Разлом

Удовлетворенный результатом, я собрался уже уходить, когда заметил висящий в углу пиджак.

Пиджак висел на ржавом гвозде, вбитом прямо в стену. Ткань – потертая, но плотная, темно-серая, слегка подвыбеленная временем.

На всякий случай я проверил карманы – они были пусты.

Пиджак сел почти идеально. Разве что в плечах он был чуть свободен. Как обычно, я не стал его застегивать – так мне нравилось больше.

Я вышел со склада и поспешил наверх к доктору Ольману. Он как раз собирался договориться о том, чтобы отправить меня в город.

Доктор оказался в своем кабинете на втором этаже. Ранее я не был здесь ни разу, хотя в одном из разговоров доктор Ольман упоминал о всякого рода книгах, имеющихся в его мини-библиотеке.

– Мистер Колдуэлл! – поприветствовал он, как только я появился в дверях. – Вижу, Вы обзавелись новой одеждой.

– Доброе утро, доктор Ольман. Да, вот получилось что-то подобрать.

– Выглядите… впечатляюще. Особенно этот желтый оттенок гематомы прямо в тон к Вашему пиджаку.

Он усмехнулся.

– Ничего, у меня есть одно средство, которое быстро его уберет.

С этими словами он подошел к комоду со всякого рода баночками и мензурками, открыл один из ящиков и достал пузырек с сиреневой жидкостью.

– Присядьте, пожалуйста, – он указал на стул. – И закиньте голову.

Я повиновался.

Доктор надел перчатку, закатал рукав и смочил кусок ваты жидкостью из пузырька.

– Вы почувствуете легкий холод.

Жидкость едва покалывала. Место, где раньше темнела гематома, он смазал аккуратным круговым движением.

– Вот. Так-то лучше. Средство восстанавливает естественный цвет кожи, но лекарственными свойствами не обладает.

– Спасибо доктор, – сказал я.

Он кивнул и, закупорив пузырек, убрал его на место. Благодарить его было за что: появись я с таким лицом на улицах города, у кого-нибудь это явно вызвало бы подозрения.

– Мистер Колдуэлл, отсюда можно вернуться в город пешком, через контрольный пункт. Но, боюсь, Вам это сейчас не под силу.

Он на минуту задумался, опершись рукой на стол, затем продолжил:

– К тому же, у Вас при себе нет никаких документов. Если они и были, то, вероятно, остались там, где Вас нашли.

– Наиболее вероятно, что так, – неуверенно подтвердил я.

– Я мог бы попросить нашего смотрителя доставить Вас в город, – сказал доктор, чуть понизив голос. – Он, скажем так, не имеет законного права находиться в самом городе. Но время от времени он наведывается туда по нуждам прихода.

Доктор Ольман сделал паузу, давая мне переварить сказанное.

– Что я буду должен? – спросил я осторожно.

– Лишь одно: хранить это в тайне. И быть крайне осторожным, если решите использовать этот проход впредь.

– Слово джентльмена, – сказал я, чуть приподняв бровь.

– За все годы, мистер Колдуэлл, я понял одно: слово – это не то, что говорится, а то, что выполняется.

Он поднялся и жестом проводил меня к выходу.

– Генри уже ждет Вас внизу. Я немного слукавил, ведь договорился с ним еще до нашего разговора. Я провожу Вас.

Мы вышли в коридор второго этажа и спустились вниз по узкой винтовой лестнице.

Внизу, у входа, действительно ждал Генри. Повозка за его спиной выглядела странно – ниже и уже обычного кэба, с непривычно маленькими колесами.

Больше всего поражало отсутствие лошадей. Повозка не была запряжена. Как же она тогда перемещается? Я ощутил растущую тревогу, но решил не выказывать удивления.

Генри выглядел именно так, как и должен выглядеть смотритель. Пожилой, седовласый, с прямой спиной. На нем была теплая куртка, хотя на улице было не холодно, протертые серо-зеленые штаны и высокие сапоги почти до колена.

– Прошу садиться, сэр, – сказал Генри.

Голос его был густым и низким.

– Доктор Ольман, – обратился я. – Спасибо Вам за приют и заботу во время выздоровления.

– На здоровье, мистер Колдуэлл. Это моя прямая обязанность.

Я забрался в повозку. Генри уселся рядом. Без рывка, бесшумно, повозка тронулась.

