Путевые заметки путешественника в Тридевятое царство

«СИДЯ НА КРАСИВОМ ОКНЕ…»

Петр прорубил «окно в Европу», Ленин «заколотил», а Горбачев начал потихоньку «доски отдирать», интуриста становилось все больше и больше. Кроме интуристов, была еще одна категория иностранцев – «программники», как нарекла их фарца. На Западе в это время был пик моды на СССР, и многие их студенты кинулись учить русский, а поскольку изучать язык лучше всего на его родине, то они хлынули в Союз; тут тебе и учеба, тут тебе и экзотика. Родина наша продавала им «программу» при каком – либо ВУЗе, которая включала в себя: проживание, питание, экскурсии и, собственно, учебу. Минимальный срок – месяц; средний – три и для особо одаренных полгода и год.

Больше всего среди «программников» было американцев или «стейцов», как звали их фарцовщики. Моя первая подруга-американка тоже была «программницей». Конечно, было бы странно «сидеть на красивом окне в Европу» и не познакомиться с живым европейцем или американцем (европейцем на удаленке, по большому счету). Однажды, вечером в ЛДМ, девушка – иностранка подошла ко мне что-то спросить. Мы разговорились и у нас завязалось знакомство. По ходу дела выяснилось, что Сюзен, итальянка по происхождению, но родом из Чикаго. Чуть позже она меня познакомила со своей подругой Леной и молодым преподавателем Джорджем; с которым мы как-то полночи проговорили о Булгакове. Больше всего меня поразило тогда, что он, американец, читал Булгакова в детстве! А я, русский, услышал о нем только лет в девятнадцать, в армии, от Саши- москвича!

С Сюзен мы часто стали встречаться; то она просила что-то ей показать, то я ее куда-то водил или просто гуляли. Во время одной из таких прогулок она предложила где-нибудь перекусить, а мы находились неподалеку от «Детского мира», рядом с которым была «пончиковая».

– Хочешь пончиков?

– Что такое «пончыки»?

– Ну, это жареные в масле колечки из теста.

– А-а-а! Пончыки! – воскликнула она с восторгом «колумбова матроса». – Да, мы в Америка тоже лубим пончыки. Хорошо, пошли есть пончыки!

А потом мы увидели очередь! Конечно, обмотать этой очередью экватор не получилось бы, но она была очень длинной, высовывалась из кафе, как «язык ящерицы», ловящий мух. Сюзен скисла; решили, что если очередь будет двигаться медленно, то мы пойдем в другое место, а если быстро… Стоим. Почему-то в очереди пропало желание разговаривать, а движется она медленно и вроде бы надо уходить, но уже потратили время и где гарантии, что в других кафе не будет также? И вдруг… «О, Алекс, привет! А это твоя подруга?» Оборачиваемся. Мишка со своей штайкой. «Ага, Миш, подруга. Это Сюзен.» Они знакомятся, и Мишка спрашивает:

– Пончиков решили слопать?

– Если очередь выстоим. Терпение уже на исходе, честно говоря.

– Ладно, давай деньги. Сколько вам взять?

– Ну штук по пять.

– А попить чего?

– Давай какао, что ли.

– Ну, вон на ту лавочку садитесь, а я щас!

Мишка исчезает, а мы идем к лавочке, окруженные толпой галдящей детворы. У Сюзен и интерес, и легкая паника в глазах:

– Кто это, Элекс?!

– Мои друзья.

Вскоре она оттаяла и с удовольствием расспрашивала их о всякой всячине. Ну и Мишка не заставил себя ждать. Вручив нам еду, он тактично увел свою штайку. Ленинградец, однако!

БОЛЬШАЯ ТАЙНА СЮЗЕН

Как-то сидел я в холле ЛДМ и ждал, когда Сюзен спустится из гостиницы, но ее подруга Лена прибежала раньше. Мы стали болтать о том, о сем, и не помню, как коснулись этой темы, только Лена вдруг спрашивает:

– Элекс, как ты думаешь, сколько Сюзен лет?

