Кинжал для дона

Он мне не доверял, это было очевидно, хотя я сделал сегодня для них многое: отвез в больницу, оплатил лечение, привез сюда, приказал накормить и поселил в комнатах, достойных детей дона. Но для хмурого мальчика этого было мало.

А хмурая девочка не спешила делиться своими мыслями, но ее понять мне было намного проще: после того, что с ней случилось, я бы тоже не горел желанием с кем-то общаться.

– Это было бы опрометчиво, – я поморщился. При всех недостатках, смерти отцу я не желал. – Если дон Орсини погибнет сейчас, его место займет мой дядя, а от этого лучше никому не будет, уж поверьте.

– А если доном станешь ты? – подала голос Трис. Она не изменила позы, не стала смотреть иначе, в ее голосе все так же не было никаких эмоций. Но что-то в ней поменялось. Не внешне. Внутренне. Казалось, невидимый каркас выпрямился внутри нее, превратив хрупкую фигуру в монолит. – Кому станет лучше?

Ее вопрос повис в воздухе, острый и безжалостный, как лезвие. Он резал глубже, чем любая угроза Марко. Потому что это был не вызов. Это был искренний, детский вопрос. Кому станет лучше?

Я посмотрел на нее. На ее огромные, пустые глаза, в которых отражалась вся жестокость мира, в котором ей пришлось выживать. И понял, что не смогу солгать. Не смогу бросить ей красивую фразу о справедливости или могуществе. Тень мне просто не поверит.

– Никому, – ответил я честно. Голос мой звучал тише, чем обычно. – Мир не станет лучше или добрее. Он просто станет другим. Моим.

Я сделал шаг вперед, глядя прямо на нее.

– Но в моем мире такие, как Ковач, не охотятся на детей в подвалах. В моем мире сила дается не для того, чтобы ломать, а для того, чтобы защищать то, что считаешь своим. – Я перевел взгляд на Марко, потом снова на Трис. – И я буду защищать тех, кто окажется рядом со мной.

Марко фыркнул, но в его глазах мелькнуло нечто большее, чем просто скепсис. Любопытство.

– И ты, видимо, хочешь предложить нам остаться рядом с тобой?

Я кивнул.

– На каких условиях? – парень шагнул вперед, но лишь на один шаг. Выглядел он внушительно, словно всерьез собирался вдарить мне по лицу, если мое предложение ему не понравится. – Стать твоими домашними песиками?

Спрятав руки в карманы штанов, я расправил плечи. Отец приучил озвучивать любые условия с видом, будто они – исключительно твоя заслуга. И пусть сейчас обстоятельства были совсем не подходящими, так я чувствовал себя увереннее.

– Вы останетесь со мной. Не на винодельне. Здесь, в La Fortezza. Как мои люди. Будете подчиняться только мне, но взамен я попрошу верности и безоговорочной поддержки.

– Даже если ты не прав?

Я вздрогнул и перевел взгляд левее. Беатрис смотрела прямо на меня. Холодно. Отстраненно. По-деловому. Словно мы обсуждали не их жизни, а задачу на тактических учениях.

– Что? – переспросил я, не совсем уверенный, что правильно понял вопрос.

– Мы должны безоговорочно тебя поддерживать, даже если ты не прав? – более развернуто, но все так же прохладно поинтересовалась она.

В ее взгляде при этом не было укора, лишь желание прояснить спорный момент, который на самом деле вообще не должен был возникнуть. Ведь я – будущий дон. Я по определению всегда прав, даже если в итоге в чем-то и ошибался. Поэтому мои люди не должны задавать вопросов – они должны выполнять то, что им говорят.

Но я смотрел на сидящую напротив девчонку и понимал, что она никогда не станет послушной собачкой, которую из нее так старательно лепили Старик и мой отец. Сколько бы ее ни били, сколько бы ни ломали, сколько бы на нее ни давили – ее внутренние устои все равно крепче. Она не будет делать то, чего не захочет сама, и не важно, кто именно отдаст приказ.

Мой единственный шанс на ее расположение – это добиться у Трис желания даже не подчиняться, а просто идти следом. И если она пойдет за мной… ее друг потянется следом. Без вариантов.

Поэтому сейчас от одного моего ответа зависело, получу ли я возможность на это или похороню заживо все будущие попытки.

