Король

Капеллан, ошеломленный падением, в остальном был невредим, а его лошадь вскоре поймали. В плотном строю, с жандармами, державшими арбалеты на изготовку, мы двинулись к воротам, которые оказались закрыты. Перед ними стояли десятка два караульных, но это были не солдаты. В большинстве своем они видели либо слишком много, либо слишком мало зим. Оружие у них было плохонькое, кольчуги покрыты ржавчиной. Не у всех имелись шлемы. Начальствовал над ними важного вида малый в подбитом мехом плаще и с позолоченными ножнами; он расхаживал перед строем и произносил речь, призванную, без сомнения, вдохнуть храбрость в подчиненных.

Ричард переговорил с Генри Тьютоном, и тот выехал вперед, вскинув руки в понятном всем миролюбивом жесте.

– Откройте ворота! – крикнул Генри.

– Nein, – заявил Меховой Плащ, посмотрев сначала на своих людей, потом на Ричарда. И выдал на ломаном французском: – Сдафайтесь, фаше феличестфо!

Король и бровью не повел.

– Мы пройдем независимо от того, окажете вы сопротивление или сбежите, – продолжил Генри Тьютон. – Если будет бой, большинство ваших людей погибнет. Любопытно, многим из них приходилось сражаться раньше? – Он обвел пристальным взором караульных, выстроившихся за спиной у Мехового Плаща, и спросил: – Вы готовы умереть?

Те обменялись смятенными, тревожными взглядами.

Мы извлекли из ножен мечи. Наши жандармы обогнули конный строй с обеих сторон и вскинули арбалеты.

Страх заразителен и распространяется с пугающей скоростью. Едва первый стражник прошмыгнул мимо Мехового Плаща, как второй уже последовал его примеру. Третий шепнул что-то на ухо соседу и бочком устремился в другую сторону. Как это бывает, стоит упасть одному камушку, и рассыпается вся куча. Меховой Плащ тщетно сыпал ругательствами и угрозами: вскоре перед воротами остался он один.

Багровый от ярости, он костерил своих людей на чем свет стоит, но те не слушали. Разбежавшись, они встали по обе стороны от ворот и застыли с серьезными лицами, словно несли почетную стражу перед королем.

– Не дергайся или пеняй на себя, – посоветовал Генри Тьютон Меховому Плащу. Потом махнул рукой.

Рис и его жандармы выдвинулись вперед.

Меховой Плащ не пытался помешать им, пока они вытаскивали из скоб тяжелый запорный брус и клали его на землю. И ничего не сказал, когда створки отворились, заскрипев петлями. Он только смотрел на жандармов полным злости взглядом, но этим его отвага и ограничилась. Когда мы с королем тронули коней, он подался в сторону, красный от унижения.

У меня не хватило сил сдержаться. Когда мы поравнялись с ним, я наклонился в седле и крикнул: «Бу-у!» Забавно было употребить то же самое слово, что и Рис чуть ранее.

Вопль дикого ужаса сорвался с уст Мехового Плаща, и если бы он не упирался спиной в стену, то наверняка упал бы.

Прости нас, Господи, но мы посмеялись от души.

Вынужден признать, что веселье не продлилось долго. Едва выехав из-под защиты стен, мы снова оказались во власти суровой стихии. Колючий ледяной ветер рвал плащи и обжигал открытую кожу. Снежинки падали по две и по три, предвещая грядущую метель.

Стиснув зубы, мы обратили свои лица в сторону города-крепости Венцоне, расположенного в двадцати с небольшим милях к северу. С учетом того, что путь наш пролегал по дороге Юлия Августа, мощеной и шедшей от Аквилеи до Альп, я рассчитывал добраться до Венцоне перед наступлением темноты. Надежда эта угасла, стоило мне посмотреть на короля. Прорыв из Удине дорого обошелся ему. Бледный как воск, со впалыми щеками, Ричард обмяк в седле, словно был вдвое старше своего возраста.

Нам повезет, если мы сможем одолеть половину намеченного расстояния, подумал я. Кольнула новая тревога: если двигаться со скоростью улитки, преследователи настигнут нас прежде, чем мы пересечем ряд заснеженных вершин, не говоря уже о проходе через земли враждебных правителей, вроде герцога Леопольда Австрийского.

Я ничего не мог поделать, только молиться. И начал раз за разом читать «Отче наш». Меня не оставляло сильное подозрение, что Бог видит во мне закоренелого грешника, прибегающего к Нему лишь во время крайней нужды. Тем не менее я не останавливался.

