Путевые заметки путешественника в Тридевятое царство

Любопытная деталь, внешне Сима был похож на цыгана. Только на этот раз жизнь свела меня с пародией; куда Симе было до Сашки-цыгана!

Помимо Симиной мамы и бабушки, кормильцами вписки были мы с Гошей; мы ведь крутились. Так что нашего приезда вечером ждали особенно. Если же дела не шли, то мы раскачивали Симу, тащили его, как того «бегемота из болота» и отправляли за пирожками к бабушке или за вареньем к маме, и эти набеги помогали продержаться до заработков.

ВОЗДУШНО-ДЕНЕЖНЫЕ ПОТОКИ

«Ветер вырывает из рук

Последние деньги».

«Чиж»

Как-то взял я на «комиссию» шикарную канадскую дубленку; сидела она на мне идеально, поэтому я решил показывать ее потенциальным покупателям прямо на себе. Приехал вечером в академобщагу, «прошел по подиуму комнат», но покупатель не нашелся. Напоследок зашел к своим скульпторам. Бодяков, как «человек шьющий», восхитился качеством вещи, но лишних денег не имел и не ждал, зато повел меня туда, где деньги есть. Приходим, а в этой «денежной» комнате пир горой, чей-то день рождения отмечают. Нас не отпускают и не хотят слушать о дубленке, типа, «дела потом, а сейчас праздник!» До дела не дошло, а праздник закончился в два ночи, так что пришлось завалиться спать прямо в этой комнате.

Постпраздничный стол напоминал «поле боя», на котором «трупы» сигарет, пустые танки консервных банок, лужицы водки и ничего съестного. Для меня, человека, который ни разу в жизни не похмелялся, существовал один способ прийти в себя- пить любой молочный продукт как можно больше и как можно холоднее. Через некоторое время после этого жизнь налаживалась.

Все еще спят, поэтому одеваюсь тихо, как разведчик. Пересчитываю свои финансы; сумма приличная, потому что недавно продал несколько картин. Засовываю деньги в боковой карман дубленки и отправляюсь в город. Вот будет сюрприз моим собутыльникам! Разбужу их, а на столе полно кефиру и прочей снеди! Первым делом захожу на рынок, прохожу сквозь него, не купив ничего. Следующий заход в угловой продуктовый через дорогу. «Ага, есть кефир! Я куплю много кефира! Хорошо, что его пока продают без талонов, живительный кефирчик!» Такие мысли проносятся в больной голове. «А еще колбаски вареной и хлебушка; и может быть…» Тут я лезу в карман. Сюрприз! Мой карман облегчился без моего ведома! Внизу его дыра по всей длине и пустота. Была ли эта дыра раньше? Может, я не заметил ее? Или деньги вырезали на рынке? Впрочем, какая теперь разница, если их уже нет! А может! Начинаю шарить по карманам и… О, радость, нахожу 50 копеек! У меня было около сотни, они пропали, но вдруг нашлись 50 копеек, и я радуюсь им не меньше! Ведь 50 копеек – это чашка кофе и язычок, да еще и на метро останется!

Приезжаю на «Гражданку», надеясь, что там Гоша, но дома, увы, один Симсон. Увидев меня, он прыгает от радости:

– Алексис, как я рад, что ты приехал!

– Я тоже, Сима.

– Представляешь, все меня бросили! А самое страшное, в доме ни крошки!

– «Ни кошки» -это страшно!

–Алексис, ты с бодуна?

–Ага.

– Я так и понял. Я говорю, в доме ни крошки еды нет! У тебя же денежки есть, Алексис! Пошли за колбаской!

– Сима, засунь руку в этот карман.

– Ну, тут дырка.

– Вот через нее денежки меня и покинули! Втихаря. Даже записку не оставили, типа «будем назад через пару часов».

– Алексис, ты шутишь! А я жрать хочу!

– А я, думаешь, не хочу! Это сначала есть не хочется с бодуна, а когда пройдешься по такой холодрыге, как сейчас на улице, то быстро трезвеешь и такой, Сима, аппетит приходит!

– Да-а-а. А что же делать?! Ведь Гнусика нет дома, и Хэнса нет, и Бублика.