– Думаю, она моя ровесница. То есть года 23-24.

– Ты что! – глаза ее наполняются ужасом, то ли от моего заблуждения, то ли от новости, которую она собирается сообщить. – Ей скоро будет 30!

Какие еще тайны открыла бы мне Лена, кто знает, но тут, на свое счастье, появилась Сюзен. Нет, что бы ни говорила Лена, а выглядела Сюзен гораздо моложе, тридцати ей нельзя было дать. С другой стороны, такие сведения поднимали вопрос: если ей 30, то почему она не замужем? По «советским меркам» (а особенно сельским) это была аномалия, а по американским – оказалось нормой.

СИБЕРИА

Куда-то мы собирались со стейцами, а когда встретились, кто-то из них говорит:

– Элекс, извини, будет маленький задержка: нам надо заходить в банка, обменять доллар.

– Какая банка?! Сколько вы там получите за доллар?

– Шестьдесят копеек.

– Копеек! Плюс волокита. Я вам на месте, тут же, дам два рубля за доллар!

– Ты что, Алекс, – перешли они на конспиративный шепот, – это нельзя делать!

– Почему?!

– Потому что «Ки-Джи-Би»!

– Какое «Ки-Джи-Би»? Где вы тут его?

– Мы не видим, но они нас, может быт, видят.

– Да бросьте вы эти шутки!

– О, Элекс, это не шютки! Нас серьезно предупреждать в Штатах не менять валюта на улицах! Иначе можно попасть в «Ки-Джи-Би» и в Сибериа!

Долго пришлось убеждать их, что КГБ не прослеживает каждый метр города, и с огромным трудом обменять-таки баксы. Зато в следующий раз они уже сами предложили чейндж; Сибирь Сибирью, а два рубля все же не 60 копеек!

ПЕРЕМЕНЫ НА ЛЮБОВНОМ ФРОНТЕ

Ко времени знакомства с Сюзен на «любовном фронте» произошли перемены: я расстался с мечтой о Левадской. Год почти был «ослеплен» ею, не замечал других женщин, но шаг за шагом начал понимать, что это «топка Вселенной»; что все мои чувства уходят в пустоту, в бездну и нет шанса отклика ни единого. Расстались мы вполне по-дружески и тут же появилась Сюзен.

Однажды на Невском кто-то окликнул меня, оборачиваюсь, да это очаровательный Рыжик!

– Ой, Алекс, – восторг на лице неподдельный, просто сияет, – как я рада тебя видеть!

– А я тебя еще больше!

– Слушай, куда ты пропал?! В студии не появляешься.

– Долгая история.

– А я не спешу! Говорят, у тебя комната есть, где-то на Петроградской. Поехали к тебе. Посидим, поговорим, расскажешь мне свою «долгую историю».

– Слушай, давай как-нибудь в другой раз. Очень хотел бы с тобой пообщаться, но сейчас реально спешу.

– Ну что ж, давай в другой раз. Подожди, я тебе свой телефон запишу.

Рыжик протягивает листок из блокнота и грустно как-то, видимо, чувствуя, что это наша последняя встреча, говорит:

– Не пропадай, Алекс! Позвони мне обязательно.

– Конечно, созвонимся.

Увы, больше я Рыжика не видел. Потерял ее телефон и «ниточка оборвалась». А жаль, чудесное было создание.