“Годы”. Он сказал “годы”! В мире, где, казалось бы, такого понятия не существует… Что, черт возьми, тут происходит?

Меня будто окатило жаром, а следом – холодом. Я резко обернулся. Доктор все еще стоял у входа. С такого расстояния он не мог видеть, что я смотрю на него, и все же я отчетливо заметил, как он кивнул мне. После этого развернулся и исчез за дверью прихода.

Здание быстро исчезало из виду. Повозка свернула вправо, и вскоре доктор Ольман и сестра Анна остались где-то за лесом.

– Генри, скажите… что вы думаете о докторе Ольмане?

– Доктор спасает людей, – ответил он просто.

– Это я понимаю. Но какой он человек?

– Человек?.. – переспросил Генри.

– Да. Каков он сам по себе?

– Доктор добрый. Он помогает. Дает жизнь.

– Генри, вы говорите о нем как о враче. Но я немного не об этом.

– Так о чем же, сэр?

– Хорошо, допустим… Сколько он уже работает в приходе?

– Он всегда здесь был. С самого начала.

Фраза повисла в воздухе, будто сам Генри не до конца понимал, что сказал. “С самого начала”… С начала чего? Прихода? Города? Или самой эпохи? В его голосе звучала такая уверенность, словно он говорил не о человеке, а о существе – не подвластном времени.

Я вновь вспомнил лицо доктора: взгляд, в котором отражалось все и в то же время – ничего. Глаза глубокие, я бы даже сказал, древние. Меня охватило странное беспокойство. В этом человеке было что-то, выходящее за пределы моего понимания.

– Генри, что Вы имеете ввиду, говоря “всегда”?

Он задумался. На секунду мне показалось, что я слышу как работает его мозг.

– Простите, сэр. Я хотел сказать, что доктор был здесь еще до меня.

Снова не то.

– Как давно Вы здесь, Генри? – я продолжил расспрос.

– Не знаю, сэр. Время тут никто не считает.

– Хорошо, Генри… Доктор Ольман изменился за это время? Он был сильно моложе?

– Доктор всегда выглядел так. Разве что борода была гуще.

Я откинулся на спинку и посмотрел в сторону, за пределы дороги.

Казалось, Генри знал больше, чем говорил, но говорил он честно. Его речь была простой, ровной – как будто в этом и заключалась его правда. Но я все равно не мог отделаться от ощущения, что нечто важное ускользает от меня.

Он просто отвечал на вопросы. Не уклоняясь, но и не продолжая мысль. Ни намеков, ни догадок – только факты.

Повозка вынырнула из леса, и перед нами поднялась стена. Высокая, покрытая пятнами мха, она казалась частью ландшафта. Мы проехали вдоль нее еще какое-то время и остановились у зарослей кустарника.

– Дальше Вам придется пойти пешком, сэр.

Генри открыл дверь и вышел из повозки. Я последовал его примеру.

– Здесь есть тайный проход, – прошептал он, будто нас могли услышать, хотя вокруг не было ни души. – Вот тут.

Он указал рукой на канаву, скрытую среди ветвей и сухих листьев.

– Здесь? – переспросил я.

– Да. Это стоки. Если нырнуть чуть глубже, можно проплыть под решеткой – там есть дыра.

Уставившись в темную жижу, блестящую на солнце, я подумал: интересно, доктор Ольман знал, что это за проход? И зачем тогда была вся эта одежда? Чтобы теперь… плыть по сточным водам?

Я поморщился. В нос ударил запах сырости, ржавчины и чего-то гниющего – такой знакомый, что я вдруг… вспомнил.

Ирландия. Корк. Старая крепость, частично переоборудованная под тюрьму. Тогда мы проверяли систему отведения воды из подвальных камер. Кирпичная кладка, каналы, построенные задолго до нас, с прогнившими опорами и следами обрушений

Помню как спускался туда сам, потому что остальные отказывались. Не из трусости, нет. Сырая земля под ногами, крики чаек наверху, и этот приторный запах гниющего железа.

И сейчас все почти то же самое. Только тогда был люк. А теперь – грязная канава и дыра в решетке.

Я вздохнул, разминая плечи.

Что ж, мистер Колдуэлл… Добро пожаловать обратно в профессию.

– Удачи Вам, сэр!

– Спасибо, Генри, она мне понадобится.

Сняв с себя пиджак, я аккуратно сложил его. С ботинками пришлось немного повозиться, так как ноги еще были отекшими.

