Аномалия. За гранью огня

– Привет! – радостно восклицает Диана и крепко обнимает меня, пока я робею, обычно избегая чужих прикосновений. Я трудно схожусь с людьми, мне нужно больше времени, чем остальным.

– Отец привел меня сюда чуть ли не за ручку, – Синди пыхтит, расстегивает воротник блузки и шмыгает носом. Снова улавливаю жалостливые взгляды, обращенные в сторону девушки, но не знаю, чем они вызваны. – Родители относятся ко мне, как к прокаженной.

– Ты ни в чем не виновата, – успокаивает Диана.

– Как они могли так поступить. Как он мог. Я не заслужила жестокого отношения, – Синди расправляет плечи и цепляется за руку Дианы. – Они здесь. Вон там. Он смотрит сюда. Мне плохо.

– Тише, Син, – Диана оборачивается, и я непроизвольно делаю то же самое. Чуть дальше от нас, на неестественно зеленом газоне стоят все те парни, с которыми я столкнулась в рекреации. Ник и один из его приятелей смотрят на нас. Порванные на коленях черные джинсы, черная рубашка с закатанными рукавами и расстегнутыми верхними пуговицами, татуировки, модные солнечные очки, небрежно взлохмаченные темные волосы, спадающие на лоб. Никакого намека на соблюдение правил. Поворачиваюсь к нему спиной. Стучащая в висках кровь путает мысли, не дает уловить смысл разговора. Кажется, что под его взглядом полыхает кожа, но внутри по-прежнему холодно. – Все будет в порядке. Ты теперь с нами.

– Ничего не могу с собой поделать, – хрипло шепчет Синди. Замечаю, как трясутся ее руки. – Все еще люблю его. Простите. Мне жутко неловко. Мистер Гринель говорит, что нужно прожить все эмоции, научиться говорить о них. И я пытаюсь.

– Ты проходишь терапию у Виктора Гринеля? – вырывается у меня.

– Недавно, – она трет щеки. – В Лириде есть крохотная доля черного цвета. А после произошедшего в том году началась депрессия. Виктор – один из лучших врачей. Но я до сих пор не могу видеть его. Кажется, что зависимость по-прежнему жива и разрушает тело.

– Виктор – чудесный. Рада, что он решил преподавать в Академии, – Диана обнимает девушку и поясняет. – Виктор привел Синди к нам в редакцию.

– Спасибо вам. Я чувствую себя намного лучше. Все мои друзья отвернулись.

– Люди боятся слышать правду. Но только через разговор можно достичь понимания.

Я задумываюсь над ее словами. Наверное, я не сближаюсь с людьми, потому что не открываю полностью душу. Илия многозначительно прокашливается, поправляя очки.

– Ник Мертенс – чудовище. Он манипулировал тобой, и это ужасно.

– Я понимаю, но это моя первая любовь. Я была готова сделать для него все что угодно. Становилась одержимой, и мне даже нравилось это ощущение. Словно я не одна в мире.

Жар вновь сменяется ледяным потоком, резко пролившимся за шиворот. Упоминание его имени прошибает насквозь. В горле образуется ком. Она была с ним? Люблю. Манипулировал. Я испытала это на себе. Мне было пятнадцать, и я не задавала лишних вопросов. Дикий страх, вплетенный в мысли о Нике, проскальзывает в ночных кошмарах. Не смею обернуться еще раз. Будто превращаюсь в замороженную статую.

– Синди! Подойди сюда! – вздрагиваю от громкого мужского голоса. Синди, всхлипнув еще раз, идет к родителям.

– Не обращай внимания, – Илия качает головой, глядя ей вслед. – В прошлом году Синди сильно досталось благодаря стараниям местных гиен.

– Шакалы Академии использовали, шантажировали, унижали и растаптывали ее, а она поддалась на дешевые манипуляции. Затем ради забавы распространили фото и видео в своих приватных чатах. Безмозглые, лживые, жестокие ублюдки, думающие, что богатство делает их королями мира.

