Ордынцы: Запечатанные врата. Часть 3

Ордынцы: Запечатанные врата

Часть 3

Михаил Ордынский

© Михаил Ордынский, 2025

ISBN 978-5-0067-9401-6 (т. 3)

ISBN 978-5-0067-9327-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. КОНЕЦ И НАЧАЛО

Глава 1. Михаил в Лимбе

Белый туман затянул всё – не просто пелену, а густую, почти осязаемую массу, будто мир растворился в молоке, оставив лишь намёк на очертания. Михаил шагнул вперёд, и земля под ногами не ответила – не было ни звука шагов, ни ощущения твёрдой поверхности, лишь странная податливость, словно он ступал по коже какого-то гигантского, дышащего существа. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом старых книг, тех, что десятилетиями лежали в запертых сундуках, вобрав в себя пыль и тайны.

Он поднял руку перед лицом – пальцы исчезали в тумане уже на расстоянии ладони. «Где я?» – подумал он, но даже мысль звучала глухо, будто запертая в стеклянный шар. Последнее, что помнил – треск зеркала, холод осколков на коже, крик Анастасии. И теперь – эта белизна, безвременье, где даже собственное дыхание казалось чужим.

– Ты не должен был сюда возвращаться.

Голос Анастасии прозвучал так близко, что он вздрогнул, обернулся – никого. Звук шёл не извне, а изнутри, будто слова возникали прямо в его черепе, обтекая извилины, как вода камень.

– Где ты? – спросил он вслух, и его собственный голос вернулся к нему изменённым, словно пропущенным через сито веков.

– Везде. И нигде.

Туман слегка поредел, и перед ним проступили контуры – неясные, колеблющиеся, как отражение в воде, тронутой ветром. Деревья, которых не было, дома, что рассыпались при попытке разглядеть их, лица, мелькающие и тающие, словно свечи. Лимб. Это слово всплыло в памяти само, будто всегда там было, просто ждало своего часа. Место, где время текло вспять, где прошлое и будущее сплетались в один узел, а настоящее было лишь тонкой плёнкой на поверхности вечности.

– Почему я здесь?

– Потому что ты уже был здесь.

Он зажмурился, пытаясь отогнать нарастающую головную боль – тупую, давящую на виски, как тиски. Вспомнил обсидиановый осколок, который сжимал в кулаке перед тем, как мир перевернулся. Теперь его ладонь была пуста, но на коже остался след – тонкий, как бумажный порез, из которого сочилась не кровь, а что-то тёмное, почти чёрное, густое, как чернила.

– Ты ищешь ответы, – продолжил голос, и теперь в нём проскользнула усталость, будто Анастасия повторяла это в сотый раз. – Но вопросы не те.

Туман сгустился, сформировав фигуру – силуэт женщины в белом, но без лица, лишь размытые черты, будто набросок углём, который кто-то небрежно стёр. Она протянула руку, и Михаил инстинктивно отпрянул.

– Не бойся. Ты же знаешь меня.

– Знаю? – он засмеялся, и смех прозвучал горько, почти истерично. – Я не знаю даже, где нахожусь. Ты говоришь загадками, этот туман пожирает мои мысли, а я… я даже не уверен, жив ли ещё.

– Живёшь ли ты – зависит от того, что ты называешь жизнью.

Он сжал кулаки, ощущая, как ногти впиваются в ладони. Боль была настоящей – резкой, ясной, единственным якорем в этом море белизны.

– Хватит. Говори прямо. Где я? Почему ты исчезла? Что за игра?

Туманная фигура вздохнула – звук, похожий на шелест страниц, перелистываемых невидимой рукой.

– Это не игра, Михаил. Это суд.

И тогда туман расступился.

Перед ним раскинулось поле – бесконечное, усыпанное пеплом. Небо было не серым, не чёрным, а каким-то выцветшим, будто кто-то взял акварель и размыл его водой до неузнаваемости. А посреди поля стояла Анастасия – настоящая, живая, в своём белом платье, которое теперь казалось грязно-серым от пепла. Она смотрела на него, и в её глазах была такая глубокая печаль, что у него перехватило дыхание.

– Ты не должен был сюда возвращаться, – повторила она, и на этот раз её голос дрогнул. – Потому что теперь ты увидишь то, что нельзя забыть.

Он сделал шаг вперёд, и земля наконец ответила – под ногами хрустнул пепел, лёгкий, как снег, но горький на вкус, когда он случайно вдохнул его.

– Что я должен увидеть?

