Путевые заметки путешественника в Тридевятое царство

– Неплохое тебе местечко досталось.

– Это точно! А ты заезжай туда в мое дежурство. Вот телефон, позвонишь и тебе скажут на смене я или нет.

Я не преминул воспользоваться приглашением. Он тут же познакомил меня с вахтером Мишкой, который сидел на контроле у входа; вечером ему сдавали ключи от всех баров, кабинетов и т.п. Мишка носил очки и казался серьезным человеком, хотя, на самом деле, был шебутной приколист. Работал он сутки через трое, но бывал в ЛДМ чаще, потому что занимался в театральной студии.

– А я раньше собирался стать актером.

– А теперь не хочешь? – поинтересовался Мишка.

– Нет, уже не хочу.

– А что так?

– Не знаю. Долгая история.

– Ну так оставайся сегодня со мной на дежурстве, ночь длинная, вот и расскажешь. Кстати, ты бы зашел к нам в студию, вдруг передумаешь.

Только я собирался категорически отказаться, но тут Мишка говорит: «А вон наши девушки, из студии, идут. Привет!» Мы-то сидели у входа и людей мимо много проходило во всех направлениях, а когда чего-то или кого-то много, уже меньше обращаешь внимания, но эти девушки подошли к нам, чтобы «перекинуться парой реплик» с Мишкой, я увидел одну и влюбился.

– А это кто? – спросил я Мишку, когда они ушли, – худенькая брюнеточка.

– Таня Левадская.

– А-а-а. А когда у вас занятия?

– Так ты решил зайти к нам?

– Ага.

– Ну тогда…

И Мишка рассказал все про свою студию, а потом и привел меня туда, на очередные занятия.

ВЕСЬ МИР – ТЕАТР И В НЕМ МАЛЕНЬКАЯ ТЕАТРАЛЬНАЯ СТУДИЯ

Всю незрелую часть жизни я мечтал (довольно поздно, но открыл, что меня видели актером окружающие, но сам я этого не хотел) стать актером и вот впервые попал в актерский коллектив, совсем маленький, а местами очень юный. Юные – это Тёпа и рыженькая, конопатая Алёна. Они еще учились в школе, обе были хорошенькие и на этом их сходство заканчивалось.

Тёпа совсем не оправдывала свою кличку, потому что под маской детской наивности скрывался совсем не наивный и совсем не детский ум.

Зато Рыжик действительно была наивна и простодушна; еще никаких масок… никакой косметики.

Татьяна и Юля недавно закончили школу, но Юля уже успела выскочить замуж.

Моя ровесница полу-армянка Вика казалась девушкой жесткой. Кажется, у нее было больше власти, чем у руководителя студии.

Мужскую половину представляли: вахтер Мишка, украинец Сашко, официант ресторана ЛДМ Андрей, руководитель студии, ну, и с какого-то момента, ваш покорный слуга.

За все время, проведенное в студии, мы не поставили ни одной пьесы, кроме «Балаганчика», но это была заслуга Вики, а не шефа. Она даже организовала съемки постановки местным ТВ. Шефа же больше занимала халтура. Какие-то уличные театрализованные представления по праздникам, вот и «весь театр».

«КАПИТАН-БЕЛЫЙ СНЕГ»

В ту зимнюю ночь я шел от Виноградова. И без того редкие тени людей и машин вдруг укрыл внезапно поваливший густой «ватный» снег. Как всегда, сочетание снега и горящих фонарей завели «золотой ключик восторга, и дверца за холстом открылась» в моей груди. Было удивительно легко; мы чуть ли не парили вместе со снегом; с единственной разницей, что я «парил с целью» (шел «домой»), а он просто так, за здорово живешь.

