Ордынцы: Запечатанные врата. Часть 3

– Что за…

Михаил присел, пытаясь разобрать надпись, но капли продолжали двигаться, сливаясь и снова разделяясь. Кот-Хроникёр спрыгнул с сиденья и потрогал одну лапкой – капля прилипла к подушечке, растянувшись серебристой нитью.

– Не трогай, – предупредил Энки, но было поздно.

Кот вдруг замер, его глаза расширились, зрачки превратились в вертикальные чёрточки. Из ошейника сам собой выпал маленький ключик – тот самый, что был в эпилоге предыдущей главы.

– Он видит, – прошептал Энки с какой-то странной почтительностью. – Хроникёр всегда видит.

Михаил потянулся к ключику, но кот внезапно очнулся, швырнул ртутную каплю в сторону демона и исчез – буквально растворился в воздухе, оставив после себя лишь лёгкий запах полыни и медленно вращающийся в воздухе ключик.

– Где…

– Неважно, – Энки поднял руку, и все ртутные капли взлетели, образовав в воздухе шар. – Твой ход, Михаил. Монета показала – выбор уже сделан. Ты просто ещё не знаешь какой.

Михаил встал, чувствуя, как подкашиваются ноги. Он машинально посмотрел в окно – там мелькали какие-то тени, может быть деревья, может быть что-то другое. Но вдруг он понял, что не видит своего отражения. Совсем.

– Я… где моё отражение?

Энки улыбнулся во весь рот, и вдруг его лицо снова стало человеческим – таким же, как у Михаила, только с ртутными глазами.

– Ты же сам выбрал. «Откажешься – сохранишь имя. Примешь – потеряешь тень». Ты отказался от чаши, но взял ключ. Значит, тень – моя.

Михаил посмотрел на свои руки – они казались обычными, но когда он повернул их ладонями вверх, на левой проступил странный знак – как будто кто-то выжег там перевёрнутую омегу.

– Что ты со мной сделал?

– Ничего, – Энки вдруг начал таять, как свеча на жаре. – Ты сам всё сделал. Только помни – теперь твоё отражение свободно. И оно идёт к Анастасии первым.

Демон исчез, оставив после себя только ртутный шар в воздухе. Тот вдруг упал на пол с глухим стуком – снова став монетой. Михаил поднял её. На этот раз на обеих сторонах было выгравировано: «Следующая остановка – конец».

Внезапно поезд дёрнулся, замедляя ход. В динамике затрещал голос:

– Приготовьтесь… Конечная… Ордынцы…

Михаил сунул монету в карман и подошёл к окну. Там, в темноте, уже угадывались очертания платформы. И фигура. Одна-единственная фигура, ждущая его.

Он не видел лица, но знал – это она. Анастасия. Или то, что теперь выглядело как она.

А в окне, где должно было быть его отражение, пустота дышала ему в спину.

Глава 13. Первая остановка: Забытая станция

Поезд заскрипел тормозами, будто нехотя соглашаясь остановиться, и Михаил, прижав ладонь к холодному стеклу, вглядывался в клубящийся за окном туман. Он напоминал молоко, пролитое по черному столу ночи, густое, непрозрачное, затягивающее всё, кроме ржавых очертаний платформы.

– Конец пути, – прошептал он, разбирая полустёртую надпись на покосившейся табличке. Буквы «Ордынцы» были выведены криво, будто их писал человек, уже знавший, что это место давно перестало быть точкой на карте, а стало дырой в реальности.

Двери вагона открылись с глухим стоном, и Михаил шагнул наружу. Воздух пах железом, сыростью и чем-то ещё – словно кто-то развесил на невидимых верёвках старые, пропитанные потом рубахи. Платформа была пуста. Ни смотрителя в потёртой фуражке, ни пассажиров с узлами – только трещины в асфальте, тянущиеся, как реки на карте забытой страны.

– Ну и дыра, – пробормотал он, но голос его потерялся в тишине, не вызвав даже эха.