Генри вдруг хлопнул себя по лбу:

– У меня же есть мешок, сэр. Положите вещи в него.

Он метнулся к повозке и спустя минуту вернулся с блестящим серебристым мешком.

– Вот, держите, сэр.

Он был из тонкой, словно промасленной ткани. Взяв мешок, я расправил его и сложил внутрь одежду.

Если повезет, удастся сохранить ее хотя бы наполовину сухой.

– Спасибо, Генри.

Я потрогал воду пальцами ноги – ледяная.

Свернул мешок потуже, затянул узел, и, шаг за шагом, спустился в воду по пояс.

– Генри… как часто Вы используете этот проход?

– Постоянно, сэр! – весело крикнул он в ответ и махнул рукой, направляясь к повозке.

Я остался один.

Глубина росла стремительно. Буквально еще через два шага вода была мне по шею.

Я набрал полную грудь воздуха и… нырнул. Главное – не открывать глаза.

Вода сомкнулась надо мной.

Темнота окружила, но вместо тишины ужасный гул стоков.

На ощупь я нашел решетку. Тянулся вдоль нее, пока пальцы не нащупали отсутствие прутьев. Острые края царапнули плечо.

Я втянулся в проем, подтянул ноги, толкнулся. Пару секунд. Всплеск. И я вынырнул в тени свода.

Спертый, кислый воздух канализации наполнил легкие. Под ногами я нащупал скользкий камень. Вода стекала с волос, с рубашки. Левой рукой я еще прижимал к груди мешок.

Вокруг было темно. Где-то рядом капала вода. Я стоял в старом канализационном тоннеле, который тянулся вперед – под город.

Где-то впереди пробивался тонкий луч света. По мере движения своды постепенно отступали, туннель расширялся.

Свет сочился сквозь решетку люка, к которому вела ржавая лестница, покрытая илом. Поднявшись, прижимая к груди мешок с одеждой, я толкнул крышку – та поддалась с натужным лязгом и откинулась в сторону.

В глаза ударил дневной свет, и я, морщась, выбрался наружу. Помещение оказалось складским. Пыльный пол, деревянные ящики, слева стоял металлический стеллаж, справа – приоткрытая дверь, ведущая в переулок. Судя по всему на улице было еще светло.

Я тяжело выдохнул. Взяв мешковину с соседнего ящика, я вытерся ею как смог, но от запаха избавиться не получится. Развернул мешок – одежда была сухая. Ну хоть тут повезло.

Усевшись на пыльный ящик, я натянул брюки.

Интересно, как Генри пользуется этим проходом и умудряется оставаться незамеченным? Кажется, от этого зловония невозможно избавиться. Ни сразу, ни потом.

Наскоро одевшись, я аккуратно сложил мешок, вывернутый наизнанку и убрал его в карман пиджака.

Я прислушался и осторожно выглянул в переулок – путь свободен.

Через несколько шагов я увидел как в конце переулка появились двое. Одеты в серые куртки, в руках каждый держал какой-то небольшой саквояж. Они были не стражники, но и не прохожие.

Я постарался выглядеть как можно более неприметно, будто просто прогуливаюсь. Поравнявшись со мной, один из них сказал:

– Здесь, должно быть, склад инвентаря.

– Отлично, быстро проверим и дальше на юг. К водному депо.

За спиной послышался скрип. Открылась дверь. Я уже представил, как они опускают головы, замечают мокрые следы на полу и бегут за мной. Но этого не произошло.

– Пусто. Закрывай.

Через минуту все стихло. Они ушли. Я не стал оглядываться, а просто шел дальше, стараясь не торопиться.

Я свернул на широкую улицу и ускорил шаг, стараясь не оборачиваться. Низкие складские здания постепенно начали сменяться жилыми домами. Я глубоко вдохнул чистый уличный воздух, но напрасно. Запах стен канализации не отпускал. Он въелся в кожу, в волосы, в ткань рубашки.

По мере приближения к центру города, улицы стали наполняться людьми. Я старался идти поодаль, не привлекая внимания. Тем не менее, проходившая мимо женщина посмотрела на меня искоса и решительно ускорила шаг.

Я свернул в сторону, в переулок потише. Пора было уже перестать беспокоиться о том, как я выгляжу. Адрес профессора я запомнил наизусть. Его дом находился в одном из старых кварталов в центре города.

