Разлом

Я протянул папку. Элайа взглянул, пролистал пару страниц.

– Да-а… – протянул он задумчиво. – Вы знаете, это было давно. Больше ста оборотов назад.

Он замолчал, будто вспоминая. Или подбирая слова.

– Боюсь, тут я не смогу вам помочь. Но если это дело действительно вас заинтересовало…

Он посмотрел мне в глаза.

– Завтра вечером во Дворце состоится небольшое мероприятие. Полуофициальное. Будут некоторые члены Совета. Я тоже там буду.

Пауза. Улыбка – чуть шире, чем надо.

– Можете составить мне компанию. Быть может, удастся что-нибудь выяснить.

За окном начинало темнеть. Свет в зале оставался прежним – ровным, стерильным, как и все здесь. Но внутри меня все бушевало.

Я сдержанно кивнул.

– Хорошо. Я приду.

Элайа улыбнулся:

– Прекрасно, мистер Крейн.

Тогда завтра буду ждать вас у входа во Дворец – после захода первой Луны.

Я поднялся. Бумаги остались на столе. Все, что я увидел за эти часы, требовало обдумывания. Надо поговорить с профессором.

Моя спина ныла. В горле пересохло. В груди поселилось странное чувство. Ожидание. И что-то еще.

Я поблагодарил его и направился к выходу. Зал за моей спиной продолжал гудеть ровным, деловым шумом. Как будто никто, кроме двух человек, даже не знал о моем присутствии.

Так мне казалось.

Глава 9

Выйдя из Дворца, я не сразу направился обратно к профессору. Ноги сами понесли к реке – туда, где вода разделяла город, отражая его искаженное лицо.

На улицах уже опустилась ночь. Луна висела низко, полная, будто нарочно приближенная – неестественно большая, но ровная, будто вырезанная из серебра. Фонари, похожие на газовые лампы, отбрасывали мягкий, чуть колеблющийся свет. Казалось, я снова в Лондоне – где я не был уже целую вечность.

Людей почти не было. Ни спешащих по домам прохожих, ни шумных компаний, лишь несколько человек прошли мне на встречу. Город будто спал с открытыми глазами. В Лондоне в такое время не пройти, не наткнувшись на какого-нибудь пьяницу. Я невольно подумал: может, алкоголь здесь тоже под запретом? Может за него тоже наказывают?

У самой кромки воды я остановился. Река, как и днем, была молчалива и сильна, но теперь на ее поверхности дрожало едва заметное голубое свечение – то самое мерцание, что исходило от замков, табличек, информационных стендов. Даже река здесь, казалось, была живой и знала порядок.

Я поднял взгляд. Над городом сияли звезды. Нечеткие, приглушенные, но настоящие. Я уже почти перестал надеяться увидеть их. И все же – они были.

Постояв на берегу примерно полчаса, я двинулся в сторону улицы Зеленой гряды.

Вот и дом профессора. Справа от двери, примерно на уровне груди, я увидел небольшой светящийся круг, который не замечал днем. Я дотронулся до него указательным пальцем. Раздался звук, напоминающий трель, и, как и прежде, знакомый глухой лай изнутри. Профессор открыл почти сразу.

– Итан, вы вернулись! – в голосе его звучала искренняя радость. – Проходите, рассказывайте, как все прошло.

– Добрый вечер, профессор, – кивнул я, входя в дом. – По правде сказать… и продуктивно, и нет.

– Интересно-интересно, – усмехнулся он, провожая меня в гостиную.

– С одной стороны, я узнал многое об истории города. С другой – не нашел ни единого упоминания о Джеральде Колдуэлле.

– Не отчаивайтесь, мой дорогой, – с мягкой улыбкой ответил Хартли. – Вы здесь недавно. Я и не надеялся, что за один день вы узнаете все. Вам нужно время – и, к счастью, оно у вас есть.

Я кивнул.

– Профессор, я просмотрел десятки, если не сотни дел о нарушении запрета на инженерию.

Он приподнял бровь – не столько от удивления, сколько от интереса.

– Меня поразило два момента, – продолжил я.

– Какие же?

– Во-первых, приговор по таким делам выносит Совет?

– Да, конечно. Коллективное решение, голосованием. Большинство – и все решено.

– И почти всегда – казнь?

– Или изгнание. Я уже упоминал об этом.

– Изгнание..? – переспросил я.

– Именно так. За пределы купола города.

– И что там – за пределами?