«Почему я здесь?» – мелькнуло в голове. Вопрос, который он задавал себе уже сотню раз с тех пор, как проснулся в пустом вагоне. Билет в кармане был смят, и вместо пункта назначения на нём красовались лишь каракули: «Туда, где время сломалось».

– Похоже, сломалось именно здесь, – усмехнулся он себе, но смешок вышел сухим, как шелест опавших листьев.

Рядом с рельсами, на ржавой стрелке, сидел ворон. Чёрный, как сама ночь, с глазами, напоминающими две капли жидкого серебра. Он не испугался Михаила, не улетел – лишь повернул голову, будто оценивая: «А этот чем лучше предыдущих?»

– Здорово, пернатый, – кивнул Михаил. – Ты тут за главного?

Ворон молчал. Но в его взгляде читалось что-то древнее, почти человеческое – будто он знал все ответы, но давно перестал их кому-либо рассказывать.

Михаил потянулся к карману, где лежал обсидиановый осколок – единственное, что связывало его с исчезнувшей реальностью. Камень был холодным, пульсирующим в такт его собственному сердцу, словно второе, каменное, сердце.

– Ладно, – вздохнул он. – Где тут выход?

Ответом ему был лишь ветер, шевелящий обрывки афиш на стене вокзала. Они висели, как клочья кожи, обнажая кирпичную плоть здания. На одной ещё угадывались буквы: «Цирк. Последнее представление».

– Уже видел, – буркнул Михаил.

Он подошёл к зданию вокзала. Двери были распахнуты, но внутри царила кромешная тьма – не та, что скрывает предметы, а та, что, кажется, пожирает сам свет.

– Эй! – крикнул он.

Тишина.

– Кто-нибудь!

В ответ – лишь скрип деревянных половиц где-то в глубине.

Михаил зажёг спичку. Огонёк дрожал, будто боясь осветить то, что пряталось в углах. На стене чьей-то дрожащей рукой было нацарапано: «Не садись в поезд».

– Спасибо, – фыркнул он. – Поздно.

Спичка догорела, и тьма снова сомкнулась вокруг.

Тут где-то вдали раздался стук колёс. Михаил обернулся – но поезда не было. Только ворон, взлетевший с рельсов, оставил после себя чёрное перо, медленно кружащееся в воздухе.

– Ладно, – прошептал Михаил, сжимая осколок в кулаке. – Похоже, мне здесь не рады.

Но куда идти? Вперёд – в чёрную пасть вокзала? Или назад – к поезду, который, возможно, уже ушёл?

Он сделал шаг. Половица под ногой жалобно застонала, будто предупреждая: «Не ходи».

Но Михаил уже знал – назад пути нет.

Только вперёд.

Только в тьму.

                                                * * *

Тьма вокзала оказалась не пустотой, а преддверием чего-то иного. Михаил сделал шаг вперед – и пол под ногами внезапно стал зеркальным, отражая не его ноги, а чьи-то чужие, обутые в сапоги сороковых годов. Он вздрогнул, отпрянул, но вокруг уже не было стен – только бесконечный коридор из зеркал, уходящий вглубь, как ледяная река времени.

Каждое зеркало показывало иную эпоху. В одном – он мальчишкой бежал по пыльной дороге Ордынцев, в другом – старик в военной форме (дед? но почему у него лицо Зеркального Князя?) что-то прятал в стену дома №26. В третьем – Анастасия в белом платье XIX века роняла в реку обсидиановый камешек.

– Что за чертовщина… – прошептал Михаил, и его голос размножился, отражаясь в стеклянных плоскостях, пока не превратился в хор шепотов из разных времен.

Он протянул руку к ближайшему зеркалу – поверхность дрогнула, как вода, но не пустила его внутрь. Вместо этого из глубины к стеклу прилипла чья-то ладонь, бледная, с синими прожилками. Михаил отшатнулся, споткнулся о собственное отражение (а было ли оно его?) и упал на холодный пол-зеркало.