ПТУшница ИЛОНА

Неподалеку от общаги Академии художеств жили две сестрички – студентки ЛГУ; две одинокие девушки в просторной трехкомнатной квартире. Их родители работали где-то на Крайнем Севере и дома бывали раз в году, так что всё остальное время это было идеальное место для тусовок. Правда, хозяйки были с легкой спесинкой; вернее, одна, старшая, а младшая в угоду ей делала вид. Однажды, в гости к ним заехала их бывшая одноклассница Илона. Она оказалась куда проще сестер, да и училась всего лишь в ПТУ, но по сексуальности очень обходила сестричек! Я моментально, как тогда говорили, запал. Видимо и Илона не осталась равнодушна, ведь раньше она не баловала сестер визитами, а тут стала часто заезжать, но на мои ухаживания гордо заявляла, что с приезжими (сестрички доложили, откуда я) не встречается. Пришлось врать. По большому секрету поведал ей свою «печальную историю»: мама моя, южанка, в молодости училась в Ленинграде. Полюбил ее ленинградец не из простых; мама ответила взаимностью, и его семья ее приняла, несотря на провинциалное происхождение, так что вскоре они поженились. Родился я в Ленинграде, но вот когда пришла пора идти в школу, мама с отцом крупно поскандалили, и она, в сердцах, рванула к родителям на юг. Ее упрямство усугубило разрыв: они развелись. Отец к тому времени работал большим начальником и этот развод подпортил ему карьеру. Так что обид с обеих сторон накопилось немало. Тем не менее отец от меня не отказался; ну и т.д.

– Так ты живешь у отца? – уже с интересом спросила она.

– Увы, нет.

– А почему?

– Ну, у него давно другая семья… Да и не в этом дело. Мама против. Мол, только в крайнем случае к нему обращайся. Гордая.

– Да-а-а. И ты не собираешься?

– Чего?

– Ну обратиться к нему?

– Нет, пока обхожусь без его помощи.

– Зря! – констатировала Илона и вскоре мы стали встречаться.

Дедушка Илоны работал в Петергофском хладкомбинате и в мои выходные мы с ней торговали мороженым. Внучку дед обожал, поэтому давал нам тележку с самым дефицитом и ставил на лучшее место. Так что мы неплохо зарабатывали, но и неплохо тратили: увозили по полкоробки дорогого мороженого друзьям в Ленинград.

С этим мороженым произошел однажды любопытный случай: шли к станции, чтобы ехать в Ленинград, как вдруг, откуда не возьмись, хлынул ливень. Не зная правил поведения во время грозы, укрылись под большим деревом. Молния нас не убила, но когда у сестричек все собрались вкусить, то все и «выкусили»; мороженое прокисло!

“SHE LIVES ON LOVE STREET”

“Hello, I love you!

Want you tell me your name?”

“The Doors”

Как-то мы распродали всю «Пепси», но не расходились, сидели в ларьке, выпивали. Вдруг в окошко заглядывает девушка и говорит мне:

– Привет!

– Привет!

– Тебя как зовут?

– Алекс. А тебя?

– А меня Саша.

– Очень приятно.

– Взаимно. А я тебя уже видела, Алекс.

– Да? Ну и что?

– Ну… Вот, смотрю, очереди нет и подошла сказать, что ты мне нравишься.

До этого был обычный разговор, вернее, его «зародыш», а тут! И что говорить после такой «заявы» ?! Заметив мое смущение, она стушевалась и исчезла. А мы остались и коллеги весь вечер надо мной подшучивали-подщучивали.

Прошло несколько дней. Стою на Невском, около «Березки», вдруг сзади: «О, Алекс, привет!» Оборачиваюсь. Ба, да это Саша! Встреча неожиданная, но приятная. Приветствую ее в ответ, а она:

– Чем занимаешься?

– Да так, ничем. Выходной сегодня.

– Пошли ко мне в гости. Я здесь рядом живу.

– Пошли.

Оказалось, и правда рядом. Неподалеку от другой «Березки». Поднялись к ней. Она открыла двери и… Ничего себе квартирка! Как бы не на весь этаж! Но самое главное – там был действующий камин! В Сашиной комнате было много крутых книг, и я сразу бросился к ним; чего там только не было!

– Любишь читать? – спросила она.

– Да.

– Можешь взять, что хочешь.