– Не знаю, на что Синди рассчитывала, веря Нику Мертенсу.

– Кэти, мы рады, что ты с нами. И поэтому хочу предупредить, – Диана наклоняется ко мне, и ее голос рокочет от непривычной злобы. – Держись подальше от Воронов. Так называется футбольная команда Академии. Избегай Камерона Лендмана, Дилана Ловрена, Джека Гранта, Брайана Росса, Гарри МакЛарена, Дрейка Греймора и, конечно, Ника Мертенса. Не вступай в разговоры и не ведись на провокации. Они инфантилы, не вылезшие из песочницы и решившие что вправе ломать чужие судьбы. Рано или поздно всем воздастся по заслугам.

Тошнота закручивается спиралью в животе. Разве я сомневалась в его таланте разрушения всего вокруг?

– Мы надеемся стать вестником правды, – раздается позади голос Билла Селлирана. – Не только девочки имеют с ними личные счеты.

Билл возглавляет редакцию. Диана называет его будущей звездой журналистики. Он даже одевается так, будто в любой момент готов предстать перед камерами. Темно-каштановые волосы до плеч обычно собраны в аккуратный хвост или тщательно уложены.

Вместе с Биллом к нам присоединяются Зак, парень Илии, и тихий Эдвин.

– Отец Синди входит в совет директоров городского банка, но даже его связи не повлияли на семью Мертенс. Что уж говорить о простых смертных. Безнаказанность порождает чудовищ. Мы хотим добиться справедливости, чего бы это ни стоило, – продолжает Диана.

– Многие боятся находиться рядом с Ником Мертенсом или Камероном Лендманом. Это ненормально. Когда розовая дымка испаряется, остается ужас и боль. Если ты перейдешь им дорогу, то быстро станешь изгоем. В прошлом году Элли Джонс отказала им и по сей день ходит по коридорам, опустив голову. Я помню нескольких, кому пришлось уйти из Академии, – вставляет Илия.

– Девушки часто виноваты сами. Разве не видно, что они конченные? Неужели нельзя включить мозги и не пускать слюни от дорогих тачек и грязных денег? Они думают, что волшебные десять минут дешевого секса способны изменить ублюдские характеры, – жестко отрезает Билл.

Лицо горит. Запрещаю себе заглядывать в омут памяти и выуживать оттуда рваные кадры прошлого.

– Среди них Эмили Беннет, – кривится Илия. – Очередная дура.

– Говорят, Камерон настроен серьезно, – впервые вмешивается в разговор Саммер, отрываясь от телефона. – Я занимаюсь с ними в одной группе по истории.

– Ну конечно, серьезно, – фыркает Диана, встряхивая копной темных кудряшек. – Эмили живет в Южной части города, а ее мама работала прислугой у богачей. Она чудом попала в эту Академию. Керон цеплял ее весь прошлый год, устроил звездный час в Табии, а теперь настроен серьезно? Чушь.

– Они выглядят увлеченными друг другом, – произносит Саммер, поглядывая в сторону парней. В ее взгляде мелькает едва уловимая печаль. – Эмили – хорошая, и я не думаю, что они поступят с ней плохо. Керон ее защищает.

– Не романтизируй это, – в голосе Дианы появляется раздражение. – Попользуется и бросит. Или как обычно предложит друзьям. Тебе мало примера Синди? Или тоже влюбилась в кого-то?

Саммер опускает глаза.

– Нет. Но Керон – не Ник. Зачем равнять всех по одному примеру.

– Скажи еще, что Синди виновата сама. Все же так думают.

– Она могла не ездить с ними на сборы, тайно пробравшись в автобус.

– Легче всего обвинить жертву.

– Я никого не обвиняю.