В этот момент из ниоткуда раздался голос.

«Говорит Москва. Передаём важное правительственное сообщение…»

Статичный, потрескавшийся голос диктора 1941 года заполнил пространство, вытеснив тишину.

«Сегодня, 22 июня…»

Шипение.

«…фашистская Германия…»

Ещё шипение, уже злое, будто эфир рвётся под напором чего-то, что не должно было быть услышано.

Михаил вскочил. Где-то в зеркальном лабиринте мелькнула тень – не его, нет, слишком высокая, слишком прямая, в шинели и пилотке.

– Эй! – крикнул он.

Тень обернулась. Лица не было – только дыра, как в испорченном негативе.

«Граждане, сохраняйте спокойствие…» – бубнил динамик, и вдруг голос перекосило, превратив в механический визг.

Из всех зеркал одновременно хлынула ртуть. Она стекала по стеклянным стенам, собиралась в лужи, из которых вырастали пальцы, руки, лица.

– Нет, спасибо, – пробормотал Михаил, пятясь назад.

Но назад уже не было – только зеркала, зеркала, бесконечные зеркала, и в каждом – он, но не совсем он. В одном – с седыми висками и шрамом вместо рта. В другом – в мундире, с орденом на груди. В третьем – с пустыми глазницами, как у статуи деда.

«Бомбоубежища… затемнение…» – крошился голос из репродуктора.

Вдруг в зеркале прямо перед ним возник Кот-Хроникёр. Чёрный, как сажа, с жёлтыми глазами, в которых плавали цифры – 1581, 1824, 1942, 2024. Он сидел, вылизывая лапу, будто всё это его ничуть не удивляло.

– Ну и ну, – сказал Кот человеческим голосом, – опять ты здесь.

– Ты… ты разговариваешь? – Михаил почувствовал, как его рациональное мировоззрение трещит по швам.

– Нет, я мяукаю, а ты просто разучился слушать, – Кот зевнул, обнажив клыки. – Иди за мной, пока они не решили, что ты – очередной потерянный кадр.

– Кто они?

– Те, кто пишет историю, – Кот махнул хвостом, и одно из зеркал растаяло, открывая тёмный проход. – Ну же, у нас всего шесть минут до следующего круга.

«Наше дело правое…» – гремел репродуктор.

«Враг будет разбит!»

И вдруг – тишина.

Абсолютная.

Даже ртуть замерла.

– Вот сейчас самое время бежать, – сказал Кот и прыгнул в темноту.

Михаил бросился следом.

За его спиной зеркала захлопнулись, как страницы огромной книги.

Последнее, что он услышал – голос Анастасии, которого не мог знать, потому что ещё не встретил её:

«Не смотри в зеркала, пока не найдёшь меня…»

И детский смех.

Его собственный.

Из далёкого, такого далёкого 1984 года…

                                                * * *

Темнота прохода внезапно разорвалась слепящим светом, и Михаил очутился снова на перроне, но теперь он был не пуст. Вдоль ржавых рельсов, словно тени от несуществующего солнца, двигались фигуры. Безликие, вытянутые, они скользили вдоль стены вокзала, проводя пальцами по расписанию, оставляя за собой мокрые чёрные полосы вместо букв.

– Что вы делаете? – крикнул Михаил, но его голос утонул в гуле несуществующего поезда.

Тени не реагировали. Одна из них, с особенно длинными пальцами, стирала строку «Москва – 8:15», и на её месте проступали другие цифры – «1581 год». Михаил почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он сделал шаг назад и наткнулся на что-то мягкое.

– Осторожнее, – раздался знакомый голос. – Ты же не хочешь стать частью расписания?

Кот-Хроникёр сидел у его ног, вылизывая лапу. На этот раз на шее у него болтался маленький колокольчик, который не издавал ни звука.

– Что это за… существа? – прошептал Михаил, чувствуя, как обсидиановый осколок в кармане начинает нагреваться.

