Сказки Лас Вегаса

Возле ворот стояла толпа зевак, за воротами толпа полицейских.

Неужели правда…

Он переживал ее смерть как никакую другую, даже смерть дочери… упокой Господи ее душу. Когда она родилась и взглянула на Саймона своими глазками – голубыми и глубокими, как озера Эдема, он увидел в них глаза женщины, которую тихо и тайно любил. Он назвал дочь в ее честь.

Нельзя называть детей именами умерших. Ее ждало печальное будущее и смерть в те же тридцать шесть лет. Мистика…

Зря он пришел сегодня на свидание с этой фотографией. Воспоминания надо вовремя хоронить, иначе они похоронят тебя. Сегодня подходящий момент покончить с ними. Он расскажет Миле то, что никогда никому не рассказывал, и забудет. Мила напоминала Мэрилин – хрустальной хрупкостью души и в то же время стальной крепостью характера. Но в отличие от Мэрилин, она выдержит жизнь, во всяком случае – хотелось так думать.

Саймон глубоко вздохнул и продолжил тихим, хрипловатым голосом:

– Вижу ее как сейчас. Безо всякого макияжа, даже без ее любимой кроваво-красной помады, она казалась ангелом, сошедшим с небес на нашу неприветливую землю. В пол-лица темные очки, защищавшие не от солнца, но от назойливых взглядов. В плаще как бы с чужого плеча и в брюках-слаксах – узких, укороченных, будто она из них выросла. Девочка, одетая в мужество. Таксист не узнал ее, как и другие посетители парка. Это была не всеми обожаемая кинодива, а обычная девушка, каких тысячи в Нью Йорке. Но даже в своей «обычности» вызывала восхищение… Которое ей в последние годы надоело. Она все чаще хотела скрыться от посторонних глаз.

– Немного странно. Современные «звезды», наоборот, ищут внимания.

– Современные – непробиваемые. Прут как танки, расстреливая и раздавливая всех вокруг. Люди стали жёсткими, беспощадными, как самураи. Стоишь у меня на дороге? Раз – и голова с плеч. Порядочные, душевно тонкие люди в актерской среде сейчас редкость, а в то время – большинство. И это не старческое ворчание. Вот ты можешь представить Хеди Ламарр, эту «богиню Голливуда», утонченную красавицу, к тому же умнейшую женщину своего времени – замешанной в скандалах или интригах против коллег? А Лоретту Янг – по-деревенски милую девушку с косичками вокруг головы и голосом херувима?

– Я смотрела фильмы с их участием, но не знала лично.

– А я знал. Сейчас жестокие времена, а тогда… более человечные что ли. Приличия соблюдались. Люди больше думали не о том, как обогатить банковский счет, а как обогатить душу. Хотя деньги, конечно, играли роль, но далеко не главную. Вот она… – Саймон кивнул на фото. – Зарабатывала миллионы, а скиталась по гостиницам, только за полгода до смерти купила собственное жилье. Деньги раздавала без сожаления – и нуждавшимся друзьям, и благотворительным фондам.

Она всю жизнь хотела быть хорошей, чтобы ее любили. Всю жизнь искала себя. Трепетное, легко ранимое существо… Все время находилась в раздвоенном состоянии. В ней удивительным образом соседствовали две, не похожие друг на друга, персоны. Одна салютно-взрывная, бесшабашно веселая, маршал парада «Мисс Америка» и любимая девушка американских солдат – Мэрилин Монро. С которой не имела ничего общего тихая, даже застенчивая, полная детских страхов девочка, так и не ставшая взрослой – Норма Джин. Представляешь, скольких трудов стоило ей каждый раз перевоплощаться из одной в другую, а потом еще и вживаться в роль.

– С ума сойдешь… понимаю, почему она подсела на снотворные и наркотики, что и привело к фатальному концу.

– Погубили ее не наркотики, а нечто другое. Раздвоенность существования. С каждым днем растущее расстояние между Мэрилин и Нормой Джин. Она обладала настоящим актерским талантом, а ее воспринимали только как пустоголовую блондинку, источающую секс, которых она играла в комедиях. Играла, кстати, гениально – ведь рассмешить людей труднее, чем заставить плакать. В комедии очень легко свалиться в пошлость, если не соблюдать определенной тональности. Балансировать между юмором и пошлостью целый фильм так же трудно, как идти по слабо натянутому канату. Таланту смешить нельзя научить – он дается природой. Мэрилин обладала им на уровне Чарли Чаплина или Бастера Китона.

