Медная ведьма.

Дорога к городу вилась меж пожелтевших кустов, словно старая змея, мимо покосившегося забора и колодца, откуда соседка с самого утра тянула скрипучую песню воды. Элора шла быстро, не оглядываясь. Ни на дом, ни на сад, ни на те шторы в окнах, за которыми мать, словно паук, наверняка плела свою сеть из подозрений и тревог.

Она просто хотела вдохнуть полной грудью. Ощутить, как воздух наполняет ее, словно пустую вазу, свежестью и надеждой.

Встретить Бони. Поговорить. Спросить – хоть кого-то – о том, что всё сильнее грызёт изнутри, словно голодный червь, требуя ответа, требуя правды.

Шаги ее гулко отдавались по утоптанной дороге, словно удары сердца, вырвавшиеся на свободу. Где-то вдали дети рассыпали смех, как горсть серебряных монет. Кто-то тащил тележку с яблоками, румяными, как девичьи щеки. День катился своим чередом, равнодушный и безучастный.

А Элора – впервые с утра – чувствовала, что идёт в нужном направлении. Что стрелка её внутреннего компаса, наконец, указывает на солнце.

За поворотом дороги, словно мираж, возникла знакомая фигура у булочной лавки – Бони стояла у прилавка, бережно сжимая в руках бумажный кулёк, из которого вырывался пленительный аромат тёплых булочек, приправленный колдовством корицы и меда. Волосы её были небрежно собраны в подобие гнезда, а на щеке белела предательская пыль муки – словно она только что колдовала на кухне, создавая маленькие кулинарные заклинания.

– Элора! – обрадовалась та, увидев девушку, словно увидела долгожданный рассвет после долгой ночи. – Я думала, ты уже уехала обратно, честное слово! А ты… ты в порядке?

Элора кивнула, стараясь натянуть на лицо подобие улыбки – слабую, словно первый луч солнца, пробивающийся сквозь тучи. Не слишком уверенно.

– Просто… Захотелось пройтись. Не могла больше оставаться в доме. Словно стены сжимались, превращаясь в саркофаг.

– Хм… – Бони нахмурилась, словно пытаясь разгадать сложный ребус.

– Ты выглядишь так, будто… ну, не знаю… что-то тебя гложет? Что-то темное, словно злой дух?

Элора пожала плечами, отводя взгляд в сторону.

– Просто устала. Жара. Слишком много мыслей, роящихся в голове, словно пчелы в улье.

Бони промолчала. Только протянула ей одну из булочек – жест простой, но исполненный заботы и участия:

– Держи. Мёд прогоняет дурные мысли, бабушка клянется этим. Словно это панацея от всех бед, универсальное противоядие.

Они пошли вместе, не спеша, вдоль выжженных солнцем улиц и лавок, где скрипучие вывески стонали на ветру, словно старые воспоминания, умоляющие об упокоении. Дети носились с палками, представляя себя отважными героями, сражающимися с индейцами или грабителями. Торговцы выкрикивали цены, словно заклинания, пытаясь заманить покупателей в свои сети. Женщины поливали цветы на подоконниках, словно ухаживали за маленькими кусочками рая, вырванными из объятий обыденности.

– Видишь ту аптеку? – указала Бони на узкое двухэтажное здание из красного кирпича, окна которого были заколочены изнутри, словно глаза мертвеца. – Раньше здесь работал доктор Левин. Все говорили – чудеса творил. А потом… просто исчез. Ни письма, ни следа. Растворился в воздухе, словно дым.

Элора остановилась, словно наткнулась на невидимую стену.

– Исчез?

– Угу. С тех пор здание пустует, зарастая легендами и слухами, словно плющом. Моя тетя говорит, что на втором этаже всё осталось, как было: книги, бутылочки с порошками, даже скатерть на столе. Словно он вышел на минуту и не вернулся.

Они пошли дальше, сворачивая в менее оживлённую часть городка, где царила атмосфера запустения и упадка. Здесь тротуары были изъедены трещинами, словно морщинами старости, заборы – покосившимися, словно под тяжестью прожитых лет, а уличные фонари будто подглядывали за прохожими, выискивая их секреты.

– А это… – Бони указала на широкое каменное здание с облупившейся лепниной и тяжелыми шторами за грязными окнами – мрачное напоминание о былой славе. – Театр. Давным-давно тут ставили спектакли, блистая огнями и талантами… А потом умер актёр – прямо на сцене. Говорят, его душа осталась в зеркале гримёрки, и теперь предметы в ней двигаются сами.

– Серьезно? – Элора не знала, смеяться ей или почувствовать, как мурашки ползут по коже, словно маленькие ледяные паучки.

– Люди любят страшилки. Особенно в городках, где всё остальное серо и скучно, – пожала плечами Бони, словно отметая навязчивую мысль. – Но знаешь… иногда мне кажется, будто что-то правда остается в этих местах. Не призраки, а… как будто сам воздух помнит, впитывая в себя прошлое.

Элора молчала, прислушиваясь к странным ощущениям, нахлынувшим на нее. Ей казалось, что шаги, словно эхо, отдаются чуть громче, чем раньше. Что ветер, утихнув, затаился в ожидании. Что даже город замер, словно боясь нарушить тишину.

– Странное чувство, да? – тихо сказала Бони, словно прочитав ее мысли. – Как будто всё вокруг стало… тише.

Элора кивнула, чувствуя себя невольной участницей чего-то мистического и таинственного. Они шли рядом, булочки уже остыли в руках, а потрескавшийся асфальт под ногами казался тоньше, чем должен быть, будто под ним разверзлась бездна.

Они шли вдоль главной улицы, и тени от деревянных домов падали длинными полосами, словно когти ночи, надвигающиеся на город. Пыль уже не поднималась с дороги – жара пошла на спад, уступая место прохладе. Элора только собралась спросить, куда дальше, как Бони неожиданно свернула с дороги, увлекая ее в неизвестность.

– Сюда, – бросила она через плечо, словно это было само собой разумеющимся.

Тропа, по которой они пошли, заросла высокой травой, колючей и упрямой, между кустами виднелись ржавые проволоки старой ограды, словно остатки былого величия. Элора слегка замедлила шаг, ощущая неясное беспокойство, нарастающее в груди. Она знала, куда ведет эта дорога.

– К шахтам? – тихо спросила она, словно боясь нарушить тишину этого места.

– Ага, – кивнула Бони, не останавливаясь. – Думаю, пора тебе увидеть, чем здесь живут. Заглянуть в самое сердце нашей земли.

Противиться не хотелось. Элора чуть поправила платок на голове, словно готовясь к испытанию, и пошла следом, чувствуя, как шаги по тропинке звучат иначе – мягко, будто земля слушает их дыхание.

У старого входа в шахту царила зловещая тишина. Лишь лёгкий ветерок пробирался сквозь балки, словно призрак, касаясь своим ледяным дыханием. Деревянный каркас, ссохшийся, но еще прочный, возвышался темной аркой, похожей на открытую пасть, готовой поглотить любого, кто осмелится войти. В воздухе стоял терпкий запах ржавчины, влажного дерева и чего-то… глубинного, древнего, словно запах самой истории.

У самого входа в шахту застыл Калеб, прислонившись плечом к опоре, с руками, спрятанными в карманах. Его фигура казалась частью этого места, словно он сам вырос из этой земли. Он выпрямился, заметив девушек, и его лицо оставалось сдержанным, взгляд – спокойным, но внимательным, оценивающим.

– О, смотри-ка, – пробормотал он, нарушая тишину. – Гостья с экскурсией, решившая испытать себя.

– Мы не экскурсанты, – отозвалась Бони, усмехаясь. В её голосе чувствовался вызов. – Просто хотим взглянуть, как вы тут копаетесь в своих туннелях, выискивая сокровища или, может, призраков.

Калеб хмыкнул, и его глаза скользнули по Элоре, словно оценивая ее готовность. Она кивнула ему в ответ – коротко, сдержанно. Он ответил тем же. Было видно: они знакомы давно, их связывает невидимая нить общей истории. Не друзья, не враги, а что-то среднее. Каждый привык к характеру другого и научился жить с этим взаимопониманием.

– Бони, у тебя всё такой же острый язык? – спокойно спросил он, словно начиная привычную игру.

– А у тебя всё такие же скучные ответы? – усмехнулась она в ответ, принимая правила игры.

Калеб не стал спорить. Он снова взглянул на Элору, в этот раз чуть внимательнее, словно пытаясь прочитать в ее глазах ответ на невысказанный вопрос.

– Хочешь посмотреть на город снизу? – спросил негромко. В его голосе звучало странное предложение, полное опасности и соблазна. – Пока отец не вернулся – могу показать. Только не отставайте.

Элора не сразу ответила, словно обдумывая, стоит ли ей принимать этот вызов. Взгляд её скользнул по старым балкам шахты, словно по надгробным плитам забытых надежд, затем – на Калеба, пытаясь понять его намерения. В его голосе не было ни вызова, ни насмешки, только спокойная уверенность и приглашение в неизведанное.

– Многих водишь? – спросила она, скрывая волнение.

– Только тех, кто не будет кричать при виде первой летучей мыши, – ответил он, чуть прищурившись, словно испытывая ее на смелость.

Бони фыркнула, словно ей показался смешным этот негласный конкурс.

– Ну, теперь я обязана кричать, чтобы доказать, что я не трусиха.

Калеб открыл старую металлическую коробку, извлекая из нее потрепанный фонарь, зажёг его, и второй протянул Элоре, предлагая ей свет в этом царстве тьмы.

– Возьми. Там темно, без этого – как с закрытыми глазами, – словно наедине с собственными страхами.

Она взяла фонарь. Их пальцы почти не коснулись, но ощущение было странным – словно этот жест был повторением чего-то, что уже происходило раньше. Может, в другой жизни, в другом времени, возможно, в другой реальности.

Они ступили внутрь шахты, и свет фонарей вырезал из тьмы призрачные своды, оплетенные паутиной труб, и уходящий вглубь тоннель, обещающий опасность и тайны.

Тишина поглотила их шаги, словно песок, жадно впитывающий воду.

Шаг за шагом они погружались в прохладу подземелья. Свет фонарей дрожал на стенах, облизывая каменную кладку. Пол был неровный, покрытый мелким гравием и грязью, словно слезами земли. Воздух становился гуще, труднее, словно тянулся из самых недр шахты, от дыхания тьмы.

Элора инстинктивно прикрыла нос платком – чтобы не коснуться чужой тайны, – пахло пылью, ржавчиной и влажной землей. Сквозь мрачную тишину еле слышно капала вода.

Калеб шел впереди, фонарь в его руке освещал путь, словно путеводная звезда в лабиринте Minotaur'а. Он оборачивался лишь изредка, убеждаясь, что они не отстают, словно боясь потерять их в этом черном царстве. Голос его звучал глухо, но спокойно – будто он был частью этой шахты, ее кровью и плотью.

– Говорят, раньше здесь находили кости. Но не человеческие, – бросил он через плечо, словно рассказывая сказку на ночь.

Бони фыркнула:

– Что, крысиные? – желая разрядить обстановку.

Калеб остановился, повернулся к ним с лёгкой полуулыбкой на лице:

– Больше похожи на… рога и длинные пальцы. Но кто знает, – Он пожал плечами, в глазах – тайна. – Здесь любят преувеличивать. Особенно старики, коротая так долгие зимние вечера.

– И ты правда веришь в эти байки? – спросила Бони, смеясь.

– Я верю, что эти стены видели многое. А остальное пусть решает каждый сам, когда пройдётся здесь…

Свет снова заскользил по стенам, словно по коже дракона, выхватывая то сломанный инструмент, то забитую боковую шахту, обитую досками, – знаки того, что когда-то здесь кипела жизнь.

Элора замедлила шаг. Она шла позади – немного в стороне от Бони и Калеба. Всё вокруг казалось странно знакомым, будто она была здесь раньше в другой жизни. Туннель сужался, воздух становился плотнее, сердце стучало всё быстрее.

И вдруг шёпот.

Едва слышимый… Тонкий, как дыхание ветра в знойный день. Женский голос, сухой и бесстрастный, но зовущий куда-то.

«Ты… сюда… вниз…»

Остановилась. Обернулась. Сзади – только тьма.

– Что-то сказали?

Бони и Калеб не обернулись, шли дальше, о чём-то переговарившись.

Шагнула назад, к боковой шахте, закрытой старыми досками. Сквозь щели – едва различимый свет… Словно кто-то держит фонарь.

Шёпот повторился: «Ниже…»

Замерла. Сердце громко стукнуло, пальцы сжали фонарь. И вдруг перестала понимать, где явь, а где сновидение.

Тишина.

Только сердце бьётся в висках.

Сделать шаг? Отречься от тени былого? Заглянуть в колодец бездны?

Элора вдруг осознала себя в одиночестве.

Угасающее эхо шагов Калеба и Бони, словно последние нити, связывающие её с реальностью, растворились в утробе шахты. Мир схлопнулся, обернувшись ватным саваном тишины. Звуки замерли, словно птицы, попавшие в клейкую паутину безмолвия.

Туннель погрузился во тьму, но фонарь в её руке, жалкий светлячок в пасти мрака, всё ещё трепетал. Его жёлтый луч дрожал, словно предсмертный вздох свечи, отбрасывая пляшущие тени. Элора ступала осторожно, как лунатик на краю пропасти, пальцы, обледеневшие и цепкие, скользили по обжигающе влажному камню. Ржавчина, кровавые письмена шахты, алела на стенах, словно раны, кровоточащие на серой коже камня.

– …сюда… – шепот, прорезавший тишину, словно лезвие. Чёткий, настойчивый, он касался кожи, обжигал ухо.

Элора окаменела. Мгновение – вечность. Затем, повинуясь неведомой силе, сделала шаг. Ещё один.

Она миновала прогнившую балку, подпирающую свод, словно обречённого на казнь. Здесь начиналось царство забвения – старая, заброшенная выработка, где пол погребён под обломками породы. Луч фонаря, как шальной зверёк, метался по стенам, и вдруг – о чудо! – они вспыхнули! Медные жилы, словно вены земли, проступили сквозь камень, пульсируя металлическим блеском, живые, завораживающие, словно тайна, явленная в свете.

Она застыла, как вкопанная.

Впереди – зияющая щель меж камней, словно трещина в самом мироздании. За ней – кромешная тьма. Зловещая тишина. И нечто… ждущее.

Присев, словно крадущаяся кошка, Элора заглянула в проём – и увидела отблеск.

На куче пыли, обломков досок и мелкой щебёнки что-то лежало. Тонкая цепочка, как паутина, а на ней – камень, цвета запекшейся крови, бордовый, с медным отливом. Ожерелье, не тронутое тленом времени, сиротливо покоилось на ложе пыли. Ни пылинки, ни царапины, словно его только что оставили здесь.

Медленно, словно во сне, Элора потянулась к нему.

Пальцы дрожали, как осенние листья на ветру.

Едва она коснулась цепочки, шахту пронзила волна всепоглощающей тишины. Исчезло всё. Даже капли, монотонно отсчитывающие секунды, как метроном, замерли в воздухе.

Забвение.

Дыхание оборвалось, словно нить, перерезанная чьей-то безжалостной рукой.

– Наша… – лёгкий шёпот, словно дуновение ветерка, пронёсся в голове, не голос, а ощущение. Прикосновение к чужому разуму.

Элора вздрогнула, резко выпрямившись, прижала ожерелье к груди, словно щит. Свет фонаря, словно испугавшись, потускнел.

Она стояла одна, в самом сердце тьмы, в утробе шахты.

– Элора? – голос Калеба, разорвавший тишину, прозвучал неожиданно громко, резко, как удар кнута.

Она вздрогнула, словно от пощёчины. Воздух словно ожил, наполнился запахом пыли, сырости и ржавого металла. Где-то в глубине снова заплакала одинокая капля.

Ожерелье, прохладное и тяжёлое, словно кусок льда, лежало на её ладони. Элора, сжав его, словно спасательный круг, почувствовала, как ледяной холод металла проникает в кости, и спрятала его в карман пальто, в самый его потаённый уголок.

– Элора?! – ближе. Шаги, приближающиеся, словно поступь судьбы.

Развернувшись, дрожа всем телом, она сделала пару шагов в сторону основного тоннеля. Луч фонаря, как испуганный зверь, метался по стенам, отбрасывая длинные, причудливые тени.

Спустя мгновение, впереди показались знакомые силуэты – Калеб с фонарём в руке и Бони, скрестившая руки на груди.

– Ты что, в стенку упёрлась? – Бони прищурилась, её взгляд, как луч лазера, пронзал Элору. – Тебя не было минут десять! Я уж думала, придётся тебя из-под завала выкапывать.

Элора улыбнулась, стараясь скрыть бурю, бушующую внутри. Сердце колотилось в груди, как пойманная птица.

– Просто… потерялась, – пожала плечами, словно сбрасывая с себя груз вины. – Шахта странная. Одни повороты чего стоят.

Калеб молча смотрел на неё, его взгляд, как сканер, пытался проникнуть в её душу. Свет от фонаря играл в его глазах. Он явно хотел спросить, но сдержался.

– Уходим, – коротко сказал он, словно вынося приговор, и повернулся обратно.

Элора шла следом, не оборачиваясь, словно боясь увидеть что-то, оставшееся в глубине шахты. Ожерелье оттягивало карман, словно зловещее напоминание: ты не должна была его брать.

И всё же взяла.

Воздух снаружи ударил в лицо, как опьяняющая доза, как глоток свободы после долгого плена. Сухой, горячий, он казался сейчас благословением. Элора невольно глубоко вдохнула, словно возвращалась из потустороннего мира.

Калеб вышел первым, задержался у выхода и обернулся. Лицо его оставалось хмурым, но в голосе промелькнула тень беспокойства:

– Вы осторожнее. В следующий раз – только с лампами.

Элора кивнула, с трудом встретив его взгляд. В голове всё ещё гудело, как в колоколе, а ожерелье в кармане, казалось, пульсировало в унисон с её сердцем.

– Спасибо, Калеб, – выдавила она.

Он коротко кивнул в ответ.

– Ну, – Бони пожала плечами, окинув взглядом тёмную пасть тоннеля, – никогда не знаешь, что в шахтах глубже – золото или чья-то тоска.

Калеб усмехнулся уголком губ, словно соглашаясь с необратимостью судьбы. Молча повернулся и пошёл прочь, растворяясь в золотой пыли позднего дня.

Элора смотрела ему вслед, всё ещё ощущая на себе ледяное прикосновение подземного шёпота.

Они шли вдоль покосившихся заборов, обветренные доски, словно старые кости, тихо скрипели на вечернем ветру. Над городом медленно опускались сумерки, небо наливалось красками индиго и меди, улицы пустели. Даже лай собак звучал приглушённо, словно боялся нарушить колдовскую тишину.

Бони, то шла рядом, то подталкивала ногой камешки, словно бросая вызов дороге, но у крыльца Элориного дома вдруг остановилась. Её лицо стало серьёзным, словно перед важным решением.

– Ты уверена, что мама не испугается? – Она покосилась на дверь, слегка смутившись. – Я выгляжу как ходячая неприятность.

Элора рассмеялась, словно колокольчик, и легонько потянула её за руку.

– Ты выглядишь как моя подруга. Этого достаточно.

Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла мать – строгая, уставшая, с лёгкой тревогой в глазах, которая тут же скользнула на Бони. Она медленно провела взглядом по её небрежной рубашке, распущенным волосам, босоножкам, покрытым пылью странствий.

– Здравствуйте, – первой заговорила Бони. Её голос, ровный и чуть хрипловатый, был полон скрытой силы. – Я Бони. Мы с Элорой гуляли.

– Добрый вечер, – отозвалась мать, не улыбаясь, но и не отводя взгляда. В её глазах читалось недоверие. – Спасибо, что проводила её.

Несколько секунд тишины, вязкой и напряжённой, словно обе женщины оценивали друг друга. Потом Элора заговорила, немного торопливо:

– Мы только заглянули на минуту. Бони просто хотела попрощаться.

Мать кивнула. Её голос остался спокойным, но не тёплым.

– В таком случае – приятно познакомиться.

Бони слегка склонила голову, сдержанно:

– И мне.

Элора почувствовала странную, тихую радость, как проблеск солнца сквозь тучи. Два её мира – старый, семейный, и новый, чуть дикий, но живой – на мгновение соприкоснулись. И, вопреки её опасениям, ничего не рухнуло.

Обменявшись парой коротких фраз, Бони отступила с крыльца.

– Загляну позже, если не испугаетесь, – усмехнулась она, словно бросая вызов судьбе

– Попробуй, – улыбнулась Элора.

Бони развернулась и исчезла в сгущающейся синеве улицы, растворяясь среди теней, словно призрак. Свободная и неуловимая.

На кухне пахло корицей, тушёным мясом и чуть подгоревшим хлебом. Стол был накрыт просто, но уютно: деревянные тарелки, старый кувшин с водой, запотевшая миска с яблочным вареньем.

Мать разливала суп, отец в молчаливом ритме резал хлеб, а младший Томас сидел за столом, надув щёки и постукивая ложкой по столу.

– Яблочный пирог! – потребовал он, словно маленький император, требующий свою дань. – Ты обещала, мама!

– Сначала суп, потом пирог, – строго сказала мать, усаживаясь за стол. – Или хочешь остаться голодным?

Томас скорчил мученическую гримасу, но ложку в тарелку всё же опустил.

– Сегодня на рынке было оживлённо, – начал отец, откинувшись на спинку стула. – Торговец сеном опять спорил с мясником. Упрямые оба, как ослы.

– В городе жара, – добавила мать, – Солнце будто не садится вовсе.

– Всё потому что девочки странные, – неожиданно заявил Томас, не отрываясь от еды. – Все. Кроме Элоры.

Элора чуть не поперхнулась. Мать сдержала улыбку. Её глаза лучились теплом.

– Почему это они странные? – спросил отец, посматривая на сына поверх тарелки.

– Потому что пялятся и шепчутся. А Элора – нормальная. Она как… – он замер, подбирая слово, – как дом. Свой.

Элора покраснела, засмеялась и потрепала его по волосам.

– Спасибо, Томас. Это, наверное, самый странный комплимент, что я получала.

Наступила короткая пауза. Лишь звуки ложек и потрескивание лампы в углу, словно тихий шёпот времени.

Отец вдруг посмотрел на неё внимательно, словно стараясь разглядеть что-то, скрытое от глаз.

– А тебе как тут? В Бисби?

Элора посмотрела в окно – за ним уже сгущался сумрак, обволакивая город.

– Он… глубокий, – ответила она после паузы. Её голос звучал тихо, словно эхо из прошлого. – В нём что-то есть. Что-то… настоящее. Как будто земля тут говорит.

Мать опустила взгляд, словно пряча свои мысли. Отец кивнул, не спрашивая больше.

Томас шепнул с набитым ртом:

– Говорит, что пора пирог!

Все рассмеялись. Момент был обычным – но внутри него пульсировало что-то большее. Как будто под обычными словами скрывались тайны, о которых никто пока не говорил вслух.

Вечер опустился на Бисби мягко, как шерстяной плед. За окном звякнул колокольчик – ветер качнул уличную лампу, отбрасывая причудливые тени. Комната Элоры утонула в полумраке, лишь откуда-то с улицы пробивался слабый оранжевый отблеск фонаря.

Она сидела на краю кровати, как на краю пропасти. В руках – ожерелье, до сих пор хранившее тепло её ладони.

Камень в подвеске был будто живой – едва заметно пульсировал мягким, таинственным светом, словно сердце под кожей. Элора провела по нему пальцем – и на мгновение ей показалось, что он вздохнул.

Медленно, словно готовясь к прыжку в бездну, она надела цепочку себе на шею.

Мир содрогнулся.

Не резко – как будто воздух вокруг задрожал, растянулся, стал густым, словно патока. Комната поплыла, стены задышали, лампа померкла, а тень на полу вдруг вытянулась и встала перед ней.

Женщина.

Высокая, в тяжёлом платье цвета запекшейся меди. Лицо строгое, почти каменное, но в нём было нечто… узнаваемое. Как будто Элора уже видела её. Во сне? На старой фотографии? Или в зеркале – на долю секунды?

Её глаза светились не злобой и не теплом, а вековым знанием. Руки были вытянуты вперёд, словно она хотела коснуться Элоры – или уберечь её от неминуемой беды.

Элора отшатнулась, словно от прикосновения к огню.

И в тот же миг образ исчез.

Всё стихло, как будто ничего и не было. Лампа снова горела ровным светом. Комната снова стала просто комнатой.

Сердце бешено колотилось. Руки дрожали.

Элора села на кровать, вжавшись в подушку. Несколько долгих мгновений она просто сидела в тишине, глядя в тёмный угол, где секунду назад стояла потусторонняя гостья.

– Кто ты?.. – прошептала она, почти беззвучно, словно обращаясь к самой тьме.

Ответа не было. Лишь тишина, давящая и всепроникающая.

Но ожерелье оставалось на её шее – тёплое, как живое дыхание. И она не сняла его.

Затаившись под одеялом, Элора долго лежала с открытыми глазами. Ночь в Бисби была тиха – но теперь эта тишина казалась наполненной незримыми сущностями, затаившимися в тени. Она чувствовала, что больше не одна. И её путешествие только начинается.

Глава 4

Тело будто окаменело, превратилось в безжизненный монолит.

Элора вынырнула из омута сна с трудом, словно её придавило к морскому дну толщей воды. Сначала обрушилась звенящая пустота – вакуум, поглотивший все звуки. Дом был неестественно тих.

Не тот уютный, ленивый утренний покой, когда слышно, как шуршат тапочки, позвякивает посуда, ворчит старый табурет. Нет. Эта тишина была зловещей, как предчувствие бури, стены словно затаили дыхание, в преддверии чего-то ужасного.

Веки открылись не сразу, словно склеенные песком. Кожа на лице стянулась, будто пергамент, под веками саднило, словно после горьких слёз. Пульс отдавался в висках гулкими ударами – медленными и тяжкими, как молот кузнеца, выбивающий искры из камня. Она замерла, не шевелясь, ощущая кожей каждую складку простыни, каждый волосок, прилипший ко лбу, как назойливое воспоминание.

Свет пробивался сквозь узкую щель в шторах – неяркий, будто приглушенный печалью, пыльный, словно сотканный из забытых снов. Золотисто-серый луч скользил по деревянному полу, где лениво кружились пылинки, словно застывшие во времени, пойманные в янтарную ловушку вечности. Комната дышала запахом меди и лаванды, как старый алхимический сосуд.