– Не ссорьтесь, пожалуйста, – прошу я, больше не в силах слушать подробности жизни Ника и его друзей. Проигрывая внутреннюю битву, я бросаю короткий взгляд на шумную компанию. Ник прикуривает сигарету, ничуть не стесняясь стоящих рядом учителей и родителей. Он поворачивает голову, и в следующий миг мы сталкиваемся взглядами. Под кожей искрит ток. Быстро отвожу глаза, ощущая, как учащается сердцебиение.

– Наконец-то мы в полном составе, – глядя куда-то позади меня, радостно произносит Диана и расплывается в широкой улыбке. Ее глаза загораются янтарным блеском. – Дастин – это Кэти. Кэти – это Дастин, племянник Виктора.

Блеклые грязно-зеленые глаза смотрят в упор. Тонкие губы насмешливо подрагивают. Я ошарашена еще одним видением из прошлого. В голове раскатами грома грохочет пульс. В отличие от Ника, с именем Дастина Форли не связано ни единой приятной мысли, лишь едкое отвращение.

– Мы знакомы. Правда, Кэти? Забавнейшее совпадение, – нараспев произносит он, проводя ладонью по коротким, светлым волосам. – Давным-давно я был почти влюблен в свою одноклассницу. Мы жили по соседству, дружили и делали уроки вместе.

– Вот это да, – хихикают девочки. – Жизнь непредсказуема. Это судьба.

– Я плохо помню детские годы, – выпаливаю не слишком убедительно и отстраняюсь, проглатывая мучительную досаду. Дастин Форли очень изменился. Теперь это не долговязый мальчишка в грязноватой, свободно болтающейся на худом теле одежде, ковыряющийся в носу и глупо смеющийся над непонятными шутками. Годы прибавили ему уверенности и лоска. Однако за подремонтированным фасадом мне мерещится все тот же противный подросток, собирающий коллекцию мертвых насекомых. Возможно, его присутствие просто вытягивает на поверхность все подсознательные эмоции и напоминает о неприятностях. Мне казалось, что именно после короткого, вынужденного общения с ним дружба с Ником полетела в пропасть. Но это не так, потому что мои наивные мечты были заранее обречены.

– Жаль.

Мелодия, символизирующая о начале торжества, прерывает разговор и дарит крохотное облегчение. Голос директора Академии заполняет внутренний двор. Мне нужно научиться доверять людям, укрепить внутренние опоры. Напрасное самовнушение не помогает. Весь следующий час ощущаю себя так, будто тысячи жал впиваются в тело, вызывая усиливающиеся приступы беспокойства. Несколько раз ловлю глумливые взгляды Дастина, а взглянуть на Ника больше не решаюсь. Делаю вид, что увлечена напутственными речами, а сама качаюсь на волнах воспоминаний, будто предвидя зарождающуюся бурю. Я не думала, что будет так больно. Считала, что почти справилась с гневом, обидой и тоской, но глубокие раны кровоточат долго. Ниточки эмоций переплетаются так тесно, что различить оттенки чувств удается с трудом. В глаза словно насыпали песка. Меня вновь бросает в холодные воды океана, из которого я отчаянно пыталась выплыть на знакомый берег.

Иногда жизнь выбирает за нас.

***

– Тебя впечатлила Академия? – интересуется мама чуть позже, когда мы едем к театру Мидгард, где на городской площади уже разворачивается традиционное праздничное шоу. Мама рассказала всем знакомым и родственникам о выступлении Венди. Пропустить его нереально.

– Да, – честно отвечаю я. Масштабы Академии действительно сложно сравнить с небольшим, устаревшим пансионатом Лурка. Большие, светлые аудитории, новое оборудование, дополнительные занятия по всем направлениям, отдельный спортивный корпус с несколькими залами, теннисным кортом и внутренним бассейном, огромный стадион, столовая, напоминающая стильный ресторан, и даже комнаты отдыха с открытыми террасами.

