Ордынцы: Перстень лимба. Часть 2

Глава 10. Голос из колодца

Тишина после взрыва света была густой, как масло, и Михаил несколько минут не мог понять – оглох ли он, или мир действительно замер. Когда слух вернулся, первым звуком стало тяжёлое, хриплое дыхание Люды. Она сидела на полу среди разбросанных книг, пальцы вцепились в обложку «Трактата о печатях незримого» так крепко, что ногти побелели.

– Где… – её голос сорвался на полуслове. – Где Зинаида?

Михаил поднялся, и перстень на его пальце дрогнул, будто предупреждая. Библиотека выглядела так, будто через неё пронёсся ураган – книги валялись раскрытыми, страницы смяты, стекла из рам выбиты. Но страннее всего было то, что осталось от зеркал – не осколки, а странные серебристые лужицы, которые медленно стекали по стенам, как ртуть.

Кот-Хроникёр осторожно подошёл к одной такой лужице, понюхал и резко отпрянул, чихнув.

– Ну вот. Теперь у нас повсюду дверки. Маленькие, но очень противные.

Михаил наклонился – там, где секунду назад лежала Зинаида, осталась лишь одна-единственная капля ртути, идеально круглая, будто выточенная ювелиром. Он протянул руку, но кот резко ударил его лапой.

– Не надо быть идиотом. Разве мало, что один дурак растворился?

– Куда она делась? – Михаил сжал кулаки, и перстень впился в кожу, оставляя красный след.

Ответ пришёл не от кота. Сначала это был шёпот – едва различимый, будто доносящийся из очень далёкой комнаты. Потом голос набрал силу, и слова зазвучали чётко, хотя казалось, что их произносит не человек, а сама пустота:

– Ты должен найти книгу Нострадамуса… иначе врата откроются.

Голос исходил из угла, где стоял старый колодец для стока воды – круглая каменная воронка, о которой Люда говорила, что в средние века здесь топили еретические книги. Теперь его чёрное горло дышало холодом, и на каменных стенках выступил иней, хотя в библиотеке было душно.

– Очаровательно, – пробормотал кот. – Теперь даже дренажные системы с нами разговаривают. Что дальше? Философствующие ночные горшки?

Михаил подошёл к колодцу, несмотря на предостерегающее шипение кота. Голос звучал знакомо – как его собственный, но пропущенный через толщу лет и страданий.

– Кто вы? – спросил он, и его слова упали в чёрную глубину, не производя эха.

– Страж Лимба. Тот, кто стоит у двери. Ты носишь перстень, но не знаешь правил игры. Найди книгу – настоящую книгу – или всё будет потеряно.

Люда медленно поднялась, опираясь на стол. Её лицо было серым от пыли, только вокруг глаз остались белые круги, будто она смотрела в бинокль.

– Какая ещё книга? У Нострадамуса были сотни…

– Не ту, что он написал. Ту, что написала его. Голос из колодца стал тише, словно удалялся. Ищи там, где время течёт назад.

Внезапно каменная воронка затряслась, и из её глубины вырвался вихрь ледяного воздуха. Михаил отпрянул – в последний момент он увидел, как на поверхности инея проступают слова: «Дом №26. Подвал. Третья плита».

Потом колодец замолчал. Настоящая тишина, тяжёлая и неловкая, повисла в воздухе. Даже кот не решался её нарушить. Он только подошёл к тому месту, где исчезла Зинаида, и осторожно тронул лапой каплю ртути.

– Интересно, – задумчиво произнёс он, – если её теперь встряхнуть, она покажет нам будущее? Или только то, что мы боимся увидеть?

Люда вдруг закашлялась – сухо, надрывно. Когда она отняла руку ото рта, на ладони осталось несколько капель крови.

– Мы все умрём, – прошептала она. – Как Гастон. Как Зинаида. Это только вопрос времени.

Михаил посмотрел на перстень. Рубин в нём теперь казался темнее, почти чёрным, и если приглядеться, в его глубине можно было разглядеть крошечную фигурку – человека, падающего в бездну.

– Нет, – сказал он твёрже, чем чувствовал. – Мы найдём эту книгу. И узнаем, как разорвать этот круг.

Кот зевнул, обнажая острые клыки.

– Прекрасный план. Особенно часть про «узнаем». Только маленький вопрос – как мы найдём дом №26, если…

Он не договорил. В этот момент из разбитого окна донёсся крик – нечеловеческий, полный такой боли и ужаса, что у Михаила похолодела спина. Люда в ужасе прикрыла рот рукой.

– Это же… это голос Зинаиды. Но откуда?

Кот прыгнул на подоконник, его хвост нервно дёргался.