– До которых далеко теперешним актерам. Поэтому я не смотрю современных комедий.

– Хочешь посмотреть старую, добрую…

– …с Мэрилин Монро, конечно?

– Почему бы нет? Как тебе «Джентльмены предпочитают блондинок»? Кстати, дорогая, твоим ножкам не холодно?

– Нет, их греет ковер – теплый, как шуба. А насчет «Джентльменов»… я бы посмотрела что-то другое. С Мэрилин в драматической роли. Кстати, можно личный вопрос?

– Кажется, догадываюсь – что ты хочешь спросить, – сказал Саймон после едва заметной заминки. – Пойдем смотреть кино, а по дороге я придумаю джентльменский ответ.

Мила улыбнулась, кивнула, первой вышла из «сокровищницы» и направилась по коридору вглубь дома. Из-за приглушенного освещения, пастельных тонов и дворцового шика интерьеров он казался подземным замком кельтских эльфов. Саймон шел следом, стараясь не глядеть на голые пятки девушки, чтобы не будить больных воспоминаний.

Миновали гостиную – в китайском стиле, с преобладанием красного цвета, который приносит счастье (согласно традиционному мнению жителей Поднебесной): мебель темного дерева, обои из рисовой бумаги теплого белого оттенка, низкие столики с резьбой по нижнему краю, керамические вазы династии цинь с драконами по бокам, картины китайских ландшафтов в бамбуковых рамках.

Задняя стена в виде двух картонных перегородок была раздвинута и открывала вид на водоем неравномерно-округлой формы, оформленный как оазис в пустыне: художественное нагромождение камней по берегам, мини-пальмы как зонтики на ножках, между ними композиции из вечнозеленых кустов и цветов, любящих свет и воду. Края бассейна выстланы шершавой плиткой – чтобы не поскользнуться.

Все здесь устроено в соответствии с желанием хозяина дома наслаждаться естественной красотой и сохранять душевное равновесие.

Мила замедлила шаг. Если бы она тут жила, была бы счастлива – по всем правилам китайской философии гармонии.

Но не здесь, и не сейчас.

Может быть… когда-нибудь… в другой жизни…

Незаметно вздохнув, Мила прошла в соседнюю, затемненную комнату, устроенную как домашний кинотеатр. Окон нет, стены из пористого, шумопоглощающего материала, огромный экран у стены, перед ним – два велюровых кресла «лейзи бой» с полкой для ног, подушечками под спину и клетчатыми пледами из шерсти ламы на подлокотниках. Именно в кинозале, как нигде, было заметно стремление Саймона к уединенности, иначе тут стояли бы кресла в несколько рядов – как у любителей многочисленных компаний. Миле льстило входить в узкий круг его гостей и быть в нем, пожалуй, единственной персоной женского пола.

На столиках по бокам кресел лежали пульты от телевизора, конфеты в коробках, стояли бутылочки с фруктовой и простой водой – дорогие, экологически чистые продукты от производителей с незапятнанной репутацией. Никаких чипсов, соевых шоколадок или жареной кукурузы в бумажных ведерках, популярных в обычных кинозалах. В здоровом теле – здоровая душа, хозяин дома придерживался этого всем известного, однако, далеко не всеми соблюдаемого правила.

Подождав, пока Мила сядет и накроет ноги пледом, Саймон устроился рядом и сказал:

– Ты хотела спросить о моих отношениях с Мэрилин. Отвечу так: это была любовь, но не взаимная, дружба, но не платоническая… После ее смерти я женился на актрисе, похожей на нее как два яблочных семечка. Но копия – не оригинал. Я развелся и прожил бобылем. Романы, конечно, случались, но к новому браку не привели. Видно, такова моя судьба – быть однолюбом.

Но даже если бы я женился на Мэрилин, не думаю, что мы долго протянули бы вместе. Она была не от мира сего. Чужестранка на родине. Дочь параллельной Вселенной. Звездный ветер занес ее на Землю, где никто ее не понимал и не ценил. Я не ходил на похороны – если не видишь человека мертвым, он, как бы еще жив, только где-то далеко. Самообман, конечно, однако, в моем случае сработал. А мертвой мы увидим ее сегодня в фильме «Ниагара» – в лучшей драматической роли Нормы Джин Мортенсон.

***

Кадиллак уехал, Алекс все стоял и смотрел ему вслед, будто хотел загипнотизировать и приказать вернуться. Вернуть незнакомку без имени, телефона и адреса, которую тот увез в неизвестном направлении. Наверняка к мужу или любовнику. Ревность уколола, хотя – как можно ревновать женщину, впервые увидев, перекинувшись лишь парой фраз, не зная ее статуса в настоящем, не надеясь на встречу в будущем?

Где-то на задворках мозга слышался голос: повернись и иди опять по своим делам, наверняка их накопилось множество. Казино – огромное хозяйство, практически город в миниатюре, вернее, многоярусный, круизный лайнер, где временно проживают тысячи людей и крутятся огромные деньги.

Здесь всегда что-то происходит. И хотя есть служба охраны, чтобы следить за порядком, общее руководство и принятие решений лежит на Алексе, как на капитане корабля. Следить, чтобы корабль не напоролся на рифы, подобно «Коста Конкордии», или не натолкнулся на айсберг, как «Титаник» – его первостепенная забота. Все остальное, что мешает или отвлекает, следует задвинуть подальше, подмести под ковер и забыть.

А не стоять посреди улицы, как одинокая скала в Долине Монументов, не пытаться вернуть призраков из черной пасти небытия…

За погруженным во тьму парковым массивом вспыхнул гигантский купол Сферы в виде полной, голубоватой луны и придал событиям последней четверти часа сто оттенков невероятности. В которой не стоило задерживаться: Алекс – не Пиноккио в Стране Чудес. Необходимо возвращаться в свою страну под названием «Золотая лихорадка» и заниматься совсем не чудесными делами.

Например, пообедать, то есть уже поужинать.

Есть не хотелось. Хотелось заняться душевным мазохизмом. Потом, вдоволь натерзавшись, завалиться в бар, напиться семизвездочной метаксы и с первой попавшейся смазливой официанткой отправиться в личный номер люкс. Утром вечерняя дурь выветрится вместе с похмельем, новые заботы вытеснят вчерашние недоразумения, жизнь начнется с чистого листа…

Все-таки интересно – кто у нее любовник? Судя по автомобилю – человек с верхушки социальной пирамиды. Успешный трейдер с Уолл-стрит, президент богатой азиатской страны или эмир Дубая?

С такими конкурентами у «бедного» владельца казино нет шансов. Поднял голову комплекс неполноценности, которым Алекс болел в тинейджерстве. Прыщи, поллюции, вонючий пот, от которого самому хотелось блевануть, эрекция в самый неподходящий момент – на уроках физкультуры или на пляже… а когда надо было… Когда после выпускного бала его партнерша по танцу Финни Колтрейн согласилась стать его партнершей и по сексу, ничего не получилось. Финни была в этом деле не новичок, высмеяла Алекса и надолго отбила желание повторить опыт.

С двойной дозой сомнений повторил только на втором курсе университета с девушкой, часто сидевшей рядом в аудитории, по имени Кристина – она стала его второй женщиной, а потом и женой. Их свела не общность характеров, а общее желание экспериментировать в постели, вместе постигать науку вкусного секса. Алекс женился не по любви, скорее из благодарности. И любопытства – в отличие от друга Дэнни, он сестры не имел, разных женских бытовых штучек не наблюдал.

Поначалу умилялся, когда Кристина, к примеру, оставляла свои кружевные трусики в самых неподходящих местах – на кухонном столе или компьютерном экране, или ходила по дому, не приняв душ после недавнего оргазма, надев его рубашку на голое тело. От рубашки веяло возбужденной молодой женщиной, от этого запаха кровь закипала, желание взмывало вверх. Алекс набрасывался на нее, как лев на флиртующую, молодую львицу, которая ходит кругами, оставляя в воздухе флюиды страсти. Львы в брачный период спариваются каждые полчаса, то же самое Алекс и Кристина.

На курсе их прозвали Бонни и Клайд за то, что были неразлучны и на лекциях, и на вечеринках. Однако, взаимное притяжение их тел оказалось таким же бурным и недолгим, как новогодний фейерверк, и затухло сразу после рождения дочери Наоми. Кристину в роддоме будто подменили: она стала толстой, фригидной, а главное – ленивой и злой. Она подолгу стояла перед зеркалом, рассматривая на лице пигментные пятна, будто брызги кофе, и не подходила к плачущей дочери до тех пор, пока не наложит на лицо толстый слой тоника.

Алекс поначалу списывал изменения на послеродовую депрессию и, желая утешить жену, с удвоенной… утроенной нежностью целовал ее сухие, шелушившиеся губы, гладил потерявший плоскость живот. «Не переживай… для меня ты такая же сладкая, как раньше…».

Проходил месяц за месяцем, и ничто не становилось, как раньше.

Женские штучки, раньше казавшиеся милыми, теперь раздражали Алекса. Он постоянно натыкался на разбросанные тампоны, щетки с клоками волос, диски с записями орущей Аврил Лавин, пустые тюбики от губной помады, несвежие трусы, которые она даже не удосуживалась бросить в стиральную машину. К ее хламу прибавились детские вещи – их Алекс каждый раз убирал на место и следил, чтобы находились в чистоте. К ее неспособности вести хозяйство добавилась неспособность смотреть за ребенком – чисто подмыть, подогреть молочко, ровно надеть памперсы… На замечания Алекса отвечала «не нравится – делай сам» и уходила в другую комнату смотреть бесконечный и тупейший сериал «Друзья».

Для помощи по дому раз в месяц прилетала из Нью Йорка ее мать Джуди, и Алекс ловил на себе ее насмешливые, порой презрительные взгляды – нищеброд, не может обеспечить жене достойное существование без стирок и готовок. С ребенком помогала Энн, но быть бабушкой полный рабочий день ей было не под силу, пришлось взять няню. Ночью Алекс вставал к дочери сам – кормил, менял подгузники, качал, пел песни:

Ты мигай, звезда ночная,

Где ты, кто ты – я не знаю,

Высоко ты надо мной,

Как алмаз во тьме ночной…

Получалось, что работал в две смены: днем в хостеле, который купил в рассрочку с Дэнни де Велла и который стал их стартом в гостиничном бизнесе, ночью дежурил у кроватки Наоми, просыпаясь от малейшего ее писка.

Он не пропустил ни одного значительного события ее младенческой жизни. Первые зубки (по совету Энн Алекс тихонько стучал чайной ложкой по десне, чтобы удостовериться – зубки проклюнулись). Первая простуда (Энн советовала давать ей крошку детского парацетамола, разведенного в теплой воде). Первые шаги: Наоми часто падала на спину и ударялась головой о пол, Энн научила ее не падать, а садиться на попу, и девочка с первого раза поняла – в девять месяцев, сообразительная в папу.

Неудивительно, что ее первое слово было «папа».

Дочь была для Алекса на первом месте. Ради нее согласился бы терпеть фригидную Кристину, нашел бы способ разрядки сексуальной напряженности, в конце концов завел бы кого-нибудь на стороне…

А завела она. Няня проболталась: когда Алекс уходит на работу, за Кристиной заезжает какой-то волосатый, небритый хмырь в майке с круглым логотипом на груди, где вместо «пепси» стоит «секси». Иногда они сперва закрываются в спальне, потом уезжают, иногда сразу уезжают на его серебристом Форде Фиеста.

Измена жены – ядерный удар по самолюбию мужчины. Комплекс неполноценности вернулся, как недолеченный грипп. Очень не вовремя: Алекс и Дэнни уже собирались переезжать в Лас Вегас, чтобы начать большой бизнес, а там драка за «место под солнцем» жёстче, чем драка за место возле дверей Apple Store в «черную» пятницу». Человеку с комплексами не стоит даже ввязываться. Везти в «город греха» жену, склонную к изменам, все равно, что подарить алкоголику ключ от винного погреба.

С Кристиной надо расставаться, но это означало и разлуку с Наоми…

Кристина легко согласилась на развод, Наоми никто не спрашивал, у Алекса стоял ком в горле и подступали слезы, когда он глядел на дочь. Прилетела Джуди – не чтобы помирить супругов, а чтобы по-быстрому урегулировать юридические вопросы и успеть вернуться ко Дню благодарения в свой трехэтажный дом на Бруклин Хайтс.

Джуди забирала дочь с внучкой в дождливый, сопливый, осенний вечер двадцатого ноября. Наоми исполнилось год, семь месяцев и пять дней. Самолет «Анн Эрбор – Нью Йорк» вылетал в четверть одиннадцатого, обычно в это время дочь уже спала. Но не в тот вечер. Она видела нервозность взрослых: как Алекс торопливо складывал в машину чемоданы, потом вынимал и с грохотом ставил на тележку, как суетилась Джуди, болтала без умолку, задавала одни и те же вопросы «а памперсы не забыли?… а подогреватель молочка?» и не скрывала радости избавить дочь от «этого неудачника».

Алекс проводил их до входа в аэровокзал, как до входа в ад – там ждали его муки расставания. Внутрь заходить не решился, боялся не справиться с собой. Или разрыдался бы на виду у толпы, равнодушным потоком текущей мимо, или вырвал бы дочь из рук матери и скрылся за стеной черного дождя. Алекс остановился на тротуаре перед освещенным зевом аэровокзала, пожелал взрослым женщинам «счастливого пути», расцеловал Наоми и отступил, сделав гигантское усилие – ноги не двигались, ботинки стали будто из свинца.

Наоми что-то заподозрила своим чувствительным детским сердечком: по мере удаления начала ерзать на руках Кристины, потом протянула к нему ручки, и было ясно: она не понимает – почему папа не идет рядом. Он всегда был рядом. Она не представляла жизни без него.

А он не представлял без нее. Он готов был броситься к жене, встать на колени, умолять не уезжать. Он сделает все, что она пожелает. Он бросит успешно начатый бизнес и станет… простым почтальоном или механиком в автомастерской (у него руки растут откуда надо), чтобы получать стабильную зарплату и больше времени проводить с семьей… нет, лучше станет наркодилером, заработает кучу денег и осыплет Кристину зелеными банкнотами, как розовыми лепестками. Он забудет мужскую гордость, простит ей любовника на Форде Фиеста и даже подружится с ним…

Но… не поможет, что бы он ни обещал. Кристина уходила легко и равнодушно, будто забыла его в тот же момент, как сказала «пока». И даже если он сейчас упадет и умрет, она не оглянется.

Сердце разрывалось от взгляда ясно-голубых глаз Наоми, в которых копилась первая в ее жизни печаль, собираясь пролиться бурным ливнем.

Трудно быть ребенком – все понимаешь, а сказать не можешь. Можешь плакать, орать, биться в истерике, однако, без гарантии получить желаемое. Наоми была неопытна в закатывании скандалов. Ее скандалы пресекались в зародыше: едва она начинала кряхтеть, выказывая недовольство от сырости, голода или еще какого-либо младенческого неудобства, обычно ее тут же брали на руки – папа, бабушка или няня и устраняли неудобство.

В тот день все шло не как обычно.

У маленьких детей силен инстинкт – подарок природы, который помогает им в критический момент выражать свою волю без слов. Наоми с криком принялась барабанить ножками по животу матери и кулачками по ее плечу. Кристина проговорила раздраженно «спокойно, малышка», погладила по ножкам, сильнее прижала к себе. Джуди догадалась в чем дело, быстренько сунула Наоми айфон с песенками из Марио, чтобы отвлечь.

Алекса отвлечь было некому. Он стоял и молча, горько плакал, как спринтер-чемпион, который очнулся на больничной койке и понял: ему только что отрезали ногу.

Он разлуку с отцом не переживал острее. Тогда он считал предателем отца, теперь – себя, а считать себя предателем самого дорогого человека намного больнее.

Он запретил себе вспоминать тот вечер, и получалось – до сего момента. Странное возвращение в прошлое, эмоциональное дежа вю: разлука с незнакомкой оказалась почти такой же болезненной, как разлука с дочерью. Чем-то они походили… В глазах та же тоска одинокого ребенка или щенка, выброшенного под дождь.

Наваждение какое-то… Хоть бы кто-нибудь отвлек…

В кармане зашевелился телефон, донесся ринг-тон под названием «Флауэр» рок-певца Моби – настойчивая, ритмичная песенка, которую используют в фитнес-клубах на групповых занятиях со штангой:

Подними Салли,

Опусти Салли…

Вовремя напомнила о себе Салли… вернее Энн. Алекс очнулся, достал телефон, двинул кнопку приема, поднес телефон ближе к уху, чтобы лучше слышать – он вернулся из звуконепроницаемого кокона воспоминаний в шум ночного Вегаса.

– Да, мам.

– Дорогой, что мы будем есть завтра на ужин?

Совсем забыл. Завтра – воскресенье, Алекс традиционно ужинал с матерью. В субботу они вместе выбирали блюда и заказывали на дом, или ходили в один из близлежащих ресторанов. Оба были разборчивыми в еде: Алекс предпочитал кусок отборной говядины размером с полтарелки, Энн увлекалась салатами из морепродуктов по греческим рецептам. Обсуждение и заключение консенсуса происходило неторопливо и обычно занимало от десяти до двадцати минут. Сегодня воскресное меню было для Алекса так же далеко и неважно, как меню японского императора.

– На твой выбор, мам.

– Моя знакомая Николет посоветовала японский ресторан «Киото суши хауз»…

Смешно. Алекс только что подумал на японскую тему.

– Ты же не любишь суши. Сырая рыба, паразиты и все такое. Я тоже не любитель морских тварей. Вроде, съел много, а через полчаса опять есть охота. По мне так лучше шмат мяса и чашка овощей…

– Ты не дослушал. Николет сказала, там готовят потрясающие стейки Кобе из лучшей в мире мраморной говядины. Она такая сочная и мягкая… Японцы говорят: стейки Кобе – деликатес, для которого не нужны зубы.

– Про зубы тебе тоже Николет сказала?

– Да. Ее их повар просветил. И знаешь, как такое мясо получают? От бычков, которых кормят только натуральными продуктами и массируют вручную. Пожалуй, я нарушу диету и тоже возьму себе стейк на пробу.

– Хорошо! – почти крикнул Алекс, отвернулся от шоссе, перешел вброд поток туристов, сгустившийся к ночи. Посторонние шумы нарастали и почти заглушали голос из телефона. – Ресторан далеко?

– Совсем нет. На южном конце Бульвара. Пройдемся пешком.

– Что возьмем на десерт? Японские рестораны не славятся сладостями.

– Для десерта вернемся в твою «Лихорадку» в кафе «Бельгийский шоколад». Мороженое, покрытое трюфельными спиральками и политое соком красного апельсина – что скажешь?

– Согласен. Мам, прости, мне пора. Завтра с тобой подольше поболтаем.

***

Фантомная боль от расставания с дочерью постепенно рассасывалась. В первые годы Алекс летал навещать дочь каждый уикенд, иногда только на несколько часов, чтобы сходить в аквапарк «Мир Мечты» или на каток в Центральном парке. Наоми, кажется, и не заметила разделяющих их расстояний. Ее маленькая вселенная не изменилась в размерах, обитатели остались те же, разве что добавилась новая звезда по имени «дед».

Потом вселенная расширилась: детский сад, школа, шахматный кружок, плавание три раза в неделю, фигурное катание в другие три дня, воскресенье проводила с семьей. Появились подружки, секретики, чисто женские увлечения вроде журнала мод для Барби и Кена, листать которые было веселее с соседской девочкой Венди, чем с отцом. Его посещения оставались желанными, но уже не жизненно необходимыми.

У Алекса тоже случились большие перемены, прежде всего в месте жительства. Они с Дэнни переехали в Лас Вегас – не искать счастья в рулетке, а вливаться в серьезный бизнес. Город называют по-разному: столица греха, Бродвей соблазнов, мегаполис возможностей и еще многими романтическими именами. Алекс назвал бы коротко и честно «Лохотрон Вегас». Это место – гремучая смесь ожиданий и предрассудков, мрачное кладбище разбитых надежд, дикий лес, где блуждают охотники за дармовой медвежьей шкурой, но выигрывает не охотник, а хозяин берлоги. То есть казино.

Там реально можно заработать. Если быть на правильной стороне и отдаться делу на сто пятьдесят процентов, то есть ментально, физически, вдобавок день и ночь думать об одном. Первые два условия не составили для Алекса проблем, с третьим вышла накладка. Сразу после расставания с дочерью мысли днем и ночью крутились вокруг нее. Засыпал, вспоминая ее сладкий детский запах, ночью просыпался, будто слышал ее плач. Часто, во время переговоров зависал, представляя – что она сейчас делает? Не плачет ли, не голодает, ходит ли в сухом, достаточно ли гуляет, играет?

Почему-то казалось, что без него у Наоми все пошло по-другому, не так, как она привыкла, нарушился режим, установленный Алексом. Воображение рисовало черные картины: она поскользнулась в луже и упала затылком на асфальт, она подхватила какую-нибудь заразу и лежит в реанимации, на нее напала собака или вообще украли воры для выкупа. Он пугался, переключал сознание и мягкими пастельными тонами рисовал другие картины, из их совместного прошлого: как она пробовала засунуть горошину в нос вместо рта, как долго и неловко пыталась задуть свечку на торте в свой первый день рождения, как упорно называла яблоко бананом. Губы сами раздвигались в улыбке, а представители банка не понимали, в чем дело, ведь он только что получил отказ в кредитовании.