Фара

ГЛАВА 3. Первые шаги

Мир за окном погрузился не в благословенную тишину леса перед рассветом, а в гнетущую, абсолютную могильную тишину. Она высасывала звук из самого воздуха, давила на барабанные перепонки, заставляя кровь стучать в висках оглушительным метрономом собственной бренности. Салем стоял у узкой щели в ставне, впиваясь взглядом в серую муть за окном. Рассвет наступил, но не принес света. Небо было затянуто сплошной, непроглядной пеленой, похожей на грязную вату, превращавшей день в мертвенный, унылый полумрак. Ни птиц, ни ветра, ни шелеста листьев. Даже комары, вечные спутники этих мест, исчезли. Мир замер, и только их маленькая крепость – кафе «Фара» – пока еще держалась, урча неровным дыханием генератора в подвале.

За спиной раздался приглушенный скрежет металла. Лев, склонившись над своей «Вепряткой» на барной стойке, масленкой протирал затвор. Движения были точными, привычными, но взгляд, мельком брошенный в сторону ставней, выдавал внутреннюю бурю.

"Ну что, старик?" – голос Льва, обычно громовый, прозвучал сквозь зубы, пока он втирал масло в механизм. – "Как там наша новая родина? Уже расстелила коврик? Ждет не дождется гостей?"

Салем не сразу ответил. Его взгляд скользнул по двору, где вчерашний ливень и ветер намешали хаос из поваленных ветвей и грязи. «Паджеро», притулившийся задним бампером к воротам, казался одиноким металлическим островком в этом месиве. Затем он заметил кое-что еще.

"Посмотри…" – негромко позвал Салем, не отрываясь от щели и указывая пальцем в сторону оврага за старым дубом. – "Туман. Не такой."

Лев отложил ружье, масленка глухо стукнула о дерево. Он подошел к другой щели, прильнул к холодному дереву.

"Черт…" – прошипел он. Туман стелился по дну оврага плотными, почти сизыми клубами, словно жидкий азот вылился вниз. И он не рассеивался. Напротив, казалось, сжимался, уплотнялся. На ближайших к нему травинках и низких ветках кустарника уже поблескивало что-то странное. Они ловили скудный свет и отбрасывали крошечные, острые тени. – "Что за напасть? От взрыва? Или радиация?"

"Не знаю," – честно ответил Салем, чувствуя, как сердце сжимается от ледяного предчувствия. Это было неправильно. Неприродно. Как и эта тишина. Как и небо. – "Но смотри, не везде. Только там, в низине, где влага. И туман этот странный только над оврагом и чуть вокруг."

У ног Салема Рея вдруг замерла. Уши встали торчком. Низкое, тревожное рычание вырвалось из ее глотки. Она не смотрела на овраг. Голова ее была повернута в сторону дороги, в серую мглу, нависшую над трассой. Шерсть на загривке медленно встала дыбом.

"Тихо, девочка," – Салем присел, положил руку ей на спину. Тело собаки напряглось как струна, под шерстью дрожь. – "Что там?"

Рычание усилилось, перешло в короткий, отрывистый, предупреждающий лай. Глаза Реи были широко открыты, полные животного страха, устремлены в одну точку в серой дымке за воротами.

"Лев," – Салем резко обернулся, рука инстинктивно потянулась к «Винторезу», прислоненному рядом. – "Что-то есть. Рея заерзала. Там."

Лев мгновенно схватил «Вепрятку», снял с предохранителя. Громкий щелчок гулко прокатился по гнетущей тишине кафе.

"Где?" – Он прильнул к своей щели, вглядываясь, щурясь. – "Ни хрена не видно! Сплошная пелена…"

Внезапно Рея взвизгнула и отпрыгнула от двери, шерсть дыбом, оскалив зубы на пустоту за окном. В тот же миг Салем почувствовал вибрацию – не гул, не звук, а чисто физическое ощущение мелкой дрожи под ногами, как от проезжающего вдалеке тяжелого грузовика. Но дорога была пуста. Дрожь шла из земли. И она нарастала.