Откуда были все эти блага? «Оттуда», отчасти. Сашины родители, как оказалось, были элитой ленинградской богемы с частыми поездками за границу, что в советское время равнялось «скатерти-самобранке» и волшебной палочке одновременно. Творческие задатки были и у Саши. Периодически она играла сценку у «Березки». Улучив момент, когда к магазину подъезжал автобус с иностранными пенсионерами, Саша становилась недалеко от входа и начинала тихонько плакать; такая «вся в себе». Благообразные «старички-одуванчики», вереницей входящие в «Березку», начинали обращать на нее внимание; самые сердобольные подходили и интересовались:

– Why do you cry, baby?!

Why do you cry?!

Why, baby? Why, baby?

Why, baby? Why?

– Father will kill me… – начинала Саша так или в таком роде, на хорошем английском, историю, как родители уехали в отпуск, а она устроила с друзьями вечеринку и мальчишки, несмотря на запрет, выпили «папино фирменное пиво» и выкурили «его фирменные сигареты». Кто-то сказал ей, что такое пиво и сигареты можно купить в «Березке», но оказывается в ней все продают за какую-то валюту, которой она в глаза не видела. Вот вышла она из магазина и заплакала… «О'кей, – утешали ее старички, пойдем с нами. У нас есть валюта. Покажешь, какое пиво и сигареты тебе нужны, и мы купим. Жалко будет, если такую хорошую девочку накажут». Кроме «заказа» они обычно покупали что-нибудь и для нее и порой немало, в итоге все были счастливы. Это была ложь, но весьма невинная.

С другой стороны, мы как-то познакомились с молодой парой англичан и пригласили их к Саше в гости. Просидели допоздна и хорошо. Вдруг кто-то из них воскликнул: «Train!» Они вскочили и рванули к выходу. Мы за ними. Оказалось, до отправления осталось не так уж много, а им еще надо вещи собрать в «Москве». Повезло, сразу же поймали такси; чтобы сэкономить время, обменялись телефонами, а не адресами и «Russia, good bye!» Поднимаемся с Сашей в квартиру, а на столе забытая видеокамера!

– Что делать?! – спрашивает Саша.

– Что? В «Москву», в «Москву»! Может, еще застанем их!

Вот тут она абсолютно не колебалась, хотя видеокамера в то время стоило целое состояние. Она тоже воскликнула: «Тогда побежали!». Снова повезло с машиной, быстро поймали. Выскакиваем у гостиницы, бежим ко входу… А, вот они! Растеряши! Выходят с вещами, вместе со своей группой.

–O, Alex, Sasha!!!

– Yes! The hole heads! You still remember us, but you did forget something! – протягиваем им камеру. Тут уж они совсем удивились, ведь думали, что камера лежит себе спокойно в рюкзаке.

МАРИНА ИЗ ДОМА УЧЕНЫХ

Как-то мы всем «пепсикольным» коллективом пришли ужинать в ресторан Дома Ученых, и Игорь познакомил меня с Мариной, миловидной женщиной лет на пять-шесть старше меня. Она работала зам. директора ресторана и, что называется, «взяла меня под свое крыло». Видя нашу обоюдную симпатию, Игорь как-то заявил:

– Вот, Алекс, женись на Марине! Жилье есть! Готовить умеет. Симпатичная. Характер отличный! Да ты и сам видишь.

– Не спорю, женщина замечательная, но с чего ты взял, что она за меня пойдет?

– Да с того! Она сама говорила! Вот такого бы мужа, как Алекс.

– Лестно. И жилось бы с ней не тесно, но…

Марина и правда была бы чудесной женой (и как раз по-нашему: отец был младше мамы на 5 лет и тетин муж на столько же), но… кто ж тогда знал, что моя «жизненная программа» настроена на одиночество; так что пришлось нам оставаться друзьями.