– Корректоры, – ответил Кот, прищурив один глаз. – Они исправляют ошибки времени. Ну, или создают новые – зависит от точки зрения.

Одна из теней вдруг остановилась и повернулась в их сторону. Хотя у неё не было лица, Михаил почувствовал на себе тяжёлый взгляд. Его рука непроизвольно сжала камень в кармане, и в тот же миг тень дёрнулась, будто получила удар током, и отплыла к стене.

– Интересно, – пробормотал Кот. – Они тебя боятся. Или его. – Он кивнул на карман Михаила.

Михаил вынул обсидиановый осколок. Камень пульсировал тёплым красноватым светом, будто в нём билось крошечное сердце. В его глубине мелькали отражения – то комната с разбитым зеркалом, то девичьи руки, складывающие бумажный кораблик, то старик в военной форме, что-то закапывающий у корней дуба.

– Он жив, – сказал Михаил с неожиданной для самого себя уверенностью.

– Всё живое, – философски заметил Кот. – Даже мёртвое. Особенно мёртвое. Вопрос в том, что ты будешь с этим делать.

Внезапно расписание на стене вспыхнуло ярким пламенем. Буквы превращались в пепел, но не исчезали – вместо этого они складывались в новые слова: «Следующий поезд в никуда. Конечная – Лимб».

Тени заволновались. Они начали двигаться быстрее, их пальцы сливались с поверхностью стены, стирая, переписывая, исправляя. Одна из фигур вдруг отделилась от стены и поплыла к Михаилу.

– Похоже, тебе предлагают билет, – зевнул Кот. – Я бы не советовал принимать.

Тень протянула руку. В ладони лежал не билет, а осколок зеркала, в котором отражалось лицо Михаила – но старше, много старше, с седыми висками и шрамом через левый глаз.

– Нет, спасибо, – твёрдо сказал Михаил, сжимая свой обсидиановый камень.

Тень замерла, затем медленно сжала ладонь. Звук ломающегося стекла пронёсся по перрону. Когда она разжала пальцы, вместо осколка там лежала мёртвая бабочка с зеркальными крыльями.

– Время вышло, – сказал Кот и вдруг вскочил, шерсть на его спине встала дыбом. – Они идут.

Земля под ногами дрогнула. Где-то вдалеке, в конце тоннеля, зажёгся тусклый свет. Но это был не поезд – свет двигался неровно, пульсируя, как будто кто-то нёс фонарь и при этом хромал.

Тени на стене забеспокоились. Они начали сливаться друг с другом, образуя чёрные лужи на стене. Расписание теперь гласило: «Беги. Беги. Беги».

– Кто идёт? – спросил Михаил, чувствуя, как камень в его руке становится почти горячим.

– Ты, – ответил Кот. – Только другой. Или тот же самый. Временные парадоксы – такая гадость, – он вдруг прыгнул Михаилу на плечо. – Теперь бежим!

Они бросились к выходу со станции, но путь преградила фигура в длинном плаще. Лица не было видно, только бледные руки, держащие книгу. Книгу, страницы которой были из человеческой кожи.

– Фолиант, – прошипел Кот. – Вот и первая серьёзная проблема.

Фигура подняла голову. Там, где должно было быть лицо, находилось зеркало, и в нём отражался… сам Михаил, но с пустыми, белыми глазами.

– Пришло время выбирать, – сказал Зеркальный Князь голосом, который был точной копией голоса Михаила, только с лёгким эхом, будто звучащим из глубины колодца. – Оставь камень и иди своей дорогой. Или возьми книгу и узнай правду.

Михаил почувствовал, как обсидиановый осколок в его руке вдруг стал ледяным. Боль пронзила ладонь, будто камень впился в кожу острыми краями. В тот же миг где-то вдалеке завыла сирена – звук, который не принадлежал ни одному известному ему механизму, древний и жуткий, как крик умирающей вселенной.

– Выбирай быстрее, – прошептал Кот ему на ухо. – Они не любят ждать.

