Прости меня

***

Тамара смотрела на экран вместе со всеми, но мыслями была в другом месте. То, чему она в своей жизни до сих пор не находила объяснения, вполне укладывалось в красивую картинку, нарисованную подругой, но, увы, являлось всего лишь сказкой. В реальной жизни пока она отбывала срок, днем изготавливая свечи на производстве, а вечера просиживая у телевизора, сын из ребенка превращался в подростка, и родители Томы, все чаще беспокоились, что не справятся с быстро взрослеющим внуком. Зоя, за которую она чувствовала ответственность, и к которой искренне привязалась, волновала не меньше сына. За то время, что она провела в этой колонии, девушка не получила ни одной передачи и посылки. Подходил срок ходатайства на досрочное освобождение. Куда пойдет девушка, которую никто ни разу не навестил, и есть ли ей куда идти?

На экране замельтешили титры, в комнате сразу стало шумно, женщины загомонили, обсуждая неоднозначную концовку серии, задвигали стульями и, не дожидаясь звонка к отбою, отправились готовиться ко сну. Оксана замешкалась у двери, но Тамара махнула ей рукой и качнула головой в сторону Зои, которая на ходу дочитывала последние строчки.

Девушка чувствовала исходящую от подруги неуверенность и, с громким хлопком закрыв книгу, ободряюще ей улыбнулась.

– Зоя, ты сегодня упомянула своего отца и брата. – Тома затруднялась с корректной формулировкой вопроса, догадываясь, какой ответ может услышать. – Почему они не навещают тебя?

– Они погибли, Тома. Все: мама, папа, брат, – спокойно ответила Зоя. – Давно.

– И.., у тебя никого не осталось?

– Бабка, – девушка отошла к окну, всматриваясь в темноту.

– Но почему она не навещает тебя? – с возмущением, которое не удалось скрыть, спросила Тамара.

– Мы, – Зоя замялась, – не ладим. Извини, Тома, я не хочу говорить об этом.

– Ладно, но позволь последний вопрос? – Дождавшись кивка, Тамара продолжила:

– А отец твоего ребенка?

– Кто? – Зоя повернулась от окна и непонимающе уставилась на нее.

– Отец твоего ребенка, – повторила Тамара.

Девушка стояла, все еще прижимая одной рукой к груди книгу, а другую сжала в кулак так сильно, что костяшки пальцев побелели. Шея, а затем и лицо ее пошли красными пятнами, а с губ сорвалось грязное ругательство.

– Я не желаю об этом говорить, – отчеканила она, наконец.

Зоя не стала бы возвращаться к этим подавленным ею воспоминаниям даже ради подруги. Хотя Тамара, благодаря которой ее жизнь перестала казаться адом, была единственным человеком, которому она могла позволить и доверить многое.

Тома опешила и даже не взбеленилась как всегда, в тех редких случаях, когда Зойка выходила из себя и позволяла нецензурные слова.

– Тебе это не идет, девочка, – сказала она в первый раз, когда Зоя решилась, наконец, не раскисать, а рассердиться. – Посмотри на себя, – подтолкнула ее к зеркалу. – Ты красивая интеллигентная девочка. Не позволяй себе такое!

– А ты? – растерялась тогда Зоя.

– А что я? – резко ответила Тома. – Я – отрезанный ломоть.

– Неправда, – искренне возмутилась девушка, и волчица в глубине души одобрительно рыкнула. – Ты хорошая, добрая, отзывчивая.

– Мы о ком сейчас говорим? – усмехнулась добрая и отзывчивая.

– Раз я интеллигентная, может, тогда ты больше не будешь называть меня Зойкой? – девушка состроила жалобную гримасу.

– Мне можно.

– Почему? – удивилась Зоя.

– Я не интеллигентная, поняла? – грубовато ответила та.

Тома лукавила. Томе было стыдно. За плечами Томы был институт культуры и до жизни, когда она вдруг в одночасье оказалась отрезанной от мира крепкой решеткой, она была интеллигенткой в n-ном поколении, и ее предки этим очень годились. А среди них числился человек, которого знал каждый ученик страны, включая самых заядлых двоечников. Она и сама себя считала достойной известного предка, до встречи с музыкантом, изменившим ее жизнь своими пьяными загулами и бесконечными изменами, пока однажды не обнаружила себя, лупящую мужскую спину и голову ножкой стула, который он сам же до этого и сломал.