Таким эйфорягой влетаю в парадное, а первый пролет лестницы, ведущей в мое гнездышко, полностью забит выпивающей мужской компанией. Над ней облака табачного дыма, под ними батареи бутылок и скромная закусь на расстеленной газете. Молча иду «сквозь» них. Они молча освобождают мне проход и надолго замолкают. Никаких «наборов слов», обычных для таких ситуаций, как будто «сквозь» них прошел человек-снег; а кто разговаривает со Снегом?

РЕЗКОСТЬ – МЯГКОСТЬ

«Когда хожу я без очков,

я наступаю на жучков

и укусить могу шкатулку,

вполне приняв ее за булку!»

Ю. Мориц, «В очках и без очков».

Записной киноман, в кино я стал замечать, что резкости нет, а зал при этом не свистит и не кричит: «Сапожник!» Тогда я сказал себе: «Мартышка, да тебе нужны очки!» В «Оптике» мне смастерили сие «чудо цивилизации» и я тут же побежал в кино. Супер! Резкость появилась!

Однажды сел в трамвай на Чкаловском, чтобы ехать в Купчино. Уже стемнело. Зажглись фары, фонари, окна. В центре трамвай часто ехал совсем рядом с домами и там, за окнами, «плавали» какие-то тени… «Стоп! – сказал я себе. – У меня же есть «резкость!» Я одел очки и вдруг увидел мир во всей его красе! Тени за окнами стали людьми. Чужая жизнь «выходила на подмостки» и в каждом окне разыгрывалась своя «пьеса».

И улицы сразу стали другими; и люди рядом, и… Тогда я, сказав себе: «Стоп! А в мире много и уродливого, грязного, отталкивающего, стоит ли это видеть?!», снял очки и с этого момента одевал только в кино. Это был некий акт отстранения от мира или смягчения его; никакой резкости, никакой грубости… Чего-то я лишался в этом случае, а что-то приобретал, но мир без очков показался мне лучше.

«УДЕЛЬНАЯ»

В Купчинскую общагу можно было попасть также, доехав на метро до ст. «Удельная», а от нее наземным транспортом до пункта назначения. Однажды зимой я поднялся наверх на «Удельной» и, когда шел от метро к остановкам через длинную «цветочную аллею», где цветы лежали между двумя рядами горящих свечей в больших прозрачных коробках, испытал странное и сильное чувство; цветы, свечи, сумрак напоминали о смерти; в автобусе достал блокнот с ручкой и, чтобы сохранить это чувство, начал писать:

«У станции метро «Удельная»

всегда продают цветы…»

Стихотворение это родилось рядом с местом, где через два года случилась страшная трагедия, но здесь же я написал стихотворение, определившее направление моей жизни (об этом в третьей части); недаром же «Удельная»; «удел»; «судьба» …

«1988»

«Игра и жертва жизни частной!

Приди ж, отвергни чувств обман

И ринься, бодрый, самовластный,

В сей животворный океан!

Приди, струей его эфирной

Омой страдальческую грудь –

И жизни божеско-всемирной

Хотя на миг причастной будь!»

Ф. Тютчев, «Весна» 1838

«Какое лето, что за лето!

Да это просто колдовство –

И как, спрошу, далось нам это

Так ни с того и ни с сего?..»

Ф. Тютчев, «Лето 1854»

«ВЕЧНЫЙ ТАНЕЦ ВОСЬМИ»

Так и есть, лето 1988-го было чудесным! Особенно одно событие благодаря, которому я удержался в Ленинграде на нужный срок. Позже, когда родилась моя мини – вселенная, 88 стало моим знаковым числом, но это не я его выбрал…

P. S. – 2022

«Разговор дальнейший был полон огня:

«Милая, пойми человека!

(88! Как слышно меня?

88! Проверка!)»

Он выстукивал восьмерки упорно и зло.

Днем и ночью.

В зиму и в осень.

Он выстукивал, пока в ответ не пришло:

«Понимаю, 88!..»

………………………

Эту цифру я молнией шлю.

Мчать ей через горы и реки…

88! Очень люблю.

88! Навеки».

