Губы на Сигареты

– Это не важно, – коротко отрезал он, и, не дожидаясь ответа, поднялся по лестнице, тяжело дыша.

– О каких деньгах они говорили? – тихо спросила Бонни, заглядывая ему в спину.

– Тебя это не должно касаться, – прозвучало безразлично, почти холодно.

– Какой же ты эгоист! – внезапно выпалила шатенка. – Вместо того, чтобы нос задирать, мог бы хотя бы поблагодарить! Нет же! Идёшь, как напыщенный индюк, будто это нормально! Придурок…

Глаза Майка вдруг вспыхнули гневом, и он шагнул к ней вплотную, почти касаясь:

– Слушай, Рид, если я такой придурок, почему ты тогда согласилась на гонку с Джонс?

В его голосе прозвучала ярость – всю злость, накопившуюся за день, он вылил именно на неё.

– Ты же знала, что это тупая ревность. Так почему согласилась?

Бонни, не отводя взгляд, встретила его прямо в глаза и спросила в ответ:

– Значит так… Тогда почему ты на гонке предупредил меня о втором повороте?

– Потому что знал, что если ты не сбавишь скорость, тебя занесёт, – уже менее раздражённо ответил он.

– Хах… – усмехнулась Рид, чуть сдавливая губы. – Судя по тому, какие между нами отношения, не могу сказать, что ты мне счастья желаешь.

– Уж поверь, я не такой кретин, за которого ты меня держишь, – отчеканил Вуд, не отводя взгляда от Бонни. Внутри неё снова разрастались странные, непонятные чувства – смесь раздражения и чего-то более глубокого, почти болезненного.

– Майк?.. – прошептала внезапно появившаяся рыжеволосая бестия, и ненависть к Мэнди Джонс вспыхнула у Бон с новой силой.

«Она что, следит за ним?» – подумала Рид и посмотрела через плечо Вуда, на Мэнди, которая, стоя неподалёку, готова начать прыскать ядом.

– Если ты думаешь, что я сделал это из-за того, что без ума от тебя, то ты полная дура, Бонни Рид, – тихо и чуть насмешливо прошептал Майк прямо ей в губы.

Не давая возможности ответить, он резко притянул к себе Мэнди, бросил последний взгляд на Рид и ушёл прочь.

Глава 9

Бонни лежала на диване, словно бревно – настолько устала, что не могла пошевелить даже рукой. Глаза были широко распахнуты, но смотрели в одну точку на потолке, не моргая, будто пытались выцепить из пустоты хоть какой-то смысл происходящего. В голове непрерывно прокручивались фрагменты вчерашнего вечера, как заевшая плёнка: Майк с разбитой губой и хриплым голосом под тусклым светом фонаря; те трое ублюдков, что врезались в него с какой-то особой жестокостью; взгляд Мэнди Джонс – внимательный, будто прожигающий насквозь.

И, конечно, слова Вуда.

Слова, будто выжженные в память каленым железом:

«Если ты думаешь, что я сделал это из-за того, что без ума от тебя, то ты полная дура, Бонни Рид.»

Щёки вспыхнули, даже сейчас. Девушка моргнула – единственное движение за несколько минут – и резко выдохнула. От этих слов стало мерзко. Будто кто-то липкими, ледяными пальцами копался у неё внутри, небрежно переворачивая всё вверх дном. Стыд, злость, растерянность – всё сплелось в одно вязкое, удушающее чувство.

Она сжала зубы. С каждым часом, с каждым напоминанием о скором переезде, эта мешанина чувств только нарастала, превращаясь в глухую тяжесть. Хотелось зарыться в одеяло, с головой, до полной темноты – и никогда больше не показываться миру.

Вчерашний вечер был последней страницей в книге её свободы. Сегодня, в три часа дня, они улетают в Лондон – Бонни и Шарлотта. Мачеха всё решила за неё, хладнокровно, как всегда. Взяла её жизнь в свои руки, словно игрушку, у которой давно не спрашивают, чего она хочет.