– Ниоткуда. Это эхо. Оно всегда на секунду опаздывает за реальностью. – Он повернулся к Михаилу, и в его глазах впервые не было и тени насмешки. – Но это значит, что она ещё там. В Лимбе. И если мы поторопимся…

Михаил уже шагал к выходу. Перстень на его пальце горел, как раскалённый уголёк, указывая дорогу. Где-то впереди ждал дом №26. И ответы, которые могли оказаться страшнее любых вопросов.

                                                * * *

Гостиничный номер пах затхлостью закрытых помещений и чем-то ещё – сладковатым, лекарственным, будто здесь долго лежал тяжелобольной человек. Михаил бросил пальто на кровать с провисшими пружинами и сразу пожалел – ткань зашевелилась сама по себе, образуя странные складки, напоминающие очертания человеческого тела. Он резко отвернулся, потянулся к графину с водой, но передумал – жидкость внутри была мутной, с плавающими серебристыми частицами, как в том колодце.

Зеркало над умывальником оказалось треснутым – тонкая паутинка расходилась от центра, где остался след от пули или удара. Михаил наклонился, чтобы смыть с лица пыль библиотеки, и вдруг застыл. В отражении за его спиной стояла Анастасия.

Она выглядела иначе – лицо бледнее, чем он помнил, волосы спутанные, а белое платье порвано в нескольких местах, будто она продиралась сквозь колючие кусты. Но самое страшное были её глаза – широко раскрытые, полные немого ужаса. Она что-то кричала, хлопая ладонями по невидимому стеклу, но звука не было. Только когда Михаил повернулся, осознав, что в реальной комнате никого нет, её губы сложились в два знакомых слова: «Дом №26».

– Анастасия! – он ударил кулаком по зеркалу, и стекло задрожало, но не разбилось. Вместо этого трещины начали двигаться, образуя новые узоры – цифры, буквы, знаки, которые тут же распадались.

В дверь постучали. Михаил резко обернулся – отражение Анастасии исчезло, оставив после себя только мутное пятно на стекле, похожее на отпечаток ладони.

– Входите.

Дверь открылась беззвучно, и в проёме появился Кот-Хроникёр. Его шерсть была взъерошена, а в зубах он держал что-то мелкое и блестящее.

– Нашёл на лестнице, – выплюнул он предмет на кровать. Это оказалась пуговица от платья Зинаиды, но странная – половина её была новенькой, а половина выглядела проржавевшей за сотню лет. – Интересно, да? Как будто время не может решить, в какую эпоху она находится.

Михаил поднял пуговицу. Металл был тёплым на одной половине и ледяным на другой.

– Я видел Анастасию. В зеркале.

Кот запрыгнул на подоконник, его хвост нервно подёргивался.

– Ну конечно видел. Теперь ты будешь видеть её везде. В лужах, в оконных стёклах, в чьих-то зрачках… – Он повернулся, и в его глазах отразился бледный свет уличного фонаря. – Перстень выбрал тебя. А она выбрана давно.

Михаил сжал пуговицу так сильно, что острый край впился в ладонь.

– Что значит «выбрана»? Кем?

– Временем. Судьбой. Нострадамусом. Выбери любое, суть не изменится. – Кот вдруг прижал уши и зашипел на что-то за окном. – Они уже близко. Тени любят новеньких.

За окном действительно зашевелилась тьма – не просто ночь, а что-то плотнее, живее. Михаил потянулся к занавеске, но кот резко прыгнул ему на руку.

– Не надо. Они пока только смотрят. Но если ты посмотришь в ответ… – Он не договорил, но по его вздыбленной шерсти было понятно, чем это может закончиться.

Михаил отступил от окна. В комнате вдруг стало холодно, хотя батареи были горячими на ощупь. Он снова посмотрел на зеркало – отпечаток Анастасии теперь был окружён мелкими каплями, будто кто-то плакал на стекло.

– Как мне её найти? Ты же знаешь. Ты всегда знаешь.

Кот умыл морду лапой, тщательно вылизывая каждый коготь, будто тянул время.

– Ищи там, где время течёт назад. – Он прыгнул на комод, задев лапой графин с подозрительной водой. – В Александровской слободе есть такое место. Только не спрашивай меня, что это значит. Правила запрещают говорить прямо.

Вода в графине вдруг забурлила, хотя в комнате было холодно. На поверхности образовалась воронка, и в ней мелькнуло лицо – то ли Зинаиды, то ли Анастасии, то ли кого-то третьего, очень старого и очень печального.

– Дом №26, – прошептал Михаил. – Там ответы.

Кот зевнул, но его жёлтые глаза оставались серьёзными.

– И вопросы. Не забывай про вопросы. Они обычно оказываются больнее ответов.

За окном что-то заскреблось – будто ветка, будто коготь. Михаил резко потушил свет, и в темноте перстень на его пальце засветился тусклым красным светом, как глаз спящего демона. Где-то в глубине рубина шевелилась крошечная фигурка – человек, падающий в бездну. Или, может быть, летящий навстречу.

