Прости меня

– Что с тобой? – от резкого возгласа, который неожиданно раздался рядом с ними, Тамара вздрогнула, а Зоя испуганно схватила ее за руку. Увидев долговязую помощницу Марион, обе облегченно выдохнули.

Глава 11

В тесной комнатке, прилегавшей к кабинету доктора, было одуряющее жарко. Завитки табачного дыма в свете раскаленных спиралей нагревателя принимали причудливые формы и медленно растворялись в темных углах комнаты. Зоя закашлялась, а сопровождавшая ее женщина подошла к Марион, которая сидела в кровати, откинувшись на подушки, и курила трубку, невозмутимо вытащила ее из рук больной, выбила в стоящую тут же на тумбочке плошку и, распахнув форточку, застыла у подоконника. Жаркий воздух, подхватив табачный дым, устремился наружу, а ноздри Зои защекотал другой неприятный запах.

– Ну, что стоишь? Садись, – Марион, кивнув на табурет у кровати, прищурившись, разглядывала гостью. – Чего раскисла? Небось, о квартире узнала?

– Откуда Вы…? – растерялась девушка.

– Мне положено все знать.

Зоя не видела старую цыганку несколько недель. Она сильно сдала за это время. Бледная кожа на ее некогда смуглом лице осунулась и покрылась сеткой морщин, а ввалившиеся глаза в неестественном красном свете нагревателя горели нездоровым блеском. Среди заключенных ходили слухи, что старшей грозила ампутация ступни, но она не позволила увезти себя в больницу.

– Итак, к делу. У меня нет сил на пустую болтовню. – Марион прервала бесцеремонное изучение собственной персоны. – Я завещаю тебе свою квартиру и некоторую сумму денег.

– Что? – вскрикнула Зоя, опешив. – Мне? – Она бросила недоуменный взгляд на женщину у окна, будто ожидая, что та тоже возмутится.

– Это не благотворительность! – резко сказала Марион. – И не сиюминутное решение оттого, что ты лишилась жилья. Ты не единственная, кому некуда пойти после освобождения. Не вздумай вообразить, что выйдя отсюда, сможешь бездельничать на мои деньги! – Марион не выбирала выражения, будучи молодой и здоровой, и уж тем более не собиралась церемониться на смертном одре.

– Но тогда зачем? – повторила Зоя. – То есть, почему? У вас же наверняка есть близкие.

– Те, из-за кого я провела в этой дыре всю жизнь? Кто заставил меня взять на себя чужую вину? – Марион фыркнула. – Или тебе рассказали, что я сама вызвалась? Поди, еще приплели любовь к мужу, романтичные дуры! Тем, кто шантажировал меня жизнью дочери, я завещаю свои проклятья.

– Так оставьте дочери!– в смятении бросила Зоя, боясь представить, что потребуют взамен. Любимое выражение Оксаны про бесплатный сыр перестало быть абстрактным.

– Дочь погибла в аварии, не успев родить мне внуков. – Марион зло сверкнула глазами. – А может не делать ничего и позволить забрать деньги тем, кто платил мне за отсидки? Заметь, с большими процентами.

– Но от меня-то вы что хотите? – отчаянно спросила Зоя.

– Да не кипешись ты. Много не потребую. Будешь помогать таким же, как ты осваиваться на воле. Тем, кому некуда возвращаться. И запомни: не позволяй им садиться тебе на шею. Помогла и до свидания. Они сильные, справятся.

– А я? Разве я справлюсь? С чего вы взяли, что я сильная? Вы могли бы оставить деньги и квартиру своей помощнице, – предприняла еще одну попытку Зоя, кивнув на долговязую, имя которой так и не запомнила.

Марион повернула голову к женщине у окна:

– Форточку закрой, – и показала ей глазами на дверь. – Все время мерзну, – пояснила она Зое. Проводив помощницу взглядом и дождавшись, когда за ней закроется дверь, сказала:

– Тонька верна только мне. Однажды не дала ей сдохнуть в толчке, где она захлебывалась в чужом дерьме. Ей до других дела нет. Ты, кстати, права была насчет ее печени, цирроз у нее. Не знает еще. А понять, что доктор сказал, тямы не хватает. Вот и выходит…, – цыганка развела руками.