Зоя стояла напротив опешившей Тамары, постепенно успокаиваясь, медленно вдыхая и выдыхая воздух. Взгляд ее переместился на книгу, все еще прижатую к груди.

– У меня тоже есть к тебе вопросы, – сказала она уже почти спокойно. – Ответишь?

Тамара неопределенно передернула плечами.

– Кто тебе присылает посылки?

– Родители, – облегченно выдохнула Тома, ожидавшая совсем другого вопроса. Среди заключенных нередки были шутки о человеке, который подкладывал сюрпризы в ее посылки, и версии высказывались разные. Но сама Тамара никогда не участвовала в их обсуждении.

Зоя будто ненароком поднесла книгу к лицу и, втянув носом воздух, довольно зажмурилась.

– А книги? Мама? – усмехнулась она.

Тамара замешкалась, но все же ответила:

– Нет, конечно. Моя мама скорее подумает о насущном, о теплых носках, например, о средствах гигиены. – Наблюдая, как Зоя поднесла книгу к лицу и втянула воздух, а потом опять прижала ее к себе, Тома едва сдержалась, чтобы не подойти и не отобрать ее. – У меня есть предположение, кто это делает. – Она опять замолчала, но голос дежурного офицера в коридоре заставил ее поторопиться с ответом:

– Коллега моего покойного мужа. Они выступали вместе. Он и раньше часто помогал мне, когда у меня возникали… трудности с мужем.

Тому забавляла странная, но отчего-то милая привычка подруги поводить носиком. Всегда, прежде чем сделать что-то или сказать, она, будто принюхивалась. Вот и сейчас, крылья носа едва заметно дрогнули, Зоя слегка качнула головой и, вложив книгу в руки подруги, заговорила:

– Мои родители погибли в автомобильной аварии, когда мне исполнилось двенадцать. Я тоже была в машине, но мне не повезло, я выжила. До того, как попала в колонию, несколько лет прожила у бабы Капы. Мы едва терпели друг друга. Я знаю, ты беспокоишься, что мне некуда будет пойти после освобождения. Ты права. К ней я не вернусь и я не знаю, как она распорядилась квартирой моих родителей.

Глухое тиканье настенных часов только подчеркивало ночную тишину, царящую в комнате и за ее стенами. Размышления довели Зою до абсурдной идеи: если положить на две чаши весов все кошмары прошлого, в которых она прочно увязла, и ее новые страхи о неопределенном будущем, какие из них перевесят? Каким образом привести хаос, творящийся в мозгах и душе, к гармонии? Томе удалось задать правильный вопрос: как организовать свою жизнь за пределами этих стен? Опыта взрослой жизни, в которой Зоя полностью несла бы за себя ответственность, у нее не было. Она совершенно не знала реалий современной жизни, попав за решетку, будучи несовершеннолетней. С соседней кровати до нее доносились редкие тихие вздохи, сопровождавшиеся учащенным биением сердца. Мысли Тамары были далеки от поисков смыслов жизни и были более прозаичны, и напоминали скорее составление четкого плана действий на ближайшее будущее.

Глава 7

Молельная комната, в которой в обычные дни разрешалось находиться не более двадцати заключенным, сегодня, в Канун Рождества с позволения начальства была до отказа наполнена страждущими верующими. Все обонятельные рецепторы Зои забились смешанными запахами молодых и старых тел и церковным ладаном, дурманя мозг, который с трудом воспринимал слова рождественской литургии. Женщины нестройными голосами старательно вторили певчим, а тюремный священник славил Христа. Зоя слушала слова батюшки Тихона о прощении обид, о любви к ближнему, и с этими же словами обращалась к Луне, прося благословения и у нее тоже. Стоящая рядом Тамара, шевелила губами, повторяя за священником слова молитвы об очищении грехов.

– Христос родился, – певуче тянул отец Тихон. – Славим его, – слаженно отвечали женщины.

В комнаты возвращались строем, притихшие, погруженные в себя, как всегда после посещения молельни.

– А сейчас праздничный концерт! – Оксана плюхнулась посередине дивана, и нажала на пульт телевизора. Лариса и Анжела, две постоянные соперницы за место на диване, толкаясь, пристроились рядом.

Тамара слушала музыку, вооружившись карандашом, и вот уже из под грифеля проступили очертания женского лица. Художница изредка отрывала голову от рисунка, бросая короткий взгляд на натурщицу, сидящую напротив, с неизменной книгой в руке. За последние месяцы формы девушки приятно округлились, исчезли упрямые складки на переносице, на щеках, когда она улыбалась, проступали милые ямочки. А стоило ей вернуться с производства и снять косынку, отросшие черные волосы пышными волнами обрамляли фарфоровое личико.