И девушка не смогла возразить. Не хватило ни  сил, ни смелости.

Внутри всё сжималось от злости и отчаяния, хотелось выть – не на людях, не громко, а по-настоящему. Где-то глубоко, в подушку, чтобы никто не слышал.

Вся её бунтарская смелость, колючая дерзость, напор – всё это исчезало в один миг под ледяным взглядом Шарлотты. В этом взгляде Бон видела не просто угрозу, а зеркало прошлого: одиночество, беспомощность, унижение.

За все её детство и юность мачеха успела сделать самое главное – посеять в ней страх. Настоящий, липкий, как плесень. Страх перед голосом, перед шагами, перед внезапной тишиной в доме. Унижения, холодные окрики, побои – всё это въелось в память, как родимое пятно.

Понимая, что вот-вот её история закончится, Рид решила в последний раз сходить в университет. Пройтись по этим коридорам, вдохнуть знакомый запах мела и кофе, глянуть на людей, с которыми делила и скуку, и смех. Попрощаться. Со всеми. Даже с Томасом – тем самым, что терпеть её не мог. Каким бы противным он ни был, он тоже часть этой главы.

Единственный, кого девушка не хотела видеть, – это Вуд. После всего, что произошло накануне, ей казалось, что она просто провалится под землю, стоит только встретиться с ним взглядом.

– Он прав. Я действительно дура… полная дура, если позволила себе вообще думать о нём, – прошептала Бон, впившись взглядом в пол.

Снова перед глазами – лицо Майка, его губа, кровь, напряжённые руки.

– С учётом наших "прекраснейших отношений" странно, что мои мысли занял этот придурок… Да и… ему не нравятся такие девушки, как я.

Она скривилась.

– А всё потому, что он – конченный мудак.

Сказала – и сразу почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло.

Даже не обида – скорее, злость на саму себя. За то, что допустила слабость. За то, что вообще о нём думала.

Взглянув на часы, Рид перевалилась на другой бок, морщась от затёкших мышц, и, лениво потянувшись, поднялась с предательски неудобного дивана. Нога по-прежнему болела – острая, пульсирующая боль напоминала о себе при каждом движении, так что ходить она всё ещё не могла. Ухватившись за костыли, девушка с усилием поднялась и, тяжело передвигая ноги, похромала на кухню. Там её ждало главное испытание дня – разговор с мачехой.

Ладони слегка вспотели. Лёгкие сжались, как перед прыжком в ледяную воду.

Миссис Рид сидела за столом и что-то печатала в ноутбуке. Время от времени она медленно подносила к губам кружку с индийским чаем, с видом полной сосредоточенности и бесконечного спокойствия. Её лицо, как всегда, было непроницаемым – ни одной эмоции, кроме холодной отстранённости.

Бон застыла на пороге. Она знала – нет, чувствовала – что сейчас услышит отказ. И, возможно, как бонус, весь привычный список унизительных комментариев, выданных с тем самым ледяным спокойствием, с которым мачеха обрушивала на неё своё превосходство.

Как только Шарлотта подняла на неё глаза, Бонни оцепенела. Всё тело словно застыло. Казалось, она перестала дышать.

– Я хочу пойти сегодня в университет, – сказала девушка, стараясь выглядеть как можно увереннее. Но голос предательски дрогнул, и эта дрожь выдала всё.

Снова.

Снова это чувство, от которого мутило: будто её заталкивают в тесную клетку, где нельзя говорить громко, нельзя смотреть прямо, нельзя быть собой.

От одной мысли, что скоро ей придётся жить в постоянной тишине, сглатывать слова, прогибаться под каждое замечание, под каждый взгляд – Бон выворачивало наизнанку.

Когда всё успело скатиться так низко?

Когда она снова позволила воспоминаниям вырваться наружу – тем, что так яростно пыталась похоронить?