Взяв за ориентир бывшую кирху, шпиль которой возвышался над городом, я быстро вышел к главной площади. До дома профессора Хартли оставалось совсем немного.

За это время я уже вполне научился перемещаться до знакомых мест без карты. Пересекая Переход Прямого Луча, я задумался о том, почему в городе, таком большом, отсутствует какой-либо транспорт? Не то что повозок как у Генри, даже лошадей не было.

Повозка Генри вызывала у меня огромный интерес, но я, к моему сожалению, так и не узнал, как она работает.

Я, конечно, встречал в Лондоне работающие машины Томсона, Хэнкока и Герни, но то были огромные кареты с паровыми машинами и котлами. Они исторгали столбы дыма и производили ужасный шум, пугающий лошадей.

– Потому что машина – это чудо инженерии, – подумал я, – которая запрещена здесь. Но почему тогда повозка Генри все еще существует и используется?

Размышляя, я не заметил как на город понемногу спустится вечер.

Вскоре показался дом профессора. В окне гостиной, виднеющемся сквозь сад, горел свет. Я пересек сад, поднялся на крыльцо и прислонил руку к панели. Снова раздалась трель.

Профессор открыл дверь и, увидев меня, просиял:

– Итан, рад Вас видеть, мальчик мой! Проходите же скорее!

Я вошел в дом профессора.

– Здравствуйте, профессор, – начал было я. – Вы не поверите…

– Боже мой, Итан! Не знаю где Вы были, но душ Вам сейчас совсем не повредит.

– Это точно, – усмехнулся я.

– Тогда приводите себя в порядок. Я буду ждать Вас в гостиной.

Глава 13

– Это все, что вы помните? – профессор откинулся в кресле, но взгляд его оставался цепким.

Мы сидели в гостиной перед камином. В кружке у меня парил густой травяной настой. Он был терпкий, с едва уловимой горчинкой. Хартли уверял, что он придает сил и проясняет мысли.

Я пересказал все, что произошло за время моего отсутствия. Обрывки воспоминаний, так и не сложившиеся в цельную картину. О странностях, замеченных мной в приходе, я умолчал, лишь вскользь упомянул доктора Ольмана.

– К сожалению, да, профессор. Последнее, что я помню отчетливо, – как договаривался о встрече с мистером Прудентом.

– С этим предателем? – в голосе Хартли прозвучало неподдельное удивление. – Но зачем?

– Он обещал поделиться документами об отце.

– Вы ему спрашивали о Джеральде?

– Не напрямую. Я продолжал играть роль журналиста.

– И Вы наивно полагаете, что Вас не раскрыли?

– Мне так показалось…

– Итан, эти люди… – профессор уставился в пламя камина, словно ища там слова, – они не остановятся ни перед чем.

– В каком смысле?

– Он говорил, что расправа над инженерами – его идея?

– Нет.

– Конечно, нет… – Хартли покачал головой.

Лицо профессора оставалось мрачным, в нем читалась тревога, перемежающаяся с грустью и болью сожаления.

– Профессор, Вы считаете, что это могло быть ловушкой?

– Нет, Итан, я так не считаю, – он тяжело вздохнул. – Я в этом уверен. Это чудо, что Вы выжили.

– Но что меня могло выдать? Я же соблюдал осторожность.

– Ваш новый знакомый, Элайа. Что Вы о нем знаете?

– Он помог мне сбежать от гвардии Совета. И… это он нашел меня и привез в лечебницу.

– А Вы во всем в этом уверены?

– Конечно, профессор, что за вопрос?

– Меня лишь беспокоит то, что Ваши проблемы начались после того, как он стал Вашим знакомым.

– Я уже думал об этом, но… он подвергал себя опасности. Такой же, в которой был я сам.

– Да, но… – Хартли чуть приподнял бровь, будто хотел что-то добавить, и передумал. – Хотя, может, Вы и правы.

Мы на несколько мгновений погрузились каждый в свои мысли. Профессор заговорил первым:

– Итан, мне удалось кое в чем разобраться. Касательно прибора.

– Это же замечательно! – я сразу взбодрился.

– Да, наконец-то я понял, как проходит процесс перехода.

– Схемы отца помогли вам?

– Отчасти. Три дня назад я обнаружил, что если наложить два листа с чертежами друг на друга, появляется третья, скрытая схема.

– Это впечатляет.

– Да, Джеральд умел удивить.

– И что она показала?