– Вы можете говорить мне в лицо, если я не прав, – позволял я девчонке, которая младше, но сильнее меня, то, что не позволял даже брату. – Я вас выслушаю, но не обещаю, что изменю свое решение после этого.

– Хочешь сделать из нас своих марионеток? – уже не так уверенно поинтересовался Марко.

– Нет, – я покачал головой. – Вы будете моей гвардией. Моими советниками. Теми, на кого я могу положиться, когда все остальные предадут. Вы будете свободны. Потому что ваша свобода в моих интересах.

Парнишка пристально смотрел на меня, и я видел, как в глубине его темных глаз что-то шевелилось. Не доверие. Еще нет. Но тень сомнения в той затаенной уверенности, что я – просто еще один тиран.

– А Ковач? – тихо спросила Трис, заставляя меня отвлечься от ее друга.

– Ковач, – мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки, – ответит. Не сегодня и не завтра, а тогда, когда мы все будем готовы.

Я обвел взглядом их обоих.

– Помогите мне стать доном. Помогите построить другой мир. Не ради меня. Ради себя. Чтобы то, что случилось с вами или парнями в подвале винодельни, больше никогда не повторилось ни с кем.

В комнате воцарилась тишина. Воздух стал густым, как мед. Марко смотрел на Трис, ожидая ее решения. А она смотрела на меня, пытаясь разглядеть в моих глазах ложь.

Но я не собирался их обманывать. Потому что в вопросе Трис «Кому станет лучше?» был и мой собственный. И ответ на него был единственным, что придавало смысл всей этой грязной, кровавой игре за власть.

Возможно, мир и не станет лучше. Но я смогу защитить свой маленький кусочек. Свою стаю. И для начала этого было достаточно.

Когда я вышел от них спустя десять минут, с моих плеч свалился огромный булыжник, который я носил с собой последние восемь лет. За дверью я замер, прислушиваясь к тишине. Не к голосам – к их отсутствию. Марко и Беатрис не спорили, не возмущались. Значит, обдумывали. А там, где есть пространство для мысли, всегда найдется место и для решения в мою пользу. И я уже не сомневался, что оно точно будет. Пусть не в ближайшие дни, но будет обязательно.

Антонио Орсини спрашивал, какого черта я творил. Теперь я мог с уверенностью ответить, что я творил свое будущее.

И только что я заложил самый крепкий его фундамент из всех возможных. Тот, что был высечен не из камня, а из адамантовой воли двух истерзанных, но не сломленных душ.

___

Уже в следующей главе вернемся в настоящее и посмотрим, кто же там решил наехать на Трис. Есть идет – делитесь в комментариях!

А пока ждете продложение, загляните в мой испанский роман, там тоже весьма фактурное противостояние характеров:

✔️ЛЮБОВЬ, КОТОРУЮ ТЫ ПРИМЕШЬ✔️

https://www.litres.ru/72269971/

– Я вас не преследую! Это просто совпадения!

Мария даже произносила это убедительно: с нотками злости и задетого самолюбия. Я почти готов был поаплодировать ей и крикнуть «браво».

– В мире не так много совпадений, милая, – я наклонился немного ближе, опуская голос. – Но есть девичья навязчивость. А еще наивная вера в то, что если ты будешь постоянно мелькать перед глазами человека, он вдруг заметит в тебе что-то большее, чем надоедливую муху.

Я видел, как сжимались ее кулаки. Хорошо. Пусть злится – это прямая дорога к пониманию.

– Вы невероятно высокого о себе мнения, сеньор Серра, – выплюнула Солер практически с ненавистью.

Это тоже хороший звоночек. Пусть лучше ненавидит меня, ведь этой эмоции я вполне достоин, чем тешит себя несбыточными надеждами на взаимность.

– Нет, я просто реалист. И я тебе сейчас открою маленький секрет, – я улыбнулся самой ядовитой улыбкой, какую только мог изобразить. – Даже если бы ты была последней женщиной на Земле, я бы не обратил на тебя внимания. Ты для меня – ребенок, играющий во взрослые игры. Маленькая девочка в дорогом платье, которая хочет внимания от друзей старших братьев. Все твои планы, все эти «случайные» встречи обречены на провал по одной простой причине – я не трачу время на малолеток. Поняла?

В серых грозовых глазах плескалась смесь ярости и уязвленного самолюбия. Искренняя на этот раз реакция, которая, как я надеялся, возымеет действие.

Но Мария промолчала, и я поверил, что урок усвоен, как вдруг взгляд девушки скользнул мне за спину – всего на секунду. И ее лицо приняло другое выражение: холодной отрешенности.

– Надеюсь, извиняться вы умеете так же хорошо, как и обвинять, сеньор Серра.

Читать на Литрес: https://www.litres.ru/72269971/

Глава 13.1

Беатрис Кастелли. Настоящее. 1 ночь

– Какого черта ты творишь?!

Мой локоть резко рванул назад – без моего желания, а уже через секунду я влетала в каменную грудь, от которой мне уже не позволили отстраниться. Чужая рука грубо обхватила лицо за подбородок, вынуждая поднять взгляд.

Я догадывалась, что именно увижу, но эта буря в глазах Данте значительно превосходила мои ожидания.

Я хотела его злости. Хотела, чтобы ему было плохо. Но… не настолько.

Стальной Дон был даже не в ярости. Он был в состоянии берсерка, когда глаза наливались кровью, а единственным желанием оставалось стремление ломать кости и рвать зубами чужую плоть. Данте в шутку называл это «припадками», но мы оба понимали, что все намного серьезнее.

Это – проявление его страха, запрятанного под убойным коктейлем из ярости, злобы и попытки вернуть себе контроль над собственным разумом и чувствами.

Я знала, насколько неконтролируем Стальной Дон в такие моменты. Я понимала, что кому-то от этого будет не просто больно – для кого-то этот период закончится смертью. Я не хотела, чтобы этой ночью хоть кто-то умирал, но…

Я получала темное наслаждение от того, что Данте так же хреново, как и мне.

– Я выполнила твой приказ, – бросила ему в лицо, не заботясь о том, как наш разговор выглядел со стороны. – Сразу два. Сыграла послушную собачку старой Ведьмы и свалила с глаз твоей жены. Чем же ты недоволен, Стальной Дон?

– Я просил не провоцировать, – кажется, Данте даже не услышал то, что я говорила. Он притягивал мое лицо к своему, вынуждая подниматься на носочки, и это было почти больно. – Просто уйти, Трис. Разве это так сложно?

А не дышать – это сложно? Не спать, не смотреть, не слышать? И зачем спрашивать то, на что ты сам можешь ответить?

– А ты? – я рычала, цепляясь пальцами за мужские плечи – иначе удержаться на ногах было просто невозможно, настолько высоко Данте заставлял меня задирать голову. Но даже несмотря на то, что я от всей души воткнула ногти в его пиджак, эта скала не вздрогнула. – Уйди сам. Разве это так сложно?!

Мы оба знали ответ на этот вопрос, и он не был ни положительным, ни отрицательным.

Невозможно. Вот наше общее проклятье. Невозможно уйти, невозможно оторваться. Невозможно смотреть, как твое место занимает кто-то другой.

– Шанс избавиться от меня ты упустила.

Он нагнулся вниз так резко, что я не успела сообразить, а уже в следующий миг оказалась перекинута через широкое плечо.

– Отпусти!

Мои кулаки встретились с мужской спиной, но не принесли никакого результата. Ноги путались в подоле, не давая размахнуться со всей силой, только Данте и не позволил – обхватил меня под коленями рукой, прижал так крепко, что не дернешься, и потащил в одном ему ведомом направлении.

– Данте!

Его властные замашки меня злили, но… глупо не признать, что злость – далеко не центральное чувство в моей душе. Да, мне не нравилось чувствовать себя куклой в его руках. Но мне нравилось быть в его руках. Дышать им, ощущать тепло его тела сквозь ткань, понимать, что он – рядом. Сейчас, в эту минуту, в эту секунду. Не прогоняет, не кидается фразами-кинжалами, от которых сердце в клочья. А напоминает, что я все еще в его власти.

Поэтому я возмущалась лишь для вида. А он так же для вида мне грубил.

– Заткнись, Трис!

Я подняла голову, насколько это было возможно, и наткнулась взглядом на вышагивающего с отставанием в три шага Марко. Он не улыбался, но его глаза блестели от плохо скрываемого удовлетворения.

– Предатель! – обвинила я его, предпринимая еще одну попытку вырваться. Снова безуспешно.

– Прости, – без раскаяния в голосе ответил мой бывший, судя по всему, друг. – Но либо он сорвется на тебе, либо на всех нас.