– Зачем? – не глядя на неё, спросила миссис Рид, медленно поднеся кружку к губам. Лишь одна бровь чуть заметно приподнялась – едва ли не единственный признак эмоций.

– Просто… я… – начала Бонни, но тут же сбилась.

Взгляд метнулся вбок и остановился на конверте, лежащем прямо на столе.

Он сразу бросался в глаза – белоснежный, с логотипом компании, занимающейся банкротствами. Чёрные буквы, жирные и сухие, словно вырезанные по линейке.

«Лансбери Финанс: управление банкротством и взыскание имущества»

Уставившись на конверт и пытаясь осознать смысл этих слов, девушка напряглась. В груди застучало сердце – резче и громче, чем прежде.

– Банкротство? – мелькнула мысль.

– Она развалила фирму отца?

Впервые за долгое время мачеха показалась не такой всесильной.

– Зачем я тебе в Лондоне? – неожиданно для самой себя спросила Бонни.

Голос дрогнул, но не сломался. В нём была сдержанная решимость – тонкая нить, за которую девушка вцепилась из последних сил.

Шарлотта перевела взгляд на конверт и убрала его в сторону. После, не спеша, сделала ещё один глоток чая – будто вопрос вовсе не прозвучал.

Тишина повисла в воздухе, как невидимая стена. Но Бон уже не отступила.

– Зачем я тебе в Лондоне? – повторила она, теперь с нажимом, и голос был уже твёрже. – Ты и так забрала всё, что можно. Любовь отца, которой ловко пользовалась. Его фирму, его имя, его деньги. Так что тебе нужно теперь, когда всё начинает рушиться?

Мачеха подняла взгляд, и в нём заскользило раздражение, тщательно спрятанное за маской спокойствия.

– Фирма на волоске от банкротства, – произнесла она сухо. – Но, раз ты у нас такая догадливая, то, думаю, и это поймёшь.

Бонни стояла, как вкопанная. Сердце бешено колотилось, будто глуша всё вокруг. Миссис Рид смотрела прямо ей в глаза, наслаждаясь паузой.

– В Лондоне ты выйдешь замуж за Оливера Стэнхоупа, – продолжила женщина, всё тем же ровным, почти безжизненным тоном. – Наследника "Stanhope Holdings". Его семья расширяет бизнес. Им нужен выход на канадский рынок. Нам – партнёр с деньгами.

Она склонила голову чуть набок, как будто смотрела на бесполезную вещь, которую ещё можно выгодно продать.

– Ты – идеальный компромисс. Молода, у тебя хорошая внешность, фамилия Рид всё ещё кое-что значит. Они не влюбятся, но женятся. Это… удобно.

У девушки перехватило дыхание. Она смотрела на мачеху, и слова не находились. Будто язык отнялся. Горло сжало так сильно, что даже вдох стал резким, болезненным.

– Это… шутка?.. – спросила она почти беззвучно.

Шарлотта чуть приподняла уголок губ. Ни веселья, ни злости – просто легкая усмешка, как у человека, которому объяснять очевидное кажется утомительным.

– Это договор, Бон. И ты в нём – подпись. Твоя личная жизнь, желания, принципы – всё это не более чем шум. Здесь важны только цифры. Связи. Влияние.

Бонни застыла. Её лицо побледнело, глаза расширились – и в следующий момент всё внутри вспыхнуло.

Грудь резко поднялась от вдоха, будто она долго держала воздух. Пальцы сжались в кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

– Ты что, с ума сошла?! – вырвалось из неё. Голос сорвался на крик. – Ты серьёзно думаешь, что я выйду ЗАМУЖ?! За какого-то Оливера, ради твоих сраных сделок?!

Женщина не шелохнулась. Только моргнула медленно, как будто на неё повысили голос в библиотеке.

– Да мне плевать на твои долги! – закричала Бон, подойдя ближе, дрожа от ярости. – Ты всю жизнь пыталась превратить меня в вещь – и теперь решила, что можешь просто… отдать меня, как товар?!