                                                * * *

Поезд на Ордынцы оказался старым, как будто застрявшим в пятидесятых – деревянные лавки с выщербленными номерами, оконные рамы, скреплённые медицинским лейкопластырем, и проводница в выцветшей форме, которая смотрела на пассажиров пустыми глазами, будто видела сквозь них. Михаил устроился у окна, перстень на его пальце тускло поблёскивал в такт стуку колёс. За стеклом проплывали поля, леса, деревеньки с покосившимися избами – обычный русский пейзаж, если не считать того, что нигде не было видно ни единого человека или животного. Даже птицы не кружили в небе.

– Ты заметил? – Кот-Хроникёр свернулся калачиком на соседнем сиденье, прикрыв нос хвостом. – Мы едем уже три часа, а солнце не сдвинулось с места. Как будто время…

Он не успел закончить. С грохотом, от которого задрожали стёкла, поезд резко затормозил. Михаил ударился грудью о переднее сиденье, перстень впился в палец до крови. Когда он поднял голову, проводницы в вагоне уже не было – только её фуражка лежала на полу, и из-под неё медленно вытекала серебристая жидкость.

– Ну что, – вздохнул кот, – похоже, мы приехали. Хотя куда – интересный вопрос.

Михаил вышел на перрон, которого не должно было быть посреди бескрайнего поля. Это была не станция – просто бетонная плита, затерянная среди ковыля, с одной ржавой скамейкой и табличкой, где когда-то было название. Теперь на ней остались только цифры: №26.

Ветер гулял по полю, пригибая траву, и в этом движении было что-то неестественное – будто кто-то невидимый бежал сквозь стебельки, оставляя за собой волны. Михаил повернулся к поезду, но тот уже начал растворяться, как мираж в пустыне – сначала стали прозрачными стёкла, потом стены, и вот уже на рельсах ничего не было, кроме клубящегося тумана.

– Очаровательно, – пробормотал кот. – Теперь мы официально нигде. Поздравляю.

В этот момент ковыль впереди зашевелился сильнее, и из него вышел Зеркальный Пёс. Его шерсть переливалась, как жидкий металл, отражая несуществующее солнце, а глаза… глаза были чёрными безднами, в которых плавали три крошечные луны – точь-в-точь как на той фреске в Александровской слободе.

– Михаил Ордынский, – произнёс Пёс, и его голос звучал как скрежет металла по стеклу. – Ты не должен идти туда.

Кот фыркнул, но его спина выгнулась дугой, а когти впились в деревянный настил перрона.

– А вот и привратник. Только на три минуты опоздал – мог бы встретить нас с шампанским и канапе.

Пёс сделал шаг вперёд, и Михаил почувствовал, как перстень на его пальце стал ледяным. Вокруг лапы существа трава серебрилась и застывала, будто покрываясь инеем.

– Дом №26 – это не место, – продолжал Пёс. – Это состояние. Войдёшь туда – и станешь частью узора. Навсегда.

Михаил сжал кулаки. Ветер внезапно стих, и в наступившей тишине он услышал едва различимый звук – будто кто-то звал его по имени. Голос был похож на Анастасию, но с искажениями, будто доносящийся со дна колодца.

– Я уже часть этого, – сказал он, показывая перстень. – И мне нечего терять.

Зеркальный Пёс наклонил голову, и в его глазах три луны выстроились в вертикальную линию. Внезапно из его пасти вырвался луч света, и прямо перед Михаилом в воздухе возникло изображение – дом №26, но не тот, что он помнил. Это было массивное здание из чёрного камня, с окнами-бойницами и дверью, похожей на вход в склеп. Перед ней стояла фигура в плаще – сгорбленная, с серебристыми прядями в волосах. Когда она повернулась, Михаил узнал себя… но постаревшего на десятки лет.

– Вот кто выйдет из этого дома, – проскрежетал Пёс. – Если войдёшь.

Кот вдруг прыгнул между ними, его шерсть светилась странным голубоватым светом.

– О, прекрасно! Теперь он ещё и гадалкой работает. Следующий шаг – предсказания по лапе за дополнительную плату.

Пёс зарычал, и звук был похож на треск ломающегося стекла. Ветер снова поднялся, но теперь он нёс с собой запахи – прелой листвы, ладана, женских духов… и чего-то ещё, древнего и затхлого, как дыхание самой земли.

Михаил сделал шаг вперёд. Перстень горел теперь как уголь, и сквозь боль он видел правду – Пёс не охранял дом. Он охранял остальной мир от того, что находилось внутри.

– Я иду, – сказал Михаил. – Попробуй остановить.