Анастасия медленно подняла руку, указав за его спину.

– Себя.

Он обернулся.

И увидел дом №26.

Тот самый, с облупившейся краской, с треснувшими ступенями крыльца, с чёрными, как провалы в вечность, окнами. Тот, куда он вошёл когда-то по письму деда. Тот, которого больше не должно было быть.

– Нет, – прошептал он. – Это невозможно.

– Возможно, – поправила его Анастасия. – Потому что ты уже здесь был.

И тогда дверь дома скрипнула, открываясь.

Из темноты на него смотрели его же глаза.

                                                * * *

Тени двигались беззвучно, как дым над водой. Они не шли – они струились, переливаясь из одной формы в другую, то вытягиваясь в человеческие силуэты, то расплываясь в абстрактные пятна. Их пальцы, если это можно было назвать пальцами, скользили по поверхности чёрной воды, оставляя за собой следы – буквы, слова, целые предложения, написанные не чернилами, а пустотою. Будто кто-то вырезал текст ножом по плёнке реальности, и сквозь прорези проглядывала тьма похуже той, что была под ногами.

Михаил стоял на краю этого странного водоёма – если это был водоём, а не просто иллюзия, сотканная из его же страхов. Вода не отражала ни его, ни небо, которого здесь, кажется, не было вовсе. Она лишь поглощала свет, если тот случайно возникал в этом месте, где даже время текло как-то боком, не вперед и не назад, а по спирали, закручиваясь в бесконечный узел.

– Они пишут твою судьбу, – сказала Анастасия, и её голос прозвучал так, будто доносился из глубины его собственного черепа.

– Мою судьбу? – Михаил усмехнулся, но смех вышел нервным, сдавленным. – Разве она ещё не написана?

– Она переписана. Сотни раз.

Одна из Теней подняла голову – если это можно было назвать головой. У неё не было лица, лишь впадина, напоминающая рот, и когда она «заговорила», слова не звучали – они возникали прямо в сознании, холодные и острые, как лезвие.

«Ты уже был здесь. Ты всегда возвращаешься.»

Михаил почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он хотел отступить, но вода вдруг поднялась, обняла его лодыжки, будто живая. Холодная, липкая, она не стекала обратно, а оставалась на коже, как смола.

– Что они хотят?

– Закончить то, что начали.

Тени склонились над водой снова, их пальцы-плети выводили новые строки, и Михаил вдруг понял, что читает их – не глазами, а чем-то глубже, на уровне инстинкта.

«Он войдёт в зеркало. Он станет тем, кого боится. Он потеряет её снова.»

– Нет! – вырвалось у него, и он рванулся вперёд, пытаясь стереть эти слова, размазать их по воде. Но буквы не исчезали – они лишь расплывались, превращались в новые, ещё более чудовищные.

Анастасия схватила его за руку.

– Не трогай. Это не изменит ничего.

Её пальцы были ледяными, но в этом прикосновении была странная твёрдость, почти материнская. Михаил замер, чувствуя, как его собственное сердце бьётся в такт чему-то – не пульсу, нет, а какому-то глухому, далёкому ритму, будто где-то в этом белом тумане тикали исполинские часы, отсчитывая обратный отсчёт до чего-то неизбежного.

И тогда он почувствовал его.

Обсидиановый осколок – тот самый, что он подобрал в доме №26, – лежал у него в кармане, хотя Михаил помнил, что оставил его на столе перед зеркалом. Он вынул его, и камень ответил ему пульсацией, тёплой и живой, будто это было не стекло вулканической породы, а запечатанное в минерал сердце.

– Ты нёс его с собой всё это время, – прошептала Анастасия. – Даже не зная, зачем.

Осколок дрожал в его ладони, и с каждым ударом его собственного сердца в глубине чёрного стекла вспыхивала крошечная искра – то ли отражение чего-то далёкого, то ли свет изнутри.

– Что он делает?

– Напоминает.

Он сжал камень, и вдруг увидел – не глазами, а всем существом.

Дом №26, но не тот, что стоял сейчас перед ним, а другой – старый, обветшалый, с выбитыми окнами. Дед, молодой, каким Михаил его никогда не видел, замуровывает что-то в стену. Письмо, написанное его же рукой, но адресованное ему, Михаилу, датированное 2024 годом.

И зеркало.

Огромное, треснувшее, в котором отражается не комната, а это место – Лимб, Тени, бесконечное поле пепла.