Однажды Марина предложила подработку в мой свободный день. Мы ставили у входа в ресторан стол, и я торговал напитками, бутербродами, выпечкой. Напитки готовил Володя, пожилой официант, постоянно пребывавший «под мухой». Медленно выпив стакан безбожно разбавленного напитка, Володя вздыхал и горько констатировал:

– Это – тюрьма! Я тебе точно говорю, Алекс! Это – тюрьма!

– Так не разбавляй!

– Привычка, Алекс! Разум твердит: «Тюрьма!» А сердце: «Копеечка!»

Мне однажды помогала торговать молоденькая дурашливая официантка; покупателей почти не было, поэтому мы перебегали дорогу и сидели на спуске, у Невы. Тут появилась штайка. Сели они рядом и начали смешить официантку. Она хохочет, ногами болтает и тут, бац! Туфелька улетела в Неву! Я встал и, как можно медленнее, с прибаутками, начал снимать футболку… «Нет, нет, Алекс! – закричал Мишка. – Мы сами! Сейчас выловим!» И они, моментально раздевшись, начали нырять в поисках туфельки, чем еще больше насмешили дурашку.

ЕЩЕ О ТОЙ ОДНОЙ…

Итак, вокруг был «взвод» девушек, но… То, что я не анализировал, не обдумывал, само собой выразилось в стихах, после одной вечеринки, на которую скульптор Валера пригласил народ с курса и меня; повод – день рождения его подруги Лены. Жила она в одном из «спальных» районов, но в весьма неплохом месте: четыре многоэтажки расположились так, что в центре образовалось подобие патио – с деревьями и лавочками под ними, с цветниками и газонами, с детской площадкой. Какую-то домашность, уют придавали открытые окна и играющая гармошка в одной из квартир; никто здесь не прятал жизнь за шторы.

Июньский вечер сам по себе был умиротворенный, ласковый, что конечно отражалось и на общем настроении. Подругу Валеры я увидел впервые. Оба они были бледные и слегка изможденные; хотя, бесспорно, Лена выглядела привлекательнее Валеры. Вечеринка удалась, веселья хватило на всех, но ночь шагала вперед и, как заправский «огородник», выдергивала гостей из «грядки сейчас», отправляя их в «кладовку потом». Когда нас осталось совсем мало, Валера, вдруг, ни с того, ни с сего, разругался с Леной, хлопнул дверью и исчез. Тогда засобирались и мы, засидевшиеся, но виновница торжества задержала меня на лестнице:

– Алекс, можно тебя на минутку?

– Конечно, – вернулся я к квартире, – что такое?

– Может, ты еще посидишь со мной немного? Не хочется оставаться одной.

– Хорошо, Лен, вари кофе.

Она сварила кофе. Потом мы сидели на балконе и о чем-то говорили. Она подолгу задерживала руку на моей руке и старалась прикоснуться ко мне, как бы невзначай. Видно было, что она хочет сближения, да и мне этого хотелось, но что-то удерживало; какая-то грусть и жалость; и к себе; и к ней; и… И когда послышался шум транспорта, я поспешил «домой». А в пустом автобусе, который ехал через тихое утро воскресного города, написал:

Мой друг оставил женщину…

Она

Еще не молода,

Уже не стара…

Она

Касается моей руки

И говорит о чем-то неземном…

О чем-то говорит она тихонько,

К руке лишь прикасается легонько

И говорит о чем-то неземном…

О нем?

А думает она о нем?

Наверно;

Верно;

Может быть,

но ищет

Сейчас мое тепло;

Боится

Остаться «вне закона»; вне земли…

Огни

В распахнутом окне жасмином пахнут;

Гаснут звезды…

Огни…

Мне хочется оставленных обнять;

Мне хочется оставленных любить

За всех за тех, кто их оставил;

Кто их на этот путь наставил

И бросил на пути одних…

Мне хочется…

Мне хочется любить…

Но только как же…

Как же с болью быть

О той одной, что не пришла еще…

Еще

О той

Одной…

(«та одна» была уже совсем рядом; на расстоянии нескольких месяцев, а потом – нескольких шагов…)

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ – ГРУСТНЫЙ ПРАЗДНИК

Через мои карманы шел бурный «денежный поток», так как же было не отметить свой день рождения! Приглашал всех подряд, но кто-то не смог, а кого-то не нашел, потому что все возникло спонтанно, за пару дней до «события». Зато пригласил и того, кого не планировал, Тюльпана. Просто мы случайно столкнулись с ним, когда я тащил увесистые пакеты с выпивкой и продуктами.