Его лицо исказила гримаса отвращения. Глаза на мгновение потемнели.

– А как Вы думаете, что?

– Смерть?

– При том – неминуемая.

– То есть это просто… еще одна форма казни?

– Возможно. Хотя… – Он сделал паузу. – Ходят слухи, что где-то за чертой существуют группы выживших. Те, кто не принял новый порядок.

– Мятежники?

– Скорее, скитальцы или отшельники.

– Им нравится такое существование?

– Кто знает? – спокойно ответил он. – Как я уже сказал. Это – просто слухи.

Он замолчал и подошел к камину.

– Время ужина. Вы, вероятно, очень голодны?

Только в этот момент я по-настоящему осознал, как давно не ел. Желудок болезненно сжался, и я слабо улыбнулся:

– Кажется, Вы читаете мои мысли.

– Тогда пойдемте на кухню, – ответил профессор и жестом пригласил меня следом.

Кухня оказалась… кухней. Без излишеств, но с той же пугающей упорядоченностью, что царила в гостиной. Вдоль правой стены тянулась ровная рабочая поверхность. Над ней – шкафчики, одинаковые, без ручек, без орнаментов, без всякого желания выделяться.

Внутри – белоснежная посуда. Чашки, тарелки, миски, соусники. Все одного оттенка, одной формы. Ни позолоты, ни трещинок, ни росписи. Как если бы красота здесь измерялась симметрией.

Никакой плиты. Ни духового шкафа. Ни даже мойки. Только большое окно от пола до потолка, открывающее вид на задний сад – кусты с красноватыми плодами, ровная дорожка и дальняя тень улицы. Все было слишком спокойно. Слишком удобно. Будто и не кухня вовсе.

Собака вошла следом и улеглась в углу, положив морду на лапы. Она не просила еду, не лезла – просто лежала и наблюдала.

– Она всегда с вами? – спросил я, кивая в ее сторону.

– Почти. Он уже старичок. Но очень верный.

Я присел, почесал пса за ухом. Он тихо вздохнул и прикрыл глаза.

– На ужин – рыба с овощами, – сказал профессор, принося с собой к столу две тарелки. Откуда он их взял – я не понял. Запах был свежий, пряный, с легкой цитрусовой ноткой. Пар поднимался, как положено – не спеша.

– Удивлены? – заметил профессор. Видимо, мое лицо выдало всю озадаченность.

– Признаться, да, – сказал я, опускаясь за стол. – Как все это готовилось?

– Нейробиологическая связь, – ответил он с тем спокойствием, с каким другой человек произнес бы «чайник».

– Нейро… что?

– Подойдите. Я покажу.

Он подошел к стене, и я встал, отодвинув стул. Мы остановились перед гладкой, ни на что не намекающей поверхностью.

– Положите ладони на столешницу, – спокойно сказал он.

Я послушался. Тепло. Сначала легкое, потом ощутимое. Будто стол дышал.

В ту же секунду напротив меня на стене проступил светящийся прямоугольник – размером примерно с оконце в почтовом ящике. Он медленно пульсировал, становясь то ярче, то снова тусклее.

– А теперь просто подумайте о чем-нибудь. О том, чего бы вы сейчас хотели. Кофе, например. Или стакан какао.

“Кофе,” – машинально подумал я. “Да, кофе был бы сейчас кстати. Черный. С молоком. Без сахара.”

Прямоугольник на стене дрогнул – и растворился. На его месте появилась ниша. Внутри стояла кружка. В ней дымился кофе. Настоящий. С тем самым ароматом, к которому я привык в Лондоне.

– Не может быть! – вырвалось у меня.

– Представьте себе, – довольно усмехнулся профессор, – наука в нашем мире шагнула достаточно далеко.

Я взял кружку. Обожгло пальцы – не сильно, но ощутимо. Кофе был горячим, настоящим, густым.

– Профессор, как много народу проживает в городе сейчас? – я продолжил расспрашивать профессора после ужина.

– Я думаю, что около пяти миллионов человек.

– Так много? – не скрыл своего удивления я.

– Да, но и сам Лунденвик – не маленький.

Я помолчал.

– В Департаменте Общественных Коммуникаций я познакомился с одним человеком. Его зовут Элайа.

– Это имя мне ни о чем не говорит, – сухо отозвался профессор.

– Он пригласил меня завтра вечером на какое-то мероприятие во Дворце.

– И Вы собираетесь пойти?

