Фара

Он подошел к разложенной на столе карте дальнобойщика. «Тихая Гавань». Последний шанс в ближнем радиусе. Но как идти туда вместе? Как делить паек, ночевать плечом к плечу, когда между тобой – пропасть недоверия и страха?

Объяснить? Но что я скажу? Что я не понимаю этого сам? Что связь с Реей – инстинкт, усилившийся под давлением реальности? Тогда, почему сразу не рассказал? Он и сам до конца не знал ответа на этот вопрос. Но сердце сжималось от горечи потери..

«Я на крышу, – сказал Салем громко, намеренно разбивая тишину. Голос прозвучал неестественно громко. – Буду дежурить. С Реей.»

Лев не обернулся. Лишь мотнул головой, помешивая что-то в сковороде. Его «Ага» прозвучало как хриплый, незначительный выдох.

Салем взял «Винторез», фонарь, рацию. Рея тут же вскочила, готовая следовать. Подъем по скрипучей лестнице на чердак, потом по приставной – на плоскую часть крыши. Холодный, тяжелый воздух встретил их. Небо, затянутое непроглядной пеленой, не пропускало ни звезд, ни луны. Только тьма, давящая сверху.

Он устроился на походном стуле, поставив рацию на ящик. Рея легла у его ног, положив голову на лапы, но не спала. Ее уши шевелились, улавливая каждый шорох внизу. Салем чувствовал ее фокус – большая часть ее внимания была прикована к тому, что происходит внутри «Фары».

Салем включил рацию. Белый шум, шипение пустоты. Ни всплесков, ни обрывков голосов, ни сигналов бедствия. Он выключил рацию. Тишина снова сомкнулась над крышей.

Он смотрел в темноту. Туда, где знал, был овраг. Туда, где за дорогой растворилось «Нечто». Лес молчал. Абсолютная, гнетущая тишина мертвого мира.

Как объясниться? – думал Салем, машинально поглаживая холодный, знакомый приклад винтовки. Сказать: "Лёв, я все тот же"? Но это ложь. Я изменился. Мир изменился. Мы оба изменились. Он положил руку на голову Реи. Она вздохнула, глубоко и по-собачьи грустно. Она подняла голову и посмотрела на него умными, понимающими глазами. В них читался немой вопрос.

Салем почувствовал ее тепло, ее абсолютную, безоговорочную преданность. Это была единственная неразрушимая связь. Внизу, в «Фаре», за столом сидел его друг. И между ними лежала невидимая, но непреодолимая зона отчуждения, опаснее и коварнее любой «Глухой Пади» или «Тяжелого Перевала». И как ее обойти, Салем не имел ни малейшего понятия.

ГЛАВА 5. Трещины и Мосты

Бледное, безразличное солнце едва пробивалось сквозь вечную пелену, окрашивая двор «Фары» в грязно-серые тона. Утреннюю тишину, густую и мертвенную, нарушал лишь скрип двери и тяжелые шаги Льва. Он вышел первым, не оглядываясь на спящих в кафе Салема и Рею. Его спина, обычно широкая и уверенная, напоминала натянутую тетиву.

Салем проснулся от звука падающих дров. Он увидел Льва у огня – тот стоял ко всем спиной, плечи напряжены до каменной твердости. Рея, почуяв пробуждение хозяина, лизнула ему руку, но ее умные глаза были прикованы к Льву, улавливая волну холодной настороженности, направленную прямо на Салема. Он боится меня, – с горечью констатировал Салем, чувствуя это через растерянность собаки.

Подойдя к столу, Салем развернул карту дальнобойщика. Палец ткнул в точку у подножия холмов. – «Тихая Гавань»… По карте это в двадцати километрах. Если выедем через час…

– Готовься, – отрезал Лев, резко обернувшись от печурки. Его голос был лишен интонаций, плоский и тяжелый. – Выходим через час.

Лев (мысленно, яростно помешивая угли): "Гавань… Какая гавань? Ловушка? Или он ведет туда, куда оно велит? Страх перемешивался с гневом на себя за слабость – и на Салема за то, что сделал его слабым.