– Ого, Алекс, – засмеялся Тюльпан, – в какую экспедицию собрался?

– В загородную.

– На дачу?

– На дачу поехал бы с удовольствием, но у меня дачи нет, так что просто за город, день рождения мой отмечать.

– Здорово! За город и я не прочь бы!

– Так в чем дело? Присоединяйся! Подъезжай в воскресенье к…

Я назвал ему место-время нашей встречи, и мы разбежались. К моему удивлению, он приехал и даже с подружкой. Собственно, у нас было шапочное знакомство. В ЛДМ открылся видеосалон и начал он работу с показа всех фильмов и концертов «Beatles». Там я и познакомился с Тюльпаном и его подружкой. Ему было лет 15-16, а подружке и того меньше. Тюльпан – «потомственный» битломан, а подружка скорее «тюльпаноманка». Я бы еще назвал его «восходящее солнышко», такой он всегда был радостный, сияющий, а его девушку «луной», она всегда держалась в его тени.

Так вот, я-то рассчитывал, что он приедет один, если приедет; ну тащить с собой этого ребенка! Хотя не отправишь же их домой! Утешало, что компания приличная: все мои знакомые скульпторы и американцы. Ехали мы то ли в Репино, то ли в Комарово. Помню, как Паша, опередив остальных, подбежал к кассе и закричал нам:

– Я беру билеты на всех!

– Не надо было, Пашя, покупить нам билеты, – выговаривала ему после Сюзен, – мы могли сами себе покупить билеты!

Погода выдалась замечательная; место попалось красивое; еда – вкусная, водка – горькая, тем не менее, все, кроме американцев, меня и девчушки, вскоре напились в стельку. Когда солнышко стало подбираться к горизонту, американцы нас покинули, а мы сидели чуть ли не до полуночи.

Почти сразу же после их ухода случился неприятный инцидент, после которого этот день уже не вспоминался таким светлым; девчушка пошла в лес и прибежала оттуда в слезах, Валера приставал к ней. Тут же он как-то незаметно слинял, так что общее возмущение, не имея цели, утихло. До этого случая мне казалось, что люди искусства чуть ли не святые, и тут на тебе!

День угас, костер догорел, и кто-то воскликнул, что мы можем опоздать на электричку. Проделав полпути, заметили, что нет Паши. Помчались назад к «стойбищу», где и нашли его безмятежно посапывающим.

– Паша, вставай!

– Уже, что?! – очнулся Паша.

– Уже пора «домой»! Мы тебя чуть не забыли здесь.

– А я идти не могу! – вдруг осознал пытающийся встать Паша; напуганный тем, что мы его забыли, он начал уверять нас:

– Танкисты своих не бросают! И вы меня не бросайте! Прошу вас, не бросайте меня здесь! Бросьте меня на мою кровать в общаге!

– А причем здесь танкисты, Паша? – удивляемся мы, волоча его к станции.

– А притом, что я служил танкистом! И знаю точно, танкисты своих не бросают!

ШОРТЫ, БАХ И…КГБ!

– Готово! – заявил Бодяков перед моим днем рождения и продемонстрировал шорты собственного производства.

– Вот это! – воскликнул я. – Да это же трусы! На худой конец спортивные!

– Ты что, – стал уверять меня портной, – пойди-ка, поищи такие трусы! Ты только посмотри, что продается в магазинах!

– А сам-то ты будешь свои (он сшил две одинаковые пары, для меня и для себя) носить?