– Он сказал, что там будут некоторые члены Совета…

Профессор не ответил сразу. Он отвел взгляд, будто что-то взвешивал.

Я решил не тянуть.

– Видите ли… в одном из дел, которые я просматривал, было нечто странное. Человек без имени. Без данных. Ни возраста, ни адреса, ни состава преступления. Только лишь решение Совета.

Профессор молчал. Потом медленно, почти незаметно, покачал головой.

– Иногда… лучше не знать, кто именно стоит за такими делами.

Он поднялся, подошел к окну, посмотрел на сад.

– Но если вы все же хотите знать – не задавайте вопросов напрямую. Но будьте крайне осторожны..

Я не ответил. Просто сжал пальцы на кружке.

Мы еще немного поговорили, после чего профессор провел мне небольшую экскурсию по дому. Кухню, гостиную и лабораторию я уже видел. Осталась «душевая комната», как он ее назвал, и гостевую спальню.

“Душевая” представляла собой вытянутое помещение с гладкими, матовыми стенами цвета мокрого камня. Потолок – высокий, свет исходил откуда-то сверху, рассеянный, без видимого источника. На первый взгляд – ничего особенного. Под самым сводом висела лейка – или нечто похожее на нее. Я догадался, что это и есть душ.

Когда-то, в казармах под Мадрасом, мне доводилось мыться под скрипучими трубами – в рядах душевых, где вода била из проржавевших насадок, и успеть намылиться было возможно только в том случае, если знал распорядок точно до минуты. Там не было уединения – только пар, крики, запах дешевого мыла, которым терли все и всех подряд.

А здесь ощущалась тишина. Покой.

Я провел ладонью по прохладной стене. Потом – отдернул ее, будто боялся нарушить идеальный порядок. Позже, подумал я. Усталость подступала волной – медленной, вязкой, не к телу даже, а к сознанию. Она не просила разрешения. Просто входила.

Профессор отвел мне целую комнату – «гостевую, хотя последние гости были у меня уже очень давно», как он заметил с едва заметной усмешкой.

Комната оказалась почти такой же аккуратной, как и весь остальной дом. Все в ней было выверено, словно по невидимой линейке. Правильные углы. Приглушенный свет. Ни одного лишнего предмета.

Кровать стояла у стены, ближе к окну. Простыня была натянута так плотно, что ее края уходили под матрас, будто исчезая в другую реальность. Я надавил ладонью – поверхность пружинила, упруго и уверенно. Полноценная, современная постель. Это неожиданно радовало. После всего, что я видел сегодня, прикосновение к знакомому комфорту ощущалось почти как спасение.

У стены – платяной шкаф. Внутри – теплый, тяжелый махровый халат и мягкие домашние тапки. Как будто профессор знал заранее, что мне это понадобится. Конечно, я не стал отказываться от уюта. Переоделся, позволив себе на минуту забыть, где я нахожусь.

Я откинул одеяло и сел на кровать. Она оказалась чуть жестче, чем ожидалось. Такая, на которой не проспишь весь день, но и не будешь крутиться в поисках удобства. Я сцепил руки за головой, откинулся на спинку и замер.

День был тяжелым. Перенасыщенным. Слишком многое пришлось принять, увидеть, впитать.

Теперь я точно знал – этот мир не прост. Он – конструкция. Огромная, многослойная. Все в нем держится не только на идее, но и на страхе. Это место не случайно приняло моего отца. И если он действительно пожертвовал собой ради спасения профессора… шансы найти его стремительно таяли. Особенно если вспомнить, сколько времени прошло.

Я чувствовал, как подступает сон. Вязкий, тягучий, с осадком из неразобранных мыслей. Завтра – еще один день. Еще один шаг.

А сегодня… Сегодня я просто позволил тишине накрыть меня с головой.

Наутро, позавтракав, я спустился в лабораторию.

Профессор уже был там – стоял, склонившись над столом, усыпанным чертежами, записями и аккуратно разложенными листами. Его фигура в белом халате казалась почти прозрачной в холодном свете лаборатории.

– Доброе утро, профессор, – поздоровался я, входя.

– Приветствую вас, мой мальчик! – добродушно ответил он, даже не поднимая головы.

Я подошел ближе. На рабочем столе, среди чертежей и заметок, лежал прибор. Тот самый – латунный, овальный, с толстым стеклом и стрелкой под ним.

Профессор в это время изучал один из листов инструкции, написанной отцом.