Я понимала, о чем он. Данте невыносим, когда ему не давали выплеснут эмоции – и не важно, какие: радость, злость, наслаждение или гнев. Он терял контроль и связь с миром, и в такие моменты рядом должен быть тот, кто умел эти состояния гасить. А таких людей всего двое: я и Марко.

Очевидно, сегодня роль боксерской груши выпала мне. Да только грустить по этому поводу не получалось: у меня была впереди целая ночь не в одиночестве. Никто даже не представлял себе, какая это награда.

И все же я попыталась найти глазами хоть одного из Кустоди, прекрасно при этом понимая, насколько бесполезна моя затея, но не удалось: и темнота мешала, и поза.

– У них приказ не вмешиваться, – словно прочитав мысли, просветил меня Вителло. – И подчистить камеры.

Вероятно, не только камеры, потому что в холле отеля, куда затащил меня Данте, не было ни одной живой души. Лифт приветственно распахнул перед нами дверцы, будто только нас и ждал, но внутри мы оказались вдвоем: ни Марко, ни охрана за нами не последовали.

Кнопка последнего этажа загорелась одновременно с тем, как нас отрезало от остального мира.

– Теперь ты можешь поставить меня на место, – не просила, а приказывала я, в очередной раз пытаясь дернуться из крепких рук.

– Нет.

– Данте! – я снова срывалась на рычание, но если подобное поведение кого и пугало, то точно не Стального Дона.

– Нужно было думать об этом до того, как сбрасывать туфли.

– Нужно было думать об этом до того, как выгонять меня!

Один рывок, и вот я уже на своих двоих, но никакого удовлетворения этим фактом не возникло: Данте грубо впечатал меня в стену, от чего кабина лифта опасно задрожала, и прижался своим телом так, что не вздохнуть.

– То есть ты признаешь, что весь этот спектакль был для меня?

И опять эти глупые вопросы! А для кого еще я могла так вырядиться?

Но, оказывается, спрашивал Данте совсем не об этом.

– Все эти переглядки с Шейном, прогулки под ручку, совместные посиделки? – с каждым словом голос Дона все больше и больше походил на рычание дикого зверя. – Специально, чтобы довести меня?!

Орсини заводился все сильнее и сильнее, накручивая себя до состояния, когда даже я не смогла бы справиться с его психозом. Но возможности хоть как-то оправдаться меня лишил звон остановившегося лифта, а дальше Данте уже ни о чем не спрашивал: отработанным движением он закидывал меня обратно на то же плечо, и все, что мне оставалось, это безуспешно дергаться, как и раньше.

– Ты сам отправил меня к Ведьме! – особо сильным ударом я всадила кулак в мужскую поясницу, но Данте только перехватил меня удобнее и продолжил движение вглубь коридора. На этом этаже было всего четыре номера, и я вполне могла догадаться, к какому именно шел дон. – Это была ее идея и ее приказ!

Щелчок умного замка потонул в моих оправданиях. Пинком Стальной Дон открыл дверь, вынуждая ее удариться о противоположную стену, а уже через миг она же с оглушительным грохотом захлопывалась, оставляя нас без каких-либо свидетелей.

С плеча мне позволили соскользнуть, и я благоразумно заняла место посередине прохода, чтобы кто-то слишком сильный не познакомил мои лопатки с очередной вертикальной поверхностью. Я-то его, конечно, всегда прощу, но неприятных последствий хотелось бы избежать.

– Ты забыла, чьи приказы ты должна выполнять? – ревел Данте, наступая на меня.

Гребанные рефлексы заставили отступить на шаг, но я вовремя себя остановила. Бежать от зверя – это провоцировать его охотничьи инстинкты. А у дона они и так сейчас выкручены на максимум.

– Ты приказал помочь Ла Стриге! – не осталась я в долгу, повышая интонации. Я никогда не кричала на Данте при свидетелях. А без них предпочитала делать это по другому поводу, но сегодня… сегодня его беспочвенные обвинения накладывались на мою обиду и злость, выпуская наружу ядовитую Тень. – Это был твой приказ! Это всегда только твои приказы!

Потому что больше я никого не слушалась. Никогда. С тех самых пор, когда долговязый парень поделился со мной футболкой и планами на свой собственный мир, который я помогла ему завоевать. Я подарила ему свою преданность, не зная, что в подарок к ней шла еще и душа – во всяком случае, те ее ошметки, что еще оставались.

– Тогда вот тебе еще один мой приказ!

Руки Данте метнулись к моей шее, не вызывая никакого желания защититься. Долбаное доверие работало даже в такие моменты, когда Дон был катастрофически далек от нормы и максимально близок к состоянию аффекта.

Но я ему верила. Это тоже сродни рефлекса.

Глава 13.2

Раздался оглушительный треск – и воротник платья разошелся, больно обжигая шею. Вслед за этим пуговица, громко стукнув о мрамор, ускакала прочь. Однако зверю и этого показалось недостаточно: уже через миг изумрудная ткань стала рваться, превращаясь в неровные лоскуты, которые опали к моим ногам жалкими ошметками.

– Никаких больше платьев! – рык Данте эхом разнесся по просторной гостиной номера.

В голове всколыхнулось негодование, но тело… тело предательски отозвалось на эту дикую, ревностную жажду. Холодный воздух кондиционера коснулся обнаженной кожи, покрывая ее мурашками. Я не пыталась прикрыться – бесполезно, да и ниже собственного достоинства. Вместо этого я бросила вызов взглядом, полным яда и нескрываемого восхищения.

– Может, мне тогда вообще ничего не носить? – я развела руки в стороны, демонстрируя себя во всей красе, если так можно назвать мой костюм из низко сидящих слипов, дурацких чулок и опоясывающих бедро ножен кинжала. – Пусть все смотрят!

Следующий рывок Данте был предсказуем, и, если уж быть откровенной, я целенаправленно добивалась именно этой реакции. Без его рук мне было холодно, но совсем не от установившейся температуры в номере. Этот холод шел изнутри.

Он не просто схватил меня. Данте вобрал. Его руки, грубые и знающие, прижали меня к груди так сильно, что я почувствовала сквозь тонкую ткань рубашки биение его сердца – бешеное, хаотичное, в унисон моему собственному. Губы обрушились на мои не с яростью, которую я ожидала, а с какой-то отчаянной, жадной требовательностью, словно Дон пытался не просто поцеловать, а вдохнуть меня в себя, проверить, доказать что-то самому себе.

И я отвечала. Не с покорностью, а с той же яростной отдачей. Мои пальцы впились в его волосы, коротко остриженные и жесткие, удерживая его, не давая отступить. Это была не капитуляция. Это было сражение на новом уровне, где слова стали ненужными, а оружием было само дыхание.

Данте оторвался, чтобы перевести дух, его лоб уперся в мой. Сбитое, горячее дыхание оседало на моей коже, лаская до мурашек.

– Никаких больше взглядов, – как в бреду шептали ядовитые губы, задевая мои. – Никаких прикосновений. Никаких мужчин. Это гребанный приказ!

В его голосе звенела та самая хрупкая сталь, которая сводила меня с ума. Я чувствовала, как дрожала рука Данте, сжимающая мой затылок. Не от ярости. От невозможности контролировать собственное тело, мысли и слова.

– А если ослушаюсь? – прошептала я, касаясь уголка его рта кончиком языка.

Я слишком любила провокации, чтобы отказаться от них даже в такие моменты: когда мы оба на грани. Я, наверное, мазохистка, но я хотела, чтобы Данте срывался – на мне. Со всей доступной ему яростью. Со всей доступной ему страстью.

Он издал низкий горловой звук, нечто среднее между стоном и рыком, и впился зубами в мою нижнюю губу. Не для того, чтобы причинить боль – для того, чтобы заклеймить.

– Тогда я выколю глаза каждому, кто посмеет на тебя смотреть. А тебя прикую к своей кровати. Навсегда.

Сердце ушло в пятки и от этих слов, и от той первобытной, дикой ревности, что сквозила в них. Это было страшно. Это было порочно. Это было именно то, чего я хотела.

– Попробуй, – выдохнула я, одним рывком разрывая полы его рубашки. Пуговицы, как град, забарабанили по полу. – Никогда не спала с женатыми мужчинами. Даже интересно попробовать.

Его руки скользнули по моей спине, владея моим телом лучше, чем я сама. Каждый шрам, каждую родинку он помнил наизусть. Каждую уязвимость. Равно как и я знала каждый узор на его груди, руках, шее, висках. Могла повторить кончиками пальцев. Могла обрисовать контуры языком. Могла представлять их, просто закрывая глаза.

Это даже не проклятье. Это наваждение, помешательство, безумие. Мое родное безумие.