– Давай обшарим все куртки, сумки, наверняка какую-нибудь мелочь найдем. Хотя бы на хлеб.

Мы начали поиск и вскоре нам повезло, где-то Сима нашел около 60 копеек. С криком: «Ура, молоко и батон нам обеспечены!» мы побежали в магазин. Проходя мимо детской площадки, по тропинке между редких березок, я вдруг глянул вниз и заорал: «Сима, смотри!» Внизу, обтекая ноги и стволы деревьев, скользила поземка и несла куда-то несколько червонцев! «Ни фига себе, Алексис, – восторгался Сима, хватая купюры, – точно, Бог есть!»

P. S. – 2022

Было время я покупал воронежский сыр в райцентре целыми головками (сейчас, 2022-м, сыр дорог и качество поголовно упало; какую фирму не возьми). Головка была килограммовая и стоила около пятисот рублей. Однажды привез продукты, начал очищать сыр от его толстой пластиковой оболочки и увидел большое черное пятно на одном боку. Решил на следующий день поехать в райцентр и обменять сыр. Утром прихожу на автостанцию, а там никого, потому что позднеосенний день ужасно неуютный выдался; все предпочли сидеть дома. Маршутка не пришла. Таксистов нет, а ждать их уже невыносимо, так что машу на 500 рублей рукой и иду домой. Перехожу дорогу около ветучастка и вдруг… утешение! Тысяча мокнет под дождем! То есть, даже если бы сыр пришлось выкинуть (но я черноту обрезал, переплавил его в духовке, и он оказался съедобным), то я все равно не был бы в накладе.

ПАТМОС

Однажды я обнаружил в своей почтовой ячейке на Красного Курсанта, 23 открытку. Синее-синее море, живописный остров, странные белые кубики домов; это было красиво и производило впечатление. Но от кого? И откуда? Переворачиваю открытку… Ба! Да это датчанка! С ней я познакомился летом, около портретистов. Мы весь день провели вместе с этой невысокой хорошенькой студенткой датского универа. Ночью она уехала и просила писать. Через несколько дней я собрался ей написать, но куда – то задевал клочок бумаги с ее адресом. Она видимо ждала, что я напишу первым, а я не мог. И вот объявилась! А откуда? Греция и остров… Патмос.

ПЛЕХАНОВА – ΙΙ

Из всех моих друзей-американцев Джон Мэнни был самый «долгоиграющий»: он жил в Ленинграде 10 месяцев. Джон напоминал мне Санта-Клауса, только без бороды и прочих причиндалов, хотя ему тогда было слегка за тридцать, не такой древний, как Санта.

Джон переводил Платонова для какого-то американского издательства, а когда закончил, дал почитать мне оригинал. Две вещи тогда поразили меня: язык Платонова и мастерство Джона, ведь не каждый русский осилит Платонова, а он осилил, да еще и умудрился перевести на английский.

В разговорном русском Джон тоже делал успехи. Как-то вечером мы шли на вечеринку и на Невском женщина средних лет спросила его: «Молодой человек, не подскажете, как пройти на…?» Он на чистом русском очень толково ей все объяснил, так что вряд ли она признала в нем иностранца. К тому же, за это время фарцовщики скупили у него все американские шмотки и ему пришлось носить советскую одежду.

P. S. – 2022

«Почему же так трудно его читать?»

А. Битов, «Трижды Платонов»

ДЖОН – КОФЕЙНОЕ ЗЕРНО

Джон попросил показать Академию художеств, а я, в свою очередь, попросил кого-то из «академиков». Встретиться договорились в нашем «кафе у Академии художеств». Мы приехали чуть раньше назначенного, взяли кофе и беседовали о том о сем. «Академик» динамил (обычное дело в то время у всех, кроме фарцовщиков) и я кофе «повторил»; потом «повторил» еще и тут Джон заявил:

– Алекс, а ты, оказывается, кофеголик!

– Кто-кто?!

– Кофеголик. Ну, кофезависимый человек.

– Точно, Джон, от кофе я зависаю! Но кофеголик слышу впервые, русскому уху как-то привычнее «алкоголик».