Михаил ахнул и разжал пальцы. Видение исчезло, но осколок продолжал пульсировать, будто теперь навсегда связанный с ритмом его крови.

– Он твой, – сказала Анастасия. – Он всегда был твоим.

Одна из Теней вдруг поднялась во весь рост, её безликая голова наклонилась, будто изучая его. Вода вокруг неё закипела, буквы поплыли, сливаясь в новые слова.

«Он помнит.»

– Помню что? – Михаил стиснул осколок так, что тот впился в ладонь, оставляя на коже мелкие порезы.

Анастасия посмотрела на него, и в её глазах была такая бесконечная грусть, что ему стало физически больно.

– Что ты должен сделать.

И тогда из тумана раздалось мурлыканье.

Тихое, насмешливое, знакомое.

На краю воды, свернувшись клубком, сидел чёрный кот со стигматами на лапах. Его жёлтые глаза светились, как два крошечных зеркала, отражающих не мир вокруг, а что-то гораздо более далёкое.

– А вот и наш Хроникёр, – Анастасия улыбнулась, но в улыбке не было радости. – Он любит появляться в кульминационные моменты.

Кот лениво потянулся, затем встал и подошёл к Михаилу, уткнувшись холодным носом в его руку с осколком.

– Ну что, историк? – заговорил кот, и голос у него был хрипловатый, с лёгким намёком на старомодную интеллигентность. – Понял, наконец, куда попал?

Михаил молчал.

– Лимб, дорогой мой, – кот облизнул лапу, – это не место. Это состояние. Ты застрял между «уже» и «ещё нет». И эти милые создания, – он кивнул на Теней, – просто пытаются помочь тебе принять неизбежное.

– Какое неизбежное?

Кот засмеялся, и смех его звучал как шелест страниц.

– То, что ты уже сделал. То, что сделаешь снова.

И тогда осколок в руке Михаила вспыхнул.

Боль пронзила его, будто кто-то вогнал раскалённую иглу прямо в кость. Он вскрикнул, но звук застрял в горле.

Перед глазами поплыли образы.

Зеркало.

Кровь на стекле.

Анастасия, падающая в объятия Теней.

И он сам – но не он, а кто-то другой, с его лицом, но с глазами Зеркального Князя – поднимающий обсидиановый кинжал.

– Нет! – он зажмурился, пытаясь стереть видение.

Когда он снова открыл глаза, кот сидел перед ним, нахально ухмыляясь.

– Добро пожаловать в петлю, Михаил Ордынский. Опять.

                                                * * *

Вода под ногами внезапно застыла, превратившись в идеальную зеркальную гладь. Михаил увидел своё отражение – но оно не повторяло его движений. Оно смотрело на него с холодным любопытством, уголки губ приподняты в полуулыбке, которой он точно не делал. Потом отражение медленно подняло руку и провело пальцами по поверхности воды, будто стирая границу между реальностью и её двойником.

– Зеркала всегда врут, – раздался голос Кота-Хроникёра где-то за спиной. – Но особенно нагло они лгут здесь.

Отражение начало меняться. Черты лица стали резче, одежда превратилась в старинный кафтан, волосы отливали серебром. Теперь в воде стоял не Михаил, а кто-то другой – тот, кого он видел лишь в кошмарах. Зеркальный Князь. Его двойник поднял голову, и их взгляды встретились через незримую преграду.

– Мы снова встретились, – произнёс Князь, и его голос был точной копией голоса Михаила, только с лёгкой хрипотцой, будто он много веков не пользовался им. – Сколько раз ты будешь приходить сюда, прежде чем поймёшь?

Михаил попятился назад, но отражение не исчезло. Оно шагнуло из воды, сохраняя форму, но теряя чёткость, как тень на рассвете.

– Ты не настоящий, – прошептал Михаил, сжимая в кулаке обсидиановый осколок, который вдруг стал горячим, как уголёк.

– О, я более реален, чем ты, – Князь рассмеялся, и в его смехе слышался скрежет разбитого стекла. – Ты – всего лишь версия. Очередная попытка. А я – оригинал.

Кот-Хроникёр внезапно вскочил между ними, выгнув спину. Его шерсть стояла дыбом, а из пасти вырвалось шипение, похожее на звук рвущейся бумаги.

– Хватит, – проворчал кот. – Мы проходили это уже триста четырнадцать раз. Результат всегда один.

Зеркальный Князь наклонил голову, рассматривая кота с любопытством учёного, разглядывающего под микроскопом интересный экземпляр.