– Зоя, – окликнула Тамара подругу. Та вскинула глаза и Тома, как часто в подобные моменты, зависла, завороженная. Ни у кого до этого ей не приходилось видеть такого насыщенного темно-синего оттенка, и она не переставала им любоваться. Но главная их притягательность заключалась в тайне, которую они скрывали. Тома не раз замечала, особенно в моменты, когда подруга испытывала яркие эмоции, будто в их глубине затаилось нечто. Она смотрела в лицо молодой девушки, а в ответ на нее смотрела сама тысячелетняя мудрость. Иногда женщине даже казалось, что зрачок вытягивается, меняя свою форму. Но стоило моргнуть, и наваждение спадало. Ее творческая натура могла бы сравнить это с таинством, хранимым космосом. Отчасти поэтому она и решила написать портрет, надеясь на разгадку этой тайны. Показать в простом черно-белом рисунке, какая вселенная скрывается в человеческом зрачке, стало для художницы-любителя вызовом.

– Тамарочка, я хотела бы попросить у тебя совет, – от работы ее отвлек робкий голос новенькой.

– Да, Лидия Васильевна, – Тамара доброжелательно улыбнулась. Месяц назад, когда та только появилась здесь, ей и напрягаться не нужно было, чтобы понять, какая статья привела ее в эти стены – превышение пределов необходимой самообороны.

– Как мне лучше подойти к Марион с просьбой? – немолодая женщина с надеждой смотрела на молодую, которая, как она успела заметить, пользуется авторитетом среди других заключенных. Но вместо ответа, та вдруг замерла, ее глаза потемнели, она медленно повернулась к телевизору и будто вся обратилась в слух. Лидия Васильевна тоже повернулась, не понимая, что могло привлечь внимание собеседницы. На экране не происходило ничего особенного, но Тамара сидела, устремившись вперед и впившись глазами в телевизор. Молодой мужчина, на взгляд Лидии Васильевны, чересчур смазливой наружности, чтобы привлечь внимание серьезной женщины, пел популярную песню, которую даже такой мамонт, как она, как называли ее бывшие ученики, слышала неоднократно. Песня была о любви.

– О чем же еще? – зло подумала женщина. – Сначала морочат молодым девчонкам головы красивыми обещаниями, потом больно хлещут жестокими словами, а когда этого становиться мало, бьют уже тем, что под руку попадется. – Лидия Васильевна поджала губы, переводя взгляд с застывшей Тамары на томно вздыхающую Анжелу. Чувственный низкий голос то набирал силу, то вновь отступал, будто сдаваясь, чтобы через секунду с удвоенной силой прокричать о своей любви. Певец опустился на колени и уперся одной рукой в пол, а другую протянул вперед, образуя незримый мост со зрителями, камера подъехала ближе и показала его красивое вдохновенное лицо на весь экран. Проникновенный взгляд темных блестящих глаз проник в души очарованных им слушательниц, и каждая из них поверила, что эта песня звучит лично для нее. Даже Лидия Васильевна на каких-то несколько мгновений поверила в это. Она недовольно повела плечами, и это движение позволило отмереть и Тамаре. Она сглотнула, резко поднялась и направилась к двери.

– Томочка, мы же не договорили, – удивилась женщина.

– Том, ты куда? – Зоя, хватанув носом соленый, как слезы, запах морского бриза, не удержалась от вопроса.

Тамара оттолкнула чью-то настойчивую руку, теребящую рукав ее рубашки, видела, как Зоя и Лидия Васильевна открывают рты и о чем-то ее спрашивают, но музыкальные аккорды, будто капельки росы с лепестка, срывались и падали, проникая в сознание, вытесняя все другие звуки и дурманя сладкими обещаниями.

– В туалет, – протолкнула она, наконец, слова сквозь пересохшее горло и ноги торопливо понесли ее к спасительной тишине туалетной кабинки.

Громкий вопль Анжелы заглушил бурное веселье клоунов на экране и ответный хохот зрительного зала:

– Зачем, Ксюха? Переключи немедленно!

– Концерт окончен, смотрим юморину, – равнодушно протянула Оксана. – Да, девочки? – обернулась она к остальным.

– Нет, я хочу дослушать. Это мой любимый певец! – Анжела пыталась выдернуть пульт из Оксаниных рук. Та, увидев, что за Тамарой закрылась дверь, переключила сама:

– Ну, нет, так нет. Будем смотреть концерт.

