Коханна

Войдя в хату, обе женщины поочередно перекрестились на образа в Красном углу. В избе щекотал ноздри запах свежесваренных щей. Постные. Определила для себя Герасютиха, как будто в Великий Пост могли у кого-то быть приготовлены скоромные (Скоромное – еда с мясом, яйцами и другими продуктами животного происхождения. Постное – то, что можно есть в пост).

– Ладный у тебя Павло, работящий, – начала издали Герасютиха, поглаживая стульчик прежде чем притулить на него свой увесистый зад.

– Благодарствую, соседушка, не жалуюсь, послал Бог сыночка, мне горемычной в помощь, – заехала спереду разговора Авдотья, помятуя, что у Балабков две девки перестарка да еще две на выданье (В XIX столетии крестьянские девушки выходили замуж по меркам XXI века рано, в 15-17 лет. В 20 лет они считались уже «перестарками». В 35 у большинства женщин на селе были взрослые дети, в 35-40 почти все становились бабушками. Возраст для вступления в брак был установлен законом: 18 лет для мужчин и 16 лет для женщин, но в сельской местности могли отыграть свадьбу, а запись в церковных книгах сделать попозже, по наступлению положенного возраста. Для вступления в брак необходимо было получить согласие родителей независимо от возраста жениха и невесты. Согласие брачующихся носило иногда формальный характер. Считалось, что родители дольше понимают жизнь и знают лучше, кто подходит молодым) – угощайся, Ивановна, кваском свеженьким, – предложила Авдотья, и не дожидаясь ответа, налила гостье кислый квас. Оставив крынку на столе, хозяйка подошла к печке и открыла заслонку. В печи стояла большая чугуняка, в горнице еще шибче и приятней запахло нехитрой крестьянской едой.

– Тебе бы в помощь еще одни женские рученьки. Разлетятся твои дочки по семьям вскоре. Самой придется всю бабью работу по дому влачить на своих плечах. А плечи то поди наносились за жизнь непростую, ой, наносились тяжестей житейских, – гнула свое Герасютиха, жалостливо и с пониманием да добром глядя на Авдотью. Она качала головой, глядя как крепкая да справная хозяйка легко достает ухватом из печи полную чугуняку не меньше ведра по объему (Ведро – основная русская дометрическая мера объема жидкостей, обычно 12-15 литров). Качала с таким видом как будто ноша для той была непосильной.

– Еще одни женские рученьки – это, бабушка, еще один в семье рот. А нас и так на дворе четверо. Хорошо соседи добрые, когда-никогда да помогут с работами полевыми. А иной год сами управляемся, – хозяйка поднесла к столу табуретку и присела за стол – Нам бы еще одного мужика в дом, – распрямляясь и потягиваясь, как будто желая продемонстрировать свое совсем не старое дородное и мягкое тело потенциальным женихам,– закончила мысль Авдотья. Она зачем-то встала и, вставив руки в боки, прошлась по горнице, сладко вспоминая былые годы, когда хаживали к ней мужички. Да вот ни один не удержался.

– Да где ж его раздобудешь ныне, матушка, – всплескивала руками с поддельной грустью и беспокойством Герасютиха. Она подошла к оконцу, заглянула в него, словно высматривая мужичка для соседушки. И за неимением такового, обернулась и подошла к Авдотье с самым серьезным лицом. С таким выражением люди обычно приступают к важному торгу, давая визави понять, что дело нужное и копейничать не стоит.

– Мы с тобой одной кровушки крестьянской, обе горемыки. Прости Господи, что скажешь. Так уж сложилось, по воле Его, аль супротив, того я не разумею. Твой муженечек сгинул в чужих землях, а мой дед с Крымской то вернулся, да без ноги, да как выпьет так лютует. Старший сын пятерых деток с жинкой настрогали. И ток один – пацан, да помер скоренько. А потом и жинка его в шестых родах померла, два года как схоронили. Так сыночек не оправился, все пил беспробудно, да в Варенце потом нашли. Еле священника уговорили в ограде положить, взял он с чего-то что Алешенька по доброй волюшке втопился. Свят, свят, – искренне и с большим чувством осенила себя крестом Герасютиха. Но тут же вспомнила, к чему весь разговор затеяла. Если бы бабка Герасютиха владела теорией НЛП (НЛП – Теория межличностного общения, развития личности и психотерапии. НЛП было разработано в 1970-х годах американцами Джоном Гриндером и Ричардом Бендлером. Широко применяется, в том числе, в агрессивных манипуляциях), то она знала бы что такой прием в переговорах называется подстройкой (Подстройка – процесс намеренной демонстрации схожести с собеседником. Важна при установлении раппорта. Это когда вы установили доверие и человек готов следовать за вами, то есть соглашаться с вами, идти у вас на поводу). Но бабка, мастерски владея техникой установления раппорта, делала все не по науке, а по зову своей крестьянской выгоды, для счастия своих домочадцев.

– Царствие небесное Алешеньке вашему, – со вздохом, понимающе кивая, перекрестилась, глядя на образа темного письма в углу Авдотья.

– Помощи нам с тобой, бессеребреницам, ожидать неоткудова.

– Твоя правда, соседушка, неоткудово, – соглашалась присмиревшая Авдотья. Она села на табурет, вся как-то съежилась, вздохнула и глубокая межбровная складка, сильно просившая ботокса, как сказали бы косметологи в начале двадцать первого века, стала глубже и виднее.

Параскева Ивановна присела рядом, взяла ее ладони в свои руки и заговорила как можно проникновеннее.

– Давай к друг другу лепиться, Авдотьюшка. Вы ж мне и так, как родные. Обженим детей наших, породнимся по-христиански. Всем легче будет, – перешла к основному тезису Герасютиха.

Авдотья враз встрепенулась, сбрасывая с себя гипноз Герасютихи, как страшный сон поутру. Старушка не ведала, что для пользы дела нужно как минимум три “да” от собеседника, а уж потом свою тему толочь, поторопилась бабуська.

– Какую же из своих кровиночек за Павло моего отдать думаешь? – глаза матери жениха смотрели на гостью с прищуром. Как если бы в доме случилась пропажа или кража только готовилась, а вор он вот он, напротив сидит, и ты смотришь на него, не желая пока говорить, что преступление раскрыто, но уже киваешь и источаешь всем своим существом мысль “Эх ты, что удумал, не стыдно тебе?”

– Дык не гоже младшим поперед старшой замуж выскакивать, Авдотьюшка, – заерзала Герасютиха, еще не догоняя своим умишкой, что подстройка не удалась и что вопросы ей задаются, только чтоб выведать всю полноту коварства.

– За Богдану стало быть толкуем, – как хороший следователь повторила за подозреваемой хозяйка.

– Стало быть за Богдану, соседушка. Работящая она у меня, смирная, слова поперек от нее не услышишь. Одна радость такую в семье честной заиметь. От сердца отрываю кровиночку мою. Главная она у нас во всем доме, все хозяйство истинно на ней, – нахваливала залежалый по меркам того времени товар бабка.

– Как можно в таком разе у вас ее забрать, соседушка? Грех это. Лишу вас опоры большой. Еще какой большой – она у вас еле в дверь проходит, такая опора что задница шире плеч раза в три, – заводилась Авдотья.

– Так это она в нашу Герасютину породу. Мы все справные, да к деторождению пригодные, широкобедрые да грудастые. Хоть по два ребеночка зараз закладывай. Чай у вас есть двойнятки в роду аль нет? – заискивающий добрый такой взгляд, прямо в душу. Хороший прием. Жаль не сработал.

– Бог не дал такой радости, – всплеснула руками Авдотья и подскочила с табурета, как будто он стал неожиданно горячим и обжег ей седалище – И вашей Богданы нам не нужно. Уж простите, соседушка, как есть скажу. Ну как мы ее прокормим? У нас и без нее ртов хватает, прости Господи, четверо. Милке скоро четырнадцать, Лушке – двенадцать весен, едят как взрослые, да мы с Павлом. Да он ее и обхватить не сдюжит, Богдану вашу, – все увереннее и увереннее говорила Авдотья, убеждая и себя и соседушку в глупости затеи. Нет это ж надо себе такое намечтать. Да за ее Павла пригожего любая пойдет, ну может не любая, учитывая кой-какие обстоятельства, но можно невестами поперебирать.

Герасютиху так просто не проймешь. Делай, что должен, и будь что будет. Замечательный принцип отчаявшихся людей. С одной стороны, сделай все, что от тебя зависит, старайся, до последнего, не сдавайся. С другой, после того как сделал все, от тебя требуемое, предоставь воле Божьей случиться, как Им было задумано. Сейчас бабка чуяла, что разговор не удается, но у нее хорошие карты в руке, как сказали бы картежники, и даже один козырь.

– Чай не раздавится голубок твой Павлушенька, сдюжит. Говорят, тощие парни до полнотелых пирожочков ой как охочи, – бабуська причмокнула, как будто смакует свежеиспеченную ватрушку и ватрушка на вкус – ну точно Богдашенька ее внученька, сладкая да мягкая.

– Ну вот и ищите тощих охотников на вашу булочку сдобную. Ничего худого я про вашу Богдану не говорю, по-соседски завсегда ей рада, но в невестки брать не буду. Уволь ты меня от этого разговора, Ивановна, – закрывая переговоры, отвернулась от Герасютихи хозяйка. Она начала суетиться вокруг печи, как бы показывая, мол, посидели, квасу попили, а нужно и хозяйством заниматься, а не о пустом полдня гутарить.

– Каку ж вам невесточку надобно? Аль побогаче кого присмотрели да с приданым знатным? – не унималась соседушка, стараясь задеть за живое.

– Да если бы побогаче?! Если бы! – нервно заходила по избе Авдотья. Эвона, гетуновская девка Антонина все глаза на моего Павло в церкви третьего дня проглядела. Уж целый год глаз с него не сводит, испепеляет всего.

– Гетуны – знатное семейство. Все у них честь по чести. Одних коров голов двадцать, да гульного скота не перечесть. Нешто они Тонечку свою отдадут за Павлика вашего? Такой невесте и жених нужен честь по чести, да чтоб с “поклажей” богатою (Поклажа – дары жениха невесте. Обычно в поклажу входила шуба, кое-что из одежды и деньги. Размер поклажи задавался родителями невесты при первичном сватовстве – смотринах. Если невеста нравилась родителям жениха, то они либо соглашались, либо просили уступить, уменьшить поклажу. Помогала им переговорщица – сваха. Иногда родители невесты нарочно требовали непосильную для семьи жениха поклажу. Зная, что им такую вовек не собрать. А иной раз родители жениха, если на смотринах им чем-то не угодила невеста, не соглашались даже на малую поклажу и уходили домой, говоря “мы подумаем, посоветуемся с родственниками”. Такие вот тонкости брачного крестьянского этикета). Даже купца могут ожидать, – подливала маслица в огонь Герасютиха.

– Тонька у Гетуна – любимица. Кого выберет, за того и отдадут, девка хорошая, да тятькой балована, – Авдотья продолжала нервно ходить, метя подолом юбки пол, – А мы что – мы тоже не голодранцы. Корова есть, даст Бог приплод в этом году будет. Тут бы хорошее невестино приданое очень впору было бы и зажили б как люди, – делилась соображениями Авдотья.

– Мы бы с Богдашенькой в приданое дали крупы две меры да сундук с одежей справной: шерстяной сарафан, полушалок пуховый да две рубахи, из постельного – стеганое ситцевое одеяло, – вставила свои пять копеек соседушка.

– Обещала я тебе, Ивановна, на чистоту говорить. Так вот скажу я, что не видать мне ни Тоньки, ни хоть бы сундука вашего, потому как Павлик мой с Машкой Колывановой милуется. Свадьбу еще на тот мясоед хотел с ней справить, на силу отговорила (Мясоед – период между постами, когда по церковному уставу разрешена мясная пища). Думала, охолонится парень. Ведь живут они, бесстыжие, взрослой любовной жизнью, а парень обычно, когда энто дело получит, враз остывает к зазнобушке, – она остановилась, налила себе квасу и хлопнула стакан залпом почти, как будто это была горилка или какой другой спиртной напиток, – Не тут-то было! Не таков оказался мой Павлушенька. Только и слышу дома. Маша то, Маша се! А Маша – голь перекатная, за нее и курицу не дадут!

– Не дадут. Откуда у Глашки окаянной лишняя курица в хозяйстве? А мы бы с Богданушкой вам петушка б завернули. Знатная у наших петушков порода, хоть на бои выставляй, хоть суп вари, – не отступала от принципа “гни свою линию” Параскева.

Но Авдотья разошлась не на шутку и ни про каких петушков уже расслышать не могла. Видно было, что мысли про свадьбу Павло давно у ней в голове зародились, сформировались и им суждено было появиться на свет Божий прямо сейчас, цепляясь одна за другую. Повитухой стала Герасютиха, ненарочно спровоцировавшая эти роды.

– Глашка еще носом крутит. Не для вас я Машеньку, цветочек мой аленький, растила, – скривляла гнусавым голосом Глафиру Евсеевну Авдотья – Поди не знает, дура, что ягодка уже Машка ее, а не цветочек. Того и гляди семечки с нее пойдут приплодом Пашкиным, тогда точно пиши пропало – высказала наконец все свои опасения Авдотья, ища взглядом поддержки у Герасютихи.

Только вот беда, Герасютиха пришла опасения не развеивать, а сеять. Чтоб потом развеять единственно верным способом – женитьбой на ее старшей внучке Богданушке. Девке давно пора было замуж. То, что она не в меру упитанная, по тем временам было скорее достоинством невесты, но почему-то женихи не толпились. Наверное, из-за небогатого приданого. Откуда ж ему взяться то, коли на дворе сразу четыре невесты.

То, что Демьян Коханок Богдану в жены не возьмет, было ясно как божий день. Поэтому у Коханков в доме таких разговоров Герасютихой сроду не велось. Зато бедовый Коханок, наверное, единственный из всего села, кроме вдовых, кто мог взять порченную девку и не поморщиться. Коханкам коли глянулась девка, все было ни по чем. С приданым невеста, аль без, что и кто о ней по селу болтает. Уж сколько таких историй о них было, не перечесть. На то и Коханки. А Павлуша, как любовь его с Машкой расстроится, наверняка женится на ком мать скажет. С такими мыслями Герасютиха достала наконец из рукава главный свой козырь:

– Машка то может за кого другого выскочит.

– Врешь, бабка, кому она, халупница, нужна? – в сердцах выпалила Авдотья – еще и Павел ее спортил – махнула она рукой в сторону Герасютихи, словно та тоже была виновата, что Пашка спал с Машкой, – деваться нам особо некуда теперь.

– Глянулась она Демьяну Коханку, а ты их породу знаешь. Не посмотрит он, что девка порченная. Опосля конечно будет ей пенять, но коли глянулась, Демьян не отступится. А я в их союзе пособить берусь. Где нужно слушок распущу, когда нужно сплетни перекукую, да с ног на голову все переставлю, – степенно продолжала Параскева Ивановна.

– В этом ты, соседушка, большая мастерица, надо отдать тебе должное. Язык твой что помело метет, никого не щадит, – прищурилась на Герасютиху Авдотья, вспоминая сколько сплетен о ней самой распустила в свое время словоохотливая соседушка.

Много она страдала от молвы на селе, оставшись в девятнадцать лет без мужа. Из-за сплетен передумал строить с ней быт кареглазый бобыль Михей, отец Людимилки. Ох и страдала Авдотья, в омут кинуться хотелось. Михей был ее поздней и сильной любовью, она цвела с ним как в последний раз, а он бросил ее из-за наговоров. Потом оказалось, что под ее сердцем бьется сердце нового человечка. Вспомнила она и как нахватавшийся бредней Герасютихи и всяких злых на язык людей Михей беспочвенно сомневался, что ребенок от него. Как жгли ее каленым железом его укоры и распросы.

– Как тебе мои разуменья, Авдотьюшка? Сплавим Машку Коханку да свадебку нашим деткам сыграем. Породнимся по-христиански? – повторилась Герасютиха. Видимо, это была заготовленная фраза, да бабка запамятовала, что уже ее использовала. Забыла она думать и о Михее, конечно, и как пятнадцать лет назад сплавляла в угоду какого-то другого хитроумного разуменья саму Авдотью.

– Благодарствую, Параскева Ивановна, за вести, за заботу. Идея мне твоя ясна. Вижу, ты о детях наших переживаешь да радеешь. Только гоже Бога гневить, в дела сердечные вмешиваться. Хай ужо сами разбираются. А там как Бог решит, так тому и быть. Сладится коли у Демьяна с Машкой, да Павло мой на Богданушке намерится женится, препятствовать не стану. А сплетни какие распускать иль сына неволить я не сподобна, – холодно и с достоинством ответила Авдотья, торопливо и суетно выпроваживая незваную гостью из избы на двор.

Добрососедское настроение покинуло Герасютиху.

– Глупая ты баба, Авдотья. Демьян – мужик лихой, битый. Уж пятый год как со службы пришел. Сколько невест ему Коханиха прочила, а он все перебирал, нагличал, гулять гулял с бобылками да солдатками, а о свадьбе и думать не хотел. А Машка его душу сильно забрала, у меня глаз наметанный. Он твоего Пашку в бараний рог скрутит, выплюнет и не подавится, коли тот на его пути встанет. Тайка Коханиха любую невзгоду навести может. Локти потом кусать будешь, – не теряя надежды пристроить Богданушку, увещевала сплетница номер один всей Погарской волости совсем сбитую с толку соседушку.

– Как Бог повелит, так тому и быть. Прощевайте, Параскева Ивановна.

Проводив гостью, Авдотья вернулась в дом. На душе неспокойно. Трехцветная кошка хотела подластиться к ней, выгнула спину и тыкалась мордашкой в ноги. Хозяйка споткнулась об нее. Та отскочила и смотрела укоризненно, как будто говоря: “Да что с вами сегодня, кожаные?!” Авдотья хотела убрать крынку с квасом в погреб, да посудина запотела, выскользнула из рук и разбилась на черепки. Вся юбка была в квасе. И хотя потеря кваса и крынки не нанесла существенного урона хозяйству Авдотьи, женщина, опустившись на пол собрать глиняные кусочки, так с осколками в руках и заплакала. Тихо и горько, предчувствуя большую беду. Крупные слезинки падали на юбку прямо на пятно от кваса. Словно она специально разлила квас, чтоб никто не приметил пролитых в глухом одиночестве слез.

Глава 6 Демьян

До 1872 года Погар принадлежал к территории стародубского казачьего полка. То есть, населяли эту местность в основном казаки – служилые люди, готовые в любую трудную минуту прийти на помощь стране в полном оружии. Как и при каких обстоятельствах казачьи малороссийские семьи перевели в крестьянство в конце восемнадцатого века – доподлинно сейчас одному Богу известно. Возможно, Бог хотел сохранить казачью кровь, предвидя их массовое истребление через сто лет с небольшим во время становления Советской власти. Если так, то Его далеко идущий план на примере рода Коханков во многом сработал.

Есть предположение, что в одну из ревизских сказок некоторые казаки добровольно переписались в крестьяне, чтобы не нести пожизненную воинскую повинность (Ревизская сказка – перепись населения. Называлась сказкой, потому что составлялась со слов, “сказом”). Но кровь не водица. Как себя не называй, а порода берет свое.

В Демьяне Степановиче Сипейко текла червонная кровушка стародубских атаманцев. Многие поколения Коханков до его рождения в 1871 году числились казаками. То, что по неясным причинам они стали значиться податными крестьянами, не могло вытравить горячность, задор, казачье упрямство и своеволие. Этих качеств, которые нравятся женщинам и раздражают мужчин, у Демьяна было с лихвой. Плечистый, рослый да статный, волосы с рыжиной, орехово-зеленые глаза, дерзкий взгляд. Его правнучки, в один голос сказали бы, что он брутал и альфа-самец.

В Лобках начала двадцатого века назвать Демьяна самцом вряд ли кто решился. А ежели бы решился, то абсолютно целым ходить ему пришлось бы скорее всего недолго. Иной раз крутоват на расправу бывал Демьянушка. Но только за дело. Вообще слыл справедливым, хоть и своенравным, но не злобивым. Да и откуда злости взяться?

Дом – полная чаша, хозяйство крепкое, одно из самых зажиточных в Лобках, не сравнивая, конечно, с усадьбой Наврозовых или домом купцов Сомовых. Отец с матерью, слава Богу, в добром здравии. Младший брат Илья года четыре как при семье. Живут справно. Акулина, жена его, чернобровая, пышнотелая да работящая, коханкам отрада. Илья с Акулькой сына прижили и, даст Бог, еще наживут.

Вернулся из армии Демьян за четыре года до смены девятнадцатого века на неспокойный двадцатый. Спесь, какая была по молодости, местами пообтесалась с Демьяна за время действительной шестилетней службы. Все пять лет, что сменяли своим чередом друг друга после его радостного возвращения целым и невредимым, Таисия Афанасьевна присматривала Демьяну самых лакомых невест.

В первые два года перебрали ладных и справных девок из ближайших станиц, сел и деревень. На третий год радиус поисков существенно расширили за счет добрых семей и хозяйств дальних от Лобков поселений. Что тоже не принесло урожайных результатов. Не потому что подобающих невест не было в наличии и не потому что Демьян был особенно привередлив. “Не по сердцу, матушка”, – так каждый раз говорил Демьян и отправлять сватов в очередной раз откладывалось.

Положение усугубляли сельские солдатки да бобылки. Кабы Демьян не справлял свои мужские потребности благодаря их непотребству, возможно, вопрос о надобности жены стоял бы злободневней, особенно по утрам. Но Демьян был один из немногих видных и в добавок свободных мужичков в Лобках. Простой, заботливый, сильный как мужчина, что еще нужно? Одинокие бабы были завсегда рады его простым, но неустанным ласкам. Иной раз он помогал им с покосом или с другими крестьянскими делами, покуда управлялся со своими, в другой раз мог и с денежкой помочь. Романтика села – это не цветочек на подушке, а вскопанный твоим мужиком огород. Бабонькам отрадно было видеть Демьяна на своем подворье и тошно, когда он с такой же молодецкой удалью управлялся на хозяйстве по соседству. Они бы его наперебой привораживали да от разлучниц отсушивали, но вот беда, мастерицей в подобных делах была Таисия Коханиха, евойная матушка.

Ни одна из бобылок молитвами ее соперниц и Коханихи не застревала занозой в сердце Демьяна. Ему нравилась одна славница еще до армии, шибко нравилась. Но он всеми силами притушил дикую первую страсть. Парень здраво рассудил, что сначала отслужит, а потом, даст Бог, вернется и женится. С девчушкой он даже ни разу не целовался и себя ждать не наказывал. Та лишь смутно догадывалась о силе его чувств. Видел Демьян, как живут солдатки в отсутствии мужей и не желал такой судьбы девке, и сам не хотел рогами притолоку задевать.

Девку ту родители выдали, покамест он в армии был, замуж и она умерла в первых родах. Возможно, это каким-то образом сказалось на нежелании Демьяна прикипать душой к женскому полу. Может, если бы он посетил модных в Австрии и Франции психотерапевтов, те подсказали как быть. Но Демьян мало того, что родился на селе, где психотерапия в принципе не развита, так еще и в России, а не в Австрии, к тому же не в том сословии, чтобы иметь свободное время на душевные страдания.

Жизнь текла своим чередом и он был вполне ею доволен. Пока не повстречал повзрослевшую Машку Колыванову на Рукаве. Она чем-то напоминала ту, первую девушку, что пускала сердце Демьяна в галоп добрых десять лет назад. Ладненькая, белокожая, с васильковыми глазами, толстой пшеничного цвета косой и чуть вздернутым тонким носиком. Она могла бы отлично вписаться в дворянский интерьер и украсить собой чью-то дорогую гостиную. По деревенским канонам – чуть худовата, ведь в норме крестьяне искали в невесте дородность, широкие да крутые бедра и хорошее приданое. Жена – это еще одна пара рук в хозяйстве и мать для деток. Но у Демьяна на дворе матери помогали батрачки. Семья могла себе позволить нанимать людей и этот факт мог пополнить копилочку причин, отчего сын был так долго не женат.

Все дороги ведут, как известно, в Рим. Римом для Демьяна этой весной стал дальний хутор. Куда бы ни отправился Демьян, все правил коня на знакомую дорожку. Другой раз и пешим совершал знатный крюк, лишь бы пройти мимо хатенки Колывановых.

Чаще всего его привечала Глафира Евсеевна. Они с Демьяном были почти ровесники и Глаша мнила себя женщиной в самом соку. То кофточку не застегнет до конца и с деланным стыдом при Демьяне поправляет. То юбку подоткнет по какой хозяйственной надобности, чтоб белизна икр была видна гостю. Демьян не мог не видеть всех ее немудреных бабьих ухищрений. Не будь он влюблен в дочку, может, и сгодилась бы ему Глашка. Так, на пару раз. Но он не собирался размениваться.

В один из погожих весенних дней, Демьян посетил семейство Колывановых, возвращаясь из Погара. Тарантас был запряжен гнедой лошадью, которая до недавнего времени звалась Машей, но уже месяц, как была переименована в Марфушу. Демьян лихо соскочил с козел, поднимая маленький тайфун придорожной пыли, и захватил с собой небольшой сверток

– Здравствуйте, маменька! – звучно обозначил свое отношение к Глаше Демьян

– Ох и нашел маменьку, – жеманно смеялась хозяйка, – здоровей видали, – приподнимая бровь и меряя парня взглядом, хорохорилась она.

– Что дочка ваша? дома?

– В дом? Проходи, проходи – как будто не расслышав вопрос, приглашала Глафира, шурша нижней юбкой и плавно покачивая бедрами. Она шла впереди Демьяна то и дело, оборачиваясь. Поворот головы: “Ой, не смотри на меня так”,– говорит взгляд. Отворачивается. Снова поворот: “а впрочем, ладно, смотри”.

Демьян и не думал смотреть, и весь маленький женский спектакль пропадал без зрителя.

–Я вам, матушка, рыбки привез, – сказал Демьян, особенно остановившись голосом на слове “матушка”. Он аккуратно прошел через сенцы, переживая как бы снова чего не опрокинуть, как в прошлый раз.