Слёзы подступили к глазам – от бессилия, от злости, от обиды.

– Я тебе не принадлежу! Поняла?! – закричала она, срываясь уже на хрип. – Ты можешь украсть деньги, имя, даже воспоминания об отце – но я не позволю тебе продать меня! Насильно ты меня замуж не выдашь. Ни за кого. Никогда.

Последние слова она буквально выплюнула.

Шарлотта молчала. Лицо её оставалось каменным, но взгляд стал чуть более внимательным. Возможно, в первый раз за всё время она действительно смотрела на падчерицу – не как на мешающую проблему, а как на неуправляемую силу.

– Я не позволю тебе! – выкрикнула девушка. Голос дрогнул, захлебнулся в рыдании. – Я не выйду замуж за кого-то, кого даже не знаю! Я не товар!

Женщина встала. Без суеты, без гнева – в ней не было даже искры эмоций. Она просто подошла вплотную. От неё пахло – дорого, резко: аромат холодного парфюма с терпкой нотой чая. Бон чуть не вывернуло. Пахло властью, под которой нечем было дышать.

– Хватит, – произнесла Шарлотта тихо, почти шепотом. Голос был вязким, скользким. – Ты позоришься. Жалкая, сопливая сцена – всё, на что ты способна?

– Отвали от меня, – выдохнула девушка, пятясь, – просто… отвали…

Бонни сделала шаг назад, костыль зацепился за ножку табурета. Мир качнулся. И в этот момент удар.

Открытая ладонь с силой врезалась в щеку. Резко. По-звуку – как выстрел. Голову Бон откидывает в сторону, дыхание сбивается, губа болезненно цепляет зубы. Во рту – вкус железа. Горячий, мерзкий.

– Не смей говорить со мной так. Никогда, – сказала мачеха ровно, как будто обучала собаку команде.

Второй удар – кулаком в живот.

Острый, как нож. Воздух вылетает из лёгких. Боль – такая, что хочется выть. Всё тело скручивается, колени подкашиваются, и она с глухим стуком падает на пол.

– Ненормальная… – прошептала Рид, хватаясь за живот. Слёзы текут по щекам, но внутри уже не страх. Что-то другое. Густое. Темное. Почти злое.

Женщина склонилась. Хватка – за волосы. Резкая, безжалостная. Бон вскрикивает, пытаясь вырваться. Голова резко запрокидывается назад, позвоночник выгибается от боли.

– Я кормила тебя. Я давала тебе крышу. – прошипела мачеха. –  А ты платишь мне этим нытьём?

Руки дрожат, пальцы царапают воздух.

– Смотри на меня, – холодно требует Шарлотта. – Смотри.

Глаза в глаза. Одни – полны слёз и боли. Другие – пустые, как у змеи.

– Это точка. Поняла? Ниже будет только грязь. И, если ты скажешь кому-то хоть слово – я отправлю тебя в психушку.

Резкий толчок – и девушка ударяется затылком об плитку. Всё вокруг плывёт. Гудит. Свет уходит. Где-то вдали – гулкий звон, как из другого мира.

Она лежит, не двигается.

– Думаешь, ты особенная? – голос доносится, как через воду. – Думаешь, ты можешь жить по своим правилам?

Каблуки медленно приближаются.

– У тебя никогда не было прав. С тех пор, как твой папочка сдох – ты просто ресурс. Ты – мой актив. Моя собственность. Я делаю с тобой всё, что считаю нужным.

Шарлотта присаживается, склоняясь к ней и Рид ощущает её дыхание.

– Запомни, Бон. Если я решу убрать тебя – никто даже не заметит. Никто не будет искать. Ты девочка, которую не ждут. И ты это знаешь.

Пауза. Долгая.

Мачеха выпрямляется. Берёт кружку, делает последний глоток, как ни в чём не бывало.

– Сейчас ты поедешь в университет и заберёшь документы. Улыбнёшься этим придуркам, которых называешь друзьями, а потом – сядешь со мной в самолёт. И ты выйдешь замуж за Оливера Стэнхоупа. Без вопросов. Без истерик. Потому что ты – никто. И у тебя нет выбора.