"Земля…" – начал он, но не успел договорить.

Со стороны дороги, из серой пелены, донесся звук. Не крик, не вой. Это был… хруст. Громкий, отчетливый, влажный, как будто кто-то гигантский наступил на сухую ветку размером с дерево. Потом – глухой, сокрушающий удар, словно упало что-то тяжелое, очень тяжелое. И снова тишина, еще более зловещая после этого краткого, леденящего душу нарушения.

Лев медленно перевел дух, оторвавшись от щели. Лицо его было бледным под рыжей щетиной.

"Что это было, Салем?" – спросил он шепотом, в котором дрожал незнакомый страх. – "Что за херня там творится?"

Салем молчал. Его взгляд метнулся от странного кристаллического тумана в овраге к дороге, откуда донесся этот кошмарный хруст. Ощущение было таким, будто знакомый лес, его надежное убежище, вдруг превратился в гигантскую, незнакомую ловушку. Каждый уголок, каждая тень таили теперь неведомую, непонятную угрозу. И самое страшное было в этой непонятности. Они не знали правил, по которым «играет» новый мир.

Рея скулила, прижимаясь к его ноге. Дрожь земли стихла так же внезапно, как и началась. Но ощущение надвигающейся беды, как тот сизый туман, лишь сгущалось, заполняя двор и подбираясь к самым стенам «Фары».

Леденящий хруст за воротами повис в мертвой тишине, словно последний аккорд апокалиптической симфонии. Рея затихла, прижавшись к ноге Салема, но ее шерсть все еще стояла дыбом, а глаза лихорадочно метались, сканируя серую мглу за ставнями.

Лев сплюнул на пол, но рука, сжимавшая приклад «Вепрятки», была белой от напряжения, пальцы впились в дерево.

"На разведку?" – Он бросил взгляд на Салема. – "Сейчас? Прямо туда, откуда этот… хруст?"

Салем резко покачал головой, отшагнув от окна. Адреналин бил в виски, зовя к действию, но холодный рассудок пересиливал.

"Нет. Абсолютно нет. Самоубийство чистой воды," – он провел ладонью по лицу, ощущая наждачную бумагу усталости под пальцами. – "Мы слепые, глухие и валимся с ног. Сначала – крепость. Потом – разведка. При свете дня. Если он вообще будет." – Он кивнул на потолок. – "Помнишь, ставни на втором этаже… кое-где ветром расшатало. Работы – выше крыши."

Работа стала спасением. Методичная, почти механическая деятельность заглушала страх, давала иллюзию контроля. Первым делом Салем направился к своей «Паджеро». Задняя дверь кафе скрипнула, впустив волну ледяного воздуха, пахнущего сырой землей и чем-то резко металлическим. Он быстро добрался до машины, открыл багажник. Сняв «подпол» в багажнике Салем извлек небольшой, но емкий алюминиевый кейс – его походную лабораторию, о которой он практически забыл. Тут был и карманный дозиметр-радиометр – верный спутник скитаний по местам, где когда-то кипела техногенная жизнь или падали звезды с неба. Были респираторы с запасными фильтрами – для пыльных троп или работ с плесенью в старых бункерах. И компактный электронный анемометр-термометр с гигрометром – для точной оценки погоды в походе. Пригодилось как никогда, – подумал он, захлопывая кейс и возвращаясь в относительное тепло кафе.

Первым делом он включил дозиметр. Прибор ожил, замигал зеленым светодиодом и вывел на дисплей цифры. Салем замер, всматриваясь. Показания были… нормальными. Чуть выше фона, характерные для глухих лесов. Никаких зашкаливающих значений. Он медленно прошелся с прибором вдоль стен «Фары», поднес к щелям у дверей. Цифры колебались незначительно. Облегчение было осторожным, как глоток воды после долгой жажды, но не полным. Радиация – лишь один из возможных убийц. Этот туман, эта тишина, этот хруст… Дозиметр о них ничего не скажет.

