Фара

Ольга положила руку Насте на плечо, но ничего не сказала. Ее взгляд был красноречивее слов: подозрения крепли. Салем заметил этот взгляд. Лев тоже, хмуро ковыряя вилкой остатки каши.

"А что… что это было?" – тихо спросила Аня, глядя на Салема большими глазами. – "Этот взрыв? И почему… почему теперь лес такой страшный? Вода в лужах как стекло, а в овраге… холодно как зимой, и все в иголках?" Она поёжилась, вспомнив «Ледяные Цветы» у ручья по дороге в «Фару».

Все взгляды устремились на Салема. Он почувствовал тяжесть ожидания. Лев скептически хмыкнул, но промолчал.

"Взрыв," – начал он ровно, глядя на пламя в буржуйке, – "был на термоядерном корабле «Магеллан». Наверное, ты слышала по радио перед… всем этим?" Аня кивнула. "Мощность была чудовищной. Но дело не только во взрыве. Он… спровоцировал что-то. Глобальный сбой. Как короткое замыкание в системе планеты."

Он взял со стола пустую консервную банку и кусок сухаря. "Представь, что мир – это большая, сложная машина. Со своими правилами – гравитация, время, как течет вода, как распространяется звук, как замерзает влага." – Он поставил банку. – "Взрыв «Магеллана» ударил по этой машине как кувалдой. Не просто разрушил города… он сломал сами правила в некоторых местах. Создал… зоны. Очаги, где законы физики работают неправильно, гипертрофированно. Как перекосившаяся шестеренка, которая крутится не так и все ломает вокруг."

"Как… как в овраге?" – спросила Аня.

"Да," – кивнул Салем. – "Это зона спонтанной кристаллизации. Теплый влажный воздух мгновенно превращается в лед на любой поверхности. Физика фазового перехода. Гипертрофированный эффект." – Он смял сухарь в крошки и бросил их на стол перед банкой. – "Или «Тихие Пустоши», которые у нас на болотах к северу. Там сломано распространение звука. Почва и воздух поглощают его почти полностью. Акустический метаматериал, созданный катастрофой."