Она уходит. Звук каблуков – ровный, как метроном.

Бонни остаётся лежать.

Во рту – кровь. В ушах – звон.

Слёзы не текут. Они застыли внутри, как ртуть.

Что-то в ней треснуло. И уже не склеится.

***

Студенты косились на хромающую Рид. Кто-то с жадным любопытством, кто-то с осуждением, а некоторые – с явным злорадством. За её спиной шептались, строили догадки – травма, драка, очередной скандал. Бонни чувствовала каждый взгляд, каждое презрительное движение, словно иглы, впивающиеся в кожу.

Каждый шаг отдавался резкой, колкой болью в животе и голове. Костыль глухо ударял по полу, вызывая лёгкое головокружение. Ладони дрожали, хотя она сжимала рукояти изо всех сил – не позволяла себе показать слабость. Под тональным кремом сквозил синяк на щеке, а губы всё ещё горчили от вкуса крови.

Но девушка держала спину прямо. Уперлась в это изо всех сил. Потому что если согнётся – сломается.

Дверь в столовую открылась – и взгляд тут же поймал рыжие кудряшки Мэй.

Подруги сидели молча, словно потеряли аппетит – думать о том, что Бон скоро уедет в Лондон, им было слишком больно.

Джессика, заметив Рид в дверях, вдруг вскочила со стула, так резко, что больно ударилась коленом о край стола и с глухим «ах!» рухнула обратно.

Мэй удивлённо приподняла бровь и обернулась – а потом, не сдерживая эмоций, громко крикнула:

– Бонни!

Девушка стояла в дверях, выдавливая из себя улыбку, такую же хрупкую и искусственную, как стеклянная фигурка на полке. Губы дрожали, но она стиснула зубы – не хотела, чтобы подруги видели её слабость.

Все студенты тут же уставились на Рид, которая, натянув воротник до носа, нервно оглядывалась по сторонам, пытаясь снизить уровень прикованного к себе внимания. Но все попытки оказались тщетными, когда внезапно из толпы вынырнул Томас и бросился к ней с объятиями.

– Зайка, ты что, переводишься? А как же я? – тараторил он, прижимая её к себе. – Я ходил в университет только чтобы подложить тебе кнопку на стул или получить подзатыльник! Зайка, скажи, что ты не уходишь! – жалобно поскуливая, словно щеночек, он не отпускал её.

Бонни с округлёнными глазами, явно ошарашенная таким напором, пыталась скинуть с себя его руки:

– Сдурел, что ли?

Отношения между ними были холодными и натянутыми. Но теперь, когда Томас стоял перед ней с такой детской мольбой, что-то внутри девушки дрогнуло.

– Без тебя такая скукотень начнётся! – прохныкал он, словно не желая отпускать последний кусочек надежды. – Зайка, не уезжай!

В глазах Рид мелькнуло растерянное тепло, и хотя внутри всё ещё жгла боль и усталость, на миг она позволила себе искренне улыбнуться.

– Я тебе не зайка! – с лёгкой усмешкой ответила девушка, наконец вырвавшись из крепких объятий Томаса, прохромала к столику подруг, чьи челюсти оказались способными проломить пол.

– Что это было? – с недоумением спросила светловолосая у запыхавшейся Бонни, которая время от времени странно косилась в сторону Томаса.

– Ты меня спрашиваешь? – парировала та вопросом на вопрос и залпом опустошила стакан с водой.

– Всё-таки уезжаешь? – не поднимая глаз, мягко спросила Мэй. Рид огорчённо кивнула.

– Я пришла попрощаться…

– Бонни, а ты вообще не можешь поговорить с мамой, чтобы остаться? – с грустью в голосе спросила Джесс, не поднимая взгляда на подругу.

– Не думаю, что с моей… – шатенка запнулась, сжав губы, – Что с ней это возможно, – сказала Бонни, и в голосе её застыла горечь.