Салем (глядя на карту, но не видя линий): "Час. Цель – топливо. Но как ехать, если единственный, кто был опорой, смотрит на тебя как на чуму? 'Тихая Гавань'… Название-насмешка." Он чувствовал взгляд Льва, скользнувший на него и тут же отведенный, полный немого вопроса и ледяного недоверия.

«Паджеро», нагруженный пустыми бочками и отчаянием, выкатился за ворота «Фары». В салоне висела гнетущая тишина. Лев вцепился в руль, взгляд прикован к разбитой колее лесной дороги. Салем сидел рядом, «Винторез» между колен, приборы молчали. Рея скулила на заднем сиденье, разрываясь между тревогой за хозяина и страхом перед напряжением, исходящим от Льва.

Неожиданно Рея заскулила громче, забилась в угол сиденья, уставившись в лобовое стекло и ткнув носом в щель. Салем почувствовал ее резкий сигнал тревоги – не на физическую угрозу, а на искажение. Впереди, где дорога делала поворот, воздух заколебался. Деревья по краям словно поплыли, их стволы искривились в немыслимых углах. Тени задвигались независимо от солнца, принимая формы то бегущих людей, то неясных чудовищ. Мираж.

– Лев, – Салем сказал тихо, но твердо, опираясь на сигнал Реи, указывая вперед. – Впереди… Просто едь медленно, по колее.

Лев резко нажал на тормоз, машина дернулась. Его взгляд метнулся к Салему, потом к Рее, потом к мельтешащим теням за стеклом. – Сам знаешь? – прошипел он, голос сорвался от напряжения. – Или она тебе опять нашептала? – Но рука его потянулась к рычагу КПП, переводя на пониженную передачу. Он медленно тронул, впиваясь взглядом в реальную колею под колесами, игнорируя пугающие видения по сторонам.

Салем сделал пометку. Зона « Фата-Моргана » или же по простому « Пустые картинки»

«Локальные зоны плотности и температуры атмосферы, действующие как гигантские линзы и призмы. Создают устойчивые и сложные миражи, искажающие рельеф и скрывающие реальные опасности. Основа: Гипертрофированная рефракция. Риск: Дезориентация, сход с безопасного пути, психологический стресс.»

Он снова знал… Черт, они оба ненормальные! – думал он, стискивая зубы до боли. Прагматизм заставлял слушаться – видения могли скрыть настоящую яму. Но каждое такое подтверждение их странной связи вгоняло новый гвоздь в гроб доверия. А если он может и на меня так влиять? – от этой мысли становилось физически дурно.

Они проехали зону "Пустых картинок", оставив позади искривленные тени. Напряжение в салоне достигло предела. Рея успокоилась, но Лев не расслабился ни на секунду. Его подозрения, подогретые кошмарными снами и реальностью зон, цвели махровым цветом. Салем чувствовал стену между ними и знал: слова бессильны.

"Тихая Гавань" предстала мрачным кладбищем надежд. Бывшая геологическая база: пара полуразрушенных корпусов, покосившийся гараж, забор, изрешеченный временем. Гробовая, неестественная тишина нарушалась лишь карканьем воронья над главным зданием.

Лев заглушил двигатель, его рука не выпускала "Вепрятку". – Никого… – пробормотал он хрипло, сканируя подозрительные развалины. – Слишком тихо.

Салем вышел первым, "Винторез" наперевес. Его взгляд сразу выхватил фигуры на земле у входа в главный корпус. Не в позах жертв зон. Они лежали неестественно, как сброшенные куклы. Пулевые отверстия в спинах и груди. Темные пятна запекшейся крови. – Мародеры, – хрипло заключил Лев, подходя и настороженно оглядывая окна. – Или свои перессорились за последний паек?

Цель была ясна. Молча они двинулись к задним строениям и гаражу. Напряжение висело в воздухе гуще смога. За гаражом стояла цистерна. Лев, стукнув по ней костяшками, услышал глухой, жирный отзвук – почти полная! Краткий миг облегчения сменился новой волной настороженности. Где те, кто убил охрану? Где хозяева пуль?

Лев судорожно начал доставать шланги и насос. Салем стоял на страже, спиной к гаражу, но все его внимание было приковано к Рее. Собака не лаяла, но неестественно напряглась, прижавшись к земле, шерсть на загривке дыбом, нос втягивал воздух короткими, резкими рывками. Он чувствовал ее острую тревогу – запах чужаков. Без слов, лишь кивком и мощным мысленным импульсом: "Охраняй. Ищи!" – он послал Рею вперед. Она метнулась вглубь территории, сливаясь с развалинами. Лев видел это краем глаза. Его губы сжались в тонкую белую нить. Опять… Их тайный сговор. Надеюсь, псина хоть гавкнет, если нас возьмут в прицел…

Пока Лев возился с насосом, присоединяя шланг к цистерне, а Салем держал первую канистру, ловушка захлопнулась. Не из зоны. Из человеческой подлости. Трое вышли из теней молниеносно: из-за угла склада, из провала подвала, из-за груды бочек. Изможденные, грязные, с глазами, горящими голодом и жестокостью. У двоих – обрезы, у третьего – монтировка. Они не кричали. Человек с монтировкой двинулся к Льву. Тот, услышав шаг, начал поворачиваться – слишком медленно. Мощный удар прикладом в висок! Лев рухнул на колени, потом на бок, лишь сдавленный стон вырвался из горла. Салем бросился на помощь – двое других были уже на нем. Грубые руки схватили, удары обрушились на ребра, почки, голову. Мир померк.

Их связали крепкой синтетической веревкой, руки за спиной, ноги у лодыжек. Рты забили грязными тряпками. Оружие, ножи, рюкзаки – все отшвырнули. Мародеры переговаривались шепотом:

«Живых долго не было… Повезло!» – радость была тусклой.

«Машину ихню заберем. Вещи… что ценное. Канистры уже наши.»

«Этих… в подвал к другим?» – Холодный взгляд скользнул по связанным, задержавшись на окровавленном виске Льва. Вопрос жизни и смерти решался как выбор тары.

Салем лежал лицом в холодной грязи. Боль пульсировала в висках, боку. Он видел, как один мародер копошится у «Паджеро», другой рылся в рюкзаках, третий стоял на страже. Лев рядом. Без сознания? Паника поднялась из живота. Рея. Где она? Он заставил себя дышать глубже, сквозь тряпку, отсекая боль и страх. Вложил всю ярость, весь страх в четкий, неистовый мысленный крик с образами: "РЕЯ! ОПАСНО! ТИХО! БЫСТРО!" Он кричал в ту часть сознания, где горела их связь, повторяя: Зубы. Волокна. Холодная сталь.

Где-то за углом гаража, в кустах бузины, Рея замерла. Ее нос ловил запах крови (Льва!) и чужой пот мародеров. Теперь пришел шквал ощущений: Острая боль в боку хозяина. Темнота. Скованность. Жгучая срочность. Яркий образ собственных зубов, рвущих волокна. Тяжелый образ «Винтореза». Она поняла.

Минуты растягивались в часы. Мародеры увлеченно делили добычу у «Паджеро». Часовой зевал. Салем лежал неподвижно, притворяясь безжизненным, все его существо – одно большое напряженное ухо. И вдруг – едва уловимое движение за спиной. Теплое, влажное дыхание на скрученных пальцах. Тихое царапанье острых клыков по синтетике. Рея! Она подползла с подветренной стороны. Она работала яростно, но бесшумно. Салем чувствовал, как волокна лопаются под ее напором. Веревки на руках ослабевали! Он напряг мышцы – еще немного!.. Льву повезло меньше. Его веревки были толще. Рея, почувствовав свободу Салема, переключилась на Льва. Мародер у цистерны что-то крикнул. Часовой повернул голову, взгляд скользнул в сторону связанных…

– Рррваааааать! – Салем рванул из последних сил. Последние волокна лопнули! Руки свободны! Он выплюнул кляп, голос сорвался на хриплый крик: – Рея! Оружие! Быстро!

Мир взорвался хаосом. Мародеры вздрогнули, обрезы взлетели. Рея, как стрела, рванулась туда, куда отбросили оружие. Она схватила ремень «Винтореза» и потащила его по земле к Салему. Выстрел! Пуля ударила в землю в сантиметре от ее лапы. Салем, едва успев освободить одну ногу, бросился вперед, падая рядом с ползущей Реей. Его пальцы впились в холодный металл приклада. Нет времени! Он падает на спину, прижимает приклад к животу, тычет ствол в сторону мародера, стрелявшего в Рею, и давит на спуск почти в упор! Оглушительный грохот! Мародер дернулся и рухнул.

Рея, без команды, с рыком бросилась на второго, отвлекая его. Салем перекатывается, пытаясь прицелиться в третьего, поднимающего обрез… ГРОХОТ! Оглушительный, рядом! Это Лев! Он очнулся! Его «Вепрятка» выплюнула заряд картечи почти в упор. Третий мародер отлетел назад. Тишина навалилась внезапно, тяжелая и звонкая, нарушаемая только тяжелым дыханием, скулежом Реи и предсмертным хрипом мародера, добитого короткой очередью Салема из уже вскинутого к плечу «Винтореза». Бой кончился.

Тишина после выстрелов была оглушительной. Три новых трупа. Лев сидел, прислонившись к колесу «Паджеро», зажимая окровавленный висок. Лицо мертвенно-бледное, глаза широко раскрыты, смотрели на… Салема и Рею.

Лев (внутренний монолог, сквозь шум в ушах): " Она спасла мне жизнь. Нам… Доверие к Салему как к другу не возникло. Но стена страха и недоверия, как к "чужаку", рухнула. Ее место заняла сложная смесь: Шок от убийства. Прагматичное признание факта: Связь спасла. Признание: Салем рисковал, спасая обоих. Всепоглощающая усталость. Все чувства тонули в необходимости действовать: собрать топливо, обработать раны, убраться с этого проклятого места.

Салем, превозмогая боль в ребрах, поднялся. Он видел взгляд Льва – не благодарность, а шок, опустошение и… начало тяжелого, неохотного признания реальности. Стена дала трещину. Он подошел, протянул руку. Голос хриплый от крика и боли. – Как голова? Держишься?

Лев взглянул на руку, потом медленно поднял глаза на Салема. Не было отторжения, не было страха. Была усталость до мозга костей. Он молча взял протянутую руку, позволил помочь себе встать. Шаги были неуверенными. Он не благодарил. Просто принял помощь. Это был первый, крошечный мостик.

Когда они закончили слив дизеля было уже за полночь. Загрузили тяжелые канистры в «Паджеро». Салем помог Льву устроиться на пассажирском сиденье. Лев не отстранился. Он сидел, уставившись в окно, взгляд расфокусирован, иногда останавливаясь на Рее, настороженно озиравшейся сзади. Они уезжали, оставив позади трупы, страх и иллюзии. В салоне пахло дизелем, порохом и свежей кровью. Не было враждебной тишины утра. Было тяжелое, шоковое молчание людей, переживших ад. Доверие не вернулось. Но Лев начал принимать Салема не как друга, а как пугающе эффективного, странного, но необходимого союзника. В их мире это было уже немало. Это был шаг от трещины – к хрупкому мосту.

ГЛАВА 6. Основание

Вечер опустился на «Фару» тяжело, как пропитанная дождем шкура. Но внутри кафе было светло, тепло и – что важнее всего – надежно. Генератор урчал ровнее и увереннее с полными баками. Запас дизеля из бочкек, привезенных с «Тихой Гавани» и бережно выставленных в подвале, обещал месяцы света и относительного комфорта. Эта мысль витала в воздухе, плотная, как запах жареного мяса и… чего-то крепкого, что Лев сейчас наливал в две потертые жестяные кружки.

Салем сидел за столом у окна, раздвинув ставни на щелочку. Ребра ныли тупой, знакомой болью, виски гудели от усталости и адреналинового похмелья после перестрелки. Лев, с перевязанным виском, подошел, поставил перед ним кружку с глухим стуком. Жидкость внутри была прозрачной, как слеза, и пахла лесом после грозы и чем-то металлическим – самогон двойной перегонки, «лекарство» из глубинки, которое Лев припас для особых случаев. Или особо тяжелых дней.

"На," хрипло произнес Лев, тяжело опускаясь на стул напротив. Звук был грубым, но в нем не было утренней ледяной стены. Была усталость. Глубокая, вселенская. И что-то еще. Признание необходимости. "Зацепились. Пока."

Салем кивнул, не глядя на друга. Взял кружку, ощутив холод металла. Глоток обжег горло, разливаясь по телу волной жара, за которой потянулось долгожданное, пусть и обманчивое, расслабление. Он крякнул, поставил кружку. "Пока," эхом отозвался он, его взгляд скользнул к двери. Она была приоткрыта. Во мрак двора, где уже сгущались непроглядные сумерки, бесшумно метнулась серая тень. Рея. Он почувствовал ее движение – не звук, а скорее сдвиг воздуха, изменение фона в той части сознания, что теперь была неразрывно связана с собакой. Уверенный, быстрый ритм патруля. Осмотр периметра. Она видела в этой тьме то, что им было недоступно. Улавливала запахи за километр. Слышала шелест листа за ветром. Страх отпустить ее сменился холодной уверенностью: она была их лучшим часовым. Лучше любого прибора, лучше их собственных настороженных чувств. Он больше не боялся за нее здесь. Он боялся за то, что могло прийти к ним, пока ее не было рядом. Но сейчас – она была на посту.

"Отпустил?" Лев проследил за его взглядом, отхлебнул из своей кружки с громким «гхык». Голос был ровным, без прежней колючей подозрительности, но и без тепла. Констатация факта.

"Да," коротко ответил Салем, снова поднося кружку к губам. Второй глоток был мягче, жар сменился глубоким теплом, разливающимся изнутри. "Видит лучше. Слышит лучше. Чует опасность раньше. Надежнее нас с тобой вместе взятых в этом… деле." Он поставил кружку, осторожно потрогал бок.

Лев хмыкнул, звук был похож на скрип не смазанной двери. Он потрогал повязку на виске, поморщился от боли. "Не поспоришь. Особенно после…" Он не стал договаривать. После «Тихой Гавани». После зоны «Пустых картинок». После мародеров. После той немыслимой связи, что позволила Рее найти их, перегрызть веревки и принести винтовку под пулями. После того, как он, Лев, увидел это своими глазами и вынужден был принять. Принять как инструмент выживания. "…после всего." Он закончил обезличенно и отпил еще, долгим глотком.

Тишина повисла между ними, но теперь она была другой. Не враждебной, не ледяной. Тяжелой, как влажный полог, но дышащей. Наполненной усталостью, болью в телах, горечью на душе и… крепким самогоном. А еще… Воспоминаниями. Они витали в воздухе, толкаемые алкоголем и необходимостью найти хоть какую-то точку опоры в этом рухнувшем мире. Точку опоры друг в друге, несмотря на трещины.

Лев поставил кружку с глухим стуком, почти пустую. "Помнишь…" начал он вдруг, глядя не на Салема, а куда-то поверх его плеча, в прошлое. Голос его потерял привычную грубость, стал чуть глуше. "Помнишь, как мы встретились-то? Не здесь же."

Салем медленно повернул к нему голову. В глазах Льва не было привычного едкого огонька. Была какая-то усталая задумчивость. И боль. Не только физическая. "На «Северном Тракте»," тихо сказал Салем. Трасса. Та самая, что теперь, возможно, перекрыта завалами или зонами. "Зима. Метель. Моя «Нива» угодила в кювет. Снега по пояс." Он закрыл глаза на мгновение, словно снова ощущая тот пронизывающий холод. "Думал, замерзну, как щенок. А ты…" Уголки его губ дрогнули, пытаясь сложиться во что-то, отдаленно напоминающее улыбку. "…ты на своем допотопном «Урале», как призрак из снега, вынырнул. Борода обледенела, глаза, как у бешеного медведя. Кричишь в окно: «Чего, городской, в сугробе гнездо свил? Вылазь, давай трос цеплять!»"

Лев фыркнул, в его глазах мелькнула искорка – слабый отблеск былого. Он снял фуражку, провел рукой по коротко стриженой голове. "А ты, бледный как смерть, весь в снегу, вылез, и первое, что ляпнул: «У вас есть горячий чай? А то я, кажется, отморозил принципы оказания первой помощи»." Он покачал головой, с неожиданной неловкостью взялся за кружку. "Хамло, блин. Чуть не скис, а туда же, остроты строчить."

"Зато чай был," парировал Салем, делая еще глоток. Жидкий огонь согревал изнутри, разгоняя холод воспоминаний о той метели. "Крепкий. С сахаром. И с бензиновым привкусом из термоса. Но лучший в моей жизни."

"Еще бы," Лев хмыкнул, но уже беззлобно. Он налил себе еще, плеснув через край. Капли самогона упали на стол, он их не вытер. "Мне тогда жалко тебя стало. Такой… тощий. Интеллигентный. Как будто ветром сдуть. А сам в такие дебри, куда нормальные мужики на тракторах боятся. Думал, геолог заблудившийся или биолог-чудак." Он помолчал, разглядывая свою кружку, крутя ее в руках. "А ты… инженер. Из города. С мозгами. И с винтовкой классной. И с характером…" Он не договорил, но Салем понял. С характером, который не сломили ни метель, ни кювет, ни перспектива замерзнуть. Характером, который Лев, сам человек суровый и нелюдимый, невольно уважал.

"А ты," Салем повернулся к нему, осторожно опираясь локтем о стол, щадя ребра, "сразу как свой. Не лез с расспросами. Вытащил. Обогрел. Напоил тем ужасным чаем. И… предложил работу. Помочь с проводкой в этом самом кафе. «Фара» тогда еще щелей не конопатила, а провода висели, как лапша."

"Ага," Лев усмехнулся, коротко. "Думал, ты за три дня сбежишь. От холода, от грязи, от моей кухни." Он ткнул пальцем в сторону импровизированной кухонной зоны. "А ты… вкалывал. Не хуже местных. И мозги включал. Схему сам нарисовал, материалы рассчитал…" Он махнул рукой, отмахиваясь от деталей. "И не сбежал. Задержался. На пару дней. Потом еще. Потом… стал заезжать. С винтовкой. С собакой. Рассказывать про свои походы. Покупать пиво. Помогать с дровами…" Он замолчал, глядя куда-то внутрь себя, на дно пустой кружки. "Друзьями стали. Не сговариваясь. Так, само."

«Так, само». Эти слова повисли в воздухе. Просто. Без пафоса. Констатация факта, который когда-то казался таким же незыблемым, как стены «Фары». До взрыва. До зон. До «Нечто». До этой чертовой связи с собакой и леденящих снов.

Салем молча поднял кружку. Лев, не глядя, поднял свою. Они не чокнулись. Просто одновременно отпили. Долгими глотками. Горячая волна накатила с новой силой, смывая часть напряжения, часть боли. Не все. Но часть.

За окном, в кромешной тьме, мелькнул слабый отблеск – отражение в ее глазах. Быстрый, уверенный шаг по периметру. Охраняет. Чувствует их состояние – усталость, тяжесть разговора, но и… слабое тепло, пробивающееся сквозь лед. Она знала. Они были ее стаей. И она их берегла.

"«Так, само»," тихо повторил Салем, ставя пустую кружку на стол с легким звоном. Голос его был хриплым, но твердым. Он посмотрел прямо на Льва. Впервые за долгое время. "Основание, Лёв. На чем все держалось. Держится." Он сделал паузу, переводя дыхание. "Даже если фундамент дал трещину. Даже если надстройку штормит. Основание – оно никуда не делось."

Лев долго смотрел на него. Его байкальские глаза в полумраке кафе казались темными, непроницаемыми. Потом он медленно кивнул. Один раз. Тяжело. "Основание," пробормотал он хрипло. И потянулся к бутылке, чтобы налить еще. Не для веселья. Для тепла. Для молчаливого согласия. Для того, чтобы попытаться пережить еще одну ночь в этом новом, безумном мире. Опираясь на то немногое, что от старого мира у них еще осталось. Друг на друга. И на собаку за дверью, чутко охраняющую их покой.

Неделя превратилась в череду изнурительных рейдов. «Тихая Гавань» перестала быть тайной и надеждой, став местом тяжелой, опасной работы. На «Паджеро», теперь оснащенном дополнительными бочками, они совершили еще четыре поездки. Каждая – напряженный маршрут сквозь зону «Картинок» и мимо других, пока лишь подозреваемых зон, с постоянным ожиданием засады или новой встречи с «Нечто».

Работа была мрачной и методичной. Выкачали всю солярку из цистерны в припасенные бочки и канистры. Разгрузили склад базы: ящики с консервами (непритязательные «тушенка по-армейски» и гороховая каша), мешки с крупой и солью, рулоны брезента, катушки прочного троса, ящики инструментов – все, что могло пригодиться в их новой реальности. Нашли даже небольшой запас медикаментов в разгромленном медпункте – антибиотики, бинты, обезболивающие. Каждая поездка заканчивалась разгрузкой у «Фары», превращением двора в подобие партизанской базы снабжения.

Тот самый подвал… Нашли его случайно во время последнего рейда, отодвинув сломанный шкаф в одном из корпусов. Запах ударил в нос еще до того, как луч фонаря Льва выхватил жуткую картину. Несколько тел. Не мародеров, а их жертв. Водители в заправленных в сапоги телогрейках, двое в робах, похожих на форму заправки «Северный путь». Лица были искажены предсмертной мукой, руки связаны за спинами. Пулевые отверстия в затылках. Холодный, методичный расстрел. Лев долго стоял, освещая фонарем одно из лиц – молодое, с щетиной и широко раскрытыми, уже мутными глазами.

"Знакомый…" голос Льва был глухим, как из колодца. Он опустил фонарь, свет дрожал на его сжатых кулаках. "Возил муку на хлебозавод в Луге. Вечно торопился, гнал как угорелый… Любил анекдоты похабные рассказывать на стоянке." Он резко выключил фонарь, повернулся и вышел, не глядя на Салема, толкнув плечом дверь. Тот почувствовал волну ледяной ярости и боли, исходящую от друга. Они не стали хоронить. Просто завалили вход в подвал обломками и ржавым железом.

Логово мародеров обнаружили в полуразрушенном бункере на краю территории базы. Вонь немытых тел, дешевого спирта и отчаяния. Импровизированные нары из грязных матрасов. Пустые бутылки, обрывки грязной одежды. Жалкие остатки еды – крошки сухарей, пустые банки. И оружие, спрятанное под нарой: еще два обреза, патроны к ним, несколько ножей разной степени кривизны, самодельная «колотушка» из арматуры. Ничего ценного, кроме самого факта устранения угрозы и пары коробок патронов 12-го калибра, подошедших к «Вепрятке» Льва. Забрали все. Убежище подожгли перед уходом. Пламя пожирало грязь и память о тех, кто выбрал путь падальщиков, оставляя за спиной столб черного дыма.

Вечера после рейдов проходили в «Фаре» за крепким чаем, а позже – за тем же самогоном Льва. Усталость была костной, но напряжение немного спало. Безопасность «Фары» укрепилась запасами. И Лев, наблюдая за Салемом и Реей, начал задавать вопросы. Осторожно, без прежней агрессии, но с неистребимым прагматизмом и остатками тревоги.