– Я выяснил, что, прибор улавливает аномальные колебания межпространственной ткани.

– Поэтому он указывает местоположение прохода?

– Именно. В зависимости от силы возмущения он рассчитывает расстояние и высоту до червоточины.

Хартли достал лист биобумаги и быстро набросал рисунок: корпус прибора, от краев которого к центру сходились два луча. Из точки их пересечения выходил третий – он пронзал корпус и уходил за его пределы.

– В момент нажатия клавиш прибор испускает узконаправленное поле, – пояснил он. – Оно и активирует разлом.

– Поэтому его видно?

– Да, и выглядит это примерно так.

– То есть это невидимый луч, направленный прямо в разлом?

– И да, и нет. Скорее, это локализованное поле, а не луч в привычном смысле.

Я уже собирался высказать восхищение, но Хартли опередил меня:

– Все не так радужно, Итан. Я провел расчеты и… боюсь, Джеральд недооценил последствия.

– В каком смысле?

– Воздействие поля делает разлом нестабильным. Каждая активация нарушает целостность ткани.

– То есть в какой-то момент я не смогу пройти? Проход не откроется?

– Скорее наоборот. Он откроется и уже не сможет закрыться.

– Это значит…

– Что он останется открыт и любой сможет пройти сквозь разлом. В конечном итоге два мира соединятся.

Я снова почувствовал, как по спине бежит холодок. Такого развития событий я совершенно не ожидал. Это ставило под угрозу и мой мир и этот. К чему может привести объединение двух реальностей? Возможно, к катастрофе.

– И что же нам делать?

Профессор выдержал паузу, словно обдумывая, стоит ли говорить дальше.

– Найти другой разлом. Более стабильный.

– Вы предполагаете, что такой есть?

– Я в этом уверен! – в его голосе зазвучали горделивые нотки. – Джеральд успел найти еще один, но я не знаю куда он ведет.

– То есть он может вести в третий мир?

– Вполне возможно.

– Но профессор, когда мы включали прибор у вас в лаборатории, он указывал на тот разлом, сквозь который прошел я.

– Да, потому что он – ближайший доступный. Именно так и работает прибор. Я помню, как Ваш отец отправлялся в Пустоши за пределы города. Думаю, что разлом нужно искать там.

– Но…

– Это крайне опасно, – закончил за меня профессор Хартли.

Я откинулся на спинку стула и почувствовал, как мысли расползаются в разные стороны. Если и правда есть второй разлом, вполне возможно, что отец нашел другой способ пройти сквозь него, помимо прибора.

Но ведет ли этот проход в мой мир или все же, это будет что-то совершенно иное? Я чувствовал как меня буквально разрывает на части.

С одной стороны, инженерный разум кричал, что я обязан найти этот разлом, чтобы не пользоваться первым. Чтобы предотвратить возможную катастрофу.

С другой – меня гложила мысль о том, что если все мое пребывание здесь будет грозить мне неминуемой смертью – это может быть запасным выходом.

Можно с определенной уверенностью говорить о том, что отец или мертв или нашел выход отсюда, соответственно, он может быть там.

Все это садилось лишь к одному – я должен найти это место. Только вот я не знал как.

– Профессор, я отправлюсь в Пустоши, на поиски этого разлома, только, боюсь, мне нужен проводник.

– Для начала Вам необходимо получить разрешение на выход из города, но это может стать проблемой.

– Такой пропуск у меня уже есть.

Профессор высказал неподдельное изумление.

– Это как-то связано с тем, в каком виде Вы ко мне пришли? – он выглядел слегка заговорщически.

– Вероятно, – попытался уйти от ответа я.

Хартли на секунду задумался, затем сказал:

– На такой случай возьмите в лаборатории один из гидрокостюмов. Они лежат на полке справа в шкафу с экипировкой. Старое бионический изобретение: при активации костюм полностью обволакивает тело вместе с одеждой, создавая тонкую гибкую оболочку. Ни одна капля не проникнет внутрь, а давление воды можно будет не бояться. В таких когда-то обследовали затопленные тоннели под городом. Самое примечательное то, что в неактивном состоянии он сворачивается до размеров небольшого свертка и легко помещается в карман брюк.

Я кивнул. Такая вещь обязательно должна пригодиться.

– Большей проблемой может стать мое пребывание вне города.

– Боюсь, мальчик мой, с этим я Вам не смогу помочь.