– Я могу подумать? – спросила Зоя.

– Твое согласие не требуется, – грубо прервала ее женщина. – Ты ведь не проста. – Видя упрямое выражение лица девушки, она вдруг смягчилась. Старая женщина уже и не помнила, когда ей в последний раз перечили. – Я права? Кто ты, ведьма или волчица?

– Волчица, но…? – Зоя запнулась, пораженная. – Кто вам сказал? – она испуганно застыла, не зная, что предпринять.

– Не бойся. Твою тайну унесу в могилу, – хрипло засмеялась больная, но смех ее сразу перешел в кашель. Она схватилась за грудь и только после того, как дыхание выровнялось, продолжила:

– Бабка моя была ведьмой. Мне ее дар не передался. Не знаю, к счастью или нет. Слишком уж ноша тяжела. Но кое-что и я вижу.

Не нужно было быть ведьмой, заглянув в глаза несчастных изломанных судьбой девчонок, прошедших насилие и несправедливое отношение общества, чтобы это понять. Сколько таких за всю жизнь на зоне через нее прошло? А с этим волчонком вышла у нее промашка. Не сразу разглядела.

– Я многое про тебя узнала, Зоя Черная. Ты ведь не только обвинение в убийстве пережила? – Зоя вздрогнула под ее проницательным взглядом. – Думаешь, меня мамкой прозвали, потому что я сутенерством занималась? – Зоя энергично затрясла головой.

Старая женщина устало прикрыла глаза.

– Иди, устала я, – она вяло дернула рукой, не открывая глаз. – И больше не сомневайся в себе. Ты выжила здесь, столько лет сдерживая свою волчицу, хватит сил и на воле. И себя и других защитишь, если понадобится. – С каждым словом ее голос становился все тише.

Зоя никогда не чувствовала себя сильной, поэтому не поверила и во все остальное, но и возражать дальше не видела смысла. Поднялась с табурета и направилась к двери.

– Антонину позови, – раздалось с кровати. Разговор отнял у больной все силы.

– Опять рассказывала, какая я тупая? – спросила Антонина. Взбив подушки и опустив их пониже, помогла Марион лечь удобнее.

– Так ведь рабочая схема.

– И впрямь, кого здесь мой университетский диплом интересует.

– Ты образованная, Антонина, а ума у тебя как не было, так уже и не будет.

– Ты обещала, что я уйду первая.

– Я передумала.

Антонина вытащила из под кровати скатанный матрац, расстелила его на полу и легла. Долго лежала, глядя на игру теней на потолке от качающейся за окном березы. Краешек Луны несколько раз показывался из-за туч, заглядывая в окно, но пробиться сквозь плотную облачную завесу было не под силу даже ей, владычице ночи. Антонина фыркнула, никогда не замечала в себе склонности к поэтической чуши. Вот Марион, та нет-нет, да и выдавала что-нибудь о матери Луне, ведовстве и тому подобной бесовщине. Она и о жизни порой говорила странные вещи, мол, как только люди начнут делать добрые дела, не ожидая в ответ благодарности, этот мир станет идеальным. Но – это утопия! – добавляла она.

Внезапно тишину, нарушаемую лишь храпом да стуком ветки по карнизу под порывами ветра, прервало бормотание. Женщина вскинула голову, вслушиваясь в невнятные слова, потом приподнялась на колени и подползла ближе, вглядываясь в полутьме в лицо больной, и вздрогнула, наткнувшись на взгляд черных глаз, устремленных прямо на нее.

– Верховная, – прошептала Марион, – я нашла ее.

Антонина, встревоженная оцепенелым, прикованным к ней взглядом подруги, тряхнула ее за плечо, зовя по имени. А та схватила ее за руку и быстро и внятно заговорила:

– Правда твоя, бабушка. На закате твоем повстречаешь волчицу,– говорила ты. Помоги ей, иначе еще много жизней обречем мы на искупление!

– Мара, Мара, проснись! – этой закаленной лагерной жизнью женщине вдруг стало не по себе. Она ни секунды не сомневалась, чему предшествовало видение, но перед лицом надвигающейся беды ее слова и кулаки бессильны.

– Достаточно ли искупления, бабушка? – отчаянно повторила больная.

– Достаточно, старая ты перечница! Достаточно искупления! – пытаясь за злостью скрыть подступающий страх, последние слова она громко выкрикнула.

– Хорошо, – удовлетворенно протянула Марион и, откинувшись на подушки, затихла.

Глава 12

Наблюдать, как ярко желтые гранулы, погружаясь, растворяются в горячей янтарной жидкости, источая медовый дух, было интересно несколько первых дней. За прошедшие месяцы это действо перестало быть гипнотически завораживающим. Единственное преимущество этой работы Зоя видела в том, что от воскоплава шло тепло. Она зябко поежилась, глядя как остальные женщины, стоя вдоль рабочих столов, разливали и упаковывали готовые свечи. Робкая Лидия Васильевна, вечно нервная Лариса, сметливая Оксана и самая добрая, справедливая, отзывчивая Тамара с клеймом убийцы. Все такие разные: озлобившиеся и разочарованные, смирившиеся или живущие надеждой, схожие в своем несчастье тем, что собственными же ошибками исковеркали свои судьбы.

Два вчерашних разговора странным образом касались этих женщин и Зоиного будущего вне зоны. Она никогда не несла ответственности даже за саму себя, а теперь должна заботиться о таких вот тетках, которые гнобили ее большую часть ее лагерной жизни? Зоя наивно надеялась, выйдя за эти стены, перевернуть страшные страницы своей жизни и больше к ним не возвращаться, как сделала это с другими позорными событиями. Как же некстати Марион, со своим сомнительным подарком, от которого даже нельзя отказаться! А если просто проигнорировать?

– Рашникова! – голос охранницы, раздавшийся от дверей, отвлек от размышлений. – За мной!

– А как же воск?

– Захарова, смени!

Зоя шла коридорами, следуя указаниям идущей сзади охраны. Они прошли мимо лестницы, которая вела к медчасти, затем мимо блока с административными помещениями. Впереди, по-военному размахивая рукой, шел батюшка, поравнялись с ним у решетки к зданию проходной.

– Как она, отец Тихон? – спросила сопровождавшая Зою охранница.

– Еще не представилась, если Вы об этом. Но доктор сказал, это дело нескольких часов, – ответил батюшка.

– Так и не пришла в сознание? Как же она, без причащения? Ведь так настаивала для других, – женщина вздохнула, а морозный воздух вокруг нее буквально зазвенел хрустальными капельками изысканного парфюма.

Отец Тихон промолчал. Даже сиделке, которая с надеждой смотрела на него, когда он вышел из комнаты умирающей, не смог откровенно рассказать, свидетелем чего стал полчаса назад.

Старая женщина, со слов доктора и своей сиделки, с прошлой ночи не приходила в себя. Но стоило им остаться наедине и он начал молитву, она открыла глаза и внятно ему сказала:

– Не беспокойся батюшка, ангелы меня уже причастили.

Он глядел на ее умиротворенное лицо и думал, что определенно, так оно и было.

Зоя окинула взглядом помещение, в которое они вошли, чуть шире обычного коридора, с двумя входными дверьми по обоим концам и двумя боковыми. На стенах плакаты, объясняющие порядок действий, правила поведения и списки разрешенных к передаче вещей.

Из рассказов женщин девушка слышала, где проходят свидания с родными, но самой бывать здесь еще не доводилось. Дежурная открыла боковую дверь, и она послушно шагнула в комнату. Посреди нее, спиной к разделявшей их решетке стояла женщина. На звук шагов она медленно развернулась и величественно вскинула голову. И если раньше маленькой девочке этот жест казался царственным, то теперь, без людей, которые поддерживали и обеспечивали бабке ее амбиции, просто смешным.