– А ты не хотела возвращаться. Академия заслуженно считается одной из лучших в стране. Будь благодарна шансу учиться здесь.

Не отрываю взгляда от мелькающих за стеклом зданий. Отголоски страха и боли мешают быть объективной. Прозрачные сумерки тихо подкрадываются к городу, и на здании театра включается красивая подсветка, играющая бликами и узорами. В воздухе витает запах сладостей. Пока мы идем ближе к сцене, я осматриваю небольшое искусственное озеро, окруженное деревянным настилом, приглушенным светом и причудливыми растениями.

– Поправь воротник рубашки, – придирчиво наставляет мама.

Занимаем свободные места в центральных рядах. К неприятному удивлению, с другой стороны от мамы присаживается Виктор Гринель. Мама щебечет похвалы Венди. Я отсчитываю минуты до завершения представления. Подавленность сливается с усталостью от скопления людей.

– Как тебе Дастин? – спрашивает у меня Виктор после танцевального шоу.

– Симпатичный молодой человек, – встревает мама. – Очень почтительно относится к старшим, в отличие от большинства твоих ровесников. Его семья недолго жила по соседству. Не помнишь его?

– Не очень, – заталкиваю глубже ранящее прошлое. Не хочу обсуждать Дастина, а лучшее спасение – это бегство, пусть и вовнутрь себя.

– Потому что все время витаешь в облаках. Берись за ум.

– Натали, дай дочке немного выдохнуть, – благодушно смеется Виктор, и от уголков его глаз разбегаются морщинки. – Она ведь только осваивается. Кэти – чудесная, умная и послушная девочка. Наши сеансы терапии проходят отлично.

Лучше бы их не было вовсе.

– Отнесешь документы в театр? Здесь одобренная программа мероприятий, – просит мужчина, протягивая папку с бумагами. Мне не нравится, что он усердно пытается заглянуть в глаза. – Хочу переговорить с твоей мамой.

Виктор подробно объясняет, где находится нужное помещение.

– Почти во всех коридорах есть интерактивные табло с планом этажей.

Тороплюсь выполнить просьбу, чтобы быстрее исчезнуть отсюда. Ускоряю шаг, разглядывая плывущие по темному небу тучи. В Лиртеме часто идут дожди, а близость реки усиливает пронизывающие ветра. Я ежусь. Внезапное ощущение чужого взгляда не дает вздохнуть полной грудью. Оборачиваюсь, но никто поблизости не обращает на меня внимания.

Залетаю в притихшее здание. Стук кроссовок о гранитные полы эхом отскакивает от высоких колонн и стен, украшенных мозаиками и потрясающими фресками. Большинство изображений повторяет сюжеты известных легенд Лиртема. Сердце пропускает удар, когда позади мерещится едва различимый шорох шагов. Снова оглядываюсь, сомневаясь в собственном зрении. Никого. Тело будто облепливает застывшая глина. Я слишком напряжена все время. Прятаться от жизни бывает хуже, чем смотреть в лицо самому страшному кошмару.

В нужном кабинете никого нет. Я аккуратно кладу документы на стол и отступаю. Тихий шелест, щелчок дверной ручки за спиной. Могут ли игры воображения оживать в реальности? Я каменею, взгляд мечется вдоль шкафов в поисках возможной защиты. Однажды в прошлом я тоже хотела защитить себя и не раздумывала о последствиях. Непроизвольно тянусь к небольшой позолоченной статуэтке. В тот же самый момент чужая ладонь зажимает рот, меня крепко обхватывают под грудью и приподнимают.

Сердце жалобно сжимается, замирая на несколько мгновений. Дергаюсь. Стараюсь достать кроссовками до пола. Он обнимает сильнее. Подкравшийся страх обжигает с ног до головы. Прикрываю глаза, пытаясь совладать с качающимися стенами и призраками прошлого, кружащими вокруг. Он молчит и не двигается. Лишь тяжелое дыхание, слабый запах сигарет с вплетением мятных нот и цитрусовой свежести парфюма превращают его из выдуманного монстра в живого человека. Эта смесь ароматов всегда напоминала океан и бескрайнее небо, дарила ощущение свободы, защиты и крыльев за спиной. Я чувствую его и узнаю раньше, чем слышу тихий, вкрадчивый шепот над ухом.