– Конечно, ты ведь живешь в Россия, а вот в Америка много кофеголиков.

КРАХ СОВЕТСКО – АМЕРИКАНСКОЙ ДРУЖБЫ

На своей отвальной Джон распереживался, что не купил собрание сочинений Соловьева; и надо же, я видел человека на «катьке», который, в числе прочих книг, продавал и это собрание! К сожалению, мне не хватило ума промолчать, и я рассказал об этом Джону.

– Слушай, Алекс, – загорелся он, – а ты мог бы купить это для меня и переслать в Штаты?!

– Думаю, мог бы.

– Тогда я очень прошу, сделай это для меня!

– Хорошо, сделаю.

– А сколько стоит?

– Да я не интересовался.

– Что если я оставлю тебе печатную машинку? Мне кажется, если ее продать, то этих денег хватило бы. Так как ты?

–Попробую. Есть знакомая преподавательница на коммерческих курсах английского. Их фирме печатная машинка с английским шрифтом явно не помешает.

– Тогда завтра перед моим отъездом я тебе ее отдам?

– Хорошо.

На следующий день я забрал аппарат и простился с Джоном. Машинку отвез к Симе. В этот же день поехал на курсы, но знакомой не было и не предвиделось до следующей недели. Заехал в академобщагу и, как назло, встретил «мутного» Н., а он сходу:

– О, привет! Ничего нет интересного на продажу?

– Есть. Электрическая печатная машинка; американская.

– А она у тебя не здесь?

– Не, на «Гражданке».

– А я как раз завтра собирался туда съездить, к другу. Так ты дай мне адрес, я заскочу, посмотрю, что за вещь.

– Записывай.

На выходных мы уехали с ростовскими в Гатчину и вернулись на вписку уже по – темному. А там… «засада»! Дверь в квартиру выбита и болтается на одной петле. Естественно, машинки нет! На меня накатывает волна ярости. Я хватаю с кухонного стола нож и выбегаю наружу. Симсон кидается за мной:

– Алекс, ты куда?!

– Надо мне!

– А мне можно с тобой?!

– Мне все равно!

Всю дорогу до академобщаги мы молчим; молчим, поднимаясь по лестнице, и когда я звоню в квартиру Н. (он жил в выселенной коммуналке, как я когда-то). Дома его нет. Прислонившись спиной к стене, жду шагов снизу. Сима стоит рядом и молчит.

– Хочешь кофе, Сима? – нарушаю я затянувшееся молчание.

– Очень, Алексис!

– Тогда пошли. Здесь рядом хорошее кафе.

– А что ты тут хотел, Алексис?

– Человека одного прикончить.

– Почему?!

– Думаю, это он украл машинку.

– Так что, ты кофе выпьешь и вернешься туда?

– Нет, уже не вернусь, перегорело.

ПОРЫВ

Прихожу вечером в наш переход, а там никого. Покурил, бросил окурок в урну и собрался уходить, но тут ворвался Вик:

– Алекс, есть пять копеек?!

– На метро? – завожу разговор, протягивая монету.

– Нет! – цапнув пятак, заявляет Вик. – На Штаты!

– На Штаты?! Не понял!? – тут только замечаю, что Вик сам порыв, просто какой-то «буря и натиск»!

– В Штаты я лечу, Алекс, что тут понимать!

– За пять копеек?!

– Ну, пять копеек на метро, а там доеду до станции*** и оттуда зайцем на басе до «Пулково – ΙΙ».

– То есть у тебя денег совсем нет?

– Ни копейки! Фигня, в Штатах стопом поеду!

– А до Штатов?

– Самолетом; залезу в багажный отсек.

– Ясно. А там ты к кому?

– Да у меня там дядька! Я же тебе рассказывал!

– Что-то вылетело из головы.

– Ну отцов брат там. Клиника у него. Прикинь, Алекс, он нам пишет, а отец, старый еврей, не отвечает! Боится! «Витя, ты не знаешь, как это может быть опасно! Завтра времена поменяются, и нам эти письма припомнят!» Вик пытается изобразить ужас отца; помимо ужаса, по его лицу пробегают и другие, не лучшие, чувства.