– Конечно! – уверил меня портной и слово сдержал, но «по-иезуитски», носил, не выходя за пределы общаги. Что касается меня, то в один очень жаркий день я отправился в них на работу. Коллеги хмыкнули и на этом обсуждение закончилось, а вот люди на улице оглядывались.

Показательная реакция на эти шорты случилась как-то в гостинице «Европейской». Там сидели две старушки-вахтерши, увидев меня, одна приподнялась, чтобы проверить документы проживающего, другая дернула ее и сказала: «Сядь! Это американец. Наши так не ходят!»

Настоящим шоком шорты стали для моей землячки, которая приехав в гости к сестре, захотела и со мной увидеться. Увидев, потеряла дар речи и отказалась идти со мной по городу.

Как-то «мои американцы» попросили достать им билеты на классику. За несколько дней до концерта отвез им билеты и договорился, что встретимся у входа в капеллу. Я не опоздал, правда, в спешке, не заехал «к себе» переодеться и явился в своих неподражаемых шортах. Предвкушая встречу с кофе в буфете, я прыгал по лестнице через ступеньки, так что американцы совсем отстали. «Молодой человек, – обратилась ко мне старушка-контролер, – простите, но я не могу вас пропустить в таком виде!» В это время мои американцы, предъявив билеты другой старушке, спокойно прошли внутрь. Правда, заметив, что я застрял на контроле, вернулись:

– В чем проблема, Элекс?

– В шортах! Говорят, в таком виде нельзя.

– И что ти будешь поделать?

– Не знаю. Если за полчаса правила не изменятся, поеду «домой».

– Ну можит бить «до свиданья»?

– Возможно. Если что, увидимся в ЛДМ.

– О'кей.

Они ушли. Я топтался у контроля. Вдруг появились два финна в шортах, не таких откровенных, как мои, но тем не менее. Я с интересом наблюдал, как их будут тормозить. Это оказалось труднее. Они лопотали по-фински, бабушки талдычили по-русски, а все это время неподалеку стояла важная женщина и беседовала с кем-то. Тут уж она кинулась на подмогу (оказалось, она какой-то администратор) и втроем они отстояли «культурные рубежи Родины». Финны остались сидеть у входа, а я решил уйти. «Ну, – думаю, – раз уж финнов не пустили, мне и подавно не светит! Пойду-ка я куда-нибудь в кино, если еще не поздно». Отлипаю от стенки и так получилось, что спускаюсь вслед за той женщиной-администратором. Она входит в небольшой кабинет, справа от лестницы. В проеме открытых дверей видно два стола, за которыми сидят две женщины, администратор останавливается около них, и они начинают что-то живо обсуждать. «Она ведь меня видела с американцами, – думаю, притормаживая, – значит…» Вот передо мной выход на улицу, но я вдруг резко сворачиваю к кабинету.

– Добрый вечер, – здороваюсь со всеми, а потом обращаюсь к администратору. – Простите, с вами можно поговорить где-нибудь наедине?

– Конечно, – удивленно соглашается она. – А в чем дело?

– А я вам объясню, но разговор не для посторонних ушей.

– Ну хорошо, пройдемте в мой кабинет.

Через этот же «кабинет двух женщин» проходим в ее персональный; поплотнее прикрываю дверь, сажусь напротив и глядя ей в глаза, говорю:

– Понимаете, мне нужно быть в зале, нужно обязательно!

– Нет, это невозможно! В таком виде! Вы видели, мы даже финнов не пустили.

– Я все понимаю, но если вы любите Родину, то уж изыщите возможность. Дело в том, что я лейтенант госбезопасности. Работаю с группой американцев. Вы ведь видели их со мной?

– Да, их пропустили в зал, – на лице женщины появляется легкий испуг.

– Так вот, мне надо быть с ними рядом постоянно. От этого зависит успех операции! И каждая потерянная минута – это… Я даже не хочу об этом говорить!