– Какая неожиданная встреча, принцесса, – голос звучит глухо, будто крадется из глубокой пропасти забвения. Извиваюсь еще отчаяннее, надеясь освободиться. – Поверить не могу, что это действительно ты.

Он немного ослабляет давление ладони на мои губы. Каждая мышца тела вытягивается струной. Детское прозвище слетает с его языка так легко, будто не было никаких предательств и разлук.

– Только не кричи, – небрежно протягивает Ник. Его голос изменился: стал чуть ниже, глубже, грубее и еще больше заполнился колючими интонациями. – Будет неловко, если нас застанут здесь. Вдвоем.

Мелкие иголки волнения вонзаются в кожу по всему телу. Сколько раз я представляла нашу встречу и тонула в розовых надеждах? Думала, что он все осознал, повзрослел и стал спокойнее, что его тоже терзали угрызения совести. Глупо было рассчитывать, что Ник забыл. Такие, как он, ничего не забывают. Это расстраивает или дарит скрытую радость?

Миражи расступаются, и реальность предстает передо мной в кристальном сиянии. Ник не мучился и не будет раскаиваться. Он убирает ладонь от моих губ и опускает ее на живот. Мои руки прижаты к туловищу, и я не могу развернуться и увидеть его лицо, но вполне способна оценить повзрослевшую фигуру.

– Не прикасайся ко мне, – наша близость выводит из спячки каждый атом ослабшего тела. – Я позову на помощь.

Его грудная клетка трясется от короткого снисходительного смешка, который быстро прерывается.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю, когда пауза затягивается и пробуждает задавленную злость, отчаяние и обиду. Ник наклоняет голову, касаясь щекой моей макушки. Покалывание в затылке превращается в волну крупной дрожи, быстро растекающейся по телу и оставляющей после себя следы беспомощности. Ник всегда делал что хотел, когда хотел и плевал на желания других. Где-то глубоко внутри я прекрасно понимаю, чего он добивается. Злопамятность и мстительность, смешанные с легкой злорадностью, давно присутствовали в нем.

– Ты тратишь слишком много сил на бесполезную борьбу, – говорит Ник спокойно, обхватывая ладонью мою шею и пресекая попытки сопротивления. Его захват не так силен и пока не причиняет боли, но напоминает, что каждый глоток воздуха может оказаться последним. Легкие будто уменьшаются в размерах, а веки пощипывает от острого желания скорее завершить нашу встречу. – Не хочешь сказать «привет»? «Привет, Ник, я безумно скучала». Гордо прошла мимо, сделав вид, что нас не связывают долгие ночи наедине. Я надеялся до последнего, а ты даже не поздоровалась. И почему я узнаю о твоем возвращении так поздно?

Приглушенные нотки его голоса дурманят, путают воспоминания, отражая их в кривом зеркале подсознания.

– Я должна была написать трогательное письмо о том, что вернулась и жду встречи с тобой? – огрызаюсь, оставляя вопрос без ответа. Все еще пытаюсь освободить руки и пихнуть его локтем. Простой вопрос обжигает так, словно это я была самым ужасным другом на свете. Словно это я первая бросила его, а он ждал долгие годы.

– Было бы неплохо. Помнишь, чем все закончилось в прошлый раз? Или забыла что-нибудь?

Щеки вспыхивают, и как хорошо, что кабинет окутан полумраком. Конечно, я помню кульминацию жестокости.

– Ну, Кэти, поговори со мной. Я так скучал по твоим вечным капризам, – насмешливо просит Ник. То, как он произносит мое имя, затрагивает все живое внутри. – Нечего сказать?

– Прекрасно помню, как ты почти разрушил мою жизнь. Не хочу говорить с тобой, не хочу видеть.

– Вот это заявления. В пятнадцать ты была услужливее. Твое щенячье внимание даже льстило.

– Ты ясно дал понять, что тебя не интересует общение.

– Общение может и не интересует. Есть более увлекательные вещи.

Нельзя поддаваться на провокации и манипуляции, в которых он силен. Ник привык получать желаемое любой ценой. Как только я вступлю в глупый спор, его будет невозможно остановить. Но спустя еще несколько минут в его тяжелых объятиях я не выдерживаю.

– Перестань, – говорю тихо и повторяю. – Чего ты хочешь?

– Много чего. Например, узнать, как и зачем ты сюда вернулась, – теплое дыхание касается уха. Я вздрагиваю. Задумчивость в его голосе проскальзывает так быстро, что я едва успеваю отличить ее от предостережения. Тело наливается свинцом, пока смысл вопроса по крупицам проникает в сознание. Зачем. Ты. Вернулась.

Этот мир не принадлежал ему. Долгие годы все вокруг пугало меня. Я отчаянно боролась со страхами, временами одерживая победу, временами погружаясь глубже. Мы уже не дети. Весной мне исполнилось девятнадцать, ему – двадцать. Возраст свободы и смелых желаний. Но каждый ли готов отвечать за свой выбор?

Ник чуть сжимает ладонь, и я зажмуриваюсь, вбирая в легкие больше воздуха. Его холодные пальцы замирают на пульсирующей вене, а затем ползут под воротник блузки. Съеживаюсь и снова пытаюсь освободиться.

– Не дергайся. Быстро мы не закончим. Так что привыкай. Тебе придется привыкнуть ко мне заново.

– Если хочешь извинений, то мне жаль, что так получилось. Я не понимала, что делаю и не хотела причинить тебе боль. Это вышло нечаянно, – выпаливаю на одном дыхании. По рукам пробегает нервный ток. Слова вырываются наружу от безысходности, подгоняясь застарелым и громадным чувством вины.

Я ранила его осколком стекла. Фатальная случайность. Я не хотела этого. Перед глазами, словно в очередном кошмарном сне, всплывают темно-синие глаза. В них растерянность, боль и… сожаление? Темные капли крови, как в замедленной съемке, падают на белоснежную плитку, расплываясь жуткими кляксами. Я никогда бы не простила себя, если бы с ним случилось что-то ужасное. Но из-за него я едва не погибла в пожаре и терпела насмешки его друзей. Хотела ли я встречных извинений и объяснений? Да. Но разъяснять нечего. Моя детская доверчивость была не его проблемой. Я сама придумала сказку и поверила в нее.

– Извинений? Зачем они мне? – фыркает он. – Это всего лишь слова, которые ничего не изменят.

– Твоя заносчивость стала еще ярче, – бормочу я, до слез ощущая свою беспомощность.

– Это говорит девочка, которая без раздумий вспорола мою шею осколком, когда я пытался помочь. Я никому не сказал, что это была ты.

Хочется стереть его слова из памяти. Бесконечными темными ночами после того дня я утопала в ужасе, снова и снова воскрешая по кадрам кинопленку событий. Из-за этого меня отправили в Лурк. Все считали, что смерть близкого человека разрушила детскую психику. Я тяжело переживала утрату, но никто не знал о жутких кошмарах, где я постоянно видела свои грязные ладони, жуткие реки крови и бледное лицо Ника. Вокруг нас всегда лежали растоптанные, испачканные цветы. Я просыпалась с криком на губах и не могла остановить рыдания. Я не могла никому рассказать.

– Помощь была бы не нужна, если бы не издевательства от тебя и твоих друзей, – сдавленно произношу я. В тот роковой день мы неслучайно оказались наедине – я убегала от одноклассников. Ник видел и знал, что они собирались запереть меня в раздевалке.