Зоя едва удержалась от повторения своей детской выходки присесть перед ней в реверансе. Бабу Капу всегда задевал за живое этот фарс, она раздражалась и требовала прекратить фиглярство.

Прошедшие годы добавили пожилой женщине седины, более четко обозначили морщины, но знакомый холод в глазах подтверждал, что перед ней все та же Капитолина Дмитриевна. Даже во взгляде умирающей Марион вчера было больше жизни, чем во взгляде родной бабушки, обращенном на внучку, которую не видела со дня ее ареста. Таким же взглядом она провожала ее в то страшное утро, когда Зою, едва пришедшую в себя после родов, выдернули из постели и бросили резкое «Одевайся!». Еле держась на слабых ногах, в рубашке с кровавыми пятнами по подолу, девушка стояла под прицелом мужских и женских глаз, среди них были и застывшие бабушкины. Только чуть подрагивали кулаки у груди, в которых та тискала любимую шаль.

Стоило подумать об этом, и воспоминания о коротком материнстве, сгоревшие в огне родовой горячки и вновь воскресшие в кошмарах, нахлынули, и заставили волчицу оскалиться. Детский плач и вид бабки, уносящей ее новорожденную дочь, вспыхнул в памяти и поднялся такой волной ненависти, что стоящая напротив женщина вздрогнула и заговорила:

– Я собираюсь раз и навсегда прояснить все вопросы, чтобы избавить тебя от ложных надежд.

Глаза Зои запекло. Она вдруг разглядела на лице женщины, стоящей в трех метрах от нее, сосудистые звездочки на скулах, пористый нос, сеточку морщин вокруг глаз, и даже свое отражение в расширенных значках.

– И ты тоже, – выдохнула пожилая женщина и испуганно оглянулась на дверь. – Такая же, как твой отец и брат. Если ты рассчитываешь, – запинаясь, продолжила она, – что вернешься в мою квартиру, то ты сильно ошибаешься. Я не приму тебя. – Она прижала к себе сумочку, иллюзорную защиту от того, чего страшилась с тех пор, как стала случайным свидетелем превращение собственного внука в дикого зверя.

Пальцы Зои заломило, и она сжала их в кулаки, закрыла глаза и начала счет, выравнивая дыхание. Папа говорил, что держать контроль над хищником может только сильная личность, если же зверь в ярости, это подвластно немногим. Цыганка знала, о чем говорила. В этом ее сила! Если верят другие, пора и самой в себя поверить. Она сумела сдержать волчицу в прошлом, сдержит и сейчас.

– … и не смей больше посылать ко мне кого бы то ни было!– услышала Зоя, возвращая контроль над собственным телом и чувствами.

– Я не желаю, чтобы ты и дальше носила фамилию твоего деда! – кинула она уже от порога и, дернув ручку, торопливо скрылась за дверью.

***

– Наконец-то и о тебе, сиротинушке, родственники вспомнили, – язвительно сказала Лариса. – Чем греть нас будешь? Я конфет хочу.

Зоя непроизвольно отпрянула, сморщив нос.

– Что? Не хочешь делиться?

– Не чувствуешь?

Лариска принюхалась и пожала плечами:

– Обычный запах воска.

– Нет, грязными носками воняет. От тебя, – припечатала она и повернулась к растерявшейся женщине спиной.

– Посмотрите-ка, мамка жива еще, а гадюшник уже зашевелился, – сказала Оксана во всеуслышание. – Хочешь конфет, Лорка, напиши муженьку!

Анжела засмеялась, но увидев серьезные лица остальных, резко оборвала веселье.

– О чем разговаривали? – спросила позже Тома, когда Зоя поделилась с ней новостью о свидании с родственницей.

– Разговаривали? – Зоя фыркнула. – Я не произнесла ни слова. Сомневаюсь, что целью ее визита был разговор. Она пришла сказать и сказала. Ответы ей были не нужны, как всегда.

– В таком случае, что интересного она тебе сообщила?