– А я говорю, – продолжает Вик, – что нечего ждать, когда времена поменяются! Валить надо из «совка»! Короче, опять мы поругались, я дверью хлопнул и решил, всё – лечу к дядьке!

– Круто! А как же…

Вот так, слово за слово, я Вика отговорил от полета, загасил его порыв. Впрочем, через пару лет я вернул «долг путешественника», но это, как говорят сказители-исказители, «совсем другая история».

СТРЕЛА С ЗОЛОТЫМ НАКОНЕЧНИКОМ * (ЕЩЕ О ТОЙ ОДНОЙ)

Зима лепила то декабрьское воскресенье из мороза, снега, ветра и льда. До этого дни стояли не по-ленинградски теплые и ясные, но это воскресное утро тонуло в мрачной хмари. На улице ветер стрелял льдистыми иглами-пулями в редких прохожих, и даже огромно-неуютная комната общаги превращалась в «блиндаж», комфортное убежище! И был хлеб-чай, и в кармане пачка сигарет, вроде бы сиди «дома», у батареи, ан нет! Ни с того, ни с сего, где-то к полудню, понесло меня на Невский. Город удивил пустотой. Пешеходов практически нет, автомобили можно пересчитать по пальцам, а автобусы и троллейбусы напоминали «рты стариков», если пассажиров рассматривать как зубы.

Ледяные иглы пуляли и сверху, и сбоку, и снизу, застывали на миг и тут же бросались в другую сторону. Потом стало легче: иглы закончились, остался только снег. Он застилал тротуары белой ковровой дорожкой, но не дождавшись VIP-гостей, тут же срывал ее, подбрасывал, рвал на части, размешивал, растворял в ледяном «бурлящем кипятке». И в этом неприветливом царстве Снежной Королевы, «под навесом» Думы я увидел двух знакомых художников, да еще и с клиентками!!! Девушки сидели спиной ко мне и у одной из них были шикарнейшие волнистые волосы цвета темного золота! Это странный, волнующий момент, когда ты видишь девушку сзади и она тебя уже интересует, и ты ждешь, когда она обернется, чтобы вздохнуть разочарованно или восторженно… Художники, заметив меня, радостно заорали: «Привет, Алекс!» Девушки обернулись и… я улетел! Господи! Когда я увидел ее глаза, я улетел! Какие-то нездешние, удивительные голубые глаза и тонкое слегка удлиненное лицо, и все это в «золотой раме» волос. Это был мой идеал! Было в ней что-то еще, что нельзя описать, но сразу чувствуешь, вот это твоя половина! Во всем, во внешнем и во внутреннем! Это твое! Но самое невероятное, что впервые в жизни такое же чувство я увидел в ответном взгляде!

Мы о чем-то заговорили с художниками, но думал я об одном: «Повернись еще раз!» И она поворачивалась и смотрела на меня как-то одновременно и по- детски, и взросло; удивительно. «Повернись еще!» И она поворачивалась…

– Э-э-э! Хватит крутиться! – заорал вдруг на нее портретист. – Ну как я тебя нарисую, если ты крутишься! А мне еще похмелиться надо, дурра!

– Ты че?! – удивился я.

– А-а-а! Все равно они по-русски ни бум-бум!

– А кто они?

– Норвежки, блин. Э-э, не крутись, я тебе сказал! Алекс, может, ты прогуляешься, пока я закончу? Ну искрутилась! Запала, что ли, на тебя?

– Да я уже нагулялся, пешком шел с Васильевского. А они тут откуда взялись?

– Вон, – махнул он в сторону перехода, – оттуда, из метро. Как я понял, они в «Москве» живут. Тут их целая группа была, но все крутнулись и назад, в гостиницу, а эти две, «отмороженные», остались.

Но вот портреты дописаны, свернуты в трубочки и в обмен на энную сумму вручены натурщицам. Они встали; сердце мое заныло (впрочем, боль в нем появилась сразу же, вместе с восхищением, при первом взгляде на нее), но они не ушли. Остановились неподалеку. О чем-то говорили негромко и златовласка все так же поглядывала на меня. А я… я чувствовал себя «водолазом»; водолазом (в полном снаряжении, со свинцовыми башмаками на ногах) неожиданно оказавшимся на суше. Я болтал с художниками, шутил, смеялся, а внутри ныла боль; видел, она ждет, чтобы я подошел и чувствовал, что не смогу подойти.

