Роман с конца

Какого чёрта он звонит в такую рань?

Я отвечаю и тут же, не удержавшись, зеваю. На том конце звучит непозволительно бодрый для столь раннего утра голос коллеги:

– Поль, ты дрыхнешь что ли ещё?

– Дааа… – я снова зеваю. – А что?

– Проснись, красавица, и пой! Ты на часы смотрела? Уже девять утра, Марк рвёт и мечет.

Я отрываю телефон от уха и смотрю на экран. Девять ноль три.

Чёрт. Чёрт. Чёрт!

– Блииин, я проспала. Прикроешь меня?

– Не вопрос. Что сказать?

После секундного замешательства я придумываю правдоподобное оправдание:

– Скажи, что тачка заглохла, хорошо?

– Без проблем.

– Я твоя должница, спасибо, – не попрощавшись, я бросаю трубку и бегу собираться.

Но стоит мне выйти из комнаты, как я замираю – до меня доносится запах свежесваренного кофе. Аля в это время обычно ещё валяется в постели. Для тёти Вали, нашей соседки, которая днём присматривает за сестрой, тоже слишком рано. Медленно я прохожу на кухню, где застаю свою сестру стоящей у плиты и что-то перемешивающей в кастрюле. От двух кружек кофе на столе поднимается пар.

Раньше, так давно, что мне кажется, это было в прошлой жизни, сестра была жаворонком. Я могла спать до обеда, Алевтина же вставала не позже шести. Заметив меня в дверях, она спрашивает:

– Проснулась, соня?

Я не сдерживаю порыв, молча подхожу и крепко её обнимаю, заглядывая за плечо. В кастрюле бурлит овсянка.

– Не мешай, – отмахивается от меня Аля.

Я безбожно опаздываю и точно не планировала завтракать дома. Но у сестры сегодня тот самый хороший день, и никто, и ничто не заставит меня её расстроить.

К чёрту работу, к чёрту Марка!

В крайнем случае, я буду должна ему ещё один раз – итого три раза. Если только он больше не заинтересован в моих услугах. Вот уже как неделя прошла с тех пор, как группа вернулась, а Марк с момента нашей встречи в его номере не то что не потребовал отработку оставшихся дежурств – он не обмолвился со мной и словом. То, что сначала меня радовало, спустя время начало пугать. Вдруг он получил, что хотел, и сейчас самое простое решение для него – это уволить меня?

А ты ему ещё и поводы даёшь своими опозданиями.

Поглощённая тревогами, я не заметила, как Аля доварила кашу и сейчас раскладывала её по чашкам. Полчаса ни на что не повлияют, – успокаиваю я себя и быстро убегаю в ванную, на ходу крича сестре:

– Дай мне три минуты, я в душ и вернусь.

Я управляюсь за пять – самый быстрый душ в моей жизни – и с мокрыми волосами сажусь за стол, где меня уже ждёт овсяная каша, посыпанная голубикой и клубникой, горячий кофе и старшая сестра напротив, уже наполовину съевшая свой завтрак.

Моторика её правой руки восстановилась не до конца, и её движения остаются замедленными, неестественными, с напряжением, будто каждое требует усилия. Лицо сосредоточенно – со стороны можно подумать, что она занята каким-то ответственным, требующим большой концентрации и внимания делом.

И всё равно это – лучшее утро за последнее время.

У меня щекочет нос, и я часто моргаю.

Полина, соберись и не смей портить идеальный завтрак своей сопливой сентиментальностью.

Тридцати минут оказывается недостаточно, – наша молчаливая идиллия длится почти час. Мы доели кашу, я сварила нам ещё кофе, и сейчас, обнимая ладонями горячую кружку, чувствую себя довольным котом. Солнце заливает кухню, я жмурюсь и украдкой наблюдаю за сестрой, которая с тем же сосредоточенным видом собирает пазл на столе. Жизнь прекрасна.

Именно на этой мысли мы с сестрой синхронно выпрямляемся, прислушиваясь к звуку подъезжающей машины. Через минуту доносится стук в дверь.

– С каких пор тётя Валя разъезжает на машине? – удивляется Аля.

– Вряд ли это она… Ей не на чем – только если на клумбе, в которую она превратила свой «Москвич» советской эпохи.

Мы громко хихикаем. Аля обгоняет меня и, не посмотрев в глазок, распахивает дверь.

Ауч.

У меня отвисает челюсть. Не дождавшись меня, работа в лице моего придурка-босса пришла ко мне сама.