  Р. Рождественский

«Перед тем как обратиться к толпе, Иисус сказал ученикам несколько слов, которые были им не совсем понятны:

– Священные числа Бога. Что это за великие сокровенные числа? Кто называет число три, кто – семь, кто – десять. Но никто никогда не называл число восемь. Однако восьмерка вплетена в Божье творение более глубоко, нежели люди могут представить. В чуде сотворения земных вод соединились и стали новым существом два воздушных духа*, которые охвачены вечным танцем восьми…»

«Очевидно, намек на представления пифагорейцев, согласно которым 8 – число любви, дружбы и творчества. (Примеч. перев.).»

Э. Берджесс, «Человек из Назарета»

* «Соединились два воздушных духа…»; а ведь мне присуща двойственность…

В лекции Новикова прозвучало, что Бахтин, в отличие от многих, считал двойственность положительным качеством. Он говорил, что двойственность удваивает бытие; делает его богаче. В прозе Достоевского Бахтин тоже видел двойственность.

Если, по мнению Бахтина, двойственность удваивает бытие, то не здесь ли источник моей высокой энергетики?

«Главный инженер Валентинов оказался таким энергичным, что выделяемой им в пространство энергией, наверное, можно было электрифицировать город районного масштаба». А ведь моё кредо РАЗДАЮ СЕБЯ (из стихотворения – программы 1987 года) – это как раз об этом: зарядка энергией тех, кому ее не хватает.

«По старинным приметам, разномастность волос на голове и бороде свидетельствовала о высокой человеческой породе, об избранном происхождении».

В. Липатов, «Игорь Саввович»

Вот Валентинов, как и я разномастный, двойственный, и у него огромная энергия. Кроме того, многоликость – это ведь тоже увеличение бытия.

ИЗ ПРОВАЛОВ ПАМЯТИ

«Провалы памяти» бездонны; ведь было то и было это и почти все провалилось и исчезло бесследно, лишь кое-что «зацепилось за уступы», еще держится и различимо в глубине… Помню, как брел один по Невскому среди пьяной, кричащей, веселой толпы в Новогоднюю ночь, но был ли это Новый 87-й или Новый 88-й год? Если учесть, что Мичуров уже жил у жены, Игорь в Купчино, а я на Кр. Курсанта, то скорее всего 88-й. Чувство одиночества в ту ночь трудно забыть. Это, конечно, не новость, что одинокие люди вдвойне чувствуют себя такими, как раз в праздники; новость, что одинокий – это ты! Но примета, «Как встретишь Новый год…», не просто не сбылась, а не сбылась на все сто процентов.

И еще интересно, что память мою Кто – то сохранял чистой до Ленинграда; ведь я очень мало помню свое детство и то, что здесь есть о моем детстве мне, в основном, рассказали взрослые; а поскольку никто не рассказал бы мне ленинградский период, кроме меня самого, то и место должно было быть побольше.

ИЗ СКАЗАННОГО…

Как-то раз, на одной из наших посиделок у Тузина, вдруг, ни с того, ни с сего я сказал своему однокласснику Генке, что он попадет служить в Ленинград, а я как раз буду там жить. Тогда мы посмеялись над этим и забыли.

Однажды получаю письмо от мамы, в котором она просит навестить Генку, там же адрес его в/ч на окраине Ленинграда. Я сразу же рванул к нему. Тут царил «частный сектор» деревянных домов и домишек и казалось, что ты уже не в Ленинграде. Радость Генки была неописуемой: земляк в армии всегда «подарок судьбы», а тут еще и одноклассник.

У – ХОД

Своя комната сыграла важную роль: Алексей попросил подержать у меня магнитофон и фонотеку Глеба, меломана из Академии, которого забирали в армию. С этого начался мой путь к меломанству и, кроме того, «весь этот рок» и независимость своей комнаты и постоянные призывы к свободе на сейшенах подтолкнули меня к важному решению: я бросил свою «карьеру паркетчика»! В один прекрасный день вдруг решил: «Хватит! С таким же успехом я мог бы заниматься этим дома! В конце концов, стать подсобником всегда успею, а пока…» Что это за «пока» я и сам не знал, просто положился на «русский авось».