Михаил взглянул на горящий осколок в своей руке, затем – в зеркальное лицо Князя.

– Я уже сделал выбор, – сказал он и сжал камень так сильно, что тот впился в кожу, оставляя кровавые следы.

Зеркало на лице Князя треснуло. Трещина разделила отражение Михаила пополам. Раздался звук, похожий на миллион разбитых стёкол, и…

…Михаил стоял один на пустом перроне. Не было ни теней, ни Князя, ни даже Кота-Хроникёра. Только обсидиановый осколок в его окровавленной ладони, который теперь пульсировал в такт его собственному сердцу.

Где-то вдалеке загудел поезд. Но не тот, что привёз его сюда – другой, старинный, с паровозом, который давно должен был превратиться в ржавую груду металла.

На перроне лежал один-единственный билет. На нём было написано: «Александровская слобода. Конец времени».

Михаил поднял билет. Ветер внезапно подхватил его, закружил в воздухе и унёс прочь, к чёрному зеву туннеля, где уже мерцал тусклый свет приближающегося поезда.

Он посмотрел на свой окровавленный кулак, сжимающий обсидиановый осколок.

– Ну что ж, – пробормотал он. – Похоже, это только начало.

И шагнул навстречу поезду, который вёз его не вперёд и не назад – а куда-то вглубь, в самое сердце зеркального лабиринта, имя которому было Лимб.

Глава 14. Встреча с Белым Странником

Туман над платформой был не просто сыростью – он казался живым, вязким, как дым от сожжённых книг. Михаил шагнул вперёд, и под ногами хрустнул лёд, хотя на календаре ещё не было зимы. «Ордынцы. Конец пути» – эти слова, произнесённые безголосым шёпотом из динамиков, всё ещё звенели в ушах, будто ржавая игла, застрявшая в старой пластинке.

И тогда он увидел Его.

На краю платформы, где рельсы терялись в молочной пелене, стояла фигура в белом. Высокая, неестественно прямая, словно вырезанная из мёрзлого воздуха. Широкополая шляпа скрывала лицо, но Михаил знал – там не было глаз. Только тьма, плотно упакованная под тенью полей, как тайна, которую нельзя разгадать, но нельзя и забыть.

– Кто вы? – сорвалось у Михаила, но слова упали в туман без эха.

Странник не ответил. Он лишь слегка наклонил голову, и шляпа откинулась, обнажив отсутствие. Не пустоту – а именно отсутствие, как будто кто-то аккуратно вырезал кусок реальности и заменил его ничем.

И тогда в голове Михаила зазвучал голос. Не слова – скорее, ощущение, вползающее в сознание, как холодная струйка ртути под кожу.

«Иди на восток»

Голос был его собственным, но искажённым, будто записанным на плёнку и прокрученным назад.

– Почему на восток? – Михаил стиснул зубы, чувствуя, как обсидиановый осколок в кармане начинает пульсировать в такт его сердцу.

Странник медленно поднял руку – длинные пальцы, бледные, как кость, вытянулись в сторону леса. Там, за деревьями, в разрыве тумана висело чёрное солнце. Не тень, не затмение – а именно солнце, но тёмное, как пролитая чернильная капля на пергаменте неба. Оно отбрасывало тени наоборот – не от себя, а к себе, словно всё вокруг было негативом невидимой фотографии.

– Что это?.. – прошептал Михаил, но тут же пожалел.

Странник вздрогнул – не всем телом, а лишь краем плаща, будто его дёрнули за невидимую нить. Из-под шляпы посыпалась пыль. Нет, не пыль – пепел, мелкий, серый, пахнущий старыми письмами.

«Он мёртв» – мелькнуло у Михаила. «Или я уже сошёл с ума?»

Ветер донёс запах – сладковатый, как гниющие яблоки, с примесью меди. Запах Лимба. Запах того места, откуда нет возврата.