Продолжалось это довольно долго, кто-то из художников успел сбегать за «огненной водой», а девушки всё стояли, но бесконечно это продолжаться не могло, и в конце концов они направились к метро.

В Ленинграде я стал пить гораздо реже и меньше, чем в южной юности; и в обычный день отказался бы пить вот так, без повода, на ходу, но теперь не отставал от портретистов. Мы выпили бутылку, мои собутыльники захмелели, а я нет. Вскоре материализовалась и вторая; они уже были пьяные, а не пьянел. Ах, как бы мне пригодилось хорошее опьянение тогда, ведь «златовласка» вернулась! Они вынырнули из метро (в норвежских вязаных шапочках; замерзли!) и снова крутились рядом. Но и вторую попытку я не использовал, даже выпивка не помогла. А ведь нужно было сделать всего лишь несколько шагов… до той, одной…

* Стрелами с золотыми наконечниками пользовался Антэрос – бог взаимной любви; а вот Эрос, просто бог любви, использовал металл тяжелый, вредный и обыденный: его стрелы имели свинцовые наконечники. Как мудро греки разделили любовь на редкую взаимно-счастливую и частую безответно-мучительную.

P.S.-2011

«В Скандинавии великое множество сказочно красивых людей, (…). (…) с великолепными золото – платиновыми густейшими волосами и большими голубыми, или, серо-голубыми глазами».

Н.Копсова, «Русская жена»

(Я тогда знал только название страны (хотя это название всегда меня чем – то притягивало) и ничего о самой стране; интересоваться Норвегией я стал как раз после этой встречи. – АЕ)

«… и со мною жила голубая невеста, которой никогда не суждено было воплотиться. Я только испытывал предчувствие счастья широкого и был однажды на рубеже двух дорог, двух миров…»

М. Пришвин, Дневники

(Моя голубая невеста воплотилась, но ей суждено было так и остаться моей невестой навсегда. – АЕ)

«Он и сам не думал в ту пору, когда расстался с ней у монастырской ограды в Осло, что никогда не сможет ее забыть. И в конце концов придет к мысли, что ни одна из тех радостей, какие судьба сулила ему позднее, не заменит ему того, что он утратил тогда. Той девушки, которая была ему предназначена в юности».

С. Унсет, «Кристин, дочь Лавранса»

«Я не соображал, что всё кончено, совсем всё. Гораздо позже я понял, что жизнь по непонятной причине отняла тогда у меня то, что могло бы быть счастьем».

К. Паустовский, «Повесть о жизни»

(Вот и я долго разгадывал по какой причине жизнь отняла у меня то, что могло бы быть моим счастьем. – АЕ)

АРМИЯ МАТРЕШЕК

Как – то у меня появилась идея переделки матрешек в генсеков. В конце ноября образовался «излишек платежных средств» и я подумал: «Ладно, генсеки подождут! Будь бы их трое, как стоит самый дешевый набор матрешек… но чем хуже генсеков русская женщина! Посвятим переделку ей!» Сказано-сделано.

Десять трехкукольных наборов матрешек первым делом пошли в очистку, вернее, только две внутренние куклы; верхняя оставалась та же старинная русская женщина; вторая стала советской: валенки, ватные штаны, ватник с номером арестанта, шапка-ушанка; третья – постсоветская: девушка-панк.

Расписывали их «мои» скульпторы и закончили они это дело 30-го декабря. 31-го я загрузил матрешек в пакет и поехал к «Европейской», где встречался с Виковым канадцем. Разговаривали в переходе. Я показал матрешку (остальных оставил у Андрея на Мойке, где мы собирались встречать Новый год), ему понравилось. Договорились, что он возьмет ее и покажет своей группе, а если им тоже понравится, то на другую встречу я захвачу остальных.

Канадец не заставил себя ждать; уже на ходу он показывал: «О'К!» Матрешка им приглянулась, цена не испугала, они даже хотели бы купить больше. Правда, он просил прийти позже, у них там обед намечался.