Марк

На меня смотрят две Полины.

Я перевожу взгляд с одной на другую, наконец-то замечая очевидные различия. Помешательство медленно проходит. У второй, не моей Полины, волосы чуть выше плеч, тогда как у моей они достают до лопаток. Также вторая Полина выше и худощавее моей – в ней есть что-то хрупкое и ранимое, но сходство всё равно поражает и застаёт врасплох.

Я прикрываю глаза и морщусь от собственных мыслей.

Моей? Не моей? Марк, ты серьёзно? Здесь нет твоих и не твоих Полин.

Нюансы.

Моя Полина, точнее – моя подчинённая Полина, смотрит на меня как на пришельца, округлив глаза и почти не дыша. Её обычно прямые угольно-чёрные волосы сейчас лежат спутанными влажными волнами. На ней короткие пижамные шорты и выцветшая футболка с Джастином Бибером.

Я мысленно закатываю глаза от того, что не только знаю, кто это, но ещё и знаю, что это недоразумение поёт.

– Доброе утро! А вы кто? – девушка, которая была не моей Полиной, оглядывает меня с откровенным любопытством.

Наверное, я должен прекратить называть девушек «моей Полиной» и «не моей Полиной», даже если я это делаю только у себя в голове.

Быстро найдя решение, я протягиваю руку:

– Я Марк, начальник Полины.

Девушка неспешно поднимает правую руку и вкладывает в мою. В том, как она это делает, есть что-то странное, но я не могу понять, что именно. Я легонько сжимаю её маленькую холодную ладонь.

– Приятно познакомиться, я Аля – старшая сестра Полины, – девушка поворачивается к сестре и укоризненно спрашивает: – Поля, почему ты не предупредила, что у нас будут гости? А теперь ещё и стоишь, как истукан, – она переводит взгляд на меня, – Марк, пожалуйста, проходите. Будете кофе?

Я не успеваю отказаться, как Полина наконец-то выходит из своего коматозного состояния и громко восклицает:

– Нет! Он не может войти и он не пьёт кофе!

Наглая ложь.

– Я пью кофе.

– Не пьёшь, – твёрдо повторяет Полина и бросает на меня грозный взгляд.

Я борюсь с желанием напомнить ей, как ещё несколько дней назад она собственноручно приносила кофе мне в номер. Тогда, правда, я его так и не выпил. Но я ведь не подлец. Во всяком случае, не такой подлец.

– Вообще-то мы спешим, и нам пора ехать, – я смотрю на часы, а после перевожу взгляд на Полину. – Твой рабочий день начался полтора часа назад. Что случилось с машиной?

Их сходство так выбило меня из колеи, что я едва не забыл, зачем вообще сюда приехал. А ведь у меня была уважительная причина. Или хотя бы повод.

Ну ладно – оправдание.

Опоздать на полчаса и не предупредить – несвойственно для Полины, и когда Паша сообщил, что у неё заглохла машина, я ни на секунду не сомневался, что так оно и было. Сейчас я не могу определиться, рад я или зол тому, что она не в кювете, а дома. И, судя по ее внешнему виду, машину сегодня она даже не пыталась заводить.

Полина покрывается красными пятнами и бормочет себе под нос:

– Да вот…, не заводится что-то…

Она напоминает мне нашкодившего ребёнка, и я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

– Ну, раз я уже здесь, дай ключи – посмотрю, что не так.

Она отшатывается от протянутой мной руки, как от колорадского жука, и делает шаг назад, быстро мотая головой.

– Не стоит. Я уже… вызвала механика.

– А кого? – спрашивает её сестра. – Николая?

– …Ага, его, Николая, да. Он приедет. Скоро.

– Как скажешь, – решаю я прекратить её мучения. – Через сколько будешь готова?

– Я готова… – заметив мои вопросительно поднятые брови, она быстро добавляет: – почти. Мне нужно пять минут.

– Хорошо, жду тебя через пять минут. И было приятно познакомиться, – добавляю, глядя на Алевтину.

Полина, не мешкая, отодвигает сестру в сторону и захлопывает дверь прямо перед моим носом. Я медленно схожу по ступенькам вниз и внимательно оглядываю небольшой дом кирпичной постройки.

Дом старый, но ухоженный. Я замечаю, что черепицу на крыше меняли не позже, чем пару лет назад. Стены дома покрашены ярко-лиловый цвет, краска хоть и облупилась в некоторых местах, но в целом дом выглядит достойно.