СНОВА ГОЛОД

«Свободное плавание» требовало жесткой экономии, в связи с чем пришлось перейти на сигареты «Стрелецкие» (стрелять у курящих) и сверхжесткую диету. Но, как говорится, «не имей сто рублей, а имей друга-кондитера и друга-официанта»; Андрей из «Веселого поселка», прознав о моих трудностях, вручил мне трехлитровую банку меда и чуть ли не полмешка арахиса. На мой-для- приличия-отказ: «Да ты что, Андрей?!» Он заявил: «Бери, бери! У нас на работе этого добра полно!»

В ресторане Андрея (коллеги по студии) кормили завтраком, обедом и ужином постояльцев гостиницы ЛДМ и «объед туриста» давал официантам этого заведения «честные продукты», потому что завтрак турист съедал, ужин тоже, а вот обед выпадал из его расписания. Это время турист проводил в городе и возвращаться в гостиницу из-за обеда ему не имело смысла. Тем не менее обед сервировался. В пустом ресторане вился парок над тарелками с борщом, расставленными на длинных столах, а скучающие официанты поглядывали на часы. Потом старший давал «отбой» и остывший борщ исчезал в «чреве» кухни. Разумеется, «второе» и закуски: колбаска, яички, сырок уже не появлялись на столах, а тут же делились между персоналом.

Андрей был не женат, семья его не нуждалась, так что многое из своей доли он отдавал коллегам, а потом, узнав о моих трудностях, -мне.

ПИОНЕРЫ УЛИЧНОГО ПОРТРЕТА

Лёшка Мичуров осуществил свою мечту и поступил в Академию художеств на скульптора. Курс их был совсем маленький и большая его часть жила в общаге; в огромной комнате с огромными окнами. Как – то Лёшка познакомил меня с этим большинством, и я стал там своим человеком.

Мои «академики» желали рисовать, рисовать и еще раз рисовать, а рядом бурлила жизнь, желающая себя увековечить, и согласная за это платить; поэтому в один погожий весенний денек я вытащил самого смелого «академика» на Невский. У Бодякова имелось все необходимое для работы, а я выступал в роли: зачинщика (ворочал камни под которые не течет вода), переводчика (если попадется иностранец), дозорного (если Бодяков начнет рисовать и появиться патруль) и т.п. Мы долго искали подходящее место. Бодяков нервничал, а я, заправленный « кофейно-никотиновым ракетным топливом», был приятно возбужден. Наконец, остановились «под навесом» кукольного театра, что на углу Невского и Садовой, у подземного перехода. Бодяков «развернул лавочку», а я стал ловить клиентов. Увы, дело не шло. Бодяков предложил сворачиваться и, вдруг, объявился смельчак! Сделав ПЕРВЫЙ (!) уличный портрет в Ленинграде, мы не рискнули продолжать; во-первых, очень хотелось есть, а во-вторых, лучше «синица» в наших карманах, чем «журавль» в карманах ППС.

Сколько за это время, пока Бодяков писал портрет, мимо прошло или проехало голодных художников, мы не знаем, но даже если единицы видели его за работой, то они-то не немые, так что в следующий раз к нам присоединились несколько человек и так зародилось братство уличных портретистов.

Поначалу приходилось следить за милицией, а после крика «шухер» или «атас», хватать инвентарь, клиента и дописывать портрет где-нибудь в глухой подворотне, но первый страх был преодолен, художников все прибавлялось и прибавлялось, так что вскоре пришлось искать более просторное место.

За давностью лет не скажу точно, перебрались ли к Думе или обосновались напротив, перед армянской церковью, но скорее всего работали и там, и там, потому что к лету портретистов было, как грибов после дождя. Ну и видимо власть городская дала добро, потому что милиция перестала «интересоваться живописью».