Ник отводит одну руку назад, видимо, ища что-то в кармане. Секундной паузы хватает, чтобы ударить локтем в его живот. Маленькое промедление, подсвеченное неожиданностью, помогает выскользнуть из крепких объятий. Я бросаюсь прочь, попадая в узкие коридоры театра.

Грохот наших шагов раздается в унисон с гулкими ударами моего сердца. Где-то поблизости должен быть выход в фойе, но за поворотом оказывается еще один небольшой холл. Не успеваю оценить варианты спасения и теряю равновесие. Он хватает за воротник блузки и тащит к дверному проему, за которым зияет чернота. Ткань трещит. Крик застревает в горле. От резкого столкновения с холодным полом грудь стягивает тяжелым обручем. Я пытаюсь отдышаться, пока маленькие вспышки первобытного страха превращают тело в пустую оболочку. За захлопнувшейся дверью слышатся плохо различимые голоса. Совсем рядом. Нужно позвать на помощь, но горло исцарапано невидимым лезвием. Огромный ком отчаяния поднимается изнутри. Ник быстро перехватывает меня под грудью и зажимает рот. Опускается на пол и притягивает меня к себе на колени. Пряди спутанных волос, выбившиеся из хвоста, падают на лицо.

– Не делай глупостей, – пробирающий до озноба шепот заполняет весь мой мир, сузившийся до размеров маленького чулана. – Тебе никто не поможет.

Сжимаюсь, вспоминая, как много лет назад впервые услышала от него эти слова. Зародившийся под ребрами маленький клубочек жжения медленно расползается во все стороны. Закрываю глаза, и в кромешной темноте чувств вновь улавливаю запах его парфюма. Ныряю в себя, но его сети тянут обратно, лишая мысленного убежища. Внезапно становится холоднее, каждый вдох замораживает кровь. Его дыхание на моем виске кажется горячее пламени, громче мыслей. Ник прижимает меня плотнее к себе, когда чувствует попытку вырваться.

– Хочешь знать, чего я действительно хочу? Понятия не имею. Может быть, услышать или увидеть, как сильно ты скучала, – шепчет он мне в волосы спустя некоторое время. Мотаю головой. Соврать ему легче, чем себе. Ник фыркает и отпускает меня, слабо встряхнув напоследок. Отползаю в сторону и прислоняюсь к холодной стене. Скрип кроссовок, щелчок зажигалки. Он поднимается на ноги. В духоте кладовки переплетаются струйки сигаретного дыма. Голоса за стеной угасают. Темный молчаливый силуэт почти растворяется в темноте. Я бросаю на него быстрый взгляд. Первый осознанный взгляд.

Ник изменился внешне. Даже в полутьме видны выразительные черты лица, лишившиеся детской очаровательности. Он молча смотрит на меня, снова щелкая зажигалкой, и цепкое напряжение покалывает кожу. Огонь напоминает о пожаре. Дежавю.

– Мне даже не придется звать на помощь, – говорю я, подтягивая колени к груди. – Здесь ведь есть пожарная сигнализация.

Смешок. Конечно, он знает.

– Сигнализация срабатывает не везде. Как и видеокамеры оставляют мертвые зоны. Если тебе интересно, то и в Академии есть такие места. Я обязательно покажу. Так что здесь ты моя хоть на целую вечность.

От его слов больно и хочется кричать. Тон и двойной подтекст задевают старые раны. Ник делает шаг в мою сторону. Сильнее вжимаюсь в стену.

– Я не знаю точно, чего хочу, – вздыхает он, присаживаясь напротив. Легкий холодок пробегает по шее. – У меня были некоторые проблемы с чувствами, когда дело касалось тебя. Помнишь? К тому же сначала я решил, что у меня начались полноценные галлюцинации.