– Он действительно все продумал, – пробормотал профессор, не отрывая взгляда от текста. – Но при этом… оставил достаточно тумана, чтобы никто не разобрался в технологии слишком быстро. Это в его духе?

Он провел пальцем по краю листа, потом перевел взгляд на меня.

– Думаю, да…

Профессор Хартли на мгновение задумался, потом, подцепив второй листок, пробежался по нему взглядом и произнес:

– Расскажите мне, как проходил сам переход. Как можно подробнее.

Я помолчал. Слишком многое было в той минуте. Я смотрел на профессора. Точно ли я могу ему доверять? Вдруг это – ловушка? Предательство?

Помедлив, я все же кивнул.

– Когда я взял прибор, то первое, что почувствовал – холод металла. Вот эта большая стрелка указывала направление, как и сейчас.

Я вкратце рассказал про определение высоты и расстояния.

– Когда я пришел на место, услышал как прибор щелкнул.

– Щелкнул?

– Да. Тихо, с характерным звуком. Сбоку выскочили две кнопки, как и написано в инструкции. Их нужно нажать одновременно и удерживать.

Профессор молча кивнул.

– Когда я их зажал, воздух будто изменился. Мне показалось, буквально на миг, что все вокруг замерло. Ни звуков, ни ветра, даже собственного дыхания я не слышал. Пространство вокруг меня словно сжималось.

– Это важно, – тихо сказал профессор.

– Потом открылся разлом.

– Как он выглядел?

– Как… проем. Точнее, дверь на балкон в моем доме стала проходом через разлом.

– И вы не испытывали страха?

– Думаю, нет. Я шагнул вперед. Было ощущение, что прохожу сквозь слой воды, но без мокроты, без холода. Просто… сопротивление. Все произошло за долю секунды. Темнота, тишина, пыль. А потом я оказался на улице.

Некоторое время он молчал. Затем подошел к прибору, провел пальцами по стеклу, будто ища подтверждение.

– Любопытно… – Профессор слегка улыбнулся. – Очень любопытно. Видите ли, я заметил одну особенность.

Он указал на крошечную выемку сбоку прибора – ту, что не была нигде описана, которую я даже не сразу разглядел.

– Я подозреваю, что это не просто элемент корпуса. Здесь может быть вторичный механизм – резервный. Возможно, калибровочный. Или даже обратный контур. Пока не могу понять, для чего он.

Он помолчал, снова вернулся к чертежу.

– Возможно, Джеральд предусмотрел не только возможность прохода сквозь разлом, но и что-то еще. Но не хотел, чтобы этим кто-то воспользовался, пока не наступит нужный момент.

– Вы сможете это выяснить?

– Надеюсь. Дайте мне немного времени. И, пожалуйста… не говорите ничего и никому о приборе. Даже если кто-то предложит вам безопасность – не верьте. Все, что имеет такую силу, всегда вызывает интерес у… – он запнулся, – определенных лиц.

Мы замолчали. Он вновь углубился в схемы. Я – в свои мысли.

В течение дня профессор задавал мне еще вопросы: о приборе, о моей службе в Корпусе инженеров, о нашем мире. Несколько раз я выходил прогуляться, осмотреть окрестности. Город и правда впечатлял своими размерами.

Ближе к вечеру я начал собираться. Не задолго до выхода профессор протянул мне аккуратно сложенный комплект одежды – костюм, не слишком официальный, но и не повседневный. Плотная рубашка без воротника, темный жилет, прямые брюки и короткий плащ с застежкой на груди. Все выглядело скромно, но безупречно.

– Думаю, это будет уместно, – сказал он, – и не привлечет лишнего внимания.

Я поблагодарил его и быстро переоделся. Чем больше я буду походить на местного, тем лучше.

На улице уже сгущались сумерки. Я направился в сторону Дворца. На небе вовсю светила Луна – не такая большая, как вчера вечером. Пока я шел от дома профессора до моста, она успела пройти свой путь и начала скрываться за горизонтом.

Когда я вышел к Дворцу, небо окончательно потемнело. Здание возвышалось над площадью – строгое, геометрическое, с гладкими стенами и высокими арочными проемами. Фасад не светился – напротив, казалось, он поглощает свет вокруг.

Я не успел подойти ближе, как заметил знакомую фигуру.

Элайа стоял у подножия лестницы, опершись на перила. Он был одет нарочито просто: потертый плащ, под ним – рубашка, жилет, на руках перчатки. На фоне холодной архитектуры его фигура казалась почти теплой.

Увидев меня, он расправил плечи и шагнул навстречу.

– Добрый вечер, мистер Крейн, – произнес он с тем же легким оттенком иронии, что и в прошлый раз.

Я остановился в нескольких шагах от него.

– Добрый вечер… – я вдруг понял, что не знаю как к нему обратиться.

– Элайа, – сказал он, уловив мою заминку. – Можно просто Элайа, мистер Крейн.

– Отлично, – кивнул я. – Тогда зовите меня Итан.

Он тоже кивнул, будто скрепляя соглашение.

– Сегодня мы здесь просто гости. Пойдемте. Думаю, у нас будет… занимательный вечер.

Он повернулся и двинулся вверх по ступеням. Я последовал за ним. Интересно, что мне удастся выяснить… и удастся ли хоть что-нибудь?

Глава 10

Зал мероприятий радикально отличался от всего остального во Дворце – да и, пожалуй, от того, что я до этого видел в Лунденвике. Единственное, что было общим с тем, что я видел во Дворце – пространство, оно поражало размерами. Своды потолка пересекались арками, выточенными из темного, почти черного камня, на котором свет играли затаенные отблески золота.

На них – фрески или их аналог. Изображения, стилизованные под неизвестные мне библейские сюжеты. Они были исполнены с поразительной выразительностью, близкой к классической живописи, но сюжеты – непривычные, тревожные. Что-то в них смущало: не узнаваемость образов, а их трактовка. Ангелы выглядели слишком спокойными, почти равнодушными; лица мучеников не искажала боль, а какая-то светлая покорность; выражения были вытянуты в странные, двойственные маски – не то страдания, не то восторга. Все казалось будто… переосмысленным. Как если бы кто-то пытался воссоздать религиозные сцены, не понимая, в чем их суть, но наделяя их собственным смыслом – чуждым мне.

Огромные люстры – или, скорее, канделябры из сотен тончайших нитей, – свисали с потолка, как капли янтаря, и излучали мягкий, ровный свет. Этот свет не столько освещал, сколько окутывал зал, придавая всему сценический вид.

Официанты сновали по залу, беззвучно и стремительно, словно сливаясь с приглушенным светом. На их подносах – закуски самых причудливых форм. Я едва ли мог узнать хотя бы одну из них.

Вот – нечто, отдаленно напоминающее бутерброд: тонкая полоска серовато-зеленого хлеба, будто испеченного из водорослей, на которой покоился ломтик полупрозрачного желе с синими прожилками, напоминающими мясо? Свет проходил сквозь него, играя оттенками сапфира и ртути.

На другом подносе – крошечные кубики ярко-оранжевого цвета, каждый с крошечным глазком в центре. Я был почти уверен, что один из них моргнул.

Все блюда источали тонкие ароматы – не сильные, но тревожно непривычные: смесь цитруса, морской соли, чего-то кислого и сладкого одновременно. Аппетит не столько возбуждался, сколько… сбивался с толку. Будто организм не мог понять – это пища или ловушка.

– Итан, – тихо сказал Элайа, почти не поворачивая головы. – Если посмотрите направо, увидите небольшую компанию у третьего окна.

Я перевел взгляд.

– Высокий человек в котелке – это Канцлер Совета. Герберт Трики. Ни одно решение Совета не проходит без его личного одобрения.

– Впечатляюще. – Я чуть вскинул брови. – А с кем он так оживленно беседует?

– В красном камзоле – глава Департамента Финансов. Остальных я не знаю. Возможно, сопровождающие.

Я молча кивнул, продолжая идти рядом с ним.

Мы не спеша продвигались вдоль левой стены, вглубь зала. Я аккуратно осматривался по сторонам, стараясь не привлекать лишнего внимания.

– У стойки слева – трое членов Совета. Со своими пассиями, как вы могли догадаться. – Элайа едва заметно усмехнулся. – Видите невысокого господина? Это мистер Прудент. Историк. Вежлив до абсурда. Думаю, он – наилучший кандидат для вашей статьи.

– Спасибо. – Я кивнул. – Обязательно буду иметь его ввиду.

Официант проходил мимо с подносом, когда Элайа мягким движением привлек его внимание.

– Итан, попробуйте это, – сказал он и протянул мне прозрачный контейнер размером с ладонь. Внутри дрожала полупрозрачная масса, переливающаяся оттенками сине-зеленого, как водоросли на солнце. Я поднес его к лицу, осторожно вдохнул аромат – пряный, с металлической нотой и чем-то кисловато-сладким, как у свежеразрезанного корня.

К контейнеру прилагалась изящная вилка, почти невесомая, тоже прозрачная, с тонкими зубцами.

– Это "миррул", – сказал Элайа. – Вы никогда не пробовали?

– Не доводилось, – честно признался я.

– Морской плод. Его структура зависит от условий среды, поэтому ни один “миррул” не похож на другой. Говорят, действует… просветляюще.

Он усмехнулся.

– В вашей ситуации это может оказаться весьма полезным.

– В моей ситуации?

– Для написания статьи. Поможет для правильных вопросов.

Я посмотрел на него, он улыбался. Немного поколебавшись, я все же решился попробовать. Вкус оказался странным, но не отталкивающим: как если бы после соленого рассола вдруг влился ледяной цитрусовый сок.

Я поставил пустой контейнер на поднос подошедшего ко мне официанта.

Элайа сделал шаг вбок, слегка наклоняясь ко мне:

– Мы с вами почти дошли до цели. Видите ту группу у амфитеатра?

– Те, в белых одеждах? Похожи на священников.

Он бросил на меня удивленный взгляд.

– Да… но… – Он замолчал, будто хотел что-то добавить, но передумал. – Впрочем, это не имеет значения.

Он выждал паузу, потом продолжил, чуть тише:

– Мужчина, стоящий слева, с руками за спиной, – это Эдвард Слоттермен. Самый влиятельный и самый опасный человек в Совете. После Канцлера.

Я прищурился.

Он стоял чуть в стороне от остальных, не разговаривая, не кивая, не вовлекаясь – но теперь отчетливо чувствовалось: все происходящее вокруг вращается вокруг него. Высокий, сухощавый, в длинной белой тунике, расшитой золотом. Лицо – бледное, почти лишенное выражения, как у человека, привыкшего слушать и наблюдать. Он ни разу не посмотрел на собеседника, но тот, похоже, этого и не ожидал.

– Не сомневайтесь, – добавил Элайа. – Приговор – казнить или помиловать – чаще всего исходит именно от него.

Я ничего не ответил. Слоттермен все еще стоял неподвижно, как часть этого зала. Это почему-то настораживало.

Какое-то время я стоял на месте, наблюдая за лицами, движениями, жестами в зале. Особенный интерес сейчас для меня представлял мистер Прудент. Я уже начал думать, что он никогда не покинет свой круг общения – говорил размеренно, легко касался локтя своей спутницы, едва заметно кивал. Его лицо выражало тщательно отточенную любезность.

Элайа куда-то исчез. Я даже не заметил, в какой момент. Просто растворился в зале, как будто его здесь и не было.

– Не желаете напитки, сэр? – ко мне подошел официант.

– Благодарю, нет.

В этот момент я заметил, что мистера Прудента и его спутницы больше нет в той компании. Я выискивал его взглядом —и вскоре заметил: у дальней стойки, чуть в тени, он стоял с супругой, и, похоже, был озадачен. Резких жестов не было, но плечи – чуть напряжены, губы двигались быстрее, чем прежде. Он явно обсуждал что-то, выбивавшееся из канвы светского вечера.

Я коротко вздохнул. Лучшего шанса могло и не представиться.

Решив не терять момент, я двинулся к ним. Неуверенность прошла сама собой – осталась лишь легкая сдержанность, как перед первым вопросом на экзамене.

– Мистер Прудент, добрый вечер! Простите, что вклиниваюсь в ваш разговор, – сказал я, сделав легкий наклон головы в сторону его спутницы.

Они обернулись почти одновременно. Супруга – с любопытством, он – с легким удивлением, которое тут же сменилось безупречной вежливостью.

– Меня зовут Итан Крейн, – продолжил я. – Я слышал, что вы прекрасно разбираетесь в исторических фактах. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов для моей статьи?

– Ах, публикация? – Прудент чуть приподнял брови. Голос у него был мягкий, обволакивающий, с почти певучими интонациями. – История – капризная дама, мистер Крейн. Она не всегда любит, когда ее трогают без приглашения.

Он улыбнулся – тонко, почти насмешливо, но без злобы. Его спутница, почувствовав, что разговор стал деловым, вежливо удалилась, оставив нас наедине.