Странник раскрыл ладонь. На ней лежала книга – точнее, её тень. Переплёт был из кожи (человеческой? Михаил боялся угадать), страницы казались пустыми, но, когда он попытался разглядеть ближе, буквы зашевелились, как черви под лупой.

– Что вы хотите мне сказать?

«Иди на восток» – повторил голос, но теперь в нём слышалась усталость, будто кто-то в тысячный раз повторял одно и то же умирающему.

Михаил потянулся к книге – и в тот же миг Странник рассыпался. Не исчез – а именно рассыпался, как песочные часы, опрокинутые невидимой рукой. Шляпа упала на рельсы, и под ней оказался колокольчик – точь-в-точь как у Кота-Хроникёра.

– Подождите! – крикнул Михаил, но было поздно.

Туман сгустился, поглотив последние следы Белого Странника. На земле осталась лишь стрелка, сложенная из пепла, и та указывала на восток.

Михаил поднял колокольчик. Металл был тёплым, будто его только что выпустили из рук.

– Ну что ж, – он усмехнулся, чувствуя, как страх смешивается с досадой. – Видимо, мне снова не объяснили правил.

Где-то в тумане заурчал Кот-Хроникёр.

                                                * * *

Туман расступился, как занавес перед последним актом трагедии, и Михаил увидел чёрное солнце. Оно висело над лесом – не затмение, не оптический обман, а именно солнце, но вывернутое наизнанку, как пустая глазница в черепе мира. Его свет не рассеивался, а втягивался внутрь, засасывая в себя краски: сосны блекли до серости, снег (которого не могло быть в октябре) становился пеплом, даже воздух казался проглоченным этой бездонной чернотой.

– Да ведь это же… – Михаил попытался найти сравнение, но мозг выдавал лишь обрывки детских кошмаров.

Тени падали не от солнца, а к нему – длинные, корчащиеся, будто их вытягивали за ниточки. Ствол берёзы лежал на земле, а его тень стояла вертикально, как призрачный двойник. Ветер шевелил ветви, но тени оставались неподвижными, застывшими в вечном поклоне перед тёмным диском.

«Так не бывает», – подумал Михаил, но тут же усмехнулся. «После зеркал, говорящих котов и деревни, которой нет на картах – чёрное солнце кажется логичным завершением списка».

Странник протянул книгу. Фолиант был толстым, с переплётом из потрёпанной кожи (слишком бледной, чтобы быть телячьей), но, когда Михаил попытался разглядеть тиснение, буквы поползли под пальцами, как испуганные тараканы.

– Здесь ничего нет, – пробормотал он, перелистывая пустые страницы.

Но стоило ему коснуться бумаги, как в висках ударило – вспышка. Не образы, а знание, вбитое прямо в мозг:

«Дом №26 не имеет дверей с 1942 года»

«Кот-Хроникёр спит только на церковных облачениях»

«Анастасия вышивает узоры, которые позже появляются на коже жителей Ордынцев»

Михаил дёрнулся, выпустив книгу, но та не упала – повисла в воздухе, страницы шелестели сами по себе.

– Это что, инструкция к апокалипсису? – он попытался шутить, но голос дрогнул.

Странник не ответил. Его пальцы (слишком длинные, слишком гибкие) провели по странице – и там, где касались ногти, проступали кровавые строки.

«Когда северный всадник придёт во второй раз»

«Врата откроются для того, кто не имеет тени»

«Любовь станет печатью, а печать – ключом»

– Кто вы такой? – Михаил схватился за обсидиановый осколок в кармане. Камень жёг ладонь, будто кусочек льда, вытащенный из сердца вулкана. – Почему показываете мне это?

Ветер перевернул страницу. На ней был рисунок: дом №26, а перед ним – два силуэта. Один узнаваемо принадлежал Михаилу. Второй…

– Анастасия?

Но рисунок изменился – чернила поползли, перестраиваясь в новый сюжет: теперь на нём был Михаил, стоящий над телом Анастасии с ножом в руках.

– Нет! – он хлопнул книгу, и та захлопнулась с звуком, похожим на вздох.