У Андрея нас ждало разочарование, ведь мы разгусарились пить только шампанское, а достали всего две бутылки. Думали-гадали, где найти ещё, а Вик в это время сидел, как на иголках, очень уж ему не терпелось провернуть дело. Вдруг он вскочил:

– Алекс, давай матрешек!

– Рановато еще, Вик!

– Фигня! Че ждать-то! Я сам пойду в «Европу», я же знаю, в каком он номере живет, «сдам» матрешек и куплю на «крыше» (ресторан в «Европейской») шампанского!

Я колебался, но поддался уговорам (мол, иначе шампанского не найти), и уступил. Вик радостно ускакал в гостиницу. Сначала его отсутствие не замечалось за предпраздничными хлопотами, но время шло и стало ясно, что-то не в порядке. Мы с Димкой отправились искать пропажу и в холле «Европейской» встретили знакомого фарцовщика. После поздравлений с наступающим Димка спросил:

– Ты случайно Вика не видел? Он должен быть тут, в «Европе».

– Да, кстати, только хотел сказать, Вика-то спецы повинтили!

– А что такое?

– Да начал там в холле с путанами заигрывать, доигрался.

– И что, до сих пор его держат?

– Наверно.

В том же холле, где повинтили Вика, мы уселись на диване, рядом кипела предпраздничная жизнь, а я горевал:

– Все, накрылись матрешки! Сколько было трудов и, оказалось, «мартышкиных»!

– Подожди, Алекс, – начал успокаивать меня Димка, – может, он их успел продать.

– Так это еще хуже! Тут и у Вика проблемы будут, если продал за валюту. Да и валюту конфискуют.

– Ну, Вика-то скорей всего отпустят. Спецы-то тоже люди, перед праздником, то да се. А валюту, конечно, заберут. Пойду я поищу канадца.

Димка вернулся с канадцем и оказалось, что он в назначенное время приходил в переход с валютой, но нас не было. Мы объяснили, что Вик решил не ждать встречи, а найти его раньше назначенного; что матрешки были у Вика; что поэтому мы и не пришли. Канадец горевал не меньше меня, так ему понравились матрешки, а потом переживал и за Вика, когда мы объяснили ему в чем дело.

«Ладно, Алекс, – заявил Димка после того, как мы распрощались с канадцем, – пойду я на «крышу» (ресторан в «Европейской»), куплю шампанского, на сколько у меня хватит денег. А ты гляди, если Вик появится, не подходи к нему, а то и тебя спецы сцапают!»

Вик не появился. Оказалось, мы с ним разошлись. Он, чтобы загладить вину, как только его выпустили, помчался домой и стащил две бутылки шампанского; слабая компенсация, но все же. А у Андрея нас ждал сюрприз: по словам друзей, моих матрешек показали в «600 секунд». Если нас не разыграли, то Невзоров заявил: «Сегодня в гостинице «Европейской» была изъята партия вот таких матрешек. Говорят, в других местах неоднократно изымались подобные. Есть сведения, что в окрестностях Ленинграда работает подпольный цех по их производству. «Армия матрешек-извращенок» движется на Запад! Мне кажется, соответствующие органы должны найти этот цех и остановить его работу, чтобы прекратить издевательство над русской культурой!»

«Мы смеялись, – улыбнулся Андрей, – мы же знаем, что их всего десять штук!»

«1989»

«Любовь изгоняет страх».

И. Богослов

«Знаю я, бывали в старину на свете

люди, не ведавшие, что такое страх».

С. Лагерлеф, «Перстень Левеншельдов»

АТАКА ФАШИСТОВ

Перестроечные времена были раем для неформалов, я лично видел, как под одной крышей мирно жили хиппи и фашисты. Но всё же фашисты оставались фашистами и мне пришлось в этом убедиться лично. Как-то мирным весенним вечером в квартире Симсона раздался звонок в дверь. Потом еще и еще, кто-то настойчиво и нагло рвался на постой. Симсон в этот момент занимался самым важным делом своей жизни, он…кушал, поэтому и попросил Петру: