Медная ведьма.

Анна Воронежская

Медная ведьма.

Глава 1

Дорога к Бисби вилась сквозь медные холмы, опалённые дыханием аризонского солнца, словно шрам, вырезанный на теле пустыни. Колёса повозки, словно стонущие старики, проваливались в рыжую пыль, оставляя за собой извилистый след воспоминаний. Элора, словно бутон, тянущийся к свету, поправила шляпку и украдкой взглянула на мать. Та, съёжившись в тень, сидела неподвижно, словно каменная статуя, крепко сжимая руки в перчатках, словно боялась выпустить на волю призраков прошлого, что ждали их впереди.

– Ты ведь родилась здесь? – спросила Элора, нарушая тишину, словно хрупкий лед.

– Да… Но лучше бы мы никогда не возвращались, – прозвучал тихий ответ, словно камень, упавший в бездну, мать не подняла взгляда, словно боялась встретиться с отражением своей боли в чужих глазах.

Отец подстегнул лошадей, и вскоре перед ними возник сам Бисби – приземистые деревянные дома, покрытые копотью, словно трауром, и воздух, пропитанный терпким запахом руды – запахом надежды и отчаяния, витавшим над городом, словно проклятие. Шахты, шептали слухи, были благословением… или могилой, разверзнутой в чреве земли.

Старуха, скрюченная, словно древний корень, проходившая мимо, вдруг застыла, словно увидела призрак. Её взгляд, острый, как осколок стекла, задержался на Элоре, и она перекрестилась дрожащей рукой, шепча что-то себе под нос, словно отгоняя злых духов.

Холодок прополз по спине Элоры, словно ледяной паук.

– Мам, кто она? – прошептала она, словно боясь нарушить тишину, что давила, как надгробная плита.

– Здесь помнят. Даже то, что должно быть похоронено в забвении, – ответила мать тихо, словно раскрывая старую рану.

Повозка остановилась перед домом на самой окраине, словно выброшенным на берег волной. Он был двухэтажным, с покосившимся крыльцом и облупившейся краской на ставнях, словно дом страдал от проказы времени. Деревья у порога отбрасывали густую тень, словно дом прятался под защитой их скрюченных пальцев.

Дверь была распахнута настежь, словно приглашая войти в пасть забвения. Петли едва заметно покачивались, издавая скрип при каждом дуновении ветра, словно дом стонал от боли, что жгла его изнутри.

– Мы кого-то ждали? – хрипло спросил отец, в его голосе сквозила тревога.

– Я не трогала ключ… – прошептала мать, побледнев, словно луна, затмеваемая тучами.

– Может, сквозняк? – предположил он, но в голосе не было и тени уверенности.

– Осторожно, пол может быть гнилой, – добавил отец и первым шагнул внутрь, словно вступая в царство теней.

Дом встретил их затхлым запахом – смесью старых трав, древесной пыли и чего-то еле уловимого, словно сгоревших свечей, запах мёртвых надежд и забытых ритуалов. Элора ступила следом, ощущая, как под ногами дрожит половица, словно живая. За ними вошли мать и Томас, словно ведомые незримой рукой.

В прихожей висело большое зеркало в резной раме – потускневшее от времени, словно утратившее способность видеть настоящее. Оно всё ещё отражало, но как-то… не так. В отражении лица казались бледнее, а глаза – темнее, словно зеркало выпивало их жизненные силы.

– Мы оставим зеркало, – быстро сказала мать, отводя взгляд, словно боясь увидеть в нём что-то, что лучше оставить в темноте. – Его вешала моя бабушка. Говорила, оно защищает дом.

– Или запирает что-то внутри, – прошептала Элора, сама не зная, откуда пришли эти слова, словно их продиктовали тени, шепчущие из углов.

Мать резко обернулась, словно её ужалили.

– Кто тебе это сказал?

– Никто… просто подумала.

Они прошли в гостиную. Пыль плясала в лучах заходящего солнца, словно призрачные танцоры, в последний раз провожая день. На каминной полке стояла выцветшая фотография женщины в чёрном платье с высокой стойкой, словно она готовилась к похоронам. Её взгляд был тяжёлым, цепким, словно она вытягивала души из тех, кто осмеливался на неё смотреть.

– Это бабушка? – спросила Элора, словно завороженная.

– Прабабушка. Эстелла. Её боялись в Бисби… говорили, она якшается с тьмой, – ответила мать с нескрываемым страхом.

– А ты ей веришь?

– Я верю, что у каждого в роду есть тень, – ответила мать. – И если её не признать… она найдёт другой способ напомнить о себе.

Элора подошла ближе к камину. Под полкой, за одним из камней, она вдруг заметила трещину, словно время оставило свой след. Туда можно было просунуть пальцы. Она потянулась, и в следующий миг из щели выпала маленькая кожаная книжка – старая, в пыли и паутине, словно спящая ведьма. На обложке – выцветший символ в виде круга, пересечённого линиями.

– Что это? – спросила она, словно прикоснувшись к живому.

Мать побледнела, словно увидела саму смерть.

– Положи её обратно. Немедленно.

Но Элора уже открыла первую страницу. Чернила были блеклыми, но слова она прочла отчётливо:

«Я – Эстелла. Последняя из рода. Если ты держишь этот дневник, значит, кровь ведьмы течёт и в тебе.»

Слова словно шептались в голове Элоры, будто не она их читала, а дневник – шептал ей, будто он ждал момента, чтобы раскрыть свою страшную тайну.

– Элора, я сказала: положи его обратно, – голос матери дрогнул, словно струна, натянутая до предела. – Это не игрушка.

– Но ты ведь знала, что он здесь? – прошептала Элора. – Ты боялась, что я его найду?

Мать молчала, словно её лишили голоса.

Отец нахмурился, словно над его головой сгустились тучи.

– Что за дневник?

– Старый, – коротко сказала мать. – Сказки. Бред. Эстелла писала его, когда теряла разум.

Но Элора ощущала, что это не был бред. На страницах – не просто записи, а заклинания, проклятия, предупреждения, словно кровь, запекшаяся на веках. Она перевернула следующую страницу.

«Они забрали мою дочь. Сказали – она проклята. Но кровь сильнее страха. Кровь требует отмщения.»

Стук.

Все замерли, словно превратились в статуи.

Стук повторился – глухо, с верхнего этажа, словно кто-то медленно прошёл по деревянному полу, стараясь не разбудить спящих.

– Кто это? – прошептал Томас, сжав руку матери, словно ища защиты.

– Никого нет, – быстро ответил отец, но взгляд его метнулся к лестнице, словно он чувствовал на себе чей-то невидимый взгляд.

Мать подошла к Элоре и выхватила у нее дневник, словно отнимала самое дорогое.

– Мы не будем трогать прошлое, – процедила она сквозь зубы. – Оно умеет трогать в ответ.

Но Элора уже знала: она не отдаст дневник. Не теперь. Что-то в ней разбудилось, будто голос, шепчущий из глубины души:

«Ты не первая. Но, возможно, последняя.»

Ночь опустилась на Бисби быстро – как тень, бросаемая рукой самого неба, словно город умирал, готовясь к приходу тьмы. В доме стало тихо, слишком тихо. Ни сверчков, ни скрипа пола, ни голоса матери. Только шелест ветра за ставнями, словно кто-то царапал дерево снаружи своими когтями.

Элора лежала на старой кровати в комнате, где когда-то жила её мать. Потолок был низким, запах дерева – тяжёлым, словно она лежала в старом гробу. Но уснуть она не могла.

На прикроватном столике – лампа, старая, с копотью на стекле, словно её пытались задушить воспоминания. На ней – дневник, который она украдкой забрала у матери и прятала под подолом, пока не поднялась наверх, словно она украла душу.

Она снова открыла первую страницу. Слова, казалось, стали ярче, чётче, словно ждали, пока она останется одна, чтобы раскрыть свои секреты.

«Если ты держишь этот дневник, значит, кровь ведьмы течёт и в тебе…»

Элора перелистнула страницу. Чернила шли по кругу, словно написаны были не рукой, а закручивались сами собой, словно заключенные в вечном танце. На одной из страниц стоял заголовок:

«Обряды очищения. Лунный зов. Голоса меди.»

– Медь… – прошептала она. – Как в шахтах…

И тут лампа замерцала, словно живая. Пламя внутри задрожало, и в стекле отразилось не её лицо, а чужое.

Она вздрогнула, резко обернулась. Комната пуста.

Дрожащими пальцами Элора прикоснулась к следующей странице. И вдруг… словно чья-то рука повела её пальцы, слова под ней начали меняться.

«Ведьма спит…

Но ведьма проснётся, когда зов будет услышан.

Когда медь заговорит снова.

Когда сердце дрогнет между двумя…»

Хлоп.

Где-то внизу захлопнулась дверь, словно кто-то поймал в ловушку. Потом – быстрые шаги.

Элора вскочила с кровати и подошла к двери. Но мать уже стояла в коридоре – в ночной сорочке, как призрак ночи, с зажжённой свечой, словно пыталась удержать свет в этом мрачном доме.

– Ты… слышала? – спросила Элора.

Мать кивнула.

– Этот дом давно не был пуст. Он просто ждал.

И прежде чем Элора успела что-либо сказать, свеча резко погасла, словно кто-то дунул – изнутри дома, словно кто-то выдохнул её душу.

Темнота окутала коридор, словно закрыла глаза всему дому, словно дом ослеп.

– Мам… – прошептала Элора, но голос сорвался, словно она потеряла свой дом.

В ушах раздался звон – резкий, металлический, как удары меди, словно кто-то ковал её судьбу. Голова закружилась, комната начала вращаться, стены будто зашевелились, словно дом пытался её поглотить.

– Элора! – крик матери стал далеким, как из-под воды, словно она тонула в пучине времени.

И прежде чем Элора успела снова открыть рот, темнота сомкнулась, и она упала в обморок, словно в объятия самой смерти.

Очнулась она уже утром. Свет пробивался сквозь ставни, рассеивая ночную тревогу, словно ангел, вернувший надежду. Подушка была влажной от пота, волосы прилипли к вискам, словно она прошла через ад.

Мать сидела у кровати, как ни в чём не бывало, поправляя занавеску, словно ночной кошмар был лишь сном.

– Ты… ты помнишь, что случилось? – прошептала Элора, приподнимаясь, словно воскресая из мертвых.

– Ты плохо спала, – спокойно сказала мать. – Просто дурной сон. Дом старый, скрипит. Всё это – от усталости и дороги.

– Но ты тоже была там… свеча… и дверь…

– Элора, – перебила она мягко, но твёрдо. – Ты упала в обморок. Больше ничего не было. Отдохни немного и выйди к завтраку. А потом – прогуляешься. Город должен знать новое лицо из старого рода.

Так Элора оказалась на улицах Бисби. День был жарким и сухим, как песок, словно пустыня захватила город в свои оковы. Её провожали взглядами: кто-то с любопытством, кто-то – с опаской, словно она была помечена печатью проклятия. Она ходила по пыльным улочкам, заглядывала в лавки, разговаривала с детьми шахтёров, которых встретила возле водокачки.

День тянулся, и в этой земной, повседневной рутине… что-то в ней будто выключилось. Магия отступила, приглушённая хлопотами, чужими лицами и голосами, словно она сдалась, лишившись своих сил.

Она забыла про дневник.

На время.

Но он не забыл её.

Прошло два дня.

Бисби оказался городом, где время не бежит – оно тянется, словно смола. Утром – звон колокола на лавке бакалейщика, словно он отсчитывал последние мгновения жизни. Днём – запах горячей пыли и пота от проходящих мимо шахтёров, словно они несли на себе бремя всей земли. Вечером – чай на веранде, где мать избегала разговоров о прошлом, а отец всё больше молчал, словно они оба пытались похоронить свои секреты.

Элора гуляла каждый день, как велела мать. Она старалась, правда. Пыталась слиться с улицами, с ритмом города, словно стать невидимкой. Иногда ловила на себе взгляды. Кто-то узнавал её мать. Кто-то – фамилию. Кто-то просто чувствовал… инаковость, словно она была чужой среди своих.

Но однажды – на третий день – она свернула с главной улицы и оказалась возле одного из входов в шахту. Там пахло железом, дымом и мужской работой, словно входила в чрево земли. Гулкий стук кирки где-то в глубине отдавался в ногах, словно биение сердца.

– Ты не отсюда, – раздался сзади голос, словно гром среди ясного неба.

Она обернулась.

Юноша лет двадцати трёх, в расстёгнутой рубахе, с тёмными волосами, прилипшими ко лбу, как крылья ворона. Загорелый, с грубыми руками, как кора дерева, в глазах – искры огня и что-то дикое, живое, словно он горел изнутри. На лице – полуулыбка, словно он знал секрет, который она отчаянно пыталась разгадать.

Он держал каску в руках, перекинутую через плечо, словно гордился своей ношей.

– А ты, должно быть, из дома старой Эстеллы, – продолжил он, не дожидаясь ответа. – Элора, да?

Она медленно кивнула, словно подтверждая свои самые страшные опасения.

– А ты шпион?

– В маленьких городах мы знаем всё друг о друге. Особенно, если кто-то возвращается в проклятый дом, – ответил он, словно вынося приговор.

– Проклятый? – с вызовом спросила она, словно нарываясь на неприятности.

Он усмехнулся, словно знал, что она боится.

– Так говорят. Я не верю в сказки. Хотя… с твоими глазами – можно и передумать, – ответил он, словно предлагал ей сделку.

Элора покраснела, словно её выдали с поличным.

– А ты кто?

– Калеб. Работаю в шахтах с отцом. Почти каждый здесь работает – кроме, разве что, проповедника и старой миссис Холлоуэй, она карты раскладывает и с призраками говорит, – словно давал ей ключ к разгадке тайны города.

– Может, стоит с ней поговорить, – бросила Элора и уже собиралась уйти.

– Погоди, – шагнул он вперёд. – Ты ведь не похожа на тех, кто просто гуляет. У тебя вид… как у тех, кто ищет что-то, словно ты потеряла что-то важное.

– Может, я просто ищу тень, чтобы спрятаться от тебя, – ответила она, но внутри уже знала: он её зацепил. Он был – как этот город: грубый, пыльный, но с чем-то опасным и завораживающим под кожей, словно он вытачивался веками, как драгоценный камень.

Калеб снова усмехнулся, словно угадывал её мысли.

– Тогда до встречи, ведьмочка.

И ушёл, не оборачиваясь, словно оставив её стоять на перепутье.

Элора замерла, словно олень, учуявший дыхание хищника в лесной чаще. Что-то неуловимо изменилось в самом полотне мира, как если бы исполинские корни старого древа шевельнулись в недрах земли, потревожив вечный сон.

Весь день образ Калеба преследовал её, словно навязчивая мелодия старой шарманки. Не слова, не упоминание о ведьмах – но его взгляд, пронзительный, как луч шахтерского фонаря в кромешной тьме, не давали покоя. Казалось, он видел сквозь неё, читал потаенные письмена на ее душе, ждал… будто паук, терпеливо плетущий свою сеть в ожидании добычи.

Вечер окутал землю сиреневой дымкой, когда Элора вернулась домой. Мать, словно древняя волшебница, склонилась у окна, штопая ветхое покрывало, сотканное из воспоминаний и горестей. Комната дышала пылью веков и горьким ароматом засохших трав, словно заброшенный склеп.

– Мам, – прошептала Элора, роняя шаль, словно сбрасывая оковы. – Я сегодня встретила парня. Калеба. Он сказал, что наш дом… заклеймен проклятием.

Руки матери, будто окаменев, застыли над тканью. Игла замерла в воздухе, словно жало скорпиона, готовое вонзиться в сердце. Она подняла взгляд, и в глазах её плескалось что-то болезненное, словно отражение старых ран.

– Не слушай его бредни. В этих краях любят байки, как любят золото. Шахтерская пыль и тоска разъедают им мозги, как кислота медь.

– Он говорил… о прабабушке. Говорил, ее называли ведьмой.

– Довольно, Элора, – голос матери стал острым, как грань кинжала. – Это сказки… тени прошлого, вырвавшиеся на свободу. Страшилки для глупых детей. Не верь им. И ему тоже.

– А если это правда? Если прошлое – это не сказка?

Мать поднялась, подошла к ней, положила руку на плечо. Касание было тяжелым, словно камень, давящий на грудь.

– Ты должна смотреть вперед, Элора. В будущее, как путник – на маяк. Не копайся в грязном белье прошлого. Забудь этот разговор. И о парне… забудь.

Элора хотела возразить, но увидела в глазах матери не страх, не гнев, а лишь глубокую пропасть боли, бездонную и мрачную, как шахта после обвала.

Она безмолвно кивнула и ушла в свою комнату, словно преступник, приговоренный к пожизненному заключению.

Но в груди ее пылал неугасимый костер сомнений.

За окном ветер, словно призрак, шуршал листвой, нашёптывая забытые истории. Где-то вдали гудела шахта, словно раненый зверь, стонущий в предсмертной агонии.

А в памяти Элоры, словно эхо из другого мира, звучали слова Калеба:

"Ты ведь не похожа на тех, кто просто гуляет. У тебя вид… как у тех, кто ищет что-то."

Глава 2

Элора распахнула глаза, словно птица, вырвавшаяся из плена тьмы – но вокруг не было ни потолка комнаты, ни сонного света утра. Лишь всепоглощающая тьма. Вязкая, как смола, и безмолвная, как могила. Под ногами ощущалась каменистая почва, влажная от дыхания подземных вод и шершаво-холодная, словно сама смерть касалась ее кожи.

Она стояла у раскрытой пасти шахты, будто выброшенная волной на неведомый берег, и не понимала, как угодила в этот зев. Каждый вздох отдавался эхом в каменных объятиях, а сквозняк приносил запах ржавчины и древней земли – словно дыхание забытых богов. И, повинуясь неведомой силе, она шагнула внутрь, ноги сами вели ее в глубь каменного чрева, словно нити судьбы тянули вперед.

Тьма сгущалась, словно чернила, пролитые на полотно мира. Единственным проблеском жизни был тусклый фонарь, подвешенный на ржавом крюке у стены. Он качался, словно маятник угасающей надежды, отбрасывая призрачные блики на изъеденные временем деревянные балки. Вдали послышался тихий шорох, будто кто-то вел костяными пальцами по камню, пробуждая древние страхи.

– Калеб? – выдохнула Элора, вслушиваясь в ответную пустоту.

Лишь тишина ответила ей. Лишь мерные капли воды, словно слезы камня, падали где-то рядом. Она углублялась в шахту, мимо заброшенных вагонеток, скрюченных, как покалеченные судьбы, искривлённых рельсов, словно змеиные тропы, и развалившихся досок, будто останков кораблекрушения. Сердце колотилось в груди, как пойманная птица, но ноги не останавливались, несли ее вперед, к неведомому року.

– Ты ищешь того, кого не стоило пробуждать.

Женский голос. Чуждый. Ледяной и острый, как осколок стекла, пронзил воздух, словно удар кнута.

Элора замерла, как жертва, попавшая в сети…

– Кто здесь?..

Тишина. А затем вновь голос, который эхом отражался в каждой клетке ее существа:

– Ты уже однажды сожгла этот город. Забыла?

Она задрожала, охваченная ознобом древнего страха. Сделала шаг назад, но под ногами что-то хрустнуло, словно ломались кости времени. Камни? Кости? Чьи-то забытые надежды…

И вдруг, перед ней вспыхнул свет, ослепительный, как ярость богов.

Женщина стояла в длинном платье, сотканном, казалось, из пепла и теней. Лицо её скрывала вуаль непроницаемой тайны, но от нее исходила сила, древняя и непостижимая, как сама земля. Рядом с ней возвышался медный посох, изогнутый, как молния, готовый обрушиться на грешный мир. Земля под её ногами трескалась, словно пергамент старинной книги, воздух дрожал, наэлектризованный её присутствием.

– Кто ты?.. – прошептала Элора, завороженная и испуганная.

– Я – Эстелла. Та, чью кровь ты носишь, как клеймо. Та, кого предали забвению. Но ты… ты – живое напоминание.

Элора хотела отступить, бежать прочь от этого наваждения, но тело не слушалось, словно превратилось в камень.

– Чего ты хочешь от меня.

Эстелла подняла руку, и воздух содрогнулся, словно перед бурей.

– Время вспомнить. Время сделать выбор. Либо ты пробудишь огонь, спящий в тебе, либо он сожжёт тебя дотла. Шахты ждут. Кровь зовёт…

Мир закачался, словно лодка в шторм. Земля ушла из-под ног, поглощенная бездной. И тьма накрыла все…

Элора резко распахнула глаза. Воздух в комнате был тяжёлым, спертым, будто пропитан пылью веков. Сердце колотилось, словно дикий зверь в клетке, волосы прилипли ко лбу от липкого страха. С потолка свисала треснувшая люстра, знакомая и старая, как сама жизнь. Всё было на месте. Комната. Одеяло. Мучительное утро.

Но… нет. Что-то не так.

Ладони были влажны, как будто она действительно брела по шахтам, ощущая холод вечности.Она села, провела дрожащей рукой по лицу, пытаясь стереть наваждение, но в голове все еще звенел голос:

«Ты уже однажды сожгла этот город…»

Медленно опустила взгляд на руки… И обомлела.

На правой ладони – еле заметный след. Будто ожог, выжженный на коже. Круглый, с четырьмя тонкими отростками, напоминающими то ли лучи солнца, то ли… древний символ, вырезанный на алтаре забытого бога. Она провела по знаку дрожащим пальцем – кожа горела, словно к ней прикоснулось пламя.

– Это был сон… – прошептала она, пытаясь убедить себя. – Просто сон…

Скрип половиц из соседней комнаты, как тихий вызов… Чей-то осторожный шаг.

Элора вздрогнула, словно от удара.

Мать стояла в проёме двери. В старом халате, с чашкой чая, дымящегося, как воспоминания. Лицо бледное, как луна за облаками, глаза напряжены, словно она ждала чего-то…

– Ты не спала спокойно, – сказала она тихо, словно боясь разбудить древнее зло. – Кричала…

– Я… была в шахте. Это… Это был кошмар, сотканный из страхов.

Мать нахмурилась, подошла ближе, словно притягиваемая магнитом.

– Ты помнишь, что она тебе сказала? – вдруг спросила она. Голос дрожал, как натянутая струна, готовая лопнуть лопнуть в любой момент.

Элора вскинула голову, ошеломлённая.

– Что?

Мать на секунду прикусила губу, словно пытаясь сдержать поток слов, а затем быстро поправила волосы и натянуто улыбнулась, как актриса, играющая фальшивую роль.

– Ничего. Забудь. Просто глупый, страшный сон. Сегодня прогуляйся по городу. Станет легче, – она говорила, как заклинание, надеясь, что оно сработает.

Она поставила чашку на прикроватный столик и быстро вышла и вышла, не оглядываясь, словно убегала от призрака. Но Элора знала – мать что-то скрывает. И… она не спросила, кто "она". Почему?

Элора еще долго сидела неподвижно, глядя на дверь, за которой скрылась мать, словно ища там ответы. Странные слова, словно проклятие, шрам на ладони – пламя прошлого, шепот в шахтах… Все это не отпускало сознание, терзало душу.

Вскоре дверь деликатно приоткрылась…

– Элора, – голос матери был уже спокойнее, будто она взяла себя в руки. – Сходи на рынок. Надо купить кое-что к ужину, – словно ничего и не было.

Она не ответила. Лишь медленно кивнула.

– Список на кухонном столе. Возьми хлеба, пару яблок, соли… И, если повезёт – вяленого мяса у старика Дауни. Живей. Пока солнце высоко, – торопила она, словно боялась темноты.

Элора поднялась, чувствуя, как в груди снова поднимается волна тревоги.

– А ты… Ты уверена, что это просто сон? – спросила она, надевая платье, словно броню.

Мать застыла на мгновение, как изваяние, словно время остановилось, чтобы дать ей шанс сказать правду.

– Конечно, – отрезала она, словно гильотиной. – Иди, Элора.

Дверь захлопнулась. И шаги матери быстро растворились в тишине дома, словно она бежала от самой себя.

Элора вышла за порог, прищурившись от яркого солнца, словно после долгой ночи в темнице. Утро выдалось сухим и пыльным – обычное для Бисби. Каменные ступени у дома были тёплыми на ощупь, словно хранили тепло прошлых дней. Где-то в переулке жалобно залаяла одинокая собака, и почти сразу затихла, будто ей зажали пасть.

Дорога к рынку шла мимо старых домов, облупившихся от безжалостного солнца и ветра, как души от горя, потрескавшихся, как старая кожа. Крыши были покрыты ржавыми листами жести, словно сердца в шрамах, и в каждом дворе своя трагедия: кто-то стирал белье, выбивая из ткани грязь, кто-то рубил дрова, злобно раскалывая полено, а где-то женщина в чёрной накидке, словно ворона, вывешивала связки трав на веревку, чтобы изгнать нечисть. Воздух был насыщен пылью, дымом и резким запахом лошадей, словно дыханием старого мира.

Городок просыпался после беспокойной ночи. Мужчины в рабочих рубахах шли группами вниз к шахтам, словно приговорённые к каторге, бросая короткие взгляды на неё – не враждебные, но настороженные, как будто она принесла с собой заразу. Элора опустила глаза, чувствуя, как подол платья цепляется за пыльную дорогу, словно её удерживает прошлое. Здесь по-прежнему всё было чужим, словно она – чужак в этом мире теней.

Рынок шумел с самого утра, словно огромный улей. Ряды лавок, покрытых тентами, тянулись вдоль главной площади, словно пестрая змея, свернувшаяся на сердце города. Где-то продавали свежие яйца и молоко, словно саму жизнь, где-то – ленты, спицы, табак, уводящие от неё, и даже книги, потемневшие от времени, словно хранили тайны мертвых. Люди переговаривались, спорили о ценах, смеялись, обсуждали последние новости – ощупывая друг друга в провинциальном ритме жизни, как слепые.