Странник наклонил голову. Из-под шляпы посыпался песок – нет, костная мука, мелкая, серая, пахнущая старыми библиотеками и подвалами, где десятилетиями гниют письма.

«Он хочет, чтобы я прочитал до конца», – понял Михаил. «Но последняя страница – это то, чего я боюсь больше всего».

Где-то за спиной раздалось урчание.

– Опять ты опаздываешь, – не оборачиваясь, сказал Михаил.

Кот-Хроникёр прыгнул на перила платформы, его шерсть сливалась с туманом, только жёлтые глаза светились, как два проклятых золотых червонца.

– Ну что, мурлыка, – Михаил ткнул пальцем в книгу, – это очередная головоломка, где я должен выбрать между «всё потерять» и «потерять всё, но с бонусным страданием»?

Кот лизнул лапу со стигматом, затем умылся ровно три раза – его фирменный знак, означавший: «Ты идиот, но я снисходительно это терплю».

– Я так и думал, – вздохнул Михаил.

Странник поднял руку – и внезапно исчез. Не растворился, а схлопнулся, как бумажная фигурка, брошенная в огонь. На месте, где он стоял, осталась лишь лужа ртути – та самая, что капала из глаз Энки.

Кот спрыгнул вниз, понюхал серебристую жидкость и фыркнул с таким презрением, будто это был дешёвый виски.

– Значит, идти на восток? – Михаил посмотрел на чёрное солнце. Оно моргнуло.

Кот повернулся и пошёл прочь, виляя хвостом, как метрономом. Михаил последовал за ним, сжимая в одной руке осколок, в другой – колокольчик.

«Любовь станет печатью», – вспомнились ему слова из книги.

Он не знал, что это значит. Но боялся, что скоро узнает.

                                                * * *

Ветер, до этого лишь лениво перекатывавший клочья тумана между рельсами, вдруг рванулся вперёд с таким остервенением, будто сама платформа вздохнула последний раз перед смертью. Шляпа Белого Странника сорвалась с его головы, подпрыгнула в воздухе, как подстреленная птица, и замерла на мгновение, словно давая Михаилу последний шанс увидеть то, что скрывалось под ней.

– Господи… – вырвалось у него, хотя он давно перестал верить в то, что где-то там, за чёрным солнцем, кто-то может услышать эту молитву.

Под шляпой не было лица. Не было пустоты. Была зеркальная гладь – идеально ровная, холодная, без единой царапины, будто кто-то взял и аккуратно вырезал лицо из реальности, оставив лишь отполированную до блеска дыру в пространстве. Михаил увидел в ней своё отражение – но не то, что ждал увидеть. Его лицо было старше, глаза глубже, в уголках губ залегли морщины, которых ещё не существовало. А за спиной у этого двойника стояла Анастасия, но не та, которую он помнил – её глаза были пусты, как окна заброшенного дома, а на шее красовался тонкий шрам, похожий на след от верёвки.

– Это… будущее? – прошептал Михаил, протягивая руку.

Зеркало дрогнуло. Странник сделал шаг назад – и в этот момент Кот-Хроникёр, до сих пор наблюдавший за происходящим с видом профессора, терпеливо ожидающего, когда студент дойдёт до очевидного вывода, вдруг выгнул спину и зашипел, как кипящий самовар. Его шерсть встала дыбом, хвост превратился в ёршик для чистки бутылок, а из горла вырвалось что-то среднее между предупреждением и проклятием.

Зеркало треснуло. Не с громким звуком, а с тихим стоном, будто кто-то на другом конце вселенной вздохнул от облегчения. Трещина побежала сверху вниз, разрезая отражение Михаила пополам – и в этот момент Белый Странник начал рассыпаться. Не исчезать – именно рассыпаться, как песочные часы, опрокинутые невидимой рукой. Его плащ превратился в тысячи белых мотыльков, его руки – в струйки ртути, его тело – в клубы пепла, пахнущего старыми книгами и полынью.