Если уж от моих стараний не будет иной пользы, пусть они хотя бы отвлекут меня от тягот путешествия.

Наверное, Бог услышал мои молитвы. Король выдержал дневной переход без единой жалобы. Он не раз находил в себе силы вернуться и подбодрить Риса и жандармов, пробивавшихся через снег позади нас. В Венцоне он отверг мое предложение поискать приюта, велев ехать дальше, до монастыря в Моджо.

Честно говоря, это было правильное решение. Венцоне, гарнизон и жители которого наверняка повели бы охоту на Ричарда, мог оказаться столь же опасным, как Удине. Скверные времена, подумалось мне, – простолюдины возомнили себя достойными пленить короля. Но такова была суровая действительность, и ее следовало принять. Лучше найти убежище в монастыре, где будут задавать меньше вопросов и королю поможет врач.

Когда мы въезжали в ворота, огромная сила короля изменила ему. Если бы не моя рука, он вывалился бы из седла.

– Держитесь, сир, – проговорил я. – Мы уже приехали.

Он обратил на меня взгляд глубоко запавших глаз:

– Не позволяй им отворить мне кровь.

– Да, сир.

Я тоже не жаловал этот метод лечения, любимый столь многими докторами.

Эти слова были последними, которые Ричард произнес за несколько дней.

Болезнь короля, очередной приступ ужасной четырехдневной лихорадки, терзавшей его и прежде, оказалась неявным благословением. Государь получал самый лучший уход: один из здешних монахов учился в известной на весь мир салернской школе целителей, мы же получили возможность укрыться от непогоды. Этим выгоды не исчерпывались. Мои опасения насчет погони оказались оправданными, но когда назавтра после нас прибыли всадники, они получили от ворот поворот. Я был свидетелем стычки: одно из узких окошек в гостевом дормитории[8], где лежал король, выходило на двор. Среди преследователей оказался Меховой Плащ, но главным был не он, а суровый коротышка с цепким взглядом, который вел себя холодно и надменно. Как я понял, он служил у Мейнарда – мне удалось уловить «ein offizier des König» и «Meinhard».

Он мог держаться сколь угодно холодно и надменно, но не сумел управиться с монахом, ведавшим конюшней и фермой. За смирением и благочестием этого брата скрывалась железная твердость, как у рыцаря. Здесь нет скопищ возвращающихся из Святой земли паломников, заявил он. Нет и торговцев, нет никакого богатого купца, отзывающегося на имя Гуго. Нет, обыскивать монастырь не дозволяется.

Разъяренный, но опасавшийся навлечь на свою голову гнев церкви остроглазый чиновник пришпорил коня, заставив его вздыбиться. Страшась, что монаху вышибут мозги, я с удивлением наблюдал, как брат невозмутимо смотрит на копыта, мелькающие над его головой. Бессильный сделать что-либо еще, прислужник Мейнарда вместе со своими людьми отправился восвояси. Стук их подков еще не затих, когда монах повернул голову в сторону моего окна. По его губам пробежала тень улыбки, и мое уважение к нему еще более возросло. Я подумал, что монах знает или подозревает, кто такой Ричард, и решил защитить его. И это в суровой горной стране, где повсюду враги.

– Кто это был? – спросил Ричард, который проснулся и услышал доносившийся со двора топот.

Де Бетюн, сидевший у его койки, вопросительно посмотрел на меня.

Я хотел было соврать, но король всегда ценил прямоту и правду. Плохие вести или нет, ему все равно надо знать.

– Люди Мейнарда из Удине, сир, – сказал я. – Не беспокойтесь. Говоривший с ними монах оказался человеком твердым и бесстрашным. Они уехали в жутком расстройстве.

Пересохшие губы Ричарда изогнулись в улыбке. Утомленный этим усилием, он откинулся на подушки и уснул.

– Есть уверенность, что они ушли? – озабоченно спросил де Бетюн.

Я уже поразмыслил над этим.

– Пошлю Риса и пару жандармов, пусть проверят.

Де Бетюн кивнул, его взгляд обратился к Ричарду.

– Они не перестанут нас ловить. Мейнард может отдать приказ обыскать монастырь.

– Пока мы здесь в безопасности, – ответил я.

– Это понятно. – Де Бетюн понизил голос. – Но сколько времени потребуется, чтобы король окреп для дальнейшего путешествия?

Я хмуро посмотрел на него. Этот вопрос не давал покоя всем нам, и мы несколько раз задавали его монаху, лечившему короля. Тот выдавал один и тот же раздражающий ответ: «Все в руках Божьих».

Сказав то же самое де Бетюну, я отправился искать Риса. Уставший от безделья, он должен был обрадоваться моему поручению. Меня и самого подмывало пойти, но не хотелось надолго оставлять короля.

Рис нашелся в сенном сарае – за стенами обители, на краю монастырского поля. Там же были и другие жандармы. Этим закаленным, огрубевшим парням не очень-то нравилось жить рядом с молитвенниками, а сухой и теплый сенник позволял им устроиться, как они хотят, вдали от рыцарей. Я завидовал жандармам – мы пребывали либо в дормитории, где все спали в одной комнате, либо в церкви.

Смех и соленые шуточки начали долетать до меня издалека. Я порадовался: пока мы с де Бетюном терзаемся постоянными заботами, настроение жандармов остается на высоте.

Я застал их за игрой в кости на пятачке утоптанной земли, очищенной от сена. Меня позабавило то, что рядом с Рисом на корточках разместился один из послушников, увлеченно наблюдавший за превратностями игры. Это был крепкий парень с густой копной волос, который помогал с сельскохозяйственными работами. Я не раз видел его в сарае. Судя по юному лицу, я дал бы ему лет четырнадцать или пятнадцать. В памяти всплыл зарезанный в Удине мальчишка, и во мне всколыхнулось чувство вины.

– Шестерка! – воскликнул Лысый Жан, один из старших по возрасту жандармов, и победно вскинул кулаки. – Я победил!

– Нет, у тебя пять, – сказал послушник на вполне сносном французском. – Смотри, кость перекатилась.

Рис и остальные прятали усмешки, пока Жан протестовал.

– Там было шесть, вы все видели! – кричал он. – Кость перевернулась, потому что этот чертов пол неровный.

– Ага, но тебе, Жан, прекрасно известно, что очки считаются только после того, как кость остановится, – сказал Рис, хмыкнув. – Мы договорились об этом с самого начала.

– А значит, выиграл я!

Лицо послушника расплылось в широкой улыбке. Рис хлопнул его по плечу. Жан хмурился и ворчал, пока остальные жандармы корили его за попытку сжульничать.

Я шагнул через порог, и веселье замерло.

– Разве братьям дозволяются азартные игры?

Послушник повернулся ко мне и побледнел.

– Добрый сэр, прошу вас, не говорите никому. Это в первый раз…

– Не нужно лгать, – возразил я, стараясь говорить мягко. – Мне нет дела до того, играешь ты в кости или нет.

– Спасибо, сэр! Спасибо!

Я усмехнулся про себя: выказывая раскаяние, он на удивление проворно сгреб выигрыш.

Рис вскочил на ноги и подошел ко мне:

– Как там король?

– Он спит. – Я рассказал Рису о приезде чиновника Мейнарда и Мехового Плаща, добавив: – Я им не доверяю. Они могут оставить дозорных, чтобы следить за монастырем, или допросят монахов, которые рискнут выйти за стены.

Снедаемый беспокойством, я оглядывал близлежащие поля и лесистые склоны за ними.

Рис сразу меня понял.

– Хотите, чтобы я проверил?

– Да. Ты и другие. Если монахи спросят, скажите, что идете на охоту.

Рис кивнул:

– Бертольф поможет. Он утверждает, что знает все тропки и дорожки как свои пять пальцев.

– Бертольф – это послушник? – спросил я, поглядев на парня, который снова принялся с жаром резаться в кости.

– Да.

– Откуда он знает французский?

– Научился у одного старого монаха из Нормандии. Говорит, что ему нравятся языки. Если бы не тот монах, Бертольф давно ушел бы из монастыря. Ему не очень-то по душе молитвы. И он расспрашивает про публичные дома на Сицилии и в Утремере, – судя по всему, целомудрие его тоже не привлекает.

Рис едва удерживался от смеха.

– Может, уговорим его примкнуть к нам? – осведомился я. – Когда будем проезжать через города, нам не помешает второй человек, разумеющий по-немецки, очень.

– Стоит только намекнуть, как он намертво вцепится в меня. Я спрошу у него, пока мы будем обыскивать лес.

Довольный, я велел Рису доложить обо всем по возвращении и пошел к королю.

Только что опустились сумерки, и в дормитории стало темно. Сальные свечи, расставленные вокруг королевской кровати, прогоняли тени, пламя в очаге лучилось теплым оранжевым светом. Я примостился на стуле рядом с Ричардом и смотрел, как он спит. Вернувшись из сенного сарая, я сменил де Бетюна. Король ненадолго проснулся и сказал, что я сделал правильно, отрядив Риса на разведку.

– Хороший он парень, твой оруженосец, – прохрипел Ричард.

– Воистину так, сир.

Я и без того знал, что король высоко ценит его, но слышать похвалу из уст Ричарда было вдвойне приятно. Мне стало грустно при мысли, что мнение государя наверняка изменится, узнай он о причастности Риса к совершенному мной убийству Гая Фиц-Алдельма, брата Роберта. Если Роберту удастся когда-нибудь уличить меня, Рису тоже придется держать ответ.

Доски пола скрипнули. Я обернулся и увидел, что Рис стоит на пороге, не решаясь войти.

– Он вернулся, сир, – сказал я.

Ричард приподнялся на локте, на его исхудавшем лице проступило любопытство.

– Пригласи его сюда. Я хочу знать, что он видел.

Я махнул рукой, Рис подошел и опустился на колено:

– Сир.

– Ты продрог, – сказал король, заметив, как и я, что щеки валлийца раскраснелись, а руки побелели.

Он велел Рису пойти к очагу и отогреться. Тот стал отнекиваться, но в душе был благодарен. Меня наполнило восхищение. Несмотря на болезнь, Ричард не утратил дара располагать к себе людей.

– Видишь, – обратился ко мне король. – У него есть для нас новости.

Меня порадовало, что его так занимает происходящее. Такое случилось впервые после нашего приезда сюда, если не считать немногочисленных минут просветления среди непрекращающейся жестокой лихорадки. Я посмотрел на Риса, который переминался с ноги на ноги, словно ребенок, которому хочется в уборную.

– Вы наблюдательны, сир.

– Хорошие новости, судя по его довольному виду.

Король прав, подумалось мне. У Риса был вид довольного собой человека, как следует исполнившего поручение. Он перехватил наши взгляды и подошел, растирая руки.

Король снова запретил ему говорить, пока он не выпьет кубок подогретого вина с пряностями. И лишь когда Рис отпил несколько глотков, Ричард разрешил ему начинать доклад.

– Моя благодарность, сир. – Голос Риса был задушевным. – Холод такой, что человек может обратиться в камень.

– Вы обнаружили или видели что-нибудь? – спросил король.

– Да, сир. В лесу прятались двое, в укромном месте, на скалистом выступе, что возвышается над деревьями. С него хорошо просматриваются монастырские ворота.

– Люди Мейнарда? – осведомился Ричард.

– Да, сир. Так они сказали, когда мы убедили их заговорить.

Ни мне, ни королю не требовалось выяснять, что это означало.

– Им поручили без промедления сообщить в Удине, если появится большой отряд вроде нашего.

– Известно ли им, собирается Мейнард обыскать обитель или нет?

– Неизвестно, сир.

– А остальные люди, что являлись сюда, продолжают рыскать вдоль дороги, ведущей на север?

– По их мнению, нет, сир. Начальнику приказали не переходить границу с Каринтией, а до нее всего день пути.

Ричард выглядел довольным.

– А те двое?

– Вам не стоит беспокоиться на их счет, сир, – спокойно ответил Рис.

– Но если они не вернутся, начальники заподозрят неладное, – сказал я. – Если на их поиски отправят отряд…

– Он найдет одно тело на уступе, в тридцати футах от вершины утеса, а другое – у подножия. Оба без ножевых ран, – пояснил Рис. – Один упал на полпути, а второй пытался ему помочь, поскользнулся и свалился. Лошадей обнаружат местные охотники. Об этом позаботится Бертольф.

Пораженный предусмотрительностью Риса, я покачал головой.

– Славная работенка, – сказал король, обрадованный и впечатленный. – До поры до времени мы стряхнули Мейнарда с хвоста.

Глава 4

Прошло три дня. Потеплело, снег в низинах растаял. Мы с тревогой ждали, что тела людей Мейнарда обнаружат и об этом станет известно в Удине. Ричард был еще слишком слаб для путешествия, поэтому приходилось идти на риск и ждать. Тот самый надменный чиновник вернулся вечером следующего дня, с более внушительным отрядом, и был встречен самим аббатом Отто, почтенным человеком с лицом добряка. Отто дал согласие на обыск монастыря – судя по дерзким замашкам посланца Мейнарда, это произошло бы в любом случае, – но предусмотрительно распорядился спрятать нас в монашеских кельях, едва только прибыли незваные гости.

Даже приспешнику Мейнарда не хватило наглости вломиться в обиталища братьев. Еще ему не достало ума поручить солдатам проверить сенной сарай, где приютились наши лошади. Уехал он в еще более скверном настроении, чем в первый раз.

Нам вновь удалось спастись лишь чудом, но были также причины верить в будущее. Судя по всему, Мейнард должен был свернуть поиски, решив, что нам удалось выскользнуть из расставленной им сети. А еще, благодаря аббату, нам удалось раздобыть лишних лошадей. Теперь все могли ехать верхом.

К двенадцатому декабря король окреп настолько, чтобы впервые встать с одра болезни. Врачевавший его монах советовал отдыхать еще две седмицы. Ричард, как всегда порывисто, ответил, что мы выступаем на следующий день. Мы устроили тайное совещание – я, де Бетюн, Ансельм, Гийом де л’Этан и Роберт де Тернхем. Все согласились, что нам выгоднее отъехать, чем оставаться. Я добавил, под всеобщий смех, что уступить королю гораздо проще, чем терпеть его гнев.

Тринадцатого числа мы выбрались из-под своих одеял, когда колокола монастыря отбивали час первый. Через морозный узор на окне дормитория я посмотрел на безоблачное звездное небо. И с удовольствием убедился, что снегопада не предвидится.

Мы собрались на темном дворе, дуя на ладони и топая ногами, а аббат Отто тем временем благословлял нас на путешествие. Он разрешил Бертольфу сопровождать нас, признавшись королю, что давно ожидал ухода парня.

Ричард воодушевленно повел нас по Валь-Канале, долине, уходящей на северо-восток, в сторону Альп. Других путников мы почти не встречали, и ничто не говорило о присутствии солдат Мейнарда. Однако поводов расслабляться не было, так как мы вступали в Каринтию, дикую, негостеприимную область, известную своими разбойниками. Но ни один из них не показался нам – в первую очередь, как я подозревал, из-за бесприютной местности. Чем дальше мы продвигались, тем хуже становилось вокруг. В первые два дня мы пробирались через наледь и снег, лошади могли в любое мгновение сломать ноги. По счастью, этого не случилось. Ночевали мы в крестьянских амбарах, покупая доверие владельцев – как мы надеялись – щедрой раздачей серебра.

Трудности путешествия не прошли для Ричарда даром. Его бил жестокий кашель, но он настойчиво требовал идти дальше. Мы с де Бетюном не спорили: суровая, враждебная Каринтия не вызывала желания задерживаться в ней. На третий день мы предпочли обойти стороной городок Филлах, чтобы не быть узнанными. Дорога шла вдоль северного берега обширного водоема: Бертольф сообщил, что он называется Оссиахер-Зее. Тем вечером парень доказал свою полезность, приведя нас к очередному бенедиктинскому аббатству, расположенному близ берега озера.

Снова монахи предоставили нам кров и пищу, не задавая лишних вопросов. Устав от тягот пути и переживаний за короля, я спал как убитый. Меня не тревожили страшные сны, в которых являлся Генри или убитый мной мальчишка.

Шестнадцатого числа сумерки застали нас, смертельно уставших после тридцати миль перехода, у стен Фризаха. Этот город разбогател благодаря лежащему неподалеку серебряному руднику, и там не стоило показывать свои лица. Но наши припасы истощились, с королем случился новый приступ, мы нуждались в провизии и лекарствах, а также в приюте – по возможности на несколько дней. Крестьянский амбар не подходил, это пришлось признать даже Ричарду.

Смеркалось, но мы все равно разглядели поразительно высокие стены, тянувшиеся по обе стороны от могучих ворот. Фризах был гораздо крупнее Гориции, Удине или Филлаха. При удаче, подумал я, мы затеряемся в толпе и отдохнем пару дней. Нам предстоял долгий и трудный переход на северо-восток, до Вены, расположенной в самом сердце владений герцога Леопольда. Мне вспомнился этот надутый как пузырь человек, которого Ричард решил жестоко унизить после падения Акры. Я надеялся, что королю не предстоит пожалеть о своем поступке.

– Вот вы где.

Из сумрака возник Генри Тьютон, который вел в поводу лошадь. Они с Бертольфом отправились назад на разведку, чтобы найти тихую гостиницу, способную приютить весь наш отряд.

Я поглядел поверх его плеча. Он стоял на обочине, в тени брошенного фургона со сломанной осью.

– Нашли место? – спросил я. – Где Бертольф?

– Да, гостиницу неподалеку от ворот. А Бертольф пошел побродить. Послушать, о чем говорят, нет ли солдат и так далее. Никто не обращает внимания на мальчишек, так он сказал. Надеюсь, я поступил правильно?

– Да, сдается, это разумное решение.

– Король?

Взгляд Генри переместился на Ричарда, стоявшего чуть позади меня. Государь покачивался в седле, глаза его были наполовину прикрыты.

– Ему нездоровится, – сказал я, хотя это было очевидно. – Чем скорее мы уложим его в постель, тем лучше.

Генри продел ногу в стремя и запрыгнул в седло.

– Следуйте за мной, ты и король. Остальные пусть входят позже, по одному или по двое. Так караульные обратят на нас меньше внимания. Спрашивайте гостиницу «Черный лебедь», это в сотне шагов слева от ворот.

Он ждал, а я тем временем отъехал назад и переговорил с де Бетюном, после чего присоединился к королю.

– Почти прибыли, сир, – сказал я так тихо, что слышать мог только он.

Ричард пробормотал что-то в ответ. Я собирался уже взять его лошадь под уздцы, но тут король вскинул голову. В глазах его блеснула веселая искорка.

– Не настолько уж я болен, Руфус.

Обрадованный сильнее, чем когда-либо за этот день, я кивнул.

Вслед за Генри Тьютоном мы въехали в ворота.

Нам пришлось подождать во дворе, пока Генри Тьютон договаривался с хозяином. Король, храни его Господь, дремал стоя.

Я подумывал, не отвести ли его в комнату, но ему требовалось подкрепиться – никто из нас толком не ел с предыдущего вечера. Он уселся слева от меня, сонный, но вполне довольный тем, что может отведать свиного жаркого – это блюдо посоветовала нам крутобедрая молодая служанка. Она принесла кувшины с вином, приправленным пряностями, и жандармы налегли на них. Я склонился к Рису и попросил проследить, чтобы никто не напился.

Когда мой приказ передали всем, сидевшим за столом, я поймал много недовольных взглядов, но вино стало литься не так обильно. Посетители не слишком любопытствовали насчет нас, что уже было хорошо. Зато Бертольф еще не вернулся, и это мне совсем не нравилось.

Как будто услышав зов, парень появился на пороге. Лицо у него было мрачным и напряженным. Сердце у меня екнуло, я пнул де Бетюна под столом. «Плохие новости», – прошептал я одними губами.

Подойдя к столу, Бертольф собрался было поклониться, но потом опомнился и лишь неуклюже опустил голову, выражая уважение. Король усмехнулся:

– Садись, парень.

Рис потеснился, и Бертольф присел на край скамьи. Все мы смотрели на него, понимая, что наша судьба качается на лезвии ножа.

– Ну? – спросил я тихо, но строго.

– Дайте ему вина, – сказал Ричард, как всегда заботливый.

– Благодарствую. – Бертольф сделал большой глоток, потом поставил кубок на стол из нестроганых досок. – Нехорошо тут.

Мы в тягостном молчании слушали его рассказ. Во Фризахе было полно солдат, многие десятки, и они постоянно обыскивали гостиницы и таверны. Все конюшни города тоже осматривались.

– Кто их начальник? – спросил я.

– Фридрих фон Петтау, один из самых могущественных баронов герцога Леопольда, – сказал Бертольф.

– Леопольда, значит? – Король невесело хмыкнул. – Герцогу очень хотелось бы наложить на меня свои короткие жирные лапы.

– Солдаты ищут тех, кто говорит по-французски. И особенно тщательно, – Бертольф понизил голос, – высматривают английского короля. Вознаграждение – двадцать золотых монет. Я слышал об этом в двух разных местах.

Стыдясь произнесенных им слов, он уткнулся в кубок.

– Меня оценили в какие-то двадцать золотых? – фыркнул Ричард.

Его попытка развеселить нас была встречена ледяным молчанием. Едва ли в христианском мире нашелся бы человек, способный пренебречь подобной наградой.