Крестные матери

Ставки были высоки – и поэтому кто-то выигрывал по-крупному. А кто-то всегда по-крупному проигрывал.

Эти люди также делали ставки на боксеров, на футбольные матчи, на бейсбольных и баскетбольных игроков, даже на команды колледжей. Однажды Эми видела группу мужчин, делающих ставки в тысячи долларов на то, какой муравей первым добежит до края стола. И Джонни получал от всего этого прибыль.

В задней части бара в офисном помещении, запертом на замок, потому что в нем стоял сейф, творились и другие дела. Днем приходил Джонни со своими людьми и использовал этот офис как денежное хранилище для нелегальной лотереи. Их посыльные приносили ставки, сделанные в местных парикмахерских и кондитерских. Брунон рассказал ей, что Джонни был посредником, передающим ставки в нелегальную лотерею, а его банк служил страховкой. Из-за того, что шанс выиграть в нелегальной лотерее был ничтожен и каждый раз было всего несколько выигравших, доля Джонни в этом деле приносила ему баснословный доход.

– Так что Джонни подчищает банк, а нам достается несколько долларов, если не считать проданного пива и чаевых, – с сарказмом добавлял Брунон. – Но ты никому не должна об этом рассказывать, – предупредил он Эми. – Ну если, конечно, не хочешь закончить свои дни на дне реки.

Она знала, что, став партнером такого важного человека, как Джонни, ее муж предполагал тоже быть важным человеком. Когда так не вышло, пристыженный Брунон начал вымещать свою ярость на Эми. Ничего из того, что она делала, больше ему не нравилось.

Каждый год с тех пор, как они приехали сюда, она старалась сделать День благодарения и Рождество настоящими праздниками, будто они с Бруноном, несмотря на то что их всего двое, полноценная семья. Она ставила на стойку бара и украшала маленькую елочку, а другую наряжала в их небольшой квартирке над баром. Все, что ей было нужно, – поверить, что они счастливые, нормальные люди, как и все остальные в этом великом городе.

Но Брунон насмехался над ее жалкими попытками принести в их жизнь немного красоты, будто это напоминало ему о том, насколько он и сам жалок. Неважно, была ли это самодельная серебристая гирлянда на елку или скромная бижутерия для самой Эми, – Брунон презирал их за дешевизну. Но больше всего Эми смущало, что окружающие видят, как плохо муж с ней обращается. Даже самые жесткие из мужчин, посещавших бар, относились к ней с удивительной мягкостью, жалея ее. Особенно Джонни. Но его отношение никогда не заставляло ее чувствовать себя жалкой. Каждый раз при виде Эми он расплывался в широкой улыбке и смотрел на нее так, будто она была одной из тех красавиц, что иногда попадались ей на фешенебельных улицах. Их затянутые в перчатки руки с гордостью держали под локоть успешных мужчин.

Эми обожала Нью-Йорк. «Ты не скучаешь по Трою?» – спрашивали ее соседи. Она отрицательно качала головой. Она жила тут в небольшой квартирке над семейной таверной, прямо как в Трое. Но там она находилась среди жен рабочих, стремящихся выжить в новых условиях, и на их лицах даже в хорошие дни лежал отпечаток старой промышленной зоны, лучшие времена которой давно миновали.

Нью-Йорк же казался Эми молодым городом, и не только из-за современных небоскребов, но в большей степени из-за людей, у которых находилось столько интересных занятий, что они не тратили время на скучные мелочи. Да, женщины и тут сплетничали, но они делали это с добродушием, происходящим от радости предпринимательства, приносящего прибыль. И хотя она никогда не видела трущоб ужаснее, чем на Манхэттене, – и приходилось быть начеку в любом месте, вне зависимости от района, – тем не менее здесь крутилось так много денег и существовали замечательные способы себя вознаградить, которые окупали любые усилия: рестораны с лучшей в стране едой, магазины с лучшей в мире одеждой; новые здания с вестибюлями в позолоте и мраморе. Манхэттен переполняла энергия, он обещал чудеса – если ты научишься обходить ловушки и избегать мошенников, здесь ты сможешь проложить себе путь к успеху.

* * *

Сегодня воскресенье, и бар не работал. Эми уже сходила в церковь. Джонни заехал, чтобы сделать несколько телефонных звонков из офиса. Брунон же отлучился по поручению, суть которого он не удосужился ей объяснить.