– Ты не будешь спать ни с какими мужчинами! – уже не рычал, а шипел Стальной Дон, всаживая зубы в мою шею точно вампир, и я почувствовала, как мое тело предательски обмякло. – Только со мной! Я – твой воздух. Твоя кровь. Твоя болезнь.

Он был абсолютно прав. Эта болезнь называлась «Данте Орсини». И лекарства от нее не существовало.

Он поднимал меня в воздух так легко, словно я – пушинка, продолжая оставлять поцелуи-укусы там, куда только мог дотянутся. Мои ноги привычно обнимали Данте за талию, руки – путались в волосах на загривке. А глаза закрывались, переключая сознание на другой уровень восприятия.

Шесть широких шагов. Моя обнаженная грудь упиралась в торс Данте, выглядывающий из варварски разодранной рубашки, и с одного тела на другое перескакивали снопы мурашек. Тихий шорох распахнутой двери был едва слышен за тяжелым, судорожным дыханием. Последний, какой-то отчаянный бросок вперед, и мою спину обожгло шелком покрывала.

Я хотела видеть Данте, но льющийся из коридора приглушенный свет оставлял только очертания, удачно подсвечивая знакомую фигуру моего личного демона, сдергивающего с себя пиджак вместе с остатками бесполезной ныне тряпки. Я подалась вперед, желая прикоснуться к открывшемуся передо мной совершенству, но твердая рука легко удержала меня на месте. Молчаливый, но приказ – я поняла. И подчинилась.

– Ты принадлежишь мне, – четко выговаривая каждое слово, Данте медленно склонился вниз, пока его руки проворно расстегивали ремень на брюках. Миг – и металлическая пряжка с гербом Орсини ударилась о пол где-то в стороне от кровати. – Только мне!

Я не собиралась спорить. Я лишь закусывала губы, ожидая прикосновения – любого. Поцелуя. Удара. Укуса. Господи, да пусть хоть кнутом меня отходит – я буду носить эти шрамы с гордостью, перекрывая ими следы от чужих рук и инструментов!

Что угодно, лишь бы меня касались эти руки. Его руки.

Шорох отброшенной в сторону одежды. Аккуратно отцепленный от бедра кинжал – в отличие от всего остального, он остался лежать рядом на покрывале. Медленно сползающее по моим ногам белье – последняя преграда. И Данте, приближающийся слишком неторопливо, хотя его самого едва ли не трясло от нетерпения.

Это касание нужно было нам обоим, но Стальной Дон растягивал момент, наказывая и меня, и себя.

– Моя, Трис, – шептал он мне в губы то, что давно было известно каждому из нас. – И это тоже приказ.

Он ворвался в меня резким, властным движением, от которого у меня потемнело в глазах. Я вскрикнула, впиваясь ногтями в его плечи. Не в знак протеста. А чтобы удержаться в этом безумии.

– Повтори! – потребовал Данте, и в его рычании снова зазвучала та самая хрупкость.

Я бы повторила только для того, чтобы убрать из него это глупое, лишенное всяких оснований сомнение, но бедра Данте делали еще один выпад вперед, выбивая из меня полустон-полукрик, и я могла только глотать распахнутым ртом воздух – на что-то более осмысленное сознания просто не хватало.

– Повтори!

Я выгнулась ему навстречу, теряя связь с реальностью. Какие слова, если я не понимала, как дышать? Кислород покидал легкие, а вместо него просачивалось настоящее пламя. Внутри все трепетало и плавилось, и я уже не понимала, где заканчивалась я и начинался Данте. Мир расплывался перед глазами, а разум захлебывался от накатывающих эмоций.

Счастье. Острое, как лезвие, и такое же опасное. Оно впивалось в грудь с каждым движением, пронзая насквозь, оставляя раны, которые никогда не заживут. Не должны заживать. Потому что шрамы от него – единственное напоминание о том, что я жива.

Страсть. Не огонь, а лава. Густая, раскаленная, сжигающая все на своем пути. Она текла по венам вместо крови, плавила кости, превращала разум в пепел. Она не согревала – она испепеляла, оставляя после себя выжженную землю, на которой ничего не могло вырасти, кроме новой, еще более ядовитой жажды.

Верность. Не добродетель, а проклятие. Железный ошейник, впившийся в горло. Цепи, которые я сама себе надела и потеряла ключ. Не свобода выбора, а отсутствие его. Единственно возможный путь в мире, где не было других дорог, ведущих к моему Дону.