отказать дочери в дальнейшем обучении в колледже.

Мысль о том, чтобы вернуться в Нью-Йорк, но продолжать жить отдельно от родителей, очень подходила революционно настроенной Петрине. Ей казалось, что это очень современно. Именно поэтому мать была уверена, что Петрина каким-то образом устроила все это специально.

«Что ты наговорила учителям? – спрашивала Тесса с подозрением. – Ты им наверняка сказала, что мы – бедняки, несмотря на то что твой отец богаче всех в округе?»

«Нет, мама, конечно же нет! Они просто хотят, чтобы их самые умные студенты поступали в колледж».

«Умные, – пробурчала мать. – Возможно, однажды ты и вправду поумнеешь».

И действительно, Петрина чувствовала, что в колледже она очень поумнела – у нее открылись глаза на другую жизнь. Девушки, что ее окружали, пользовались большей свободой, они могли вести себя беззаботно и наслаждаться жизнью. Музыка, искусство, танец, история, литература, иностранные языки были для Петрины ключами от рая. Она почувствовала, что может отправиться куда хочет; быть тем, кем пожелает; оставить прошлое позади и избежать ограниченной судьбы, которую готовила для нее мать. Особенно ее манил мир искусства с музеями и галереями, полными красоты и мудрости. Другие люди тоже относились к Петрине так, будто ее ждет блестящее будущее.

Думая обо всем этом, Петрина открыла сумочку, достала диплом и пробежала пальцами по своему имени и ученой степени.

– Magna cum laude[5], – прошептала она.

Она даже не пыталась показать диплом родителям, а они ее об этом так и не попросили. Она размышляла, что же делать с дипломом: возможно, стоило поместить его в рамку и повесить на стену, как делают доктора? Но безопаснее ей показалось спрятать его в гардеробе в небольшом выдвижном ящике, который запирался на ключ. Так что она положила туда диплом, заперла ящик, а ключ на цепочке спрятала в комоде с бельем, между лучшими шелковыми комплектами и ночными рубашками.

– Мама и папа думают, что я просто лягу в свою кроватку и снова стану их маленькой девочкой, пока они не выдадут меня замуж, – проворчала Петрина, выключая свет.

Облокотившись на подоконник, она смотрела на луну, виднеющуюся над верхушками деревьев. Ричард сейчас наверняка в небольшом городке Рай в штате Нью-Йорк танцует в загородном клубе под той же самой луной. Там, в пригороде Нью-Йорка, она играла в теннис с ним и его друзьями. Потом они ели замечательно вкусные хот-доги в популярном киоске в городке Мамаронек, где любили останавливаться яхтсмены, когда проголодаются. Ей очень нравились эти красивые, безмятежные городки вдоль пролива Лонг-Айленд-Саунд в округе Уэстчестер. Даже пляжи там были спокойнее, менее людные.

– Еще одна неделя, – прошептала она листьям, шелестящим на деревьях, – и у меня будет свой собственный дом, своя собственная жизнь, и никто из этого дома больше никогда не сможет мной помыкать.

Глава 5

ФИЛОМЕНАКапуя, Италия, 1935–1943 годы

К тому времени, как Филомене почти исполнилось семнадцать, она перестала молиться. Она все еще верила в «тот свет» – райские кущи за голубыми небесами, ярким солнцем и звездами, где живут Бог, святые и ангелы, но она перестала верить в то, что бедные, скромные и честные люди когда-нибудь к ним присоединятся.

С четырех утра и до одиннадцати вечера ее заставляли выполнять изматывающую, грязную работу, она носила тяжелые корзины с полей и ферм, затем мыла кухню, и – будто этого было мало – любой, кто имел право ей приказать, еще и бил ее за мельчайшие провинности, а кормили девушку тем, чем брезговали даже свиньи. По воскресеньям она прислуживала синьору и синьоре и их пятерым избалованным детям, которые в свободное время любили давить своих слуг, будто спелый виноград.

Филомена больше не задумывалась о том, где ее родители и братья с сестрами. Ей стало очевидно, что они не стремятся ее вернуть. Когда ей исполнилось двенадцать, она написала им прочувствованное письмо, спрашивая, сколько времени ей еще придется находиться в этом доме и выплачивать папины долги, но письмо вернулось обратно. В короткой записке от соседа говорилось, что семья Филомены уехала на север, чтобы начать новую жизнь. Так что теперь она даже не сможет их найти.