– Ты всё ещё здесь, старый враль? Я думал, ты уже понял, что твои попытки изменить сценарий смешны.

– А ты всё такой же зануда, – огрызнулся кот и повернулся к Михаилу. – Не слушай его. Он просто хочет, чтобы ты…

Но Михаил уже не слышал окончания фразы. Мир вокруг вдруг закачался, как картина, написанная на тонком шёлке. Зеркальный Князь, кот, Анастасия – всё поплыло, смешалось, превратилось в калейдоскоп бессмысленных образов. Он почувствовал, как падает, но не вниз, а куда-то вбок, в пространство, где направления не имели значения.

Последнее, что он увидел перед тем, как сознание поглотила тьма – руку Зеркального Князя, тянущуюся к нему, и обсидиановый осколок, вспыхнувший кроваво-красным светом.

                                                * * *

Резкий толчок. Жёсткая поверхность под спиной. Гул колёс по рельсам. Михаил открыл глаза и сразу зажмурился от яркого света, пробивающегося через грязное окно. Он лежал на деревянной скамье в вагоне поезда. Пустом. Совершенно пустом.

Он медленно сел, почувствовав, как голова раскалывается на части. В кармане пальца что-то жгло – обсидиановый осколок всё ещё был с ним.

– Кто-нибудь… – начал он, но голос затерялся в тишине.

Вагон был старинным, явно не современным – лакированные деревянные панели, кожаные ремни на сиденьях, медные светильники. Но самое странное – за окном не было никакого пейзажа. Только белое марево, как в Лимбе.

Михаил поднялся, шатаясь, и прошёлся по вагону. Все места были пусты. На одной из скамей лежала раскрытая книга – он наклонился и увидел, что страницы абсолютно чистые. Только на первой было написано: «Ордынцы. Конец пути».

Внезапно поезд дёрнулся, замедляя ход. Михаил ухватился за поручень, чтобы не упасть. Где-то впереди раздался скрежет тормозов, протяжный, как стон умирающего животного.

Он подошёл к окну и протёр запотевшее стекло. На перроне, который медленно проплывал мимо, стояла одинокая фигура в белом. Анастасия? Нет – силуэт был мужским. Высоким. Слишком знакомым.

Поезд остановился. В тишине щёлкнули двери.

Михаил обернулся. В дальнем конце вагона стоял Зеркальный Князь. На этот раз – не полупрозрачный призрак, а вполне материальный. В его руке был нож, выточенный из того же чёрного обсидиана, что и осколок в кармане Михаила.

– Добро пожаловать в последний круг, – сказал Князь и шагнул вперёд.

В этот момент где-то рядом раздалось яростное мяуканье, и чёрная молния пронеслась между ними. Кот-Хроникёр вцепился когтями в лицо Зеркального Князя, тот вскрикнул – и мир снова взорвался в вихре образов.

Михаил почувствовал, как падает…

…и приземляется на мягкие подушки.

Он открыл глаза.

2026 год. Его комната. Потрескавшееся зеркало в углу.

И на подоконнике – чёрный кот со стигматами, вылизывающий лапу.

– Ну что, историк, – сказал кот, – готов к третьей попытке?

За окном гудел поезд, которого не должно было быть.

Глава 2. Воспоминание

Поезд мерно покачивался на стыках рельсов, будто убаюкивая пустые вагоны. Михаил сидел у окна, в котором вместо пейзажа отражалось его собственное измождённое лицо с тёмными кругами под глазами. В кармане пальто по-прежнему лежал обсидиановый осколок, но теперь он не пульсировал – лишь временами слабо теплился, словно тлеющий уголёк. Внезапно воздух перед ним заколебался, как над раскалённым асфальтом, и запахло медью и полынью.

– Не вставать. Не кричать. Не креститься, – раздался голос слева, где только что было пустое место.

Михаил медленно повернул голову. В кресле напротив сидел человек – если это можно было назвать человеком. Его кожа отливала странным перламутром, будто под ней текла не кровь, а ртуть. Но больше всего пугали глаза – совершенно жидкие, без зрачков, мерцающие как расплавленный металл. На коленях у существа стояла чаша из чёрного стекла, из которой поднимался дым, принимавший причудливые формы: то змеиные кольца, то спирали ДНК, то крошечные человеческие фигурки.

– Энки, – выдохнул Михаил, внезапно вспомнив имя, которого никто ему не называл.

Демон склонил голову в едва уловимом поклоне, и в этом движении было что-то неестественно плавное, будто его кости были сделаны из резины. Его пальцы (слишком длинные, слишком гибкие) обхватили чашу, и Михаил увидел, что на каждом суставе – крошечное клеймо в виде перевёрнутой пентаграммы.

– Ты выглядишь хуже, чем в прошлый раз, – произнёс Энки, и его голос звучал как шёпот сразу со всех сторон. – Хотя… нет, в семнадцатом веке ты вообще был похож на ходячий труп.

Дым из чаши вдруг сгустился, образовав миниатюрную сцену: Михаил в лохмотьях, стоящий на коленях перед виселицей. Демон лениво махнул рукой – видение рассыпалось.

– Зачем ты здесь? – Михаил сжал подлокотники, чувствуя, как дерево трещит под его пальцами.

Энки улыбнулся, и его рот растянулся чуть шире, чем должно было быть возможно. В глубине глотки мелькнуло что-то блестящее.

– Предложить сделку, конечно. Разве не очевидно?

Он протянул чашу. Жидкость внутри была абсолютно чёрной, но в ней плавали золотистые искорки, как звёзды в ночном небе. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это крошечные буквы, складывающиеся в слова и тут же распадающиеся.

– Выпьешь – увидишь правду. Откажешься – сохранишь имя.

Михаил почувствовал, как по спине пробежали мурашки. В его горле пересохло, будто он неделю не пил воды.

– Какая правда?

– Вся. – Энки наклонился вперёд, и его ртутные глаза отразили лицо Михаила в искажённой перспективе. – Почему ты возвращаешься. Почему зеркало выбирает именно тебя. Почему Анастасия…

– Что с Анастасией? – Михаил рванулся вперёд, но демон отстранился с кошачьей грацией.

– Ах, вот где болит. – Энки постучал длинным ногтем по стенке чаши. Звук напоминал погребальный колокол. – Она ведь не просто девушка, правда? Ты уже догадался.

Внезапно из-под сиденья выскользнул чёрный силуэт. Кот-Хроникёр прыгнул на подлокотник кресла и принялся вылизывать лапу со стигматами, нарочито громко чавкая.

– О, и ты здесь, – демон скривился, будто укусил лимон. – Вечно ты путаешься под ногами в самые ответственные моменты.

Кот поднял глаза – жёлтые, с вертикальными зрачками, в которых отражались целые вселенные.

– А ты вечно лезешь со своими сделками, как уличный торговец краденым. – Кот зевнул, демонстрируя острые клыки. – Михаил, не пей эту дрянь. В прошлый раз тебя три дня рвало вёдрами, а потом ты ещё две недели отплёвывался серебром.

Энки зашипел, и его жидкие глаза забурлили, как кипящий металл.

– Он врёт! В прошлый раз ты отказался – и что? Потерял её снова.

Михаил смотрел на чашу. Буквы в жидкости теперь складывались в знакомые слова: «Любовь сильнее судьбы» – девиз, который он видел во сне. Но потом они перестроились: «Судьба сильнее любви».

– Что случится, если я выпью?

– Ты увидишь. Всё. – Энки протянул чашу ближе. Запах усилился – теперь пахло не только полынью, но и чем-то сладковато-приторным, как разлагающиеся цветы. – Но твоё имя исчезнет из всех книг. Все, кто тебя знал, забудут.

Кот вскочил на спинку кресла, его хвост нервно дёргался.

– Это значит, что ты перестанешь существовать для всего мира. Станешь призраком ещё при жизни.

– Зато узнаешь, как спасти её, – прошептал Энки, и его голос вдруг стал удивительно мелодичным, как орган в пустом соборе.

Михаил протянул руку к чаше. Его пальцы дрожали. Внезапно он вспомнил обрывок сна: Анастасия, стоящая перед зеркалом, её губы шевелятся, но звука нет. Она что-то говорит ему. Что-то важное.

– Как я могу быть уверен, что ты не врёшь?

Энки рассмеялся, и в его смехе слышался звон разбитого стекла.

– О, я всегда говорю правду. Просто не всю сразу.

Кот внезапно прыгнул между ними, опрокинув чашу. Чёрная жидкость пролилась на пол, но вместо того, чтобы растечься, собралась в идеально круглую лужу, в которой отразилось небо с тремя лунами.

– Вот чёрт! – зашипел Энки, его пальцы искривились, как когти. – Это уже второй раз!

Кот оскалился, его спина выгнулась дугой.

– Убирайся, торговец душами. Он ещё не готов.