– Мне кажется, или эту песню раньше кто-то другой пел? – спросила Лариса.

– Да, у них в группе солист сменился. Еще несколько лет назад, – охотно поделилась Анжела. – Я в него вкрашилась еще в школе, он такой секси! и песни свои сам пишет! Эту тоже. Ну, Ксюха, ну, зачем ты так? – заныла она. – Из-за тебя я не дослушала.

– А прежний куда делся? Отдельно выступает?

– А? Не-ет. Там какая-то мутная история была, не помню точно, то ли от наркотиков умер, то ли убили его.

***

– Тадеуш! – рука уже коснулась дверной ручки, когда его настиг окрик концертного директора Игоря Маркова. Он догнал его в холле театра, после репетиции нового музыкального спектакля. – Одна настойчивая дама звонит уже третий день, настаивает на разговоре с тобой. Дать ей твой номер? – спросил Игорь.

– Разберись с ней сам, – равнодушно пожал плечами тот и развернулся к двери.

– Пробовал, сказала, это личный разговор, – Марков не отставал, вышел вслед за ним, и они вместе направились к парковке.

– Тогда пошли ее к бесам, – ответил, начиная раздражаться.

– Тоже не прошло. Сказала, что знакома с тобой лично и следующее, что ты скажешь – чтобы она оставила свой номер, и ты, мол, перезвонишь.

– Хм, так и сказала? – спросил мужчина, закидывая сумку на заднее сиденье автомобиля.

Игорь кивнул.

– А еще добавила, что там, где она находится, звонки считаются привилегией и она не может названивать тебе бесконечно.

При этих словах Тадеуш резко развернулся и, больно ударившись об открытую дверцу машины, глухо прорычал, потирая ушибленный локоть:

– Когда она позвонит в следующий раз?

Молодой мужчина сидел в кресле, гипнотизируя телефон и бросая частые взгляды на настенные часы.

Уже за полчаса до назначенного времени он начал беспокойно мерить шагами комнату, ненадолго останавливаясь у окна, вглядываясь в темный зимний лес сквозь редкие снежинки, кружащие в свете единственного фонаря, не нарушая тишину и уединения этого места.

Услышав звонок, он тупо смотрел на черный экран телефона, прежде чем понял, что звонок идет со стороны входной двери, и открыл ее так резко, добавив грудного рыка, вместо приветствия, что посыльный, который просто ошибся домом, летел от него по подъездной дорожке, будто от бешеного пса.

Она опаздывала. Обещала позвонить в шесть. Она всегда отличалась пунктуальностью. В отличие от своего мужа. Тому опоздать на репетицию было нормой. Причина могла быть любой: от «вдруг захотелось кофе» или «кончился бензин в тачке, пришлось вызывать такси», до «очень захотелось секса, мужики. Ну, вы же понимаете?», сказанное с ухмылкой, от которой у Тадеуша сводило челюсти. Причем, это желание могло застать придурка не только дома, но и за тысячи километров от жены, где-нибудь на гастролях во Владивостоке. И поиски объекта для удовлетворения так не во время возникшего желания, занимали некоторое время, а группа ждала Звезду.

Наконец, экран засветился, показывая незнакомый стационарный номер.

Мужчина поспешно мазнул пальцем по зеленому кружку. Горло от волнения вдруг сжало спазмом, и голос, покоривший миллионы, отказал. Абонент на том конце тоже молчал до тех пор, пора Тадеуш, наконец, не смог прохрипеть:

– Тома?

– Да, я. Здравствуй. Извини, я не вовремя?

– Нет-нет, – поспешно ответил он. – Я ждал твоего звонка.

– У меня к тебе просьба. – Сердце учащенно забилось, будто она, предложила ему как минимум свидание.

– Я приеду, – он подскочил и заметался по комнате.

– Нет, – перебила его Тамара. – Нет необходимости.

– Нет, я приеду, и ты все подробно расскажешь, – он не мог упустить возможность увидеть ее. Опять. Ни за что.

– Нет, подожди. – Тома слышала, как он бегает по комнате, и воображение нарисовало, как он обувается, хватает ключи от машины, пальто и вот уже открывает дверь. – Нет-нет, Тадэк, стой! Я хочу для начала объяснить тебе свою просьбу.

Тадэк, собственное имя, которым его называла только она, заставило остановиться. Тома заговорила, а он, чуть успокоившись, вернулся в кресло, взял в руки ручку, и начал записывать.

Глава 8

Тадеуш был рад, что эта несносная женщина, много лет сводящая его с ума, наконец, о чем-то его попросила. Выяснить нужный адрес не составило труда, и сейчас он стоял перед металлической дверью сталинского номенклатурного дома, время величия которого осталось в далеком советском прошлом, размышляя, под каким предлогом можно попасть внутрь. Чутье подсказывало, что пожилая женщина не откроет дверь незнакомому мужчине и убедить ее в этом по домофону не удастся.

– Ауф, мой кра-аш, – тихий девичий возглас вывел его из задумчивости.

Девочка подросток беззастенчиво разглядывала своего кумира, пока ее мама, поставив пакеты на скамью, перетряхивала тоут.

– Ой, неужели это Вы? – воскликнула женщина и прижала сумку к груди, выронив найденные ключи.

Тадеуша позабавила одинаковая реакция матери и дочери. Он поднял связку и с улыбкой протянул ее женщине.

– А можно автограф? – спросила мать, а дочь, доставая смартфон, добавила:

– И селфи! Мояшкины мне без пруфов не поверят.

– Только если вы впустите меня в подъезд, – еще раз улыбнулся Тадеуш.

– Надеюсь, Вы к нам с добрыми намерениями? – пошутила женщина.

– А как же иначе?

У лифта мужчина опять замешкался.

– Не подскажите, на каком этаже восемьдесят третья? – спросил он женщину.

Ответила девочка:

– А-а, так Вы к этой душниле, – чуть ли не обвинила она его.

– Катя! Прекрати! – женщина бросила на Тадеуша смущенный взгляд и сделала большие глаза в сторону дочери, беззвучно шевеля губами.

– А что? Разве я не права? – заупрямилась девочка. – Бабка шеймит всех жильцов в подъезде.

– Вам на пятый, – извиняющим тоном сказала женщина, входя в лифт.

– Что, Капитолина Дмитриевна не позволяет музыку громко слушать? – подмигнул он девочке, придерживая для нее дверь лифта, и входя следом.

– И не только, – пожаловалась она.

– Мам, а он сасный, правда? – услышал он, когда за его спиной захлопнулась дверь лифта на пятом этаже.

– Правда, – мать с дочерью поехали выше, оставив мужчину одного напротив еще одной металлической двери. Он решительно нажал на кнопку звонка и вскоре почувствовал, что его разглядывают.

– Кто впустил Вас в подъезд? – раздался неожиданный вопрос.

– Соседи.

– Зачем Вы здесь?

– Капитолина Дмитриевна Рашникова?

– Да.

– Из-за вашей внучки.

– У меня нет внучки.

– Есть ли у Вас внучка или нет, но мы поговорим о Зое Викторовне Рашниковой. И мне все равно, с какой стороны двери пройдет разговор и сколько соседей примет в нем участие.

Щелкнул замок, за ним еще один, и еще, и только тогда дверь открылась. Пожилая женщина, представшая перед ним, напоминала собой дом, в котором, по-видимому, прошла большая часть ее жизни. То, что когда то было признаком роскоши, сейчас напоминала о текучести времени и неизбежном старении. На женщине было надето строгое платье, прикрытое ажурной шалью, морщинистую шею украшало ожерелье из настоящего жемчуга, волосы собраны в высокую прическу, под которой угадывался шиньон. Ее облик вызвал в памяти Тадеуша другой образ – его бабушки, но стоило взглянуть в холодные стылые глаза женщины, сходство исчезало.

– У меня нет внучки, – повторила женщина ровным голосом. – Она перестала для меня существовать в тот момент, – она гордо вскинула голову, – когда совершила преступление и опозорила наш род.

– Ваше отношение не отменяет того факта, что для всех остальных Зоя существует. И мне поручено выяснить положение дел с наследством, оставшимся ей от родителей.

С именем «Зоя» с Капиталины Дмитриевны слетела невозмутимость, но лишь на мгновение.

– Она убийца! – воскликнула старая женщина. – Чудовище! – ее голос дрогнул. От его внимания не ускользнули ни побелевшие костяшки пальцев, судорожно стискивающие шаль у груди, ни заблестевшие от пота виски и Тадеушу стало абсолютно ясно, что она врет.