«ТАК НИ С ТОГО И НИ С СЕГО» …

Я был постоянно голоден, но молод и счастлив, а где-то далеко на юге одна моя знакомая семья ела от пуза, а счастья не имела. Долго у них шла «тихая война» за главенство. Один раз сын (еще школьник), доведенный нелюбовью отца до отчаянья, завопил: «Вот я уйду от вас! Буду идти по лесам, по степям и нехай меня волки съедят!» В другой раз он выбрал вариант помягче: «Вот уеду от вас к Лешке! В Ленинград!» На что отец возразил так: «Та ты ж там сдохнешь с голоду! Лешка, вин же ист як воробей, а ты як кабан!» Тут он был прав: ел я в то время часто не больше воробья (а что нам птицам небесным!). К тому же всегда ходил быстро, а уж по Ленинграду, не слишком отягощенный плотью и прочими «оковами», можно сказать, «летал». Так, однажды «пролетая» через скверик около Зимнего, я «приземлился», чтобы стрельнуть сигарету у парня, что курил в прохладе фонтана.

– Угощайся, – протянул он пачку. – Тебя как зовут?

– Алекс. А тебя?

– А я Алексей. Тоже, можно сказать, Алекс. А ты, Алекс, чем занимаешься? Студент?

– Почти. Собираюсь поступать на подготовительный в универ.

– А где работаешь?

– Пока нигде.

– А у нас не хочешь поработать?

– А у вас – это где?

– А вон видишь ларьки «Пепси».

– Ну.

– Вот я там торгую. Не один, конечно. Нас там трое и трое еще в другой смене. Мы через день работаем. Ну так что?

– Согласен! А когда начинать?

– Ну давай послезавтра, к девяти утра подъезжай.

Вот так удивительно началось для меня это лето; поднесли, ни с того, ни с сего, работу на «блюдечке с голубой каемочкой».

. РАЗМАХ ДВОРЦОВОЙ ПЛОЩАДИ

В назначенное время я, как штык, торчал у ларьков. «Три мушкетера» появились из-за угла Зимнего.

– А вот это Алекс, – представил меня Алексей своим коллегам, – с которым мы позавчера познакомились.

– Так ты согласен работать? – спросил Игорь, худощавый мужчина под сорок, который, как выяснилось позже, чуть ли не с детства «пахал» в торговле, а у «пепсикольщиков» был старшим.

– Согласен. Правда, еще не знаю на что?

– Работа несложная, если любишь двигаться, – подключился Боря, пухлый молодой человек, – а Леха говорит, что ты как раз шустрый.

– Да, – продолжил Игорь, – мы в ларьках, а ты на улице. Около ларьков и около каждой лавочки, в сквере, надо держать пустые ящики и постоянно следить, чтобы бутылки не «уплывали», а как наполнился ящик, в киоск его.

– Ясно! Сложного и правда нет.

– Точно, сложного нет. Значит, по рукам?

– По рукам!

Хорошее пролетает быстро, а лучшее еще быстрее, и этот чудесный, бурлящий радостной жизнью день, промчался стремительно.

– Ну что, хорошо! – подытожил Игорь, когда мы вечером собрались в его киоске. – Молодец, Алекс, хороший «урожай» собрал!

– Ну так что, Алекс, – встрепенулся мой «крестный» Алексей, – первый рабочий день полагается обмыть!

– Согласен, только придется у вас денег занять до получки.

– Зачем занимать, – усмехнулся Игорь, – вот держи свою получку!

Из толстой «лохматой» пачки разношерстных купюр он выудил семь или восемь красненьких и под улыбки коллег вручил их мне. «Ни фига себе! – пронеслось у меня в голове, пока вслух говорились благодарности. – Получка, как на стройке, а работа через день, да еще какая!»

– Ладно, пойду за выпивкой, – поднялся я с ящика, – а что, кстати, брать?