– Вот что я тебе скажу, Эми, – непринужденно начал Джонни. – Почему бы тебе не пойти сегодня вечером с нами на каток? Там будут мой брат Фрэнки со своей невестой и их друзья. Возьми с собой Брунона, если это необходимо. Просто приходи. Будет весело.

Эми подняла на него взгляд и, улыбнувшись, быстро ответила:

– Не думаю, что Брунон катается на коньках.

– Но ты же умеешь, правда? Пойдем, это же мой день рождения, – признался он, – и я не хочу провести его с женатыми парами или напиться с друзьями. Поначалу меня ждет семейный ужин, чтобы родные смогли разделить со мной праздничный торт. Но после этого я пойду на каток – чтобы этот торт не отложился где не нужно! – Он похлопал себя по животу, плоскому и твердому. – Мои родные все еще называют меня Джонни-бой – а знаешь, сколько мне сегодня исполнилось? Двадцать пять!

Эми улыбнулась:

– Это немного.

Он достал сигарету из серебряного портсигара с выгравированными на нем его инициалами, взял из бара коробок спичек, прикурил и задумчиво затянулся.

– Правда? Но это слишком много, чтобы называть меня Джонни-бой. Знаешь, почему они меня так называют? Потому что моего отца зовут Джанни. Вот как это произносится по-итальянски. – Он написал слово на бумажной подставке под стаканы, лежащей на барной стойке. – Видишь? Но в Америке они точно так же произносят «Джонни». – Он написал еще одно слово. – А звучит совершенно одинаково. Сколько тебе лет, красотка?

– Двадцать один. – Эми чуть не расплакалась.

Она чувствовала себя намного старше. Особенно этой зимой. С Рождества ее мучил кашель, который никак не удавалось побороть, и из-за него она чувствовала себя слабой и еще более старой.

– В этом свете твои волосы отливают золотом, – галантно произнес Джонни. – Ты всегда напоминаешь мне ангела на верхушке рождественской елки.

Эми улыбнулась – ей сразу стало лучше, как и всегда, когда Джонни обращал на нее внимание.

– А вот и мой брат Фрэнки, – сказал он, когда в витрину бара заглянули хорошо одетый мужчина под руку с женщиной.

Не обращая внимания на табличку «Закрыто», они открыли дверь и вошли.

Фрэнки казался всего на пару лет младше Джонни, но Джонни был высокий и худой, тогда как Фрэнки – как он представился – был сложен более атлетично. У них обоих были прекрасные темные волосы и глаза, бледная кожа и притягательные губы. В одном помещении с ними казалось, что находишься рядом с двумя ухоженными, здоровыми жеребцами.

– Это моя девушка, Люси Мария, – сказал Фрэнки, обняв свою рыжеволосую спутницу.

– Эта парочка женится в октябре, – объявил Джонни, заставив Люси вспыхнуть.

Ей подумалось, что, если бы цыганка нагадала ей на ладони что-то подобное, она бы в жизни не поверила. Но именно так и произошло – она стала невестой.

– Я пытаюсь уговорить Эми пойти на каток с нами, – говорил им Джонни. – Уговори ее, Люси. Скажи ей, что у меня день рождения!

– Ах ты, большой малыш, – поддела его Люси.

Эми рассмеялась, но сразу закашлялась, и Люси своим обостренным медицинским чутьем распознала знакомые симптомы. Сначала она ничего не сказала, но когда Эми снова закашлялась, Люси пригляделась к ней повнимательнее.

– Думаю, тебе стоит обратиться к врачу, – сказала она прямо. – Лучше справиться с кашлем раньше, чем он расправится с тобой. Пневмония – это не шутки. Я знаю нескольких хороших врачей, которые сегодня на дежурстве. Мы вместе работаем. Почему бы нам с тобой не прогуляться до больницы?

Когда Эми начала возражать, Фрэнки хохотнул:

– Лучше сразу послушайся! Люси любого переспорит.

– Если даже Фрэнки, горячая голова, такое говорит, значит, это серьезно, – добавил Джонни. – Эми, поезжай с Люси, – продолжил он с беспокойством. – Я присмотрю за баром, пока не вернется Брунон. Мне все равно нужно обсудить с ним кое-какие дела. Я скажу ему, где ты.

Эми не могла устоять перед такой добротой. Люси окутывала ощущением заботы и внимания. Так что Эми надела пальто и пошла с ней. День был солнечный и безветренный. Возможно, весна уже не за горами.

– Итак, – произнесла Люси, чтобы начать разговор, – у тебя есть дети?

Это был стандартный вопрос на безопасную тему, чтобы нарушить молчание в разговоре с замужней женщиной. Но, к ее удивлению, Эми разрыдалась. Люси дала ей носовой платок, и Эми, извинившись, сказала, что уверена, что с ней что-то не так, ведь они с мужем каждую ночь… а она все никак не забеременеет.

– Ну что ты, вытри слезы, – мягко произнесла Люси. В любой кризисной ситуации она привыкла брать контроль над ней в свои руки. – Тебе просто нужен доктор, который осмотрит тебя и скажет, в чем может быть причина. – А заметив на лице Эми испуг, добавила: – Это единственный способ узнать, что ты сможешь сделать. Тебе ведь хочется иметь ребенка, правда?

– Больше всего на свете, – прошептала Эми.

– Тогда ни о чем не волнуйся. Доктор Арнольд очень деликатный и мудрый. Он скажет, можно ли что-то сделать.

– Ты… ты пойдешь со мной? – умоляюще спросила Эми.

– Я объясню ему ситуацию, – пообещала Люси.

* * *

Осмотрев Эми, доктор Арнольд пригласил Люси к себе в кабинет на приватный разговор.

– Твоя подруга одевается, – сказал он. – И я думаю, лучше тебе самой с ней кое о чем поговорить.

– Что с ней? – встревожилась Люси. – Что-то серьезное с легкими?

– Нет-нет. У нее инфекция и легкое переутомление. Я выписал лекарства. Больше всего ей нужен отдых и хороший сон. И, по всей видимости, другой муж.

– Как? – не поняла Люси. – Почему? У них разве не может быть детей?

– Я не якшаюсь с содомитами, Люси, – с неожиданным смущением отрезал доктор. – Скажи ей за меня, объясни своей подруге, как на самом деле это должно происходить! – С гневным и смущенным видом доктор покинул кабинет, оставив Люси осознавать, что он имел в виду.

Когда Эми вышла из смотровой, Люси сначала не знала, что ей сказать. Потом она увидела за рабочим столом доктора полки с медицинской литературой, взяла одну из книг и молча нашла нужную страницу.

– Эми, – произнесла она так мягко, как только могла, – мама не рассказывала тебе о том, что происходит между мужчиной и женщиной?

Эми почувствовала боль от утраченных воспоминаний. Она едва могла вспомнить присутствие матери. Слабое ощущение чего-то мягкого, замечательный теплый женский аромат – вот и все, что она помнила. Она рассказала Люси об этом, будто признавая очередную личную неудачу.

– Я сожалею о твоей утрате, – так же мягко отозвалась Люси. – Посмотри сюда, Эми. Вот рисунок того, что находится внутри женщины. Смотри, вот тут внутри тебя растет ребенок. А вот здесь в тебя должен входить мужчина. Это вагина. Она растягивается, когда в нее входит мужчина, и может растянуться до таких размеров, что через нее выйдет ребенок. Вот сюда мужчина должен засовывать пенис. Сюда. А не вот сюда. Это совсем другое место, твой организм его использует для удаления отходов. И как видишь, если мужчина всовывает пенис сюда, ты не можешь забеременеть. Через это место не делаются дети. Оно не может так растянуться, поэтому, если все это время твой муж входил в тебя через него, тебе, скорее всего, было очень больно.

Эми застыла, потрясенная.

– Но… но… – выдохнула она.

Постепенно картинка в ее голове сложилась. Она осознала, что все, что она когда-либо слышала от других людей о правильном сексе, не имело ничего общего с тем, что происходило между ней и Бруноном. Она просто неправильно все поняла. «Супружеский долг. Ты должна научиться расслабляться. Да, в первую брачную ночь у девственницы будет идти кровь, и так будет и в последующие ночи, если мужчина слишком грубый».

– Ты… ты уверена? – прошептала она.

– Да, – твердо ответила Люси. – Да, Эми. Твой муж просто не делал это так, как положено. Вот почему ты не могла забеременеть. Понимаешь?

– Да, – кивнула Эми, покраснев от стыда.

– Когда придешь домой, посмотри на себя в зеркало снизу, – посоветовала Люси. – Нащупай пальцами правильное место. А потом объясни своему тупоголовому муженьку – прости, дорогая, но серьезно, – объясни ему, как правильно заниматься любовью с женой!

* * *

Люси отправилась домой, чтобы переодеться для вечернего похода на каток. Когда Эми в одиночестве вернулась в бар, Джонни уже ушел, а Брунон вернулся и ждал ее, кипя от злости.

– Никогда никуда не ходи без моего разрешения! – прорычал он. – И держись подальше от Джонни, поняла?! Мне хватает того, что я мирюсь с его ставками и карточными играми в задней комнате. А теперь этот прохвост просит мою жену пойти с ним на каток? Ты сегодня никуда не пойдешь, поняла меня?

У Эми пересохло горло.

– Он приглашал нас обоих. Но доктор сказал, что мне нужно отдыхать и пить больше воды, – сказала она, потянувшись за стаканом.

Брунон ударил ее по руке, и осколки стакана разлетелись по полу.

– Держись подальше от этого парня, ты меня поняла?! – напирал он.

– Брунон, – произнесла она тихо, – доктор еще кое-что сказал. Он объяснил, почему я не могу забеременеть. Медсестра сказала, что мне нужно поговорить об этом с тобой…

В краткий миг она увидела, как тень понимания промелькнула у него на лице, но он сразу же постарался скрыть это. Она поняла, что Брунон вовсе не такой тупой, каким его считают окружающие.

– Ты знал… – прошептала она. – Ты все это время знал, что делаешь не так, как нужно?

– Ну ты и дура, – бросил он, хитро прищурившись. – Лучше подай-ка мне ужин.

Автоматически пройдя в кухню, Эми разогрела вареные бобы, добавив в них немного нарезанных сосисок. Она слышала, как Брунон громыхает чем-то у нее за спиной и ругается себе под нос. Она знала, каким будет сегодняшний вечер.

Доктор дал ей сонные порошки и рекомендовал отдых как лучшее лекарство. Чем больше Брунон гремел и ругался, тем сильнее Эми хотела поскорее заснуть. Она подумала о том, что можно проглотить все порошки разом и уснуть навсегда.

Но тут, к своему удивлению, она вдруг поняла, что больше не хочет умирать. Все эти месяцы смерть казалась ей единственным выходом, но сейчас Эми хотелось жить. И не только жить – хотелось ощущать себя юной, на свой настоящий возраст, и ни днем старше.

Так что, когда ужин Брунона достаточно разогрелся, Эми, чувствуя головокружение и усталость, взяла порошки, высыпала бо́льшую их часть в горшок с едой и в пиво и тщательно перемешала. Поставив наполненную тарелку и стакан с пивом на стол, она подумала: «Это лучшее, что я могу сделать. Ведь Брунону тоже нужен крепкий сон. Завтра мы сможем снова поговорить на эту тему, и, возможно, он прислушается к моим увещеваниям».

Брунон с жадностью набросился на еду и пиво. Эми делала все тихо, как мышка, но каждое ее действие раздражало его, он продолжал хмуриться и корчить нетерпеливые гримасы.

– Ты разве не собираешься есть?! – прикрикнул он, и она тоже съела несколько ложек бобов и немного хлеба.

Они оба сегодня будут очень хорошо спать.

– Брунон, – наконец сказала она, – если ты знал, как правильно… почему все это время ты делал иначе? Ты ведь знал, что таким образом у нас не будет детей.

Он быстро глотал еду и почти не смотрел на нее.

– Я ненавижу детей, – буркнул он в свое оправдание. – Они слишком дорого обходятся, и мы не можем их себе позволить. Не сейчас, и еще долго не сможем. Ты должна радоваться, что я не заделал тебе шестнадцать детей. Столько было у моей матери, пока она, наконец, не умерла. Дети тоже не все выжили. А жизнь тех, кто остался в живых, была довольно жалкой. Ты когда-нибудь принимала ванну, в которой до этого мылись пятеро твоих братьев? Я лучше заведу коз, чем детей.

«Не может же он и в самом деле так думать», – размышляла Эми, вернувшись на кухню, чтобы выпить стакан молока. Молоко было полезно и для матерей, и для детей. Сейчас, когда она знала, как обстоят дела на самом деле, она уже не чувствовала себя такой ущербной. Она ухватилась за тонкую ниточку надежды, что у нее когда-нибудь будет та жизнь, о которой она мечтала: что она сможет стать любимой женой и матерью любимых детей. Почему у нее не может быть такой жизни?

Брунон закончил ужинать, а когда допивал пиво, на него навалилась сонливость. Он широко зевнул, внезапно показавшись очень усталым, поднялся на ноги и, шатаясь, прошел в спальню, бросив через плечо:

– Эми, идем в постель.

Она сперва домыла посуду. Потом медленно пошла к нему, молясь о том, чтобы к тому времени, как дойдет до кровати, муж уже заснул. «Но он такой здоровяк, – подумалось ей. – Возможно, действие этих порошков слишком слабое, чтобы заставить его уснуть».

Брунон рухнул на кровать.

– Иди сюда, Эми, – сонно позвал он.

Она медленно переоделась в ночную рубашку, потом на цыпочках подошла к кровати. Сперва он лежал тихо. Но когда она скользнула под одеяло, повернулся к ней с пылающим от гнева взглядом.

– Я не хочу, чтобы ты говорила о нас с другими людьми, ясно тебе?! Ни с Джонни и его тупым братом, ни с уродом-врачом, ни с хитрожопой медсестричкой, поняла меня, Эми? Ты моя жена, и ты будешь делать так, как я говорю!

– Нет, Брунон, только не туда! – прошептала она в смятении, когда он забрался на нее, наплевав на все, что она говорила.

Он был слишком тяжел, она не могла даже пошевелиться. Он повторял: «Ты сделаешь так, как я скажу!» – пока не завершил свое дело.

После этого сонные порошки наконец возымели свое действие. Он уснул сразу, всем телом навалившись на Эми и придавив ее к кровати. Эми с отвращением спихнула его с себя и выбралась из постели. Даже после того, как она оттолкнула его изо всех своих сил, он всего лишь перекатился на спину и мирно лежал на кровати, испуская такой громкий храп, что впору было заткнуть уши.

«Но он проснется, – подумала Эми, отправляясь в ванную. – Он проснется и будет снова вести себя как зверь, каждый день своей – и моей – жизни. Мне не будет покоя. Ни сегодня, ни завтра, никогда».

Она, как и много раз до этого, застирала ночную рубашку, смывая кровь. Простыни она будет стирать завтра утром, а Брунон, как всегда, притворится, что не замечает этого, и их мир будет крутиться каждый день по тому же проклятому кругу. Муж никогда не изменится, потому что не хочет и потому что ему плевать, как она себя чувствует. А как теперь Эми смотреть в глаза людям, когда она знает омерзительную правду о собственной жизни? Стыд будет настолько невыносимым, что не покинет ее до самой смерти.

Ее накрыло знакомое ощущение тупой безнадеги, еще более ужасной после малого проблеска надежды, который она недавно испытала. Она прошла на кухню, думая о катании на коньках, которое пропустила этим вечером. Они все такие молодые и здоровые. Ей было сложно даже представить, как можно иметь столько сил и энергии, быть такими счастливыми. С каждой минутой ей казалось, что она стареет все больше.

И все же, сидя за кухонным столом, она почувствовала кое-что еще. Голод. Кажется, в горшке осталось немного бобов. Она может их подогреть. Все нарезанные сосиски съел Брунон, но в леднике осталось немного колбасы, и ее можно добавить к бобам. Ей нужно поддерживать силы, как сказал доктор, чтобы она смогла справиться с инфекцией в легких и наконец выздороветь.

Эми взяла нож и начала нарезать колбасу, но вдруг остановилась, внезапно скованная страхом. Палка колбасы напомнила ей что-то другое, что-то знакомое, и Эми расхотелось прикасаться к ней. Отложив нож, она почувствовала, как судорожно хватает ртом воздух. Казалось, жизнь, будто кровь, толчками выливалась из нее. Она слышала, как храпит Брунон – еще громче, чем обычно. В памяти пронеслись бесчисленные ночи, когда она, лежа рядом с ним, молилась, чтобы он этим вечером не проснулся, чтобы он никогда не проснулся, а потом молила Бога простить ей эти ужасные мысли. Стыд, бессилие, краткие вспышки гнева, чувство вины… Череда этих чувств изматывала, будто бесконечная карусель, которая не отпустит ее, пока не укатает до смерти. У Эми осталась лишь одна мысль: она больше никогда не ляжет в постель рядом с Бруноном. Ни сегодня, ни когда-либо вообще.

Она попыталась вернутся к нарезанию колбасы. Но вместо этого рука бессильно повисла вдоль тела с зажатым в ладони ножом. Ничто больше не имело смысла. Она в оцепенении покинула кухню и вернулась в спальню. В голове стоял туман. Брунон лежал на спине, совершенно голый, с неприкрытым пенисом, который уменьшился в размерах и казался более безобидным. Брунон так крепко спал, что теперь даже перестал храпеть.

Будто во сне, она подошла ближе, думая: «Если он не хочет детей, то ему не нужен и этот отросток. Он, должно быть, ему только мешает». Им обоим будет без него гораздо лучше. Он превратил его из инструмента любви в оружие ненависти. А она так устала от ненависти…

Впоследствии Эми не могла вспомнить, как именно произошло остальное. Только что ее рука безвольно висела вдоль тела, все еще сжимая нож, а в следующую минуту она одним быстрым движением уже сделала свое дело. Эми даже не заметила, чтобы Брунон при этом шевельнулся. Следующее, что она помнила, – как она стоит на кухне с этой штукой в руке, которая наконец-то не может причинить ей никакого вреда. Она смутно осознавала, что ей нельзя просто оставить штуку здесь, ведь ее может найти Брунон, когда проснется.

Так что она отнесла это в туалет и смыла в унитаз. Затем выстирала ночную рубашку и повесила ее сушиться. Затем Эми домыла посуду, надела халат, прошла в гостиную и села в кресло, в котором обычно занималась шитьем. Закутавшись в шаль, она подложила под голову подушку. Странное ощущение: голова и тело словно чужие. Видимо, в бобах, съеденных ею, оказалось куда больше сонного порошка, чем она думала. Пожалуй, нужно просто позволить себе забыться сном…

* * *

Несколько часов спустя Эми разбудил стук в дверь, и она не могла сообразить, кто в такой час в воскресенье мог бы к ним прийти. Открывая дверь, она была готова встретить кого угодно – полицейского, священника, соседа.

Но оказалось, что это Джонни, Люси и Фрэнки, которые, возвращаясь с катка, заметили свет в окне и зашли выпить с нею и Бруноном. Джонни оглядел Эми и, казалось, встревожился.

– Брунон спит, – медленно, будто в трансе, произнесла Эми.

Люси инстинктивно почувствовала, что тут творится что-то очень неладное. Она велела мужчинам пойти в бар, чтобы поговорить с Эми наедине.

Когда Люси спросила, что случилось, Эми была в таком тумане, что ее ответ прозвучал будто из потустороннего мира:

– Доктор дал мне порошки, чтобы я лучше спала. Брунон тоже принял несколько порошков. И еще выпил пива. Возможно, тебе стоит проверить, все ли с ним в порядке.

– Сколько порошков он принял? – озадаченно спросила Люси.

– Трудно сказать, – сонно ответила Эми.

Охваченная недобрым чувством, Люси на цыпочках прокралась в спальню, ожидая увидеть там буйного пьяницу.

Она не задержалась в спальне надолго.

– Кто с ним это сделал? – требовательно спросила Люси. Эми не ответила. – Эми, ради бога, – сурово повторила она.

Но тут Эми начала дрожать, будто бездомный щенок на улице под проливным дождем, глаза ее, расширенные от ужаса, смотрели на медсестру так, как смотрят забитые животные и дети.

– Ты? – прошептала Люси.

Эми только кивнула, ее все так же трясло.

– Я должна была это прекратить, – дрожащим голосом произнесла она.

«Если бедняжка попадет в тюрьму, она не протянет и недели», – подумала Люси. Она сбежала по лестнице вниз, где за барной стойкой ждали мужчины, подливая себе спиртное и тихо беседуя.

– Лаки Лучано отправится в тюрьму как минимум на тридцать лет, – говорил Джонни. – Его обвиняют по сфабрикованному делу о пособничестве и подстрекательстве к насильственной проституции.

– Ой, да ладно, дело не выгорит. Он подаст на апелляцию, – ответил Фрэнки.

– Не-не! Папа говорит, что окружной прокурор – Том Дьюи – давно точит на него зуб и что они закроют его в тюрьме очень надолго. Боссом станет Фрэнк Костелло, он заменит Лучано. Стролло останется капо банды Гринвич-Виллидж, но теперь он будет отвечать перед Костелло.

– С Костелло можно иметь дело, – заметил Фрэнки. – Он культурнее большинства мафиози, и все политики у него в кармане. Папа говорит, что он не попросит у нас кусок больше, чем мы сможем себе позволить.

Они подняли головы и увидели Люси.

Она услышала в их разговоре имена из газет, наводившие ужас на город, но раньше не знала никого, кто так буднично говорил бы о них. «Именно гангстеры мне сегодня и нужны», – подумала Люси, подошла прямо к ним и все рассказала. Она знала, что им можно довериться в такой ситуации.

– Что Эми сделала?! – пораженно переспросил Фрэнки.

– Думаю, Брунон был уже полумертв от сонных порошков, – ответила Люси. – Ни единого признака сопротивления. Не думаю, что она хотела его убить. Просто больше не могла выносить все это.