Вместо забора двор от дороги ограждает живая изгородь из невысокой туи. Деревья прерываются только на небольшие металлические ворота, за которыми припаркована её рухлядь.

Мысль, что Полина ездит на этом небезопасном корыте, зарывается неприятным червяком и пробуждает тревогу.

Я снова бросаю взгляд на дом. Он бросается в глаза.

Чем они думали, когда решили покрасить его в лиловый цвет? Две молодые девушки живут одни в крошечном домике ярко-лилового цвета, который как бы кричит: «Заходи, мы тут одни».

Восхищение живой изгородью сменяется злостью – какой надо быть идиоткой, чтобы вместо нормального забора посадить деревья? У них вообще отсутствует инстинкт самосохранения?

Кто-то может сказать, что в больших городах намного опаснее, чем в глухой деревушке. Но в городе есть свидетели, есть где спрятаться, кого позвать на помощь. Здесь же они абсолютно одни. Без нормального забора. В доме лилового цвета.

Полина вместе с сестрой прекрасно могли бы жить в ретрит-центре, как и Паша. Это предусматривал договор. Да, возможно, номера не столь комфортны, как свой собственный дом, зато нет шанса, что тебя зарежет пьяный сосед.

За спиной хлопает дверь, и я, раздражённый и злой, не оглядываясь, направляюсь к машине. Моя злость никак не связана с её опозданием.

Полина

– Какой милашка, – шепчет Аля сразу после того, как я захлопываю дверь перед носом Марка.

– Ты серьёзно? Милашка?

Слова «Марк» и «милашка» не должны стоять в одном предложении.

– Конечно, такой брутальный и симпатичный. Полина, признавайся, между вами что-то есть? – лукаво спрашивает сестра.

– Конечно, нет! Он мой начальник, – возмущаюсь я и направляюсь в свою комнату.

Врать Але в лицо – бесполезное дело. Если она поймет, что я что-то не договариваю, она вцепится в тайну и не отпустит, пока не докопается до истины. Поэтому я включаю фен на полную мощность, останавливая дальнейшие расспросы.

Досушив волосы, я открываю шкаф и оглядываю свой немногочисленный гардероб, состоящий в основном из джинс и футболок. На улице ярко светит солнце, сегодня у меня есть персональный водитель, и что-то мне подсказывает, что Марк раскусил мою маленькую ложь относительно машины.

Чёрт. У него всё больше поводов меня уволить.

Мне на глаза попадается моё «несчастливое платье», я зло смотрю на него и останавливаю выбор на светло-жёлтом сарафане с декольте и длинной юбкой.

Я критически осматриваю своё отражение в зеркале. Не стоит себя обманывать, сегодня моя цель, если не соблазнить босса, то хотя бы как-то его задобрить и убедить меня не увольнять.

Аля караулит у двери и, как ястреб, заметивший полевую мышь, прищуривает глаза и пикирует вниз:

– Я знала! Я так и знала, что между вами что-то есть. Ты с ним спишь, да? Он хорош? Ты предохраняешься? Как долго вы вместе?

О боги! За что мне это?

В горле пересыхает, я откашливаюсь и впервые за три года надеюсь, что её проблемы с памятью, возникшие после аварии, проявят себя, и мы больше не вернёмся к этому разговору. Ни-ког-да.

Ты не только шлюха, но и отвратительная сестра.

Отмахнувшись от внутреннего голоса и её вопросов, я чмокаю сестру в щёку, быстро запихиваю ноги в сандалии и выбегаю из дома.

Сестра кричит мне в догонку:

– Твой побег только доказывает, что я права!

Марк, не оборачиваясь, направляется к машине, мне ничего не остаётся, как последовать за ним.

* * *

Вот уже пятнадцать минут мы едем в гробовой тишине. Это не комфортное молчание двух друзей, не вежливое игнорирование друг друга двух незнакомцев, по воле случая оказавшихся в одном пространстве. Нет. Это самая напряженная тишина в истории мира.

Я, не переставая, ёрзаю на сиденье и перебираю темы для разговора. Но каждая из придуманных мной так или иначе ведёт к обсуждению наших интимных отношений – а на это я сейчас не готова даже под угрозой гильотины.

Марк находит тему, пропустив поворот. Он никак не демонстрирует свой промах – классический мужчина. Зачем признавать собственные ошибки, если можно сделать вид, что так и было задумано.

Может, ему так же дискомфортно, как и мне, и он тоже сидит и думает, о чём бы со мной поговорить?