– Но мы ведь продолжим общение, правда? Ты будешь приезжать сюда? – с надеждой проговорила Мэй, бережно хватая подругу за бледную руку.

Рид сжала её в ответ, но внутри сердце сжималось от того, что скоро всё изменится.

– Конечно, Мэй, – легонько улыбнулась Бонни, пытаясь вложить в улыбку хотя бы каплю надежды. – Иначе я там совсем сдурею, если буду знать, что больше никогда с вами не увижусь.

Время поджимало, и желание как можно скорее вернуться домой и избежать новой порции гнева мачехи росло с каждой минутой. Чтобы не терять драгоценное время, девушка решила вызвать такси.

Она крепко обняла каждую из подруг – долго и без слов, будто пытаясь впитать их тепло в себя навсегда. И, наконец, с тяжёлым сердцем направилась к выходу, последний раз окинув взглядом Мэй и Джесс, по щекам которых уже тихо катились слёзы.

Как только Бонни вышла на улицу, поднявшийся холодный ветер мгновенно опалил её кожу, заставив судорожно вздрогнуть. Чтобы не лететь в объятия Лондона с воспалённым горлом, она решила, что будет разумнее вернуться внутрь и дождаться такси там. Но внезапные голоса не дали ей сделать даже шаг.

Прижавшись ухом к холодной двери, девушка насторожилась:

– Майк, ну поговори же с ней! – просил Томас.

– Дай пройти! – отрезал Вуд, жёстко отстраняясь и не желая слушать друга. Но парень упрямо не сдавался:

– Разве я тебя о многом прошу?

– Слушай, у неё своя жизнь, а у меня своя. Какое мне дело до этой девчонки? Если бы эта истеричка хотела остаться – она бы плевала на всё и шла своей дорогой. А теперь отстань, я курить хочу, – грубо толкнув Томаса, произнёс парень, слыша в спину лишь тихое и едва слышное:

– Но Майк…

Дверь распахнулась с резким скрипом, и Бон невольно отшатнулась назад. Вуд остановился у порога, бросил на неё оценивающий взгляд и усмехнулся так, будто эта встреча была очередной игрой. Майк медленно достал из кармана пачку сигарет, зажал один белый свёрток губами и, чиркнув зажигалкой, зажёг его.

Сделав глубокую затяжку, он подошёл ближе, и Рид невольно уставилась на свежие раны на его лице – разбитый нос, синяк под глазом. И, вопреки всем ожиданиям, они не вызывали отвращения или страха, а казались странно живыми, даже… красивыми. Она тут же отвела взгляд, стыдясь этого странного ощущения.

– Ты знала, что подслушивать не красиво? – холодно произнёс Вуд.

В ответ девушка лишь молча смотрела на пол.

Внутри бушевала буря. Ей хотелось съязвить, напомнить, какой он мудак. Но слова застряли в горле, растерянные и беспомощные, не собравшись в связное предложение. Сила внутри словно иссякла.

Парень наклонил голову, пристально изучая её лицо. Сделав ещё одну затяжку, он заметил на щеке Бон синяк, аккуратно замаскированный тональным кремом. В его взгляде мелькнуло понимание – переезд в Лондон явно не был заветным желанием Бонни.

– И да, Рид… – протянул он, шагнув ближе. – Я думал, в тебе храбрости побольше будет. А ты, видимо, способна только по указке жить.

Он медленно выдохнул дым прямо ей в лицо. Девушка закашлялась и, не поднимая глаз, пробормотала:

– Ты ничего не знаешь.

Майк лишь усмехнулся.

– А разве это что-то меняет?

Вуд был чертовски прав и Бонни это понимала. Каждое его слово резало как нож, но правда была ещё страшнее: переезд в Лондон – не спасение, а начало её новой, ещё более жестокой пытки. Там, в чужом городе, мачеха окончательно возьмёт её под контроль, насильно выдаст замуж за незнакомого ей человека, превратив жизнь в невыносимую клетку.