– А ведь я тебя знаю, – сказала она, презрительно поджав губы. Старуха прищурилась в слабом свете лампы под потолком, разглядывая его. – Ты из них. Все вы одинаковы. Поете молодым девочкам красивые слова, чаруете своей маскулинностью, и вот они уже забыли, кто они есть! Такой как ты, – она ткнула в мужчину пальцем, и процедила сквозь стиснутые зубы, – лишил меня моей дочери! Вон! Убирайся! – последние слова она проорала и, толкнув его, прошла к двери, намереваясь открыть ее и указать незваному гостю на порог. Но Тадеуш не сдвинулся с места. Тома просила его разобраться, а для нее он готов сделать все возможное, и невозможное тоже, но в то же время, его и самого заинтересовала эта история.

– У меня еще остались вопросы, – возразил он.

Через несколько минут он все же стоял на лестничной площадке.

– Да-а, как сказал бы Костик или Катя, – у бабки, однозначно, беды с башкой. Точно, Катя!– и не медля, поднялся на этаж выше. Выбрав из трех дверей ту, что находилась над квартирой Рашниковой, нажал на звонок.

– Ауф! Мояшкины мне точно не поверят! – взвизгнула девочка. – Можно? – кивнула на смартфон в руке, сморщив мордашку. – Еще одно селфи на фоне Вашего постера? – Мужчина добродушно кивнул. – Ма-м, Тадеуш пришел! – крикнула она в глубину квартиры.

Появившаяся в дверях женщина в удивлении вскинула брови:

– Неожиданно.

– Поверьте, для меня тоже, – сознался он. – Не имею привычки приходить без приглашения.

– Так мы это исправим, – улыбнулась хозяйка. – Разрешите пригласить Вас к нам на чай, – она сделала широкий жест рукой. – Меня, кстати, Вера зовут.

– Очень приятно, Тадеуш, – засмеялся он.

– Теперь, когда все формальности соблюдены, может, ты, мам, сфотаешь нас?

Мужчина преувеличенно вздохнул, и начал разуваться.

Вера сердито постукивала ногой по полу, ожидая лифт. Проследила взглядом цепочку следов из растаявшего снега, тянущуюся от входной двери к лестнице и выше, еще несколько раз безуспешно нажала кнопку вызова кабины и пошла пешком. Не пройдя и половину пути, услышала, как лифт вздрогнул и начал движение. Женщина мысленно выругалась, но продолжила восхождение, с каждым следующим лестничным пролетом давая своему раздражению все больше воли.

История, только что поведанная ей старшей по подъезду, заставила по-новому взглянуть на Капитолину Дмитриевну. Она, если и не оправдывала, то хотя бы объясняла ее зловредность. Размышляя о превратностях чужой судьбы, женщина неожиданно встретилась взглядом c той, которую только что жалела, и сочувствие, даже не успев пустить в душе корни, испарилось, стоило соседке презрительно вздернуть нос, едва ответив на приветствие.

– Вот же ж, … душнила! – в сердцах подумала Вера.

– Извините, Капитолина Дмитриевна, не могла приехать сразу, – гостья, которую встречала пожилая женщина, мазнула взглядом по Вериному домашнему костюму и замызганным мокрым тапкам, и тоже поджала губы.

– Надо же, ведь даже не родственница, а так похожа! – фыркнула Вера вслед скрывшейся за металлической дверью гостье. – То же надменное выражение лица, и нос воротит так, будто у нас тут воняет. Муженек-то ее, приходящийся соседке родным племянником, попроще будет, невзирая на звезды на погонах.

Вера сунула руку в карман за телефоном, спохватилась, что не взяла его с собой и прибавила шаг.

– Расскажу Светику – не поверит. Похлеще, чем на ток-шоу. Кого сейчас удивишь убийством или дележом наследства? – Вера даже не заметила, что противоречит сама себе. – Как какая-нибудь знаменитость богу душу отдаст, так начинается, – женщину ничуть не смутило, что ни Капитолина Дмитриевна, ни ее внучка никакого отношения к публичным личностям не имеют.

То, что хозяйка не в духе, Тадеуш заметил сразу, стоило той открыть дверь. Она скупо улыбнулась и пригласила его в гостиную.

«Сегодня я вроде приглашен, а чувствую себя незваным», – удивился он смене настроения женщины, ведь еще два дня назад она радушно поила его на кухне чаем. Можно было ограничиться телефонным звонком, но ему хотелось лично отблагодарить свою добровольную помощницу. Ту информацию, которую он так и не смог получить от Рашниковой, Вера обещала узнать у старшей по подъезду, а по совместительству давней приятельницы Капитолины Дмитриевны.