Демон вдруг замер, будто прислушиваясь к чему-то. Его ртутные глаза расширились.

– Она идёт, – прошептал он, и в его голосе впервые прозвучало что-то похожее на страх. – Она всегда приходит слишком рано…

Вагон вдруг наполнился странным сиянием. Энки начал таять, как свеча на солнце, его черты расплывались.

– До следующего раза, Михаил Ордынский. И помни – я единственный, кто может дать тебе ответы.

С последним шипящим звуком демон исчез. В воздухе остался лишь запах озона да чёрная лужа на полу, которая медленно испарялась, оставляя после себя лишь несколько обгоревших страниц с непонятными символами.

Кот-Хроникёр тяжко вздохнул и уселся на колени к Михаилу.

– Ну что, историк, теперь ты понимаешь, с кем имеешь дело?

Михаил молча смотрел на исчезающие страницы. Один из символов вдруг стал знакомым – он видел его на перстне деда.

Где-то впереди поезд пронзительно загудел, будто предупреждая об опасности. Вагон затрясся, и внезапно за окном появился пейзаж – бесконечное поле с одиноким домом №26 на горизонте.

– Мы прибываем, – пробормотал кот. – На этот раз постарайся не наступать на те же грабли.

Михаил потрогал обсидиановый осколок в кармане. Он снова был тёплым. Почему-то это не радовало.

                                                * * *

Михаил не сразу понял, что зеркало перед ним – не просто стекло. Оно дышало. Тонкая плёнка конденсата пульсировала в такт его собственному сердцу, а отражение, которое должно было быть точной копией, отставало на полвдоха. Он поднёс ладонь к поверхности, и холодное прикосновение обожгло кожу, будто он коснулся не льда, а открытой раны.

– Ты уже видел это, – прошептал Энки.

Демон стоял в углу вагона, его ртутные глаза переливались, как жидкий металл, подхватывая блики от фонарей за окном. Он не двигался, но казалось, будто его силуэт дрожит на грани реальности – вот-вот рассыплется на капли и стечёт по стене.

Михаил не ответил. Он знал, что сейчас произойдёт.

Зеркало потемнело, будто его залили чернилами, а затем в глубине проступил силуэт. Дед. Тот самый, чьё письмо привело его в Ордынцы. Старик стоял, прижав ладонь к стеклу, его губы шевелились беззвучно, но слова падали в сознание Михаила тяжёлыми камнями.

59° 57′ с.ш., 30° 19′ в.д.

Координаты. Те самые, что были в письме, но теперь они звучали не как адрес, а как приговор.

– Он умер в сорок втором, – сказал Михаил, но голос его дрогнул.

– Умер? – Энки рассмеялся, и звук этот напоминал лёгкий звон разбитого стекла. – Ты прав. Но смерть – это не конец. Это дверь.

Демон медленно подошёл, его шаги не оставляли следов на пыльном полу вагона. В руке он держал монету – старую, потёртую, с почти стёртым профилем какого-то забытого царя.

– Ты хочешь знать правду?

Михаил не успел ответить. Энки разжал пальцы, и монета упала.

Она не звенела.

Не покатилась по полу.

Она рассыпалась в воздухе, превратившись в пепел, прежде чем коснулась земли.

– Время – тоже монета, – прошептал демон. – Его можно потратить. Обменять. Подбросить. Но однажды оно просто… исчезнет.

Михаил сглотнул. Где-то за окном мелькали огни, но он знал – это не станции, не города. Это глаза. Чьи-то глаза, следящие за ним.

– Что ты предлагаешь?

Энки улыбнулся, и его губы растянулись чуть шире, чем должны были.

– Ты уже знаешь.

И тогда зеркало снова изменилось.

Теперь в нём была Анастасия.

Она стояла спиной, её белое платье сливалось с туманом, а волосы, тёмные, как чернильная река, струились по плечам. Михаил хотел крикнуть, но голос застрял в горле.

– Она – ключ, – сказал Энки. – Но ключ можно повернуть в обе стороны.

Анастасия обернулась.

Её глаза были пусты.

Совершенно пусты.

Ни зрачков, ни белков – только гладкая, блестящая поверхность, как у зеркала.

– Что ты сделал?..

– Я? – Демон покачал головой. – Ничего. Это уже случилось. И будет случиться снова.

Михаил рванулся к зеркалу, но оно вдруг стало мягким, как вода. Его рука прошла сквозь поверхность, и на миг ему показалось, что он чувствует её кожу – холодную, как лёд.