– Ну, возьми хорошего коньячку, – замурлыкал Боря, закатив глаза, – хорошей колбаски, сырку, лимончиков и…

– Ладно, – перебил его Игорь, – где он тебе возьмет столько всего хорошего?! Я пойду выручку сдам и заодно сам все куплю.

Я протянул Игорю деньги, он взял энную сумму и когда удалился, я начал расспрашивать коллег:

– А куда Игорь пошел?

– В магазин, от которого мы работаем, пояснил Алексей, – тут недалеко.

– А может, пойдем в Дом Ученых? – предложил Боря.

– Не знаю, – заколебался Алексей, – Игорь вернется, спросим его.

– А зачем в Дом Ученых? – поинтересовался я.

– Да там ресторан неплохой, – объяснил Алексей, – народ весь знакомый и рядом. Мы там и обедаем часто.

– А то и в Зимнем дворце обедаем! – прихвастнул Боря.

– А что ж сегодня бутерброды грызли?

– Да сегодня видел, какая запарка была! Очереди какие! Нет, конечно у нас есть перерыв, но иногда уйти, значит большую денежку потерять, – поведал мне Боря.

Вскоре вернулся Игорь. Мы никуда не пошли, а посидели своим коллективом. Хорошо посидели! И то счастье, что другой день был выходным.

“Pocket full of money”

Наша следующая смена прошла не менее ярко. Солнце сияло. Музыка в душе играла от чувства праздника. К нам снова стояли огромные очереди самых разных людей; со всех концов страны и даже дальше.

Окончив торговлю поздним вечером, мы собрались в ларьке Игоря. Он подсчитал выручку, довольно хихикнул и отторгнув веер красненьких, вручил их мне. «Не понял?! – держа деньги в воздухе, возник я с вопросом. – Второй день работаю и что, снова зарплата?!» Тут мужики радостно заржали, а насмеявшись, объяснили, что это их, а теперь и моя, ежедневная (от 50 до 100 рублей!!!) зарплата! Я присел: из хронического безденежья, в такие, понимаешь, нувориши! Оказалось, все эти наши доходы приносила скромная, пустая «пепсикольная» бутылка! Содержимое стоило 35 копеек, а ёмкость 10 – ть. Формально ее можно было сдать и получить эти 10 копеек, но таких чудаков случалось мало – один на сотню, а то и меньше. Все-таки основные покупатели были туристы, а все туристы – немного кутилы; ну кто из них станет стоять очередь из-за какой-то мелочи! Так что по большому счету, это выходили «честные деньги», что-то вроде чаевых в ресторане.

Постепенно, проверив на мелочах, мне стали доверять торговать, подменяя кого-нибудь. И на копейку я не обманул людей, которые мне так помогли, но это было нетрудно при моей установке, что дружба и любовь дороже любых денег. Подметив мою легкую рассеянность, Игорь волновался даже больше чем о деньгах, об открывашках. У них были какие-то специальные открывашки, и они их берегли, как зеницы ок… (или «ов»? А может очей?)

Однажды я кого-то подменял и в это время подвалила галдящая толпа американских школьников. Около киосков они разделились: часть стала в мой киоск, а часть в другой. За время работы я освоил один фокус: подбрасывал бутылку так, чтобы она перевернулась в воздухе, ловил, позволял слегка хлопнуться донышком о прилавок и в этот момент открывал. Если все получалось, то раздавался хлопок и на горлышке появлялась «шапочка» пены.

Подходит первый янки-бой, спрашивает:

– How much?

– One dollar.

Он протягивает мятую зеленую бумажку. Я достаю бутылку из ящика и проделываю свой трюк. «Вау!» – восклицает янки-бой, а остальные орут своим товарищам в другую очередь что-то типа: «Эй, парни, сюда, здесь крутой продавец!» Те перебегают к моему ларьку и на прилавок сыпется «зеленый дождик».

Вот только когда Игорь увидел кучу баксов, он возопил: «Боже, Алекс! Больше никогда! Раз повезло, два повезет, а на третий «спецы» прихватят и всё, 88-я!» Он пугал, а мне было страшно интересно, впервые в жизни я увидел легендарные доллары. Игорь же пошумел-пошумел и в конце концов предложил:

– Ладно, раз уж такое дело, то, если хочешь, я позвоню знакомому, он подъедет и купит их у тебя.

– Конечно, – обрадовался я, -звони!

– Только ты их с собой хоть пока не носи! Спрячь куда-нибудь.

– Ладно.

– А человек мой надежный. Это лучше, чем продавать неизвестно кому. И платит он по максимуму. Что ему, «стоИт за лимон»!

– Что значит «стоИт за лимон»?

– Ну по деньгам. Денег у него уже больше миллиона.

Я только присвистнул от удивления и ничуть не усомнился, давно заметил, Игорь всегда говорит правду (удивительное качество для советского торговца).

В следующую нашу смену подъехал парень. Чуть по виду старше меня. Обаятельный, вежливый, скромно одетый (сроду не скажешь, что миллионер). Купил у меня доллары, не торгуясь. Оставил свой телефон со словами: «Звони, Алекс, в любое время. Беру любую сумму.»

Увещевания Игоря остались втуне, мне понравился такой вид заработка; всего лишь спрашиваешь у иностранцев: «Would you like change money?» Правда, щадя нервы босса, не злоупотреблял «чейнджем» и старался делать это не на виду, даже встречи с тем крупным валютчиком назначал в других местах.

Как-то раз заявились два крутых парня. Все такие напоказ; всё у них «фирма», всё у них супер. Это были знакомые Лехи, но пришли они ко мне и с порога заявили:

– Алекс, мы слышали, у тебя баксы бывают?

– Да пару раз-то и были всего, – скромничаю, поглядывая на Игоря.

– Короче, Алекс, если чё, по бабкам не обидим! Будут баксы, звони.

– Ну, эти, наверное, еще круче? – спрашиваю Игоря после их ухода. – У них уж, видно, не один «лимон»?

– Ты что! – взрывается Игорь. – Эти?! Да это шантрапа! У них-то и ломтика «лимона» не наскребется! Нашел крутых!

СИСТЕМА

«Онегин, старый мой приятель,

Родился на брегах Невы,

Где может быть родились вы

Или блистали…»

А. Пушкин, «ЕО»

Постепенно вокруг меня на Дворцовой стала складываться некая «планетарная система». «Планеты» – это те, кто бывал у меня каждую смену, а «кометы» – те, кто заскакивал периодически, типа: «Шел мимо, дай, думаю, заскочу к Алексу». Был и свой «Млечный путь»: штайка (корректоры, не исправляйте слово «штайка»! Это производное двух слов.) полупризорников (дети из окрестных коммуналок; родителям-алкоголикам было на них наплевать, но жилье и хоть какой-никакой «кусок хлеба» у них имелись, так что беспризорниками их назвать нельзя), возглавляемая Мишкой. Он выделялся из компании как ростом, так и характером; он был серьезным. Мишка напоминал волчонка в переходной период, когда еще есть обаяние щенка, но уже проглядывает нрав крутого самца. Штайка промышляла «мелким чейнджем» – обменом значков и прочей «сов. экзотики» на фирменные мелочи, особенно жвачку. Если мчится парнишка с белым пузырем во рту, значит, это кто-нибудь из штайки; у чужих там шанса не было бегать с пузырями во рту. Обычно они начинали просто просить, а уж если ничего не давали, тогда предлагали чейндж. Добычу первым делом тащили мне; порой меняли на «Пепси», иногда продавали, а бывало и дарили. Мужики, хоть и смеялись, мол, «ты, Алекс, всю шпану окрестную собрал», но не гнушались фирменной ручкой или зажигалкой от этой шпаны.