Недолго думая, я нарушаю молчание, констатируя факт:

– Ты пропустил поворот.

– Я знаю.

Ооокееей.

Спустя три минуты он пропускает ещё один поворот. И ещё один. Десять минут спустя мы упустили с десяток возможностей вернуться на изначальную дорогу, ведущую к Усть-Коксе.

Мы двигаемся в противоположную сторону от работы. Он не может этого не знать.

Что, чёрт возьми, происходит?

Я бросаю на своего босса осторожный взгляд и проверяю телефон на наличие связи. В принципе, я могу позвонить в милицию прямо сейчас. Но что я скажу? Что мой босс меня похитил? А может, позвонить Паше? Тогда будут свидетели. Спасти он меня не спасёт, зато Марк не уйдёт безнаказанным.

Если смотреть в ретроспективе, он вполне себе подходит под психотип маньяка. Молчаливый. Не улыбается. Скрытный. Трахает свою сотрудницу на кухонном столе.

– Эм… Прости, что опоздала сегодня.

Марк даже не реагирует, что меня услышал.

– …и соврала.

В ответ на это он бросает на меня взгляд и вопросительно поднимает брови.

– По поводу машины.

– Так машина всё же работает? – хмыкает Марк, пряча улыбку.

– Я просто решила извиниться. Если моё опоздание и… эта ситуация с машиной – основные причины, почему ты решил меня расчленить и сбросить в реку, то предлагаю это обсудить.

– Что?

– Мы едем в противоположную сторону от работы, впереди Катунь. Ты молчишь и не комментируешь, почему мы туда едем. Ведёшь себя как классический маньяк, – на удивление мой голос звучит холодно и спокойно. Возможно, мне стоит сократить просмотр тру крайма.

Марк хмыкает ещё раз, а потом совершает невообразимое. В ответ на мои опасения по поводу собственной жизни он откидывает голову и громко, по-настоящему, не сдерживаясь, начинает хохотать.

Я смотрю на это чудо света с приоткрытым ртом.

Перестав смеяться, Марк одаривает меня широкой улыбкой, открывающей белые ровные зубы, и произносит:

– Твоё расчленение не входит в мои планы.

– А сброс в реку?

– Тоже нет, – с той же улыбкой успокаивает меня начальник, и у меня замирает сердце.

Человек, который в ответ на просьбу пересмотреть график предлагает мне отсосать ему, не имеет права на такую улыбку.

Это должно быть запрещено законом.

– Если расчленение и последующий сброс моего тела не входят в твои планы, то куда мы едем?

Марк отвечает молчанием и лишь кивком головы указывает вперёд. В конце просёлочной дороги, куда мы свернули, виднеется величественная Катунь.

Полина

Не нужно плыть по реке, чтобы почувствовать, как тебя уносит. Катунь, как жизнь в своем самом яростном проявлении, бурлит, закручивается, спотыкается и завораживает своей непостижимостью. Даже стоя высоко над обрывом, я чувствую, как меня уносит.

Река смывает все защитные барьеры, стирает краску, толстым слоем которой я замазала дыры в своей жизни.

– Поля?

На моей памяти это впервые, когда он использует данную версию моего имени.

Я поворачиваюсь и встречаюсь с парой бледно-голубых глаз. На солнце они блестят, и можно различить серые мелкие вкрапления на самом краю радужки. Почему у него должны быть такие красивые глаза? Это несправедливо.

– Почему ты плачешь? – спрашивает он, хмуря брови.

Что? Плачу? Я провожу ладонью по лицу. Надо же, и правда плачу.

– Оу, прости… Я не заметила, – смущённо вытираю щёки и, указав пальцем на выступ на противоположном берегу, поясняю: – Вон оттуда я развеяла прах своих родителей.

Как только cлова срываются с губ, мне хочется вслед за ними прыгнуть вниз. Сейчас, вот сейчас будет наигранное сочувствие, жалость в глазах, не имеющие смысла слова, которые я так ненавижу. Внутри всё сжимается, и я жду, жду и жду – как удара.

Но Марк молчит. Так долго, что мне становится неловко, и я сама нарушаю тишину:

– Это было давно, около трёх лет назад. Я просто давно здесь не была… Видимо, поэтому… Прости. Это глупо.

Я подставляю лицо ветру, наблюдая за облаками. Над Катунью они всегда бегут быстрее, как будто пытаются поспеть за течением реки.

Марк разворачивается и направляется к машине.

Эмм… это определённо не та реакция, которую я ожидала. Может, он сейчас сядет в машину и уедет? Если бы у меня была возможность, я бы сама оставила себя здесь.

Подойдя ближе к обрыву, я сажусь на траву и свешиваю ноги. Чуть наклонившись вперёд, я смотрю вниз – от вида начинает кружиться голова. Не успеваю как следует насладиться моментом, как твёрдые руки крепко обхватывают меня за талию и оттаскивают с края обрыва.

– Эй, моё платье! – кричу, возмущаясь.

– Ты что творишь? – в ответ зло рычит Марк. – Если бы ты упала, платье – это последнее, о чём стоило бы переживать.

– Я не планировала падать! И ты в курсе, что следы от травы практически невозможно отстирать?

Марк одаривает меня взглядом, говорящим, что стирка и он никогда раньше не пересекались, и протягивает мне металлический стакан с какой-то жидкостью, от которой идёт пар.

– Что это? – я с опаской беру горячую кружку.

Как обычно, он игнорирует мой вопрос и вместо этого садится рядом, кладёт термос возле себя, а после начинает разворачивать какой-то свёрток, обёрнутый в коричневую бумагу.

Я с осторожностью нюхаю содержимое стакана, в блаженстве закрываю глаза – и только после делаю глоток. Горячий сладкий напиток приятно обжигает горло, заставляя меня зажмуриться от удовольствия. Если Марк и пытается меня отравить, то хотя бы перед смертью я не буду страдать.

Марк. Мой босс. Тот самый, который мудак. Да-да, именно он принёс мне какао!

– Спасибо, – неловко бормочу я, делая повторный глоток.

Он протягивает мне развёрнутый свёрток – тонкие, бледные ломтики чего-то слоёного и мягкого. Я подношу их к лицу – и в нос ударяет кисло-сладкий аромат, рот наполняется слюной.

– Это пастила ручной работы из Коломны.

– Коломны, которая под Москвой?

– Ты знаешь другую Коломну?

Душ-ни-ла.

– Откуда она у тебя?

– Сестра отправила.

Сестра? Логично, что у него есть родственники. Он человек, в конце концов. Пусть и не самый приятный представитель. Но намного проще ненавидеть человека, когда ничего о нём не знаешь. Наличие у него сестры делает его более… человечным.

– Если что, её едят, а не нюхают, – замечает Марк с ноткой юмора.

Я закатываю глаза, но всё же кладу кусок в рот.

И о боги! Воздушная консистенция с идеальным сочетанием кислого и сладкого тает во рту. В эту минуту я понимаю, почему раньше не особо любила пастилу. Я просто её не пробовала.

– Мммм, это очень… очень вкусно, – мычу я и тянусь за вторым куском.

Проглотив третий, я наконец-то замечаю, что Марк не участвует в нашем импровизированном пикнике.

– А ты не будешь?

– Я не люблю сладкое, – отвечает босс и продолжает наблюдать за течением реки.

Что, чёрт побери, происходит? Что мы тут вообще делаем?

Он привёз меня к месту, где я простилась со своей семьёй. Привёз мой любимый напиток – какао. И пастилу, которую сам не ест.

Может, ему просто захотелось полюбоваться видом. А какао и пастила случайно оказались в машине. Он мог и не знать, что какао – мой любимый напиток.

Только он знал. Он не мог не знать.

Какао, как и медовик – мои атрибуты праздника. Я попробовала напиток впервые, когда мне было лет шесть, и тогда осознала, что прожитые годы прошли зря. Я пила какао каждый день, пока у меня не начался жуткий диатез. Жизнь – дрянь. Я не знала этого слова, но уже тогда поняла концепт.

Эту душещипательную историю я не раз рассказывала на работе. Он мог, конечно, её и не запомнить, но я точно помню, как он воротил нос от налитого стакана на Новый год – так что вряд ли он привёз напиток для себя.

По телу разливается приятное тепло.

Это всё – сладкий какао. Факт, что он помнит такую мелочь обо мне, тут совсем ни при чём.

Это всё какао.

Марк

Полина умяла почти всю пастилу. Хоть что-то сегодня пошло по плану.

Насильно притащить девушку к месту, где она развеяла прах своих родителей… Это свидание должно войти в учебник по соблазнению.

Свидание?

Вряд ли встречу можно назвать свиданием, если второй человек не в курсе, что это свидание. Полина начала опасаться за свою жизнь, в конце концов.

Где-то на этом моменте я должен поставить точку. Извиниться, заплатить ей достаточную сумму, чтобы компенсировать её моральные и не только неудобства, и попрощаться с ней – это будет правильно. Я могу выплатить ей оклад за два–три года. Вполне равноценный обмен.

Конечно, это будет огромная потеря для центра.

Ага-ага, именно это тебя останавливает, да?

Что я, чёрт возьми, делаю? Я должен уволить её, а не варить ей какао и кормить пастилой. Или же последовать совету друга и задать вопрос. Но от самой возможности, что её ответ подтвердит правоту Кирилла, меня бросает в дрожь. Слово «насилие» грызёт изнутри. Вся моя жизнь, моя карьера была связана с этим словом, но только сейчас оно приобрело неприятный, тошнотворный оттенок.

Возможно, всё дело в том, что к нему прибавилось слово «сексуальное». Если я позволю добавить приставку «из», меня вырвет от отвращения к самому себе.

Я перевожу взгляд на Полину.

Она сидит в своём воздушном жёлтом платье на траве, поджав под себя ноги. Её волосы собраны в низкий пучок, из которого ветер вытащил несколько прядей.

Почувствовав мой взгляд на себе, она поворачивается, впивается в меня чёрными глазами и задаёт вопрос:

– Марк… почему ты привёз меня сюда?

Чтобы прояснить ситуацию. Извиниться. Предложить выход.

Я молчу и перевожу взгляд на её губы. Губы, которые я ни разу не целовал. Если я скажу то, что должен сказать, я никогда их и не поцелую. Возможность будет утеряна безвозвратно.

Это кощунство.

– Нам пора, – на этих словах я встаю и, подхватив Полину под мышки, поднимаю её на ноги.

Направляясь к машине, я слышу, что она следует за мной.

Я должен посмотреть правде в глаза – её уход будет непоправимой потерей для меня.

Полина

Тянущее тёплое ощущение внизу живота, медленно, но верно подбирающееся к сердцу, рухнуло вниз. Опасная иллюзия лопнула, как мыльный пузырь, и если бы только боги знали, как я им за это благодарна.

То, что он делает со мной – это не эмоциональные качели, нет, это американские горки. Он опасен.

Наверное, у него какое-то психическое расстройство. Биполярное? Пограничное? Я делаю себе мысленную заметку погуглить его возможный диагноз, как только представится возможность.

Ведь я и так редко думаю о своём начальнике. Нужно больше. Нужно чаще.

Часы показывают двенадцать, когда я наконец-то появляюсь на работе. На диване в холле меня поджидает Паша. Довольный и ехидный, как кот, он смотрит на меня, прищурив глаза. На губах играет усмешка.

Чёрт. Именно этого мне сейчас и не хватает.

– О-ля-ляяя, – протягивает коллега. – Приехали голубки?

Я раздражённо закатываю глаза и шиплю на него:

– Почему ты не предупредил, что он припрётся ко мне?

– Не хотел портить романтический сюрприз. Мужик, вон, Фаю какао попросил приготовить, в термос налил, – на этих словах Павел начинает играть бровями, и мне хочется прибить его. Нет, сначала Марка, потому что с ним точно что-то не так. Он не просто опасен, он представляет угрозу для общества.

Я не понимаю, зачем он это делает.

Это какой-то глупый акт, игра, чтобы ещё больше унизить меня? По всей видимости, ему недостаточно того, что он трахает меня, – он хочет, чтобы об этом узнал весь наш немногочисленный коллектив! А за ним и весь Усть-Кокс, Аля, тётя Валя, все мои соседи. И вот уже по первому каналу передают, какая Полина шлюха.

Я убью его!

Но сначала – кофе. Мне нужно перебить чёртов вкус какао. Он уничтожил любимый напиток детства – теперь всегда, чёрт возьми, всегда какао будет ассоциироваться с моим начальником.

Паша следует за мной на кухню и удобно располагается за столом, давая понять, что так просто я от него не отделаюсь. Они с Алей составили бы неплохую команду.

– Ну, рассказывай!

– Что?

– Как что? Как прошло свидание?

– Хватит! – со всей силы я хлопаю рукой по столу. – Не было никакого свидания! И это не смешно. Ты видел нашего босса? Ты правда думаешь, что между мной и Марком что-либо возможно? Он мудак и придурок, с которым невозможно общаться. И если ты думаешь, что между нами что-то есть – ты сошёл с ума!