Тем временем Лев уже гремел в подвале, вытаскивая старые доски, рулон рубероида и банку с вонючей битумной мастикой – остатки прошлых ремонтов крыши. Работа закипела. Салем, отложив приборы, присоединился. Они забивали щели на плоской части крыши (где когда-то мечтали поставить столик для посиделок), латали дыры рубероидом и мастикой. На покатую часть взобраться было сложнее, но и там нашли несколько трещин у конька, которые старательно законопатили. Каждая забитая щель, каждый приклеенный кусок рубероида были маленькой победой над хаосом снаружи. Лев, стоя на лестнице, с силой вколачивал клин, его спина была мокрой от пота, несмотря на холод.

Потом взялись за окна. Грязные, засиженные мухами стекла первого этажа отмыли до блеска тряпками и остатками чистящего средства – теперь видимость наружу стала хоть немного лучше. Окна второго этажа, выходящие в менее критичные стороны, наглухо закрыли ставнями изнутри и заперли комнаты – лишний барьер, лишний рубеж обороны. В коридоре второго этажа оставили только дверь на чердак и лестницу вниз. Работа была пыльной, вода в ведре быстро становилась черной.

Наблюдательный пункт устроили на плоской части крыши. Притащили старый, видавший виды походный стул и ящик для инструментов, чтобы сидеть и ставить рацию или фонарь. Обзор отсюда был на все 360 градусов – и на дорогу, и на лес, и на задний двор с «Паджеро», и на зловещий овраг с его сизым и поблескивающим туманом. Теперь загадочные «ледяные осколки» были видны отчетливо даже в унылом свете дня – хрупкие, мертвенно-красивые, но от этого еще более чуждые.

Работали молча, сосредоточенно, прерываясь только на быстрые перекусы консервами прямо на крыше или у барной стойки, запивая холодным чаем. Усталость валила с ног, делая движения тяжелыми, а мысли – вязкими. Нервы были натянуты как струны. Каждый неожиданный скрип, каждый стук инструмента заставлял вздрагивать и хвататься за оружие, всегда лежащее рядом. Рея неотступно следовала за ними по пятам, ее уши и нос работали без отдыха, но новых тревожных сигналов, кроме направленного в сторону дороги настороженного ворчания, не было.

К вечеру «Фара» преобразилась. Из полу заброшенного придорожного мотеля она превратилась в подобие форпоста. Все возможные дыры были заткнуты, наблюдательный пункт работал, окна сияли чистотой. Оставалась самая важная задача – организовать ночлег. Спать на втором этаже, в закрытых комнатах, теперь казалось неразумным. Если что-то прорвется на первый этаж, они могут оказаться отрезанными.

Решение пришло само собой. Просторный зал кафе с барной стойкой стал их спальней и командным пунктом. Сдвинули несколько столов с грохотом, освободив пространство у самой дальней от входной двери стены, подальше от окон. Притащили вниз две узкие, но крепкие кровати из номеров второго этажа, с трудом пронося их по лестнице. Поставили их рядом, изголовьями к стене. Между кроватями – ящик с патронами, фонари, рация и «Винторез» Салема. «Вепрятка» Льва заняла место рядом с его кроватью. У барной стойки, прикрывавшей их с одной стороны, поставили тревожный запас воды и еды.

Рея устроилась между кроватями на свернутом походном коврике Салема – ее пост. Любое приближение к дверям или окнам она почует первой.

"Красота," – хрипло усмехнулся Лев, оглядывая их импровизированный лагерь, вытирая потный лоб рукавом. – "Прям как в лучших домах Филадельфии. Пивасика бы теперь… да только не до жиру, быть бы живу."

Салем лишь кивнул, проверяя натяжение троса, которым привязал одну из кроватей к массивной ножке барной стойки – на всякий случай. Окончательный план ночи был прост: дежурство по три часа. Один спит, другой бодрствует у барной стойки, откуда хорошо просматривались и входная дверь, и окна, и лестница наверх. Рея – живая сигнализация. Первым дежурил Салем.

Ночь навалилась тяжело и бесшумно. Темнота за окнами была абсолютной, безлунной. Генератор в подвале урчал ровнее, чем днем – Лев настроил его на минимально необходимую мощность, чтобы экономить топливо и снизить шум. Тусклый свет аварийных ламп, питаемых от генератора, отбрасывал длинные, пляшущие тени по залу. Салем сидел на табурете за барной стойкой, «Винторез» на коленях, взгляд скользил от темного прямоугольника двери к черным квадратам окон. Каждые пятнадцать минут он вставал, бесшумно подходил к каждому окну, заглядывал в щели ставней. Ничего. Только та же непроглядная тьма и гнетущая, всепоглощающая тишина. Даже ветра не было. Мир казался вымершим. Иногда Рея тихо постанывала во сне, подергивая лапами.

Смена Льва прошла так же. Он сидел, подперев голову рукой, время от времени резко вздрагивая и хватаясь за ружье при звуке потрескивания остывающей бочки-печки. Ни хруста, ни дрожи земли, ни леденящих душу звуков. Только ровное урчание генератора снизу и тихое посапывание спящего Салема.

Когда Салем разбудил Льва для своей второй смены под утро, в его голосе впервые за двое суток прозвучала тень чего-то, отдаленно напоминающего надежду.

"Тишина, Лёв. Ничего. Абсолютно ничего. Как будто… затишье."

Лев, протирая сонные глаза и потягиваясь так, что кости затрещали, мотнул головой:

"М-да… Может, пронесло? Может, самое страшное – это тот грохот да вспышка, а дальше… тишина? А этот хруст… ну, дерево упало, и все?"

Они не решались произнести это вслух, но мысль витала в спертом воздухе зала: Может, «Фара» устоит? Может, они смогут переждать этот кошмар здесь, за крепкими стенами?

Последние часы дежурства Салем провел не только в наблюдении. Он разложил на барной стойке свои приборы. Анемометр показывал полный штиль. Гигрометр – запредельную влажность. Термометр – необычно низкую для мая температуру. Дозиметр по-прежнему молчал, показывая лишь незначительный фон. Он записывал показания в свой походный блокнот – автоматизм исследователя, попытка найти хоть какую-то логику в хаосе. Эти цифры, эта тихая ночь… Они не объясняли кристаллы в овраге или тот жуткий хруст, но они давали передышку. Драгоценную передышку.

Когда первые, едва уловимые проблески серого света начали пробиваться сквозь пепельную пелену неба, Салем разбудил Льва. Они стояли вместе у окна, глядя, как призрачный рассвет медленно прорисовывает контуры поваленных деревьев во дворе и сизую дымку над оврагом. Кристаллы все еще блестели там, как и вчера. Но они пережили ночь. «Фара» выстояла.

"Ну что, старик," – Лев хлопнул Салема по плечу, и в его голосе звучала усталая, но настоящая бодрость. – "Выспались, укрепились, враг не пришел… Пора и разведку боем проводить, а? Хотя бы до того оврага с его снежинками проклятыми. Глазам своим не верю – надо потрогать. Или хотя бы посмотреть вблизи."

Салем посмотрел на приборы, на свои записи, на спящую у его ног Рею, потом – на «Винторез». Усталость никуда не делась, но ее теперь оттесняло другое чувство – острый, сосредоточенный интерес к новому, пугающему миру за стенами. И тень уверенности, рожденная тихой ночью. Они были готовы сделать следующий шаг.

"Пора," – кивнул он, бросив взгляд на респиратор, висящий у стойки. – "Сначала завтрак. Потом – в новый мир. Надеюсь, он обрадуется незваным гостям." Первые шаги в новом, чудовищно изменившемся мире, нужно было сделать прямо сейчас. И эти шаги вели за порог…

Утренний чай был крепким и горьким, как сама реальность за стенами «Фары». Надежда, рожденная тихой ночью, требовала действий, а не размышлений. Салем собирался с методичной точностью часового механизма. Плотная фланель, поверх нее ветровка, шерстяной шарф, плотно обмотанный вокруг шеи – слои против сырого, пробирающего до костей холода. Прочные кожаные перчатки. Респиратор с новым фильтром – щит против неизвестного, что витало в воздухе. К поясу – дозиметр (зеленый светодиод мигал обнадеживающе), охотничий нож в ножнах. За спину – привычная, успокаивающая тяжесть «Винтореза». Блокнот и карандаш в нагрудном кармане ветровки – оружие исследователя. Он щелкнул предохранителем винтовки, движение автоматическое, отточенное годами.

Лев не отрывал взгляда от окна, за которым сизый туман над оврагом казался плотной, почти живой субстанцией. Его «Вепрятка» лежала на барной стойке, дуло смотрело в сторону двери, как верный страж.

"А может, я все же с тобой?" – спросил он, не глядя.

"С крыши видимость лучше. Прикроешь оттуда. Рея с тобой, предупредит, если что." – ответил Салем, его голос был ровен, но в глазах горел холодный огонь концентрации, смешанной с предельной осторожностью. Он присел перед собакой. Умные глаза пса смотрели на него с немым вопросом и глубокой тревогой. – "Сидеть," – скомандовал он твердо, глядя Рее в глаза. – "Охранять." – Команды прозвучали четко, как выстрел. Рея взвизгнула протестующе, тычась носом в его колено, но поджала хвост и послушно села у ног Льва, не сводя с хозяина преданного, тревожного взгляда. Лес за оврагом манил слишком многими неизвестными и скорее всего опасными тропами, учитывая что Рея, встав на след полностью игнорирует даже Салема он не мог так рисковать.

"Ладно," – Лев тяжело вздохнул, его ладонь легла на загривок собаки. – "Три выстрела подряд. Я буду у тебя через минуту. Не ищи приключений, понял? Разведка, а не героизм."

"Разведка." – подтвердил Салем кивком. Он подобрал с пола крепкий, обломанный сук, длиной примерно в руку – для проверки грунта впереди, отгона веток. Органичное продолжение руки в этом новом, диком мире. – "Открывай."

Передняя дверь скрипнула, впустив волну ледяного, пахнущего сырой землей, хвоей и чем-то резко металлическим воздуха. Салем плотнее натянул шарф, поправил респиратор и шагнул в гробовую тишину нового утра.

Каждый шаг по двору отдавался в висках гулким эхом, слишком громким в мертвой тишине. Дозиметр на поясе тикал с монотонным безразличием – фон стабилен, угрозы нет. Салем двигался медленно, сканируя пространство: поваленные ветви, кусты сирени с поникшими, обмерзшими листьями, зияющий провал ворот. Ни движения, ни звука. Только всепроникающий холод и тишина, давящая тяжелее каменных стен. Он чувствовал на себе взгляд Льва с крыши и смутный фон тревоги от Реи.

У края оврага он замер. Туман здесь был не просто дымкой – он стелился по дну плотной, почти осязаемой пеленой, скрывая русло ручья, превращенное в ледяную скульптуру. Но главное – склоны. Они цвели. Не зеленью, а смертельным хрустальным цветением. Повсюду – на пожухлой траве, на папоротниках, на обнаженных корнях старых сосен – росли кристаллы. Игольчатые, спиралевидные, собранные в хрупкие, мертвенно-прекрасные «розетки» и «звезды». Они ловили скудный свет и дробили его в холодное, слепящее сияние. Воздух над ними вибрировал от мороза, пробирающего до костей даже через одежду. Салем осторожно приблизил конец сука к небольшому кристаллу-розетке на ветке ольхи. Не дотрагиваясь. В сантиметре от него – тсюк! Из центра кристалла выстрелила тончайшая, острая как бритва ледяная игла, вонзившаяся в древесину сука с хрупким, звенящим звуком.

Салем резко отдернул руку. На конце сука торчала прозрачная, как стекло, заноза длиной в палец. Холодок страха скользнул по позвоночнику. Активная защита.

"Зона гипертрофированного явления," – прошептал он, доставая блокнот и карандаш дрогнувшей рукой. – "Эффект мгновенного обледенения. «Морозные Иглы»." – Он записал название, стараясь, чтобы почерк не дрожал. Точное. Безжалостное. Это была не просто область экстремального холода. Это была активная, агрессивная угроза. Он окинул взглядом картину. Кристаллы покрывали только овраг и его склоны на несколько метров вглубь леса. К «Фаре» они не подступали. Это лишь слабое эхо, отголосок чудовищной силы, бьющей где-то далеко. Он сделал несколько снимков цифровым фотоаппаратом, измерил температуру у границы зоны (минус 15°C против минус 2°C в дворе) и влажность (под 100%). Дозиметр упорно молчал. Радиация ни при чем. Принцип работы зоны оставался загадкой.

Отойдя от оврага, Салем внезапно ощутил тяжесть – не физическую, а давящее чувство чужого, невероятно древнего и мощного присутствия, исходящее из леса за дорогой. То самое, что смотрело на него у озера. Но теперь взгляд был не предупреждающим. Он был… насыщенным. Глубоким, как сама земля, и невыразимо скорбным.

Он поднял глаза, сердце бешено заколотилось. Серая пелена над лесом чуть рассеялась, обнажив мрачные кроны сосен. И там, в глубине, метрах в ста от дороги, у подножия исполинского валуна, вывороченного бурей, он увидел.

Не тень, не фигура. Сущность. Сгусток полупрозрачного, мерцающего сумрака, словно сотканного из лесной мглы, вечного холода и… невыразимой боли. Очертания ее были текучими, непостоянными – то нить, то сфера, то неясный силуэт. Внутри слабо пульсировал тусклый, ледяной свет, напоминающий тлеющие угли под пеплом. Оно не двигалось. Оно было. И смотрело. Не глазами – всей своей сутью. И в этом взгляде Салем прочитал не просто предостережение. Он увидел глубокую, древнюю тоску – боль самой Земли, которой нанесли смертельную рану. И сквозь эту боль пробивался всепоглощающий, холодный гнев. Жажда возмездия. Стремление покарать всех, кто причастен к этому опустошению. Сущность не угрожала ему лично. Она являла собой саму ярость искалеченной планеты.

Салем замер, леденящий холод сковал не тело, а душу. Он понял. Понял с тревожной, интуитивной ясностью. Это «Нечто» – не враг. Оно – вопль боли и гнева планеты. Оно пыталось предупредить его тогда, у озера, о грядущей катастрофе. А теперь являло ее последствия. Желание помочь, остановить это безумие вспыхнуло в Салеме, но тут же угасло, разбившись о стену собственного бессилия. Что он мог сделать? Один человек против последствий чужой космической авантюры? Беспомощность обожгла сильнее мороза.

В этот миг внутри него что-то щелкнуло. Тончайшая, незримая нить натянулась, став почти физической. Он ощутил Рею. Не просто знал о ее местонахождении. Он чувствовал ее состояние – напряженное ожидание, пронизанное глубинным беспокойством за него. Эхо ее страха отозвалось холодком прямо у него под ложечкой. И в ответ, как эхо в пустоте, в его сознании возникла простая, без слов, но кристально ясная мысль: «Сюда. Возвращайся.Опасность.»

Это было не чудо. Это было усиление той немой связи доверия, что всегда существовала между ним и собакой, выведенное на новый, невероятный уровень искаженной реальностью. Он не слышал мыслей. Он чувствовал ее эмоциональный фон, ее инстинктивные порывы. И она ловила его ключевые намерения, связанные с ней, с опасностью, с домом. Связь была хрупкой, интуитивной, но абсолютно реальной.

Сущность у валуна медленно растаяла, растворившись в серой хвое сосен. Предупреждение и откровение были даны. Салем глубоко вдохнул ледяного воздуха, наполненного запахом хвои, металла и… боли. Пора назад.

"Ну?" – Лев встретил его у двери, «Вепрятка» в руках, лицо напряжено вопросом. Рея бросилась к Салему, тычась носом в ноги, виляя хвостом с такой силой, что казалось, вот-вот оторвется. Под обычной радостью Салем чувствовал мощную волну облегчения и остаточный страх, как будто его собственный. Он потрепал ее по загривку, мысленно послав: «Я здесь. Спокойно.» Собака мгновенно успокоилась, села у его ног, но не сводила с него глаз, уши настороженно подрагивали.

"Зона мгновенного обледенения," – сказал Салем, снимая респиратор и показывая Льву снимки на камере. Он описал кристаллы, их агрессию при приближении, адский холод, четкую локализацию явления в овраге. Показал показания термометра. – "Назвал «Морозные Иглы». . Радиация в норме." – Он умолчал о «Нечто». И о новой, трепещущей нити связи с Реей. – "Похоже на… гипертрофированный физический эффект. Но почему именно тут? Почему такой формы? Без приборов точнее не скажешь. Опасно, но границы стабильны. Пока." – Он протянул Льву сук с торчащей ледяной иглой.

Лев осторожно взял сук, долго разглядывал прозрачную занозу, потом фотографии на экране камеры, его рыжие брови сдвинулись в суровую складку.

"Иглы… Точно. Красиво и жутко до чертиков," – пробормотал он, осторожно касаясь иглы кончиком пальца в перчатке. Он посмотрел в сторону оврага, потом на Салема. – "И все? Больше ничего? Ни звуков, ни… движухи? Ничего подозрительного в лесу?"

Салем сделал глоток воды из фляжки, его взгляд скользнул мимо Льва, к окну, за которым виднелся край леса.

"Тишина. Гробовая. И холод. Лютый холод там. Больше ничего не видел." – Ложь легла на язык легко, как защитный слой инея. Но это была ложь во спасение. Спасти Льва от паники перед лицом непостижимого. Спасти себя от преждевременных, невозможных объяснений.

Он положил руку на холодный приклад «Винтореза». Первая разведка завершена. Они нанесли на карту одну угрозу: зону «Морозные Иглы». Но лес за дорогой, где растворилось «Нечто», таил в себе несоизмеримо большее. И Салем знал: их крепость «Фара» стояла не просто на руинах старого мира. Она стояла на границе нового, где законы природы стали орудием возмездия, а тишина могла быть криком ярости. Этот мир только начал открывать им свои тайны. И свои клыки. Следующий шаг будет куда опаснее.

Треск дров в импровизированной печурке (старая металлическая бочка, приспособленная Львом в углу зала) был единственным звуком, нарушающим тягостную тишину «Фары». Салем сидел на краю своей кровати, чистя ствол «Винтореза» длинным шомполом – ритуал, приносящий успокоение. Лев возился у барной стойки, пытаясь реанимировать старую рацию, подключенную проводами к автомобильному аккумулятору от «Паджеро». Рея дремала у ног Салема, ее бок ритмично поднимался и опускался. Он чувствовал ее сонное спокойствие, как тепло от печки – умиротворяющий фон в море тревожных мыслей.

"«Морозные Иглы»…" – Лев отложил паяльник, плюхнулся на табурет с видом полного изнеможения и протянул Салему открытую банку тушенки с ложкой. – "Звучит как коктейль в дорогом баре, а не как способ превратиться в ледяной памятник самому себе." – Он ткнул ложкой в мясо, задумчиво пережевывая. – "Ладно, одну зону на карте отметили. Поздравляю, Колумб епона мать. Вопрос: сколько их таких… цветущих садов смерти развелось по округе? Или нам «повезло» с эксклюзивом?"