Страх перед этим будущим сжимал грудь так, что казалось, сейчас её совсем разорвёт. Она отчаянно хотела вырваться, биться, кричать, но знала – это бесполезно. Мачеха сильнее. И её сила была страшна и безжалостна.

Девушка посмотрела на часы – и сердце пропустило удар. Она уже опоздала.

Домой она должна была вернуться ещё полчаса назад. Так было велено. Так было приказано. И теперь… теперь Шарлотта, скорее всего, уже носится по дому в ярости, как хищник, почуявший запах слабости.

Ничего не сказав Майку, Бонни сделала пару шагов по ступеням, наспех снова набирая номер такси, когда её дыхание застыло в горле.

– Надо же, какая трогательная сцена, – раздалось за спиной.

Холод. Лёд в позвоночнике. Гром среди ясного неба.

Девушка медленно обернулась.

Мачеха стояла у самой кромки тротуара, словно выросла из земли. На ней было чёрное пальто в пол, перчатки и тонкая улыбка на идеально подкрашенных губах. Взгляд – как у охотника, выследившего добычу.

– Я смотрю, ты решила потратить моё время на милые прощания? – голос её был ровный, даже мягкий. Но от этой мягкости мороз по коже шёл быстрее, чем от ветра.

Бон попыталась что-то сказать, но слова не шли. Горло сжалось. Внутри всё рухнуло.

Миссис Рид подошла ближе, бесшумно, как змея. Бросила быстрый взгляд на Майка – и её губы чуть дрогнули, будто она оценила его, но не придала никакого значения.

– В машину, – приказала она, бросив кивок в сторону обочины. Рядом с бордюром уже стоял частный чёрный седан.

– Я… я просто… – начала девушка, но мачеха резко шагнула к ней, схватив за локоть.

Железный захват, пальцы, словно тиски, сдавили руку, и Бон едва удержалась от стона – боль в боку вспыхнула новой волной, словно разрывая изнутри. Шарлотта нависла над ней, тихо, почти шепотом, но с тем самым холодом в голосе, от которого у девушки всегда стыла кровь:

– Сядь в машину.

Но Бонни не двинулась.

Она смотрела вперёд, куда-то сквозь дождливый асфальт, сквозь машины, сквозь это холодное небо. Она видела в своём воображении Лондон.

Дом с решётками на окнах, запах чужих сигар и кожаной мебели. Запертая дверь. Гулкий голос мачехи в коридоре. Никаких подруг, никакого университета, никакой свободы. Только чёткий план: «вышла замуж, подчиняйся, молчи».

Она задышала тяжелее. Вдох. Выдох.

Где-то внутри неё, в самом изломанном, уставшем, но ещё живом уголке души – проснулось нечто. Маленький, хрупкий, упрямый протест. Слабый, но настоящий.

И тогда, всё ещё не глядя в глаза Шарлотте, она тихо, едва слышно, прошептала:

– Нет.

Женщина замерла. Пальцы на локте Рид сжались ещё сильнее, будто пытаясь вдавить в кость сам страх. Щека мачехи дёрнулась – гримаса бешенства едва не исказила её лицо.

– Что ты сказала?

Девушка боялась. Боже, как она боялась. Боль, воспоминания, страх – всё стояло комом в горле. Но она не могла умереть медленно, там, в чужом доме, чужой стране, с чужим мужчиной, как чужая кукла.

Она подняла глаза.

– Я сказала «нет».

Шарлотта дёрнулась – резко, без лишних слов. Лицо её перекосило от ярости, губы побелели. Рука взвилась в воздух, движение – выверенное, отточенное.

Бонни замерла.

Но удар так и не прилетел.

В следующее мгновение между ней и мачехой резко вырос Майк. Парень встал, как стена, перехватив запястье Шарлотты на лету. Его пальцы сжались крепко, и в голосе, низким, ледяным тоном, прозвучала угроза: