Путешествие по Восточному Саяну

Энтузиазм в глазах ребят был мне ответом. От водопада мы свернули вверх, по крутому травянистому склону, цепляясь за корни кедрового стланика. Дышать стало тяжелее, но виды открывались всё более захватывающие. Долина Шумака уходила под ноги, как рельефная карта. Через пару часов упорного подъёма, промокшие от пота, мы выбрались на скальный гребень.

И тут дух перехватило у всех разом. Мы стояли не на просто безымянной вершине. Перед нами, как гигантский амфитеатр, высились заснеженные пики Восточных Саян. Внизу, в разрыве облаков, виднелся наш лагерь – крошечные цветные точки.

– Так это же… – кто-то из ребят достал карту. – Да мы на склоне пика Университетского! Вот это да!

Мы молчали, впитывая величие момента. Я потянулся за своим верным фотоаппаратом, чтобы запечатлеть эту панораму, но на дисплее холодно мигнула красная иконка аккумулятора и погасла. – Всё, – с досадой развёл я руками. – Кончилась зарядка. Два дня в сырости пролежал, вот и результат.

– Не беда, – успокоил меня товарищ. – У Паши свой есть. Он же для панорам его брал. Нащёлкаем ещё.

Спуск оказался быстрее, и в лагерь мы вернулись задолго до ужина, полные впечатлений. Запах дымка и варева из котелка встретил нас как родной. Первым делом – стирка. Вывалить из рюкзака мокрые от пота футболки и пропахшие дымом носки стало делом чести. Теперь они сушились на верёвках, развешенные между кедрами, как гирлянды бытового триумфа.

Вечерний привал был неспешным. Я вызвался быть завтрашним дежурным – значит, вставать на час раньше всех, чтобы растопить печь и сварить кашу. Месть спящим товарищам будет сладкой и ароматной.

Из дневника.

P.S. Сегодня на склоне разрядился мой фотоаппарат. Все дальнейшие фотографии этого дня были сделаны на Пашин «фотик», который он, иронично, брал только для того, чтобы снять пару-тройку панорам. Получился целый фотоотчёт.

Дожди, к нашему счастью, закончились окончательно. Установилась чудесная погода, и ясное небо не покидало нас до самого окончания похода. Выходит, ливни бушевали всего два дня из всех двух недель. Невероятно повезло. Всем советую планировать поход в эти края именно на август.

Тем временем, наша вторая группа – Денис и Женя – сегодня осталась в лагере. Мы как раз пересеклись с другой группой, уходящей на две недели вглубь хребта. Их во главе с Валей Касимовым проводили – они возвращаются обратно через перевалы к Ниловке.

Ребята гуляли по целебным источникам и совершили своё маленькое открытие: на турбазе обнаружился единственный на всю округу таксофон. Цены на звонок были просто зашкаливающие – 10 минут 850 рублей! Денис, тоскуя по дому, всё же купил карточку на 2 минуты за 150 рублей и сумел дозвониться. Я, заразившись его примером, тоже купил карту, но соединения так и не дождался. Отдал её Денису – пусть порадует близких ещё одним звонком. Эх, цивилизация…

А наши ребята, тем временем, поднялись на один из склонов горы Золотой. Говорят, оттуда открывался просто потрясающий вид на всю долину. Жаль, мой фотоаппарат уже молчал. Но некоторые картины лучше всего хранить в памяти.

Утро началось с шепота дождя по палатке, но к нашему выходу небо, словно подчиняясь какому-то магическому приказу, очистилось. Воздух, промытый ночным ливнем, звенел от свежести и кристальной прозрачности. Сегодняшней целью был пик с гордым и многообещающим названием – «Три капитана». Ходили о нем легенды, и я внутренне готовился к суровому испытанию. Как же я ошибался. Испытанием этот день стал не для мышц, а для души – он оказался легче, чем я предполагал, но по живописности не имел себе равных за весь поход.

Мы шли уже знакомой тропой, вдоль неистовой и говорливой реки Шумак, что мчится с саянских склонов, неся свои целебные воды. Путь сначала повторял дорогу на Хуухейн-Хаду, и мы уже вживались в привычный ритм: упругий грунт под ногами, гул воды и плотная стена тайги по бокам.

После впадения «Черной речки» – небольшого, но мрачноватого потока с водой, окрашенной в цвет крепкого чая, – наш проводник, Сергей, поднял руку: «Ну, капитаны, здесь сворачиваем. Смотрите под ноги и по сторонам, ищите синие метки. Это наш синий след, он и выведет».

Мы свернули направо, и мир мгновенно переменился. Шумная долина осталась позади, а нас поглотил узкий каньон. Он был выложен камнями удивительной, угольно-черной породы, блестевшей на солнце влажным, зловещим блеском. – Сланец это или каменный уголь? – задумчиво спросил я, ударяя ледорубом по глыбе. – А кто их разберет, – отозвался Денис, идущий следом. – Сами Капитаны, наверное, знают. Может, это окаменевшие угли их походных костров.

Подъем был не крутым, но затяжным, словно бесконечная черная лестница в небо. Дышать стало тяжелее, но каждый поворот открывал новый вид, заставлявший забыть об усталости. И вот, когда ноги уже начали механически отсчитывать шаги, каньон неожиданно закончился. Мы сделали последнее усилие, шагнули наверх – и просто ахнули.

Мы очутились на просторной седловине перевала Трех капитанов. Солнце, которое в каньоне казалось далеким гостем, здесь грело по-хозяйски, по-домашнему. Ветер, легкий и ласковый, обдувал разгоряченные лица. Отсюда, как на ладони, были видны пройденные долины и уходящие вдаль хребты. – Так, стоп! – скомандовал Сергей. – Привал. Штурмовать пик будем налегке.

Мы скинули рюкзаки, плюхнулись на теплые камни и, словно по команде, достали шоколад. Молчали, впитывая тепло и невероятную тишину. Уходить отсюда совсем не хотелось. Казалось, вот он, предел совершенства. Но цель манила – сам пик, острый шпиль, вздымавшийся буквально в сотне метров от нас.

Отдохнув, мы двинулись дальше. Путь до самой вершины лежал по узкому, как лезвие ножа, скальному гребню. С одной стороны обрыв терялся в глубине каньона, с другой – уходил в пропасть, на дне которой белели остатки снежников. Здесь требовалась уже не просто выносливость, а сосредоточенность и точность каждого движения.

Денис, обычно бодрый и неутомимый, вдруг остановился. Лицо его посерело. —Ребята, я, пожалуй, останусь, – тихо сказал он, глядя куда-то вниз, под ноги. – Голова кружится. Не могу. Он пристроился на удобной скале, вжавшись в нее спиной, словно ища опоры. – Ничего страшного, Ден, держись! – крикнул я ему. – Мы ненадолго! Он лишь молча кивнул, махнув рукой: идите, мол, я вас подожду.

Последние метры мы преодолевали с особой осторожностью. И вот она вершина. Крошечная площадка, куда нас поместилось втроем. И… немое восхищение. Панорама, открывшаяся с пика Трех капитанов, была не просто шикарной. Она была вселенской.

Казалось, мы забрались на самый край мира. Белоснежные пики Тункинских гольцов упирались в лазурное небо. Где-то внизу, в разломах между гор, клубились, рождаясь на глазах, пушистые облака. Они плыли прямо на нас, касались лица прохладной, шелковистой влагой и уплывали дальше, в долины. Снежники, не успевшие растаять даже летом, добавляли белоснежных красок в эту и без того сказочную картину, подсвечивая ее изнутри.

Мы молчали. Не было слов, способных описать это величие. Только ветер, свистящий в ушах, да бескрайнее, завораживающее небо над головой. Капитаны, в честь кого назван пик, должны были быть великими мечтателями. Только они могли выбрать себе такой невероятный дозор.

Глава 6

Радиалка к перевалу Ветренный (1Б)

План нашего путешествия был подобен живой, дышащей карте – он мог меняться под напором обстоятельств, погоды и нашего внезапного желания увидеть больше. Перевал Ветренный изначально значился в нем ключевой точкой, главными воротами на пути к Аршану. Но судьба распорядилась иначе, и мы избрали другой маршрут, через Нарин-гол и Хубуты. Однако Ветренный манил, как невыполненное обещание. Было решено: мы должны навестить его. Так родилась одна из самых продолжительных и щедрых на впечатления радиалок.

Утро встретило нас прохладой и ясным, будто отполированным небом. Предстояло пройти около пятнадцати километров в одну сторону с серьезным набором высоты. Рюкзаки, набитые бутербродами, шоколадом и термосами, казались на удивление легкими – предвкушение дороги перевешивало груз.

– Готовы к прогулке на весь день? – оглянулся наш руководитель, Максим, поправляя трекинговые палки. – Цель – увидеть то, чего нам не должно было быть.

Мы двинулись вверх по течению реки Перевальная. Ее буйный, пенный нрав был музыкой, сопровождавшей наш путь. Слева от тропы внезапно зияла глубокая расселина – каньон, творение древних ледников и неутомимой воды. Мы подходили к самому краю, с опаской заглядывая вниз, где в сумраке гудели струи, перемалывая валуны.

– Смотри-ка, мощно! – воскликнул Сергей, самый азартный наш фотограф. Он уже вовсю снимал на длинной выдержке, пытаясь поймать воду в шелковистые потоки. – Прямо Йеллоустоун в миниатюре.

Вскоре грохот воды стал оглушительным. Тропа сделала крутой поворот, и перед нами предстал водопад. Он не был высоким, но низвергался с яростью, разбиваясь о черные скалы в облако алмазной пыли. А ниже, выточив за тысячи лет идеальную чашу, ждала своего звездного часа «ванна» – бирюзовый омут с леденящей, прозрачной водой.

– Кто первый? – с вызовом спросила Лена, уже стягивая рюкзак. —Да ты с ума сошла! Вода же ледяная! – засмеялся я. – А ради чего тогда всё это? – парировала она и, скинув ботинки, окунула ноги в пенящуюся воду. Вскрикнула от шока, но лицо ее сияло восторгом. – Невероятно! Прямо джакузи от природы, только с функцией криотерапии!

Мы задержались у водопада, деля шоколад и восхищаясь силой стихии. Но Ветренный ждал. Дорога пошла круче, воздух стал разреженным, а лес поредел, уступив место альпийским лугам, усыпанным яркими пятнами цветов.

Подъем на сам перевал был долгим и монотонным, шаг за шагом, камень за камнем. Но когда мы наконец достигли седловины, зажатой между двумя скальными выступами, дух захватило уже не от усталости.

Ветер – и правда, здесь был полноправным хозяином – обрушился на нас, оправдывая название перевала. Он вырывал из гортани возгласы удивления и свистел в ушах, но мы не могли оторвать глаз от открывшейся картины.

Прямо у наших ног, в каменной оправе, лежали два абсолютных разных, но одинаково прекрасных озера. Их разделяла узкая скальная гряда, словно граница между двумя мирами. То, что было ближе к нам, сияло неестественно ярким, густо-лазоревым цветом, будто в его чашу вылили тонны акриловой краски.

– Ничего себе! – прошептал кто-то за спиной. – Как будто кусок неба упал.

А второе озеро, чуть дальше и выше, было совершенно иным – глубоким, спокойным, зеленовато-бирюзовым, как око древнего дракона. В его темной глади отражались проплывающие облака.

– Как так получается? – задумчиво спросила Лена, доставая фотоаппарат. – Они же рядышком. – Глубина, состав дна, микроскопические ледники, которые их питают, – начал заученно Максим, но потом махнул рукой. – Да какая разница! Просто смотрите. Это чудо, и ему не нужно объяснение.

Мы сидели на камнях на перевале, молчали и смотрели. Ветер выдувал из головы все лишнее, оставляя лишь чувство полного, безраздельного присутствия в этом величественном месте.

Обратный путь показался бесконечным. Ноги гудели от усталости, а до лагеря на Шумаке предстояло спуститься еще километров восемь. Мы шли почти в полном молчании, экономя силы, и только мысль о теплом ужине заставляла ставить одну ногу перед другой.

Когда сквозь сумерки мы наконец увидели огоньки наших палаток и знакомые силуэты, нас охватила тихая эйфория. А потом нас достигло – плывущий по холодному воздуху, густой и невероятно аппетитный запах.

Ребята, оставшиеся в лагере, уже всё подготовили. Из большой походной кастрюли на огне валил пар.

– Ну как, путешественники? – встретил нас Саша, разливая по мискам дымящееся содержимое. – Подкрепляйтесь. Гороховый, с копченостями.

Мы молча опустились на бревна вокруг костра, с благоговением принимая тяжелые, теплые миски. Первая ложка этого супа была не просто едой. Это был вкус абсолютного счастья, вкус завершенного дня, преодоления себя и щедрости друзей. Густой, наваристый, дымный – он был лучшим шеф-поваром всех альпийских лугов и перевалов.

– Знаешь, – сказал я, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно, глядя на отблески костра в своих руках. – Мы сегодня шли не через тот перевал, который планировали. Но возможно, именно этот, Ветренный, и был тем, через что нам нужно было пройти.

В ответ за столом повисло одобрительное молчание, прерываемое лишь довольным хрустом сухарей. Это и был ответ. Идеальный конец для дня, длиною в десять часов.

Последний день на Шумаке. Золотое озеро

Последний день в долине Шумака выдался на удивление ласковым и солнечным. Воздух, чистый и прохладный, словно специально был создан для лёгких путешественников. Вместо тяжёлого многокилометрового перехода нам предстояла небольшая радиалка к Золотому озеру – прощальный подарок от этих волшебных мест. Всего пять-шесть часов пути, а впереди – вечер сборов и долгожданный ужин, который не придётся варить на горелке.

Тропа, будто чувствуя наше приподнятое настроение, ложилась под ноги мягко и послушно. Она вилась вдоль левого берега реки Шумак, уводя нас от источника вглубь долины. Мы шли по протоптанной дороге, любуясь открывающимися видами: суровые пики с белоснежными шапками, водопады, срывающиеся с ярусов, и яркие ковры альпийских лугов.

– Смотри, как вода переливается на солнце! – воскликнула Катя, моя спутница, указывая на один из таких водопадов. – Кажется, будто в ней рассыпано серебро. —Не серебро, – улыбнулся я. – Скоро увидишь золото. Настоящее.

Дорога действительно была удивительно удобной, будто её специально подготовили для туристов. Не было ни крутых подъёмов, выбивающих из сил, ни опасных осыпей. Лишь лёгкое, ненавязчивое движение вверх вдоль звенящего на перекатах Золотого ручья.

– Знаешь, почему эти озёра так называются? – спросил я, оборачиваясь к Кате. – Ну, из-за цвета воды на солнце, наверное? —И не только. Говорят, местные жители сравнивали их красоту с самыми дорогими драгоценностями. Одни – с серебром, холодным и сдержанным. А это – именно с тёплым, сияющим золотом.

И вскоре озеро предстало перед нами во всём великолепии, подтверждая своё имя. Золотое. Оно было первым на нашем пути и самым большим. Вода в нём имела невероятный, густой бирюзово-изумрудный оттенок, а на солнце поверхность искрилась и переливалась, словно расплавленный металл.

Из озера вытекал ручей, который тут же срывался вниз небольшим, но мощным водопадом. Поток бился о камни, наполняя воздух свежим прохладным грохотом и создавая у его подножия глубокий, прозрачный водоём-чашу.

– Вот это да! – замерла Катя. – А искупаться тут можно? —Обязательно нужно! – рассмеялся я. – Это же традиция! Испытание на храбрость.

Вода, как и ожидалось, оказалась ледяной, обжигающей кожу тысячами иголок. Но после короткого заплыва тело горело таким живым, ликующим жаром, что все хлопоты похода казались сущей ерундой. Мы сидели на тёплых камнях, грелись на солнце и делились бутербродами, в которых даже обычная колбаса казалась невероятным деликатесом.

Вечером, вернувшись на стоянку, нас ждали не самые приятные, но необходимые хлопоты: пора было собирать рюкзаки. Назавтра нас ждал переход к Нарин-Голу и подъём на перевал Обзорный – новый этап нашего путешествия.

Пока другие раскладывали по углам палатки нехитрый скарб, я напоследок отпросился и вновь поднялся к Шумакскому дацану. Маленький буддийский храм, затерянный в горах, манил своей тишиной и умиротворением. Я задержался там подольше, вдыхая аромат арсы (благовонии из можжевельника), слушая шелест хии морин – молитвенных флажков на ветру и тихий перезвон колокольчиков. В этой благодатной тишине, глядя на уходящие в небо вершины, я мысленно поставил перед собой четыре важнейшие цели, на ближайшее будущее, о которых я не буду Вам рассказывать, а то не сбудутся. Они родились сами собой, кристально ясные и простые, как всё в этом месте.

Спустившись, мы с ребятами совершили последнюю, прощальную прогулку к источникам, чтобы ещё раз испить целебной воды, и заглянули в местный магазин – крошечную деревянную избушку с минимальным, но для путника бесценным ассортиментом.

У прилавка наш философ Сергей, задумчиво разглядывая упаковку вафель, изрёк новую походную мудрость: – Знаете, я тут по размышлял, – сказал он с серьёзным видом. – Вафли за тысячу семьсот рублей кажутся дорогими только первые две недели. А потом ты понимаешь, что за эту цену ты покупаешь не просто еду. Ты покупаешь кусочек дома, вкус детства и мгновение сладкого блаженства здесь и сейчас. Это бесценно.

Мы засмеялись, но купили по вафле. Он был прав. На фоне бесконечных просторов, высоких гор и ясного неба меркнут любые ценники. Остаётся только суть – простая и вечная, как шум реки за палаткой, в которую нам предстояло уложить последние вещи. Завтра – новый путь.

Прощание с Шумаком и ледяные объятия Нарин-Гола

Воздух на заре был густым и пьянящим хвоей, сырой землей и дымом от последнего, прощального костра. Настроение, вопреки грусти расставания с обжитым лагерем на Шумаке, было приподнятым, колким, как морозец у ручья. Дорога звала вперед – а это для странника всегда лучшая награда.

Мы шли бодро, и хотя рюкзаки за дни стоянки отяжелели от запасов и подарков здешних мест, плечи несли их легко. Тропа, утоптанная и гостеприимная, вела нас вдоль левого берега Шумака, мимо знакомых перекатов, где вода вечно спорила с камнями, и уютных полян, хранящих отпечатки наших палаток. Вскоре шумная речка смиренно влилась в более мощное, полноводное русло – это была река Нарин-Гол. Здесь всё и началось.

Без всяких предисловий, словно решив проверить нас на прочность, река повела в свои владения, втянув в узкие, извилистые объятия каньона. С первого же поворота он ошеломил своей дикой, нетронутой красотой. Скалы, отполированные водой и ветром до бархатного блеска, вздымались стенами цвета меди и охры, уходя в лазурную высь. Воздух гудел от низкого, утробного рокота воды, умножаясь эхом в каменных щелях. Тропа то взбиралась на опасные осыпи, заставляя цепляться пальцами за теплый камень, то решительно ныряла прямо в ледяную воду.

– Ну что, считаем броды? – крикнул Сергей, едва мы вылезли из первого, по колено, перехода. Вода стекала с его ботинок ручьями.

– Да тут их счёт потеряется! – рассмеялся я в ответ, еще не зная, что окажусь пророком.

Мы пересекали Нарин-Гол раз тридцать, а может, и все сорок. К полудню эти переходы превратились в своеобразный ритуал: найти устойчивый камень на входе, проверить палкой коварную глубину на стремнине, выбрать пологий выход на противоположном берегу. Мои верные «Karrimor», отслужившие не один сезон, на очередном выходе из воды издали подозрительный, предательский хлюп.

Я поднял ногу. Подошва на левом ботинке с непочтительной медлительностью отстала от основания, безвольно болтаясь, словно разинутый рот, с каждым шагом открывая взору внутренний мир моей обуви.

– Ну всё, – философски констатировал я, водружая ногу на камень. – Приказали долго жить. Прощай, цивилизация.

– Ничего, – подбодрил Андрей, роясь в рюкзаке. – Главное – чтобы ноги целы были, а обувь… вечером героически склеим на все винтики. У меня суперклей «Момент», он всё держит.

Было уже всё равно. Эти мелкие неурядицы лишь подчёркивали остроту ощущений, смакование пути. И в голове, в такт шагам, сам собой завелся простой, навязчивый мотивчик:

Сапоги, каждый весом по пуду, Нарин-гол, я тебя не забуду.

Примерно в середине дня каньон, словно смягчившись, преподнёс нам царский подарок. За очередным поворотом, из узкой расщелины, срывался водопад – не огромный, но невероятно изящный. Он ниспадал с шестиметрового уступа тонкой, пенной, сверкающей косой, разбиваясь о чёрные, отполированные валуны в миллиард алмазных брызг. Воздух звенел и вибрировал. Искупаться в таком месте было делом чести и духовной необходимости.

Разделись молча, под одобрительный грохот воды. Я вошел первым. Ледяная плена сжала голени, выжав из легких короткий, прерывистый вздох. Я перехватил взгляд Андрея – его лицо исказила гримаса дикого восторга, смешанная с шоком.

– О-о-о-ё-ёй! Мать моя женщина! – выдохнул он, басисто и комично. – Да тут аж кости сводит! Мозги леденеют!

– Зато потом как заново родишься! – закричал я, уже окунаясь с головой.

Вспышка белого, ослепляющего холода. Мир пропал, остался только всепоглощающий рев и лед. А потом – вынырнуть. Кожа гусиной кожей, кровь бежит быстрее, смывая всю усталость, всю дорожную пыль. Бодрящее, животное счастье.

После ледяного купели мы с волчьим аппетитом набросились на гречневую кашу с тушенкой. А после… после наступил момент полной, блаженной нирваны. Солнце припекало натруженные плечи, и почти вся группа вразнобой рассредоточилась на огромных, гладких, насквозь прогретых за день камнях, как ящерицы. Наступил «тихий час» – время абсолютной лени, когда не хочется ни о чём думать, а только лежать, слушая гул воды и вглядываясь в бездонное синее небо, зажатое между рыжими стенами каньона.

К пяти часам, отдохнувшие и просоленные, мы выползли из каменных объятий и начали подъем к перевалу Обзорному. Место для ночевки оказалось сказочным: ровная площадка, как будто специально приготовленная для нас, с панорамным видом на уходящие в сизую дымку хребты. А главное – мы обнаружили под ногами целую плантацию голубики! Казалось, будто кто-то специально рассадил эти низкие, приземистые кустики, усыпанные сизыми, в белёсой пыльце, бусинами. Голубика, по-моему, бесспорная царица Тункинских гольцов. И здесь её было немыслимо много. Мы ели её пригоршнями, срывая прямо с веточек, заваривали горсть с чаем – и скупые на щедроты горы в этот раз не скупились, отдавая всё сполна.

За весь наш переход, а это было около пятнадцати километров по владениям реки, мы не встретили ни одной живой души. Лишь под вечер, когда мы уже разбивали лагерь и доставали котелки, с тропы перевала спустились двое. Усталые, запыленные, но с тем сакральным огнем в глазах, который бывает только у путников в конце трудного дня.

– Здрасьте! – крикнул я им, поднимаясь от горелки. —Добрый вечер! – ответили они, скидывая рюкзаки с потертых плеч с облегчением. – Красиво у вас тут!

– Откуда идёте? —С Яман-Гола! – один из них, парень в красной бандане, вытер лоб. – Завтра вам туда, да? Готовьтесь, там… очень-очень много бродов. Прямо вообще. Не счесть.

Они шли на Шумак, и в их глазах читалась та же жажда открытий, что была у нас несколько дней назад. Мы, как старшие товарищи, предупредили их, что впереди, в каньоне Нарин-Гола, который они уже миновали, их ждёт бродов ничуть не меньше. Обменялись советами по лучшим стоянкам, пожелали друг другу удачи и, пополнив их запасы нашей голубикой, проводили взглядом вниз, в наступающие, сгущающиеся в ущелье сумерки.

Их рассказ заставил задуматься, глядя на уже мирно журчащую внизу реку. Нарин-Гол – не самый популярный маршрут в Тунке. Он не может похвастаться тёплыми озёрами или целительными источниками, как его сосед Шумак. Его красота строга, аскетична и требовательна. Она не дается просто так. Она награждает лишь тех, кто готов безропотно зайти в её ледяную воду снова и снова, заплатив за вход стучащими зубами и мокрыми ботинками.

Примечание для идущих этим путём: оба этих каньона – и Нарин-Гол, и Яман-Гол – проходимы и безопасны в сухую погоду. Но помните: горный нрав переменчив и коварен. Ливень в верховьях, которого вы даже не увидите, может в считанные часы превратить эти реки в неуправляемые, яростные, сокрушительные потоки, крушащие все планы и перекрывающие дороги. Обязательно закладывайте в маршрут запасные дни и всегда имейте на примете путь к отступлению. Горы не прощают легкомыслия, но щедро вознаграждают тех, кто подходит к ним с уважением и трепетом.

День рождения из шоколада и огня

6:30. Утро.

Звон будильника прорвался сквозь шелест палатки и однообразный гул реки. Шесть тридцать. Кажется, веки слиплись намертво, а от ночного холода кости ныли тихой, настойчивой музыкой. Первая мысль – к ботинкам. Вчера их вывернули наизнанку и поставили у камня, надеясь на милость горного солнца. Милости не случилось. Кожаные комки были холодными и влажными на ощупь, будто их только что вытащили из реки. Пришлось засовывать в них онемевшие ступни, стиснув зубы от противного, холодного соприкосновения. Ничего, отойдут на ходу.

Зарядка была короткой и яростной – серия резких движений, чтобы разогнать кровь и отогнать мошкару. Завтрак – овсянка с сухофруктами, которую на удивление удалось сварить почти до кремообразной консистенции. Кофе, густой как смола, завершил ритуал пробуждения. Через полчаса, стянув тугие лямки рюкзаков, уже шли к подножию перевала Обзорного.

Перевал Обзорный.