– Ох, Тома, не знаешь ты мою бабушку. Она всю жизнь специализировалась на чтении нотаций и раздаче указаний. Вести беседу, в общем понимании этого слова, она не умеет. По-крайней мере, я никогда не слышала.

– Но зачем-то же она приходила?

– Я думаю, визит твоего друга напомнил ей о моем существовании, и она испугалась, что я опять нарушу ее комфортное существование своим присутствием. Кроме того, она желает, чтобы я поменяла фамилию. Но я этому только рада. Как только выйду отсюда, верну себе фамилию отца.

Ночью Зою опять мучил кошмар, дав выход сдержанным днем эмоциям.

Лица людей, которые все эти годы не оставляли ее во снах, кружили вокруг и беззастенчиво рассматривали ее обессиленную и окровавленную. Она позволила своей волчице исполосовать их прорезавшимися когтями в рваные лоскуты. И даже в таком виде они не прекращали свой ужасный хоровод, заставляя Зою стонать и метаться во сне.

Теплое дыхание коснулось лица, и горячий язык прошелся по ее опухшим векам, щекам, носу, слизывая соленые капли. Мохнатая голова нежно потерлась о стиснутые челюсти, язык прошелся по бьющейся жилке на шее. Напряженное тело расслабилось, принося удивительное спокойствие. Девушка проснулась, распахнув глаза навстречу темноте. Последним смазанным образом этого странного видения стала серая волчья морда.

Он очнулся в постели во второй ипостаси, чего с ним не случалось с подросткового возраста. Желая стряхнуть с себя сон, в котором обезображенные лица, открывая в беззвучном крике рты, наступали со всех сторон, выскользнул, не меняя облика на улицу, и побежал в сторону выезда из поселка.

Лапы принесли волка на склон ближайшего холма, туда, где вершины деревьев не закрывали вид на лунный серп, лег на каменистую поверхность, положив голову на лапы, и закрыл глаза.

Его нынешняя реальность горела в пламени войны, жестокостью и болью как никогда была созвучна тому, что происходило в душе. Но от прикосновения к чужой душе стало только тяжелее.

Между прежними чаяниями и настоящим разверзлась гигантская пропасть, в которой канули все его планы и надежды. Но погасить жажду любить и быть любимым, отпустить сожаления, забыть мечты и образ, который как наваждение приходил во снах, оказалось невозможно.

Часть 3. Глава 13

– Ну, что Арсеньева? Ты нас покидаешь?

Тамара кисло улыбнулась, дожидаясь, когда зуммер отзвенит для нее в последний раз.

– Что ж, скучать не будем, – хохотнула начальница отряда. Мельникова была женщиной справедливой, но временами до грубости прямолинейной, годы службы в профессии наложили свой отпечаток.

Железная решетка отъехала в сторону и обе шагнули за ворота.

Тома всей грудью втянула воздух. Вроде бы и такой же, что по ту сторону ограды, но здесь он наполнил каждую клеточку тела легкостью и закружил от радости голову. Она подняла лицо к небу, зажмурилась и заулыбалась, чувствуя себя медведицей, что по весне выходит после спячки на волю. Захотелось поднять руки вверх и с наслаждением потянуться. Но желание скорее добраться до дома и обнять своего медвежонка пересилило.

Последние полчаса Тадеуш неподвижно стоял, прислонившись к своей машине, и не спускал глаз с ворот. Тома вышла в сопровождении офицера. Он видел, как заплескалась в ее глазах радость, а его сердце, обрадовано екнув, тут же подхватило нужный ритм.

– Тебя встречают? – спросила женщина Тамару, та огляделась по сторонам в поисках отца.

– Может этот? – предложила Мельникова, мотнув головой в сторону дорогого автомобиля, припаркованного ближе остальных, и засмеялась. Прошлась по бывшей подопечной выразительным взглядом: от вязаной шапки, рабочей куртки до спортивных штанов и, задержавшись на кроссовках с пятнами, оставленными горячим воском, махнула рукой, похахатывая:

– Автобусная остановка вон там. – В полусотне метров за машиной и впрямь виднелась стеклянная крыша остановки. Мужчина тем временем оттолкнулся от машины и сделал шаг навстречу.