Профессор явно был раздосадован.

– Я хоть и не выгляжу на свой возраст, отправиться в Пустоши я не рискну. Но я сохранил какие-то из записей Джеральда, которые, возможно, Вам хоть немного могут помочь.

– Спасибо, профессор, я бы хотел взглянуть на них.

Хартли вернулся с небольшой папкой, перевязанной потертой лентой. Он положил ее на стол передо мной и чуть отступил, словно не хотел нарушать конфиденциальность записей.

– Эти листы принадлежали Джеральду, поэтому не могу их смотреть, но Вы – его прямой родственник. В Вас течет его кровь, а защита записей идет именно по кровному родству.

Я осторожно развязал ленту и разложил перед собой четыре листа биобумаги – чистые, гладкие и холодные. Что же мог писать здесь отец? Активировав все листы, мысленно я произнес:

– Записи о Пустошах.

На одном из листов проявился грубый набросок карты – неровные линии холмов, извилистая лента реки, несколько меток. Одна была обведена жирным кругом и подписана: «Клык».

На другом листе шли короткие, почти обрывочные записи: «Старая башня юго-западнее Клыка. Нельзя к ней подходить ближе, чем на 15 футов. Я видел, как странное существо, пробегавшее мимо, затянуло в какую-то аномалию вокруг башни. Неизвестная сила его попросту уничтожила».

Третий лист содержал записи о наблюдениях. Пустоши описывались как безжизненная степь, уходящая до горизонта. Редкие сухие кустарники и почти полное отсутствие животных и птиц. «Без запаса пресной воды здесь можно найти только смерть».

Я взял в руки последний лист. Первым, за что зацепился взгляд было слово «Лагерь», обведенное несколько раз. Под ним значилось: «Триста футов южнее Клыка». Рядом был нарисован странный символ, подобный которому я не встречал раньше – две пересекающиеся дуги, образующие глаз, в центре которого находилась корона.

– Профессор, Вы когда-нибудь видели этот символ?

Я обвел знак и протянул Хартли лист.

– Признаюсь, нет, – он слегка нахмурился. – Никогда не видел ничего подобного.

Он вернул мне лист и я вновь разложил их перед собой.

– Записи о разломе, – вновь мысленно произнес я.

Бумага дрогнула, словно моргнула, и на двух листах проступили новые строки, остальные остались пустыми.

– Здесь изображена старая, полуразрушенная стена с аркой, – я провел пальцем по рисунку. – Отец пишет, что проход натягивается именно на нее.

– То есть он проходил сквозь этот разлом? – уточнил Хартли.

Я внимательно вглядывался в неровные строки, сделанные явно в спешке. Никакой прямой инструкции здесь не было – только непонятные цифры, похожие на измерения, и ряды символов, отдаленно напоминающих рунические знаки. Ни слова о том, как именно он прошел через разлом… и прошел ли вообще.

– Я не уверен… кажется, что нет, – признался я.

– Хм… Я помню, как Джеральд рассказывал о Пустошах, но только в общих словах – бескрайнее, безжизненное пространство, – произнес профессор.

Я кивнул, глядя на тихо мерцающие листы.

– Записи о Совете.

Бумага вновь дрогнула, и поверхность покрылась строчками мелкого, плотного почерка. Казалось, текст заполнял все доступное пространство, но оставался удивительно четким и читаемым. Здесь, похоже, были перечислены все члены Совета.

Первым делом взгляд зацепился за знакомое имя – Прудент:

Хранитель знаний Совета. Внешне – добродушный старик, но за вежливой улыбкой скрываются холодный расчет, садизм и жажда власти. Не остановится ни перед чем, чтобы сохранить тайну знаний.

Большинство имен мне ничего не говорили, но еще одно заставило задержаться:

Эдвард Слоттермен, секретарь Совета. Тихий, внешне незаметный. На слушаниях он не просто вел записи, но и изучал каждого присутствующего, словно фиксируя не только их слова, но и свои наблюдения и мысли. Он явно моложе всех остальных, но уровень опасности, исходящий от него, выводит его далеко вперед. У меня сложилось ощущение, что он знает о людях больше, чем они сами. Вердикт: избегать, если только не удастся превратить в союзника.

– Профессор, мне нужно… – начал я, но не успел договорить.

Резкий звук трели, а затем настойчивый стук в дверь прервали меня на полуфразе. Профессор удивленно вскинул брови: