Ордынцы: Запечатанные врата. Часть 3

За окном где-то вдалеке прогудел гудок поезда – тот самый, что ходит один раз в сутки, в три семнадцать пополудни. Но часы показывали только утро. Значит, всё ещё впереди.

Часть 2. ДОРОГА К АЛЕКСАНДРОВСКОЙ СЛОБОДЕ

Глава 11. Поезд в никуда

Михаил открыл глаза, и первое, что он ощутил, – это тишину. Не просто отсутствие звука, а густую, вязкую тишину, будто кто-то вынул из мира все шумы, оставив только глухой гул в ушах. Он лежал на жестком сиденье вагона, и холодная кожа виска прилипла к потёртому кожаному подголовнику.

Вагон был пуст.

Не просто пуст – он словно вымер. Ни души, ни следов присутствия: ни забытых газет, ни смятых стаканчиков, ни даже пылинок, кружащих в косых лучах света. Окна, затянутые матовой дымкой, пропускали тусклый, словно подёрнутый пеплом, свет. За ними – бескрайние поля, плоские, как лист бумаги, уходящие в горизонт, где небо и земля сливались в одну серую муть.

Михаил медленно поднялся, и его тело отозвалось тупой болью – не от ран, а от неправильности всего этого. Он не помнил, как здесь оказался. Последнее, что всплывало в памяти, – трещина в зеркале, голос Анастасии, её пальцы, цепляющиеся за его рукав, и тьма, хлынувшая откуда-то изнутри.

Он провёл ладонью по лицу, будто пытаясь стереть остатки сна, и нащупал в кармане пальто смятый прямоугольник бумаги. Билет.

– Вот же чёрт… – прошептал он, разворачивая его.

Бумага была старой, пожелтевшей по краям, с выцветшими буквами. В графе «Пункт назначения» значилось:

«Туда, где время сломалось».

Ни даты, ни номера поезда, только печать с нечитаемым штемпелем, похожая на кляксу. Михаил перевернул билет, ожидая увидеть хоть что-то ещё, но обратная сторона была чистой, будто никогда не предназначалась для записей.

– Ну конечно, – он усмехнулся, и звук собственного голоса, хриплого и чуждого, заставил его вздрогнуть. – Просто добро пожаловать в очередную загадку.

Он подошёл к окну, прижал ладонь к холодному стеклу. Поля за окном не менялись – ни деревца, ни холма, ни даже птицы в небе. Только ровные, унылые просторы, будто нарисованные равнодушной рукой.

– Ладно, – пробормотал он. – Если это сон, то чертовски детализированный.

Он потянулся к соседнему креслу, провёл пальцами по обивке. Материя была шершавой, вытертой до дыр в некоторых местах, но реальной. Не иллюзия, не мираж. Он ущипнул себя за запястье – боль была острой и ясной.

– Значит, не сплю.

Где-то в глубине вагона что-то щёлкнуло.

Михаил замер. Звук повторился – лёгкий, металлический, будто кто-то постучал ногтем по стеклу. Он медленно развернулся, глядя в темноту коридора, ведущего к другим вагонам.

– Кто здесь?

Ответа не последовало. Только тихий скрип – будто половица прогнулась под невидимой тяжестью.

Он сжал билет в кулаке, ощущая, как бумага мнётся, впиваясь в кожу.

– Прекрасное начало, – проворчал он. – Пустой поезд, билет в никуда и…

Он не договорил. В окне мелькнуло отражение.

Не его.

Чьё-то лицо – бледное, с тёмными провалами вместо глаз – на мгновение возникло в стекле и исчезло, будто растворившись в дымке.

Михаил резко обернулся.

Никого.

Только пустые кресла, пыльный пол и его собственное дыхание, учащённое, неровное.

– Хорошо, – прошептал он. – Очень, очень хорошо.

Он сунул билет обратно в карман и потёр переносицу. Голова гудела, будто после долгого похмелья, а во рту стоял привкус меди – как будто он прикусил язык, но ран не было.

– Если это Лимб, – сказал он вслух, – то он явно переработан в худшую сторону.

Тишина снова сомкнулась вокруг, но теперь она казалась настороженной. Будто вагон прислушивался к нему так же, как он – к вагону.

Михаил вздохнул и шагнул в проход.

– Ну что ж… – Он потянулся к двери в следующий вагон. – Посмотрим, куда ведёт этот проклятый поезд.

Дверь не поддалась.

Он дёрнул сильнее – та же неподвижность.

– Замечательно, – он ударил кулаком по металлу. – Значит, я заперт здесь.

В ответ только эхо его голоса, глухо отразившееся от стен.

Он вернулся к своему месту, упал в кресло и закрыл глаза.

– Анастасия, – прошептал он. – Где ты теперь?

Ответом ему был только стук колёс, мерный, как удары сердца, уносящие его туда, где время сломалось.

                                                * * *

Стук колёс.

Сначала он не обратил на него внимания – просто фоновый шум, механическое биение стального сердца поезда. Но чем дольше Михаил слушал, тем явственнее проступал в этом ритме голос. Нечёткий, размытый, будто доносящийся из-под толщи воды, но её голос.

– Не-спи… не-спи…

Слоги падали в такт ударам стали о стыки рельсов, и вдруг он узнал этот шёпот.

– Анастасия?

Он резко поднял голову, впиваясь взглядом в пустоту вагона. Никого. Только его собственное отражение в тёмном окне – бледное, с тенью щетины на скулах, с глазами, в которых застыло недоумение.

– Галлюцинации. Отлично. Значит, я либо сошёл с ума, либо…

Поезд вздрогнул, входя в поворот, и в этот момент отражение в стекле изменилось.

Михаил замер.

Это был не он.

Человек в окне носил его черты – тот же разрез глаз, тот же овал лица, – но всё в нём было неправильным. Слишком гладкая кожа, будто отполированная, слишком тёмные зрачки, в которых не отражался свет, и улыбка – не его улыбка, а что-то растянутое, неестественное, как у куклы, которой наспех нарисовали эмоцию.

– Зеркальный Князь…

Он прошептал это, не осознавая, откуда взялось имя. Оно всплыло из глубин памяти, будто выброшенное на берег волной.

Отражение моргнуло.

Михаил отпрянул, ударившись спиной о противоположное сиденье. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот разорвёт грудную клетку.

– Это не настоящее. Это Лимб. Он играет со мной.

Он зажмурился, сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль – ясная, острая – должна была вернуть его в реальность.

Но когда он открыл глаза, оно всё ещё было там.

Зеркальный Князь двигался. Медленно, плавно, будто плывя в толще стекла. Его пальцы прижались к оконному отражению, повторяя контуры руки Михаила, но с опозданием – на секунду, на полсекунды, как будто время для него текло чуть медленнее.

– Ты не должен был возвращаться.

Голос звучал внутри головы – беззвучно, но с пугающей чёткостью.

– Что ты такое? – Михаил сглотнул ком в горле.

Отражение склонило голову, будто рассматривая его с любопытством.

– Я – то, что ты потерял. То, что ты отрицаешь.

– Бред.

– Да? – Улыбка стала шире. – Тогда почему ты боишься?

Михаил резко встал, отшатнувшись от окна.

– Я не боюсь.

– Лжёшь.

Стекло запотело – лёгкое дыхание, которого не было, оставило на нём мутный след. Палец Зеркального Князя медленно вывел буквы:

М. И. Х. А. И. Л.

– Это твоё имя? – спросило отражение. – Или просто ещё одна маска?

Михаил схватил со столика металлический подстаканник и с размаху ударил по стеклу.

Звон.

Трещина рассекла окно, но отражение не исчезло. Оно лишь рассмеялось – беззвучно, лишь по движению плеч можно было понять, что это смех.

– Ты думаешь, это поможет?

– Заткнись.

– Или что? Ты разобьёшь все окна в этом поезде? Как тогда в детстве, когда…

– Заткнись!

Голос Михаила сорвался на крик. Он снова ударил – трещина стала глубже, но стекло не рассыпалось.

Отражение вздохнуло.

– Как предсказуемо. Ты всегда выбираешь силу, когда не хватает слов.

– А ты всегда говоришь загадками, как дешёвый фокусник.

Зеркальный Князь приложил руку к груди в фальшивой-обиде.

– Ой, как больно.

Михаил швырнул подстаканник в окно. Тот отскочил, оставив ещё одну звёздчатую трещину.

– Исчезни.

– Не могу. – Отражение покачало головой. – Я – часть тебя. Ты сам привёл меня сюда, когда впервые заглянул в то зеркало.

– Какое зеркало?

– Ты знаешь.

Внезапно поезд дёрнулся, заскрипев тормозами. Михаил едва удержался на ногах. Когда он снова взглянул в окно, отражение было обычным – его собственным, усталым, растерянным.

Только трещины на стекле остались.

И слова, написанные конденсатом, медленно стекали вниз, как слёзы.

Стук колёс снова стал просто стуком.

Михаил опустился на сиденье, провёл руками по лицу.

– Чёртов Лимб…

За окном проплывали всё те же бесконечные поля, но теперь вдали, на самом краю горизонта, виднелось нечто – тёмная полоса, будто лес или… стена.

Поезд нёсся туда.

И голос Анастасии в ритме колёс теперь звучал яснее:

– Не-спи… не-спи…

Михаил закрыл глаза.

– Я не сплю.

Но он больше не был в этом уверен.

                                                * * *

Поезд начал замедляться с протяжным скрипом тормозов, будто нехотя соглашаясь на эту остановку. Михаил прижался лбом к холодному стеклу, наблюдая, как за окном проплывают ржавые рельсы, заросшие жёсткой травой, пробивающейся сквозь щебень. Платформа возникла внезапно – низкая, обшарпанная, будто забытая на этом месте лет тридцать назад. Краска на деревянных столбах облупилась, оставив после себя лишь серые, покрытые грибком разводы. На единственной уцелевшей табличке едва угадывались буквы, стёртые временем до состояния призрачных теней.

– Ну конечно, – пробормотал Михаил, – остановка в чистом поле. Как же иначе.

Он встал, чувствуя, как вагон покачивается под ногами, словно нерешительный пьяница. Дверь в тамбур скрипнула, но не открылась – лишь приоткрыла щель, достаточную, чтобы впустить запах сырости и старого металла. Михаил толкнул её плечом, но тяжёлая конструкция не поддавалась, будто её держала не просто поломка, а чья-то невидимая воля.

За стеклом двери виднелась пустая платформа. Ни души. Ни чемоданов, оставленных забывчивыми пассажирами. Даже птицы не сидели на покосившейся крыше. Только ветер шевелил клочья газеты, прижатой к рельсам ржавой банкой из-под консервов.

– И зачем мы остановились? – спросил он вслух, обращаясь к пустоте. – Чтобы полюбоваться на это великолепие?

В ответ где-то в глубине вагона что-то щёлкнуло – сухой, костяной звук, будто кто-то ломает пальцы. Михаил обернулся, но коридор был пуст. Только пыльные шторы на окнах слегка колыхались, хотя окна были закрыты.

Он вернулся к своему месту, шаря рукой в кармане пальто, будто надеясь найти там что-то, что объяснит эту остановку. Пальцы наткнулись на билет – тот самый, с надписью «Туда, где время сломалось». Бумага была тёплой, почти живой.

Внезапно динамики под потолком затрещали, издав звук, похожий на кашель умирающего. Потом раздался голос – нечеловечески ровный, механический, но в то же время странно знакомый:

– Следующая остановка… Ордынцы… Конец пути…

Михаил замер. Голос звучал так, будто его произносили под водой – растянуто, с придыханием между словами. И самое странное – в интонации угадывалось что-то от Анастасии, но искажённое, как запись, проигранную задом наперёд.

– Конец пути? – повторил он, чувствуя, как по спине пробежал холодок. – Это что, угроза?

Динамики снова затрещали, но теперь из них полился шёпот – десятки, сотни голосов, накладывающихся друг на друга, произносящих одно и то же:

– Ордынцы… Ордынцы… Ордынцы…

Михаил вскочил, сжимая билет так, что бумага начала рваться. В этот момент поезд дёрнулся и снова тронулся, набирая скорость. За окном платформа начала удаляться, и вдруг он увидел её – фигуру на краю перрона. Высокую, в длинном пальто, с лицом, скрытым тенью шляпы. Фигура медленно подняла руку, будто махая ему на прощание.

– Кто… – начал Михаил, но тут поезд влетел в тоннель, и тьма поглотила всё.

В вагоне замигали лампы, на секунду освещая его лицо в окне. И снова – это было не его отражение. Зеркальный Князь стоял там, прижав ладонь к стеклу, повторяя жест того, кто остался на платформе.

– Ты начинаешь понимать? – спросило отражение, но голос звучал не из окна, а прямо в голове, будто это была его собственная мысль.

– Я ничего не понимаю, – ответил Михаил, глядя, как тень в окне качает головой, словно разочарованный учитель.

– Скоро поймёшь. Мы приближаемся.

Лампы снова вспыхнули, и отражение стало обычным. Только теперь Михаил заметил – в глубине зрачков его двойника что-то шевелилось. Как будто за ними, в самом чёрном уголке сознания, кто-то ещё наблюдал за ним.

Поезд вынырнул из тоннеля, и в окне снова появился пейзаж – те же бесконечные поля, но теперь вдали виднелись очертания деревьев. Или это были дома? Сложно было разобрать – силуэты дрожали в мареве, будто нарисованные на влажной бумаге.

Михаил опустился на сиденье, вдруг ощутив страшную усталость. Он закрыл глаза, и перед ним всплыло лицо Анастасии – не такое, каким он его помнил, а искажённое, как в кривом зеркале. Её губы шевелились, но звука не было.

– Что ты пытаешься сказать? – прошептал он.

В ответ только стук колёс, сливающийся в ритм её голоса: «Не-спи… не-спи…»

Когда он снова открыл глаза, на сиденье напротив сидел чёрный кот. Жёлтые глаза с вертикальными зрачками изучали его с невозмутимым спокойствием. На шее у кота болтался маленький колокольчик, но он не звенел.

– Ну конечно, – сказал Михаил, – теперь ещё и кот. Почему бы и нет?

Кот медленно моргнул, затем открыл пасть и произнёс человеческим голосом, в котором смешались хрип старика и смех ребёнка:

– Ты спрашиваешь не те вопросы, Михаил.

– А какие же «те»?

– Ты должен спросить не «где я», – кот лизнул лапу, – а «когда я».

Михаил почувствовал, как по спине побежали мурашки. Но это было не страшно. Странным образом присутствие кота казалось единственной настоящей вещью во всём этом безумии.

– Хорошо, – он глубоко вдохнул. – Когда я?

Кот повернул голову к окну, где снова начало проявляться отражение Зеркального Князя.

– Ты уже опоздал. Но ещё можешь успеть.

Поезд снова заскрипел тормозами. В динамике раздался тот же механический голос:

– Приготовьтесь… Следующая остановка… Ордынцы… Конец пути…

Кот исчез так же внезапно, как и появился. Остался только запах полыни да лёгкое покалывание в воздухе, будто после разряда статического электричества.

Михаил встал и подошёл к окну. Теперь за стеклом было не просто поле – вдали, в клубах тумана, угадывались крыши домов. Знакомые крыши. Деревня. Его деревня.

– Ордынцы, – прошептал он.

В кармане билет вдруг стал горячим. Михаил вытащил его и увидел – слова «Туда, где время сломалось» теперь горели красным, как раскалённая проволока. А ниже проступила новая надпись, будто проступающая сквозь бумагу:

«Конец – это начало».

Поезд замедлялся. Впереди ждала платформа. И Михаил знал – что бы его там ни ждало, назад дороги уже не будет.

Глава 12. Попутчик с ртутными глазами

Михаил не сразу заметил, что в вагоне появился кто-то ещё. Он сидел, уставившись в трещину на стекле, которая теперь напоминала молнию, застывшую в момент удара, когда до его сознания донесся лёгкий звон – будто кто-то помешал ложкой в хрустальном бокале.

Он медленно повернул голову.

В соседнем кресле, которого секунду назад не было, сидел человек.

Нет, не человек.

Существо.

Оно держало в длинных пальцах фарфоровую чашку с трещиной, из которой поднимался пар. Пар был странного цвета – не белый, а слегка сизоватый, будто от горящего спирта. Лицо существа скрывала тень, но, когда оно подняло голову, Михаил увидел глаза – две лужицы жидкой ртути, переливающиеся в тусклом свете вагона.

– Чай? – спросило существо. Голос звучал так, будто кто-то пересыпал металлические шарики из одной ладони в другую.

Михаил почувствовал, как его пальцы впиваются в подлокотники кресла.

– Энки.

– О-о, – существо склонило голову, и сизый пар окутал его лицо. – Ты помнишь моё имя. Это трогательно.

– Я не помню. Я узнаю.

Энки рассмеялся – звук был похож на падение монет по каменным ступеням.

– Разница?

Михаил не ответил. Его взгляд скользнул по фигуре демона: длинный сюртук, сшитый из чего-то, что напоминало кожу, но слишком блестело при свете; перчатки без пальцев, сквозь которые просвечивали суставы цвета старого серебра; цепочка на шее с печатью, где угадывался знак, похожий на перевёрнутую бесконечность.

– Ты выглядишь… – Михаил искал слово.

– Очаровательно? – Энки прихлёбывал чай, и Михаил заметил, что жидкость в чашке чёрная, как чернила.

– Неожиданно.

– А ты – предсказуемо. – Демон поставил чашку на столик, и трещина на ней шевельнулась, будто живая. – Нервничаешь. Сжимаешь кулаки. Пытаешься найти логику там, где её нет.

– Где мы?

– В поезде.

– Это не ответ.

– Это единственный ответ, который у меня есть.

Михаил глубоко вдохнул, пытаясь унять дрожь в руках.

– Зачем ты здесь?

Энки вытянул ноги – его ботинки были сделаны из чего-то, напоминающего кожу рептилии, но чешуйки на ней переливались, как ртуть.

– Развеять скуку. Предложить сделку. Обычные дела.

– Какую сделку?

Демон улыбнулся – его губы растянулись, обнажив зубы, слишком ровные, слишком белые, будто выточенные из кости.

– Ты любишь гадания, Михаил?

– Нет.

– Жаль.

Энки провёл рукой по воздуху, и между ними материализовалась чаша. Не чашка – именно чаша, глубокая, тёмная, вырезанная из какого-то чёрного камня. Внутри плескалась жидкость – та же, что и в чашке демона, но теперь она дымилась, выпуская клубы сизого пара.

– Выпьешь – увидишь то, что скрыто, – прошептал Энки, и его голос вдруг стал мягким, почти ласковым.

Михаил посмотрел в чашу. Поверхность жидкости была неподвижной, как зеркало, но чем дольше он вглядывался, тем явственнее проступали в ней образы:

Тень деда у зеркала…

Анастасия, пишущая что-то в книге с пустыми страницами…

Дом №26, но не такой, каким он его помнил – старый, покосившийся, с окнами, похожими на глазницы…

– Что это? – его голос звучал хрипло.

– Возможности.

– Ложь.

– Правда бывает горче, – Энки подтолкнул чашу ближе. – Но ты ведь хочешь знать?

Михаил сжал зубы.

– А если я откажусь?

– Тогда сохранишь имя. И тень.

– Мою тень?

– Нет, – демон покачал головой, и капли ртути скатились по его щекам. – Свою.

Михаил не понимал, что это значит, но страх уже полз по спине, холодный и липкий.

– А если я выпью?

– Увидишь. И, возможно, вспомнишь.

Чаша стояла между ними, дымясь, будто живое существо. Михаил протянул руку – пальцы дрожали.

– Как я могу доверять тебе?

– Ты не можешь, – Энки склонился вперед, и его ртутные глаза отразили лицо Михаила, искажённое, как в кривом зеркале. – Но у тебя есть выбор. Разве не этого ты хотел?

Михаил взял чашу.

Жидкость внутри шевельнулась.

                                                * * *

Михаил поднёс чашу к губам. Чёрная жидкость не имела запаха, но от неё исходил холод – не освежающий, а тот, что бывает в склепах, проникающий в кости. В последний момент он заколебался, встретив взгляд Энки. Ртутные глаза демона отражали его собственное лицо, но с неестественно вытянутыми чертами, будто увиденными сквозь потёкшее стекло.

– Боишься? – прошипел Энки, облизнув губы языком, слишком длинным и гибким для человеческого рта.

– Нет, – солгал Михаил и сделал глоток.

Мир взорвался.

Вкус было невозможно описать – смесь железа, полыни и чего-то гнилостно-сладкого. Но прежде, чем он успел закашляться, перед глазами поплыли образы:

Дед. Не старик из его детских воспоминаний, а мужчина в расцвете сил, сидящий за столом в комнате, которую Михаил узнал – кабинет в доме №26. Но обои ещё не пожелтевшие, ковёр на полу не истёртый. Дед что-то писал, обмакивая перо не в чернильницу, а.… в собственную ладонь. Кровь стекала по запястью, оставляя на бумаге ржавые строки. Михаил попытался разглядеть текст, но буквы плясали перед глазами: «…ключ…", «…не ищи…", «…зеркало лжёт…».

– Что это? – его собственный голос прозвучал глухо, будто из-под воды.

– Память, – ответил Энки, но его голос доносился уже не из вагона, а откуда-то из глубины видения. – Твоя? Его? Не важно. Всё связано.

Дед поднял голову. Неожиданно, будто почувствовав присутствие внука, он уставился прямо в точку, где находился Михаил. Глаза – такие же, как у него самого, серые, с тяжёлыми веками – расширились.

– Миша? – произнёс дед, и в голосе его прозвучал ужас. – Нет, не сейчас… Ты не должен…

Картинка дернулась, как плохая киноплёнка. Теперь дед стоял перед зеркалом в той же комнате, но зеркало было целым, без трещин. Он что-то шептал, прижимая к стеклу окровавленную ладонь. Отражение… отражение не повторяло его движений. Оно улыбалось. И это была улыбка Энки.

Михаил закричал. Чаша выпала из его рук, но не разбилась – зависла в воздухе, медленно вращаясь. Чёрная жидкость растеклась по полу, но вместо лужи образовала… карту. Карту с отметкой дома №26 и странными символами вокруг.

– Нравится? – Энки подхватил чашу, и трещина на ней сомкнулась, будто рана. – Это только начало. Хочешь увидеть больше? Узнать, что прятал твой дед? Почему Анастасия…

– Довольно! – Михаил вскочил, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. – Что ты хочешь взамен?

Демон склонил голову, и капля ртути скатилась с его ресницы, застыв в воздухе шариком.

– О, Михаил… Разве я похож на торгаша? Я просто предлагаю выбор. – Он лизнул шарик, и тот исчез с тихим звоном. – Выпьешь до дна – увидишь правду. Откажешься – сохранишь имя.

– А что со мной будет, если я соглашусь?

Энки улыбнулся, и вдруг его лицо стало на мгновение человеческим – точной копией Михаила, только с ртутными глазами.

– Ты потеряешь тень. Нет, не ту, что бегает за тобой по солнечным дням. Твою… другую тень. Ту, что ты носишь внутри.

Михаил посмотрел на пол. Его тень от дрожащего света лампы лежала чётко, но… что-то было не так. Она двигалась на секунду позже, чем он сам. И в очертаниях угадывалось что-то лишнее – будто между ним и тенью стоял ещё кто-то.

– Я не понимаю.

– И не должен, – Энки протянул чашу снова. Теперь в ней плескалась свежая порция чёрной жидкости. – Просто знай: имя – это то, что ты есть. Тень – то, чем ты можешь стать. Выбирай.

За окном промелькнула станция – всего на секунду, но Михаил успел разглядеть табличку: «Ордынцы. 1 км». Поезд не останавливался.

– Если я потеряю тень… что это значит?

– Ты перестанешь отбрасывать отражения, – демон поймал ещё одну ртутную слезу. – В зеркалах будет только правда. Или её отсутствие.

Михаил сглотнул. В горле стоял вкус той жидкости – металла и тления.

– А Анастасия? Я увижу её?

Энки вдруг замер. Даже ртуть в его глазах перестала переливаться.

– О, – он прошептал с какой-то почти человеческой грустью. – Ты действительно не помнишь, да?

– Что?

– Ничего. Выбирай, Михаил. Поезд не будет вечно ждать.

Чаша в руках демона дымилась, и теперь в клубах пара угадывались лица: Анастасия, дед, кот-Хроникёр, какие-то незнакомые люди. Они шептали что-то, но слова сливались в гул.

Михаил протянул руку… и вдруг услышал скрежет когтей по металлу. На спинку сиденья перед ним прыгнул чёрный кот с жёлтыми глазами. Его ошейник с колокольчиком был знаком – тот самый, что исчез вместе с котом в прошлый раз.

– Не торопись, – сказал кот человеческим голосом, но совсем не тем, что раньше – женским, похожим на… нет, этого не могло быть. – Он не договаривает главного.

Энки зашипел, впервые проявляя эмоцию, похожую на гнев.

– Это не твоя игра, Хроникёр.

– Всё, что связано с временем – моя игра, – кот повернулся к Михаилу. – Если выпьешь – увидишь правду. Но правда может раздавить. Если откажешься – сохранишь себя, но потеряешь её навсегда. Выбирай, историк. Только помни: даже нерешительность – это выбор.

Михаил посмотрел на чашу, на кота, на демона. Где-то вдали, за стенами вагона, завыл ветер – звук, похожий на голос Анастасии, зовущей его.

Он сделал шаг вперёд.

                                                * * *

Михаил так и не принял решения. Его рука замерла в сантиметре от чаши, когда Энки вдруг рассмеялся – звук, похожий на лопнувшие пузырьки ртути, – и достал из кармана сюртука монету. Старинную, с потёртым профилем какого-то монарха и дырочкой по центру.

– Давай по-другому, – прошипел демон и подбросил монету.

Она взлетела, вращаясь, и на мгновение зависла в воздухе, будто время остановилось. Михаил успел разглядеть – на каждой стороне выгравированы одни и те же слова: «Ты уже выбрал».

– Жульничаешь, – хрипло сказал Михаил.

Энки лишь ухмыльнулся, ловя монету… и нарочно роняя её.

Металлический диск ударился о пол вагона с чистым звоном и – рассыпался. Не на две половинки, а на десятки мелких ртутных капель, которые тут же ожили, закатились в разные стороны, собираясь в странные узоры: то ли буквы, то ли руны.