– Ой, смотри, кажись, это Тадеуш. Вот ты мне объясни, Арсеньева, как они праздничные концерты снимают? Говорят, что транслируют в прямом эфире. Врут, ведь? Вчера показывали его на праздничном концерте в Кремле, а сегодня он уже здесь. Хотя, если ночным рейсом, – прикинула она, – тогда наверное…

Тома пожала плечами и, продолжая выискивать взглядом отца и игнорируя знакомую фигуру, направилась в сторону остановки.

– Нет, не мог он успеть. Ты бы видела, как они вчера с Марикой на сцене зажигали, – и мечтательно закатила глаза. – От такой горячей штучки нормальный мужик не уйдет до утра, – сказала в спину уходящей женщины. – Про этих двоих и в светских новостях пишут.

Тадеуш заскрежетал зубами, видя, как каждое слово тетки, брошенное в спину Томе, достигает цели, как отстраняется ее лицо, а радость, которой еще пару минут назад лучились ее глаза, исчезает.

– Вы правы, – крикнул он офицеру. – Со сцены прямо в аэропорт. Всю ночь в дороге.

– Ой, это и правда Вы? – охнула Мельникова. – А селфи можно?

– Извините, ни переодеться, ни побриться не успел,– мужчина усмехнулся, проведя ладонью по темной щетине.

Едва отзвучала последняя нота он, отвесив глубокий поклон поднявшемуся в овациях залу и бросив в гримерке концертный костюм, крикнул Маркову, что вещи и реквизит на его совести, ринулся в аэропорт. Каждый светофор и небольшие задержки у съездов с трассы заставляли его нервничать больше, чем ожидание выхода на сцену. Когда они прочно встали в двух километрах от цели, а впереди замелькали всполохи аварийной и полицейской машин, он выскочил из машины со словами:

– К бесам все! – и сунув таксисту деньги, закинул небольшую сумку на плечо и зашагал по обочине вдоль длинной вереницы машин.

– Эй, приятель, моросит ведь. Время есть, успеем, – крикнул водитель в спину.

– К бесам, – повторил Тадеуш.

Несмотря на мелкий дождь, в здание аэропорта он зашел насквозь промокший. Но увидев на первом же табло, что на его рейс объявлена регистрация, тревога ушла, уступив место радостному предвкушению встречи.

– Да, Михаил Юрьевич. – Звонок телефона застал его на верхней ступени трапа. – Конечно, не затруднит. – Бортпроводница покачала головой, кивнув на смартфон, но увидев, кто перед ней, ее симпатичная мордашка засияла. – Не за что, Михал Юрьич. До встречи. – Лицо расплылось в улыбке. Он выключил телефон и демонстративно сунул во внутренний карман куртки. Идя по проходу в поисках своего места, поймал себя на том, что так и продолжает улыбаться. Радость клокотала внутри, заискрилась в глазах. Испуганный взгляд женщины отрезвил Тадеуша и он опустил веки. Он не просто приедет посмотреть, как Тома выйдет за опостылевшие за эти годы стены, у которых провел немало времени и искренне не понимал, почему она так отдалилась и отказывалась от встреч, не только с ним, со всеми друзьями, которые сочувствовали ей и хотели бы оказать поддержку. Мама Тамары, Любовь Михайловна советовала ему набраться терпения. А звонок ее отца с просьбой встретить дочь, послужит уважительной причиной его приезда.

– Здравствуй, Тома, – сказал он, пытаясь поймать ее взгляд. – Твоему отцу, в отличие от меня, не повезло. Его рейс задержали, – поспешил оправдать мужчину.

Она, коротко кивнув, направилась дальше к остановке.

– Тома, не дури, садись в машину. – Тадеуш протянул руку в сторону женщины, но не дотронулся, так и остался стоять с протянутой в ее сторону рукой.

– Спасибо, не стоило утруждаться. Я доберусь сама.