Но почему? Что она такого сделала, будучи еще ребенком, чтобы ее возненавидели собственные родители? Да так, что больше не хотели никогда видеть?

Затем однажды другая служанка, Розамария, все ей наконец объяснила.

– Твои родители просто продали тебя, как мои родители продали меня. Мы никогда не сможем вернуться домой. Это не из-за того, что ты что-то сделала или не сделала, хорошая ты девочка или плохая. Им пришлось продать тебя, чтобы оплатить долг. Неважно, как упорно мы будем трудиться – никто никогда не вернется за нами. Такова жизнь, каждый платит кому-то дань. И мы с тобой оказались этой платой.

Филомена поверила, что Розамария сказала правду, потому что во время первой ужасной недели в этом доме, когда Филомена плакала каждую ночь до полного изнеможения и только потом засыпала, Розамария спасла ее. Однажды ночью Розамария прокралась со свечой на кухню, в ночной рубашке, похожая на призрака. Когда Филомена увидела, что к ней с огоньком света в руке движется фигура, одетая в белое, она подумала, что наконец Мадонна явилась за ней и сейчас унесет на небеса. Филомена с мольбой протянула к видению руку.

Но потом, разобравшись, что это всего лишь Розамария, Филомена бросилась к ее ногам и разразилась истерическими рыданиями, умоляя взять кухонный нож и убить ее, чтобы она умерла и смогла вознестись к Богу на небеса.

– Тише, дурочка! – шикнула на нее Розамария и быстро прижала девочку к тощей груди, чтобы приглушить рыдания. – Глупышка. Ты напоминаешь меня, когда я только появилась тут. Но посмотри на меня сейчас. Никто не заставит меня плакать! Да, я была такой же, как ты. Даже внешне была на тебя похожа. Мы же с тобой кузины. Они тебе не сказали? А теперь тише, тише.

– Ты моя двоюродная сестра? – шепотом спросила Филомена. – Но откуда ты родом?

– Тропея, – ответила Розамария.

– Тропея? А где это?

Розамария выставила вперед одну ногу.

– Италия имеет форму сапога, – сказала она и провела рукой по голени, остановившись на лодыжке, – и Тропея – будто застежка на ботинке, вот тут, возле прекрасного синего моря. Ты разве не слышала о луке из Тропеи? Нет? Он красный и сладкий, у нас из него делают даже мороженое! Но наша семья – мы были такие бедные, как церковные мыши.

Филомена чуть запоздало улыбнулась шутке.

– Я ненавижу эту кухню, – пожаловалась она. – Я всю ночь лежу без сна и слушаю, как скребутся крысы. Они подбегают прямо к моим ногам!

– Я знаю. Когда-то это была моя постель. Слушай, если я позволю тебе спать у меня наверху, ты должна пообещать мне, что будешь вести себя тихо и не дашь кухарке заподозрить, что ты там, – прошептала Розамария.

Они на цыпочках прокрались наверх, в комнату на чердаке, которая находилась в конце коридора за комнатами кухарки и других слуг, и там едва уместились на узкой кровати, прижавшись друг к другу.

– Но каждое утро, пока не проснулись остальные, ты должна будешь спускаться вниз, – предупредила Розамария, – и ложиться на свой матрац, будто ты всю ночь спала на кухне. Работай хорошо, будь послушной, и однажды я официально попрошу кухарку позволить тебе спать в моей комнате. Она сделает вид, что очень великодушна, и обязательно нам разрешит.

Так все и произошло, потому что Розамария всегда и во всем была права. И сейчас она была единственным человеком в мире, который что-то значил для Филомены, – ее стойкая кузина, которая мужественно сносила те же удары судьбы. Те несколько лет, что Розамария провела в школе, она училась хорошо, а потом исключительно из упрямства продолжила читать и учиться. Даже сейчас она тайком выбиралась в библиотеку в Неаполе, читала там книги, а потом пересказывала Филомене все, что узнала. Она объяснила Филомене, что Италия – это одно государство, составленное из частей старых королевств, поэтому в разных частях страны разные диалекты. Когда Розамария злилась или радовалась, она машинально переходила на диалект Тропеи, который очарованная им Филомена научилась изображать и подшучивала над подругой.

– Но почему существует так много таких семей, как наша, которые задолжали своим господам? – спросила Филомена.

– Потому что господа владеют абсолютно всем! Ты не найдешь работу без их разрешения. И если они окажут тебе услугу или одолжат денег, тебе нужно будет заплатить им гораздо больше, чем они тебе дали. Ты должен платить каждый месяц, и неважно, ловилась у тебя в этом месяце рыба или нет. Если ты не можешь заплатить, тогда твоя жизнь и жизнь твоих детей будет принадлежать господину.

Розамария терпеливо объяснила Филомене старую систему, от которой все и произошло, и как получился мир, где несколько могущественных людей превратили всех остальных в рабов. Даже синьор и синьора были не так важны, как короли и герцоги, что когда-то правили всеми.

– Но сейчас миром правят великие преступники, – объявила она. – Они платят судьям, политикам, даже священникам, чтобы те выполняли их приказы.

И стоило только Филомене подумать, что они изучили историю и выяснили, как устроен мир, к власти пришел самовлюбленный болтун по имени Муссолини, который забрал всех мужчин на войну, чтобы сражаться за его безумные мечты, и наполнил небеса – дом Божий – смертью.

В эти дни люди разговаривали только о том, какие города бомбили вчера и какие с наибольшей вероятностью будут бомбить сегодня. Не осталось человека, у которого не погиб бы кто-то из родных, иногда погибали целые семьи, порой с лица земли оказывались стерты целиком деревни. Так что теперь Филомена если и поднимала глаза к небу, то только с ужасом.

– Что с нами будет? Если нас не убьет при бомбежке, мы будем работать на этой ферме до конца своих дней? – спросила как-то Филомена на обратном пути после очередного дня изматывающей работы в поле.

Воздух гудел от мошкары, кружившей в высокой траве. То тут, то там они видели, как босоногие мальчишки вели обратно в стойло после пахоты усталых ломовых лошадей.

Наблюдая за одной из них, Филомена печально произнесла:

– Я не хочу упасть замертво в поле, как одна из таких старых лошадок, которую синьора загоняла до смерти.

– Мы найдем способ сбежать. Предоставь это мне, – твердо заявила Розамария.

– Только думай быстрее, – попросила Филомена и рассказала, что только вчера младший сын синьора щупал ее, зажав в углу. – Я взяла кухонный нож и сказала, что убью его! Но он только рассмеялся.

Розамария достала из кармана юбки небольшой, но впечатляющего вида нож в кожаных ножнах. Рукоятка у него была черная с золотом, а лезвие, когда Розамария обнажила его, выглядело устрашающе.

– Мой отец, – гордо сказала она, – мог поразить цель с пятидесяти футов. И он научил меня тому же. Ты тоже должна этому научиться. И тогда сын хозяйки уже не засмеется. Никогда не угрожай впустую. Давай я тебе покажу.

Она бесстрашно подняла нож, держа его за лезвие, затем прицелилась и метнула в дерево. Нож просвистел в воздухе и аккуратно вонзился в кору, а рукоятка осталась торчать из ствола.

– Теперь ты попробуй, – предложила Розамария, выдернув нож.

Филомена взяла нож и, выслушав советы подруги, начала тренировку. Она пробовала снова и снова. Каждый раз нож приземлялся либо на траву, либо на камень, либо втыкался в землю, но наконец ей удалось поразить цель.

– Видишь?! – обрадовалась Розамария. – Когда ты знаешь, что действительно сможешь это сделать, твои угрозы прозвучат весомо!

Они продолжили путь до фермы.

– Синьора как-то сказала, что скоро может отослать нас из дома. Что это значит? – с опаской спросила Филомена.

– Ха! Синьора просто не хочет, чтобы ее муж и сыновья за нами ухлестывали, ведь мы становимся все красивее, – мрачно ответила Розамария. – Она всегда так делает, когда очередные девчонки с кухни вступают в пору зрелости. Последний раз она отослала их в публичный дом. Слишком соблазнительная фигура, слишком много флирта – и вот что может произойти. Но я такая тощая! Как бы я хотела иметь такую же фигуру, как у тебя.

– Нет, ты не хотела бы, – возразила Филомена. – Мужчины хуже свиней. Я так рада, что большинство рабочих отправились на войну. В чем смысл выходить замуж и заводить много детей, если мы все равно отдадим их в счет долга, как сделали наши матери?

– В Америке все по-другому, – заявила Розамария. – Нужно уезжать туда.

– Америка! – фыркнула Филомена. – Разве не они нас сейчас бомбят?

– Нас все бомбят. Они называют себя «союзниками». Не ожидай, что в войне есть смысл, в ней никогда не было и не будет смысла. Но никто не бомбит Нью-Йорк. Вот туда-то я и отправлюсь! – с уверенностью произнесла Розамария. – Я ходила к свахе в Неаполе, и она сказала, что найдет мне там мужа. У нее это заняло целую вечность, но в конце концов она справилась! Мне пришлось отдать ей драгоценные четки из золота и жемчуга, которые перед смертью подарила мне бабушка. Но я отдала их только для того, чтобы сваха выбрала именно меня для переезда в Нью-Йорк. Она недавно сказала, что мне нужно отправиться в Америку очень скоро, иначе та семья найдет для своего сына другую невесту.

– У них в Америке разве нет итальянок? – спросила Филомена.

– Есть, но сваха говорит, что они слишком независимые, – ответила Розамария, вытащив из-за корсажа платья письмо из Америки, которое ей дала сваха. – Эта леди из Нью-Йорка родом из Тропеи, как и я, вот что мне помогло! Она хочет, чтобы сын женился на такой же девушке, как она сама, и она оплатит мне путешествие. Все уже обговорено. Я отправлюсь сразу же, как они купят для меня билет.

– Подожди! – воскликнула Филомена. – За кого ты выходишь замуж? Ты знаешь, как он выглядит? А он знает, как выглядишь ты? Он любит тебя?

– Он богат, поэтому не имеет значения, как он выглядит. Они не прислали фотографию и не пытались меня впечатлить. Им тоже не важно, как я выгляжу. Для них важнее, что я послушная девочка, которая будет ему верна и будет повиноваться его родителям. Будет любовь или нет, в любом случае я поеду.

Филомена, все еще шокированная ее словами, недоверчиво посмотрела на подругу.

– Это просто способ попасть в Америку, – упрямо сказала Розамария. – Если он мне не понравится, найду кого-нибудь другого.

Филомена заметила, что Розамария все время говорит «я», а не «мы». Мысль о том, что она потеряет единственную подругу, была слишком мучительна.

– Могу ли я отправиться вместе с тобой?

– Да, но не прямо сейчас, – ответила Розамария. – Не так-то легко теперь попасть в Америку. Тебе нужен спонсор или договоренность с кем-то, как у меня. И тебе необходимо быть осторожной, потому что иногда эти спонсоры – очень плохие люди, которые возьмут тебя в рабство, пока ты не отдашь им долг. Как на нашей ферме. Но моя сваха знает, кому можно доверять. Есть ли у тебя что-то, чем ты можешь ей заплатить, чтобы попасть следующей на очередь? Все хотят сбежать из Италии, подальше от войны. Поэтому цены стали выше.

Филомена покачала головой и проглотила слезы. Розамария порывисто обняла ее.

– Слушай, когда я попаду в Америку, я сама найду тебе мужа, и тебе не придется никому за это платить. Я буду твоим спонсором и пошлю за тобой. Не волнуйся. – Она сжала ладонь Филомены, чтобы успокоить ее. – Тебе нужно быть храброй, Филомена. Доверься мне.

– Обещай, что вытащишь меня отсюда! – выдохнула Филомена. Она не могла позволить себе заплакать. – Богом клянись, что не заставишь меня ждать слишком долго.

– Клянусь, – торжественно произнесла Розамария. – Ты знаешь, я найду способ. И вот, в подтверждение моих слов, смотри, какую книгу я взяла в библиотеке. Нам с тобой нужно выучить английский, потому что именно на нем разговаривают в Нью-Йорке.

Таким образом у них появилась еще одна общая тайна – уроки английского. Шли недели, но ничего не происходило, и Филомена была втайне этому рада, убедив себя, что со временем они найдут способ сбежать в Америку вместе.

Но в один из августовских дней Розамария отвела ее в сторону и восторженно сообщила:

– Все готово, я еду! Мне нужно отправиться в Неаполь за билетом и документами. Мне столько всего нужно тебе рассказать! А ты поедешь со мной и встретишься со свахой.

– Но мне же нечего ей предложить, – тоскливо возразила Филомена.

– Она знает. Но я могу тебя ей представить, и она сама убедится, какая ты славная девушка. Затем, когда я отправлю ей денег, чтобы она сделала тебе документы, она будет знать, что помогает именно тебе, потому что запомнит тебя по нашей встрече.

– Хорошо, давай поедем, – согласилась Филомена.

* * *

Неаполь оказался огромным, устрашающим, но при этом пьянящим и энергичным городом. Посреди ревущих автомобилей, древних каменных зданий, ручных тележек и шумных магазинов каждый из жителей, казалось, был одержим перемещением с места на место, будто их жизни зависят от этого бешеного темпа. Но никто из них не был так же целеустремлен, как Розамария, которая взяла Филомену за руку и потащила через лабиринт извилистых улочек и толпы людей. Над их головами с замысловатого переплетения веревок свисало сохнущее белье, а измученные матери кричали из окон на вопящих оборванных мальчуганов, бегающих внизу по дворам.

Первое, что пошло не так, – свахи не оказалось дома. Они не смогли встретиться с ней и представить Филомену. Пожилой седой мужчина, муж свахи, открыл дверь их крохотной квартирки, затем прошаркал внутрь и вручил Розамарии коричневый конверт с ее именем, а потом пожелал ей buon viaggio[6].

– Что в этом конверте? – спросила Филомена, когда они вновь оказались на улице.

– Мой билет! Я не хочу открывать конверт здесь, где кто-нибудь может его у меня украсть. Давай зайдем вон в ту церковь и там его рассмотрим, – сказала Розамария, снова ухватив Филомену за руку. – Подожди, ты еще увидишь, как там красиво внутри. Это самая красивая церковь из всех, что я видела! Она называется Санта-Кьяра, и король построил ее для своей жены.

Филомена внезапно почувствовала, что не может больше выносить этой жары, новостей, толпу обозленных прохожих. На сердце было так тяжело, словно его сделали из камня. Филомена уже испытывала однажды это чувство – когда ее оставила мать.

Но Розамария тащила ее дальше, поворачивая на перекрестках с ликующим энтузиазмом, который Филомена не могла разделить. Когда девушки дошли до церкви, они обе запыхались. Розамария, задержавшись на ступеньках, показала наверх, затем подняла голову Филомены за подбородок, чтобы та тоже посмотрела туда же.

– Смотри! Видишь небольшую статую на самом верху тонкой колонны? Это шпиль Девы Марии. Разве она не прекрасна? Она стоит выше всех. Давай зайдем в церковь и поставим ей свечу.

В церкви в это время не было службы, так что скамьи были в основном пусты. Там сидело только несколько пожилых женщин в черном, которые молились своим любимым святым. Девушки окропили пальцы святой водой и перекрестили друг друга, а затем сели на лавку, пахнущую отполированным деревом и благовониями. Розамария с волнением открыла конверт и просмотрела содержимое.

– Все здесь! – радостным шепотом объявила она. – Билет до Америки, немного денег на поездку и документы, которые необходимы мне, чтобы меня пустили в Нью-Йорк.

Она засунула конверт за корсаж платья, затем опустилась на колени на специальную подушечку, закрыла глаза и молитвенно сложила руки.

Филомена опустилась на колени рядом с ней, но молиться не могла. Она сомневалась, что в сердце у Бога найдется место для более чем одной отчаянной девушки. Она знала, что у нее нет такого благословения, как у Розамарии. Церковь с ее мраморными колоннами и витражами в стеклах была слишком красива, на вкус Филомены. Она напоминала скорее кафедральный собор, построенный для важных особ, и каким-то образом Розамария с ее неуемной жизненной энергией и смелостью нашла дорогу в это величественное святое место. Филомена почему-то была уверена, что никогда больше ее не увидит.