Зеркальный Пёс замер, затем медленно отступил в сторону. Его шерсть переливалась всеми цветами радуги, как бензин в луже.

– Твой выбор, – произнёс он. – Но помни – некоторые двери открываются только один раз.

Тропинка появилась сама собой – узкая, извилистая, проложенная среди ковыля. Вдалеке, куда она вела, воздух дрожал, как над костром. Михаил шагнул вперёд, и кот последовал за ним, ворча себе под нос:

– Надеюсь, там хотя бы есть туалет. А то после такого представления мне определённо нужно отлить.

Последнее, что Михаил видел, оборачиваясь, – это Зеркального Пса, стоящего на перроне. Существо подняло голову, и в его глазах три луны сложились в треугольник – точь-в-точь как символ на двери библиотеки, где всё началось. Затем туман сомкнулся, и поле, перрон, Пёс – всё исчезло. Осталась только тропа, дом вдали… и тихий голос Анастасии, который теперь звучал уже не в ушах, а прямо в голове: «Торопись. У нас мало времени».

Часть 2. ТЕНИ ПРОШЛОГО

Глава 11. Встреча с Астаротом

Поезд растворился, как мираж. Осталось только поле – бескрайнее, затянутое молочным туманом, будто кто-то вылил на землю жидкий перламутр. Михаил оглянулся, но рельсы уже не существовали. Даже шпалы, пропитанные креозотом, исчезли без следа, словно их стёрли ластиком из реальности. Ветер шевелил стебли бурьяна, и те скрипели, будто старинные перья, пишущие на пергаменте времени.

Он потрогал карман – перстень был на месте, холодный и тяжёлый, будто вылит не из золота, а из свинца. В воздухе висел запах грозы, хотя небо оставалось безоблачным.

– Не ищи следов, – прошептал туман.

Михаил вздрогнул. Голос звучал не снаружи, а изнутри, будто кто-то пробрался в его череп и теперь шептал прямо в мозг.

– Кто здесь?

Туман сгустился, свернулся воронкой, и из него вышла фигура. Высокая, в плаще, сотканном из теней и ртутных бликов. Лица не было – только глаза, словно две капли жидкого металла, мерцающие в темноте.

– Астарот, – представился демон, и его голос напоминал звук падающих монет.

Михаил почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Не страх – скорее, острое, почти болезненное любопытство.

– Ты украл поезд?

– Я лишь предложил тебе прогулку. Разве не скучно трястись в вагоне, когда за окном – целый мир, который можно переписать?

Демон сделал шаг вперёд, и трава под его ногами почернела, свернулась в трубочки, будто исписанные пергаменты.

– Где Зинаида?

Астарот усмехнулся – точнее, Михаил понял, что он усмехнулся, хотя лицо демона оставалось неподвижным.

– Она там, где и должна быть. Между строк. В пробелах, которые остаются, когда история переписывается.

– Верни её.

– Всё имеет цену. Давай сыграем. Отгадаешь загадку – получишь ответ. Ошибёшься – отдашь мне своё имя.

Михаил сжал кулаки. Перстень впился в ладонь, оставляя на коже узор, похожий на древние руны.

– Какая загадка?

Астарот поднял руку, и в воздухе возникла дымящаяся надпись:

– Что принадлежит тебе, но другие используют его чаще?

Михаил задумался. Ветер принёс запах полыни и чего-то ещё – сладковатого, как тление старых книг.

– Жизнь?

– Слишком поэтично. И неверно.

– Сердце.

– Романтично, но глупо. Ты же не в стихах Блока.

Михаил вздохнул. В голове мелькнуло: имя. Именно его он мог потерять. Именно его демон хотел забрать.

– Имя, – сказал он вслух.

Астарот замер. Его ртутные глаза вспыхнули, как расплавленное серебро.

– Правильно. Теперь я знаю его. И могу им пользоваться.

Михаил почувствовал, как что-то сдвигается внутри него, будто невидимая рука перелистывает страницы его памяти.

– Ты обманул меня.

– Нет. Я лишь уточнил правила. Ты получишь ответ – но не сейчас. Сначала…

Демон не договорил. Из тумана вырвался чёрный силуэт – Зеркальный Пёс, его шерсть переливалась, как поверхность ртутного озера. Он оскалился, и в пасти мелькнули отражения – десятки крошечных Михаилов, кричащих в беззвучии.

– Беги, – прошипел Астарот, и в его голосе впервые прозвучало что-то, напоминающее страх.

Кот-Хроникёр, появившийся из ниоткуда, вцепился когтями в плащ демона.

– Беги к реке, глупец! – зашипел он, и в его глазах вспыхнули зелёные искры.

Михаил рванул вперёд, чувствуя, как за спиной воздух ломается, как стекло под ударом.

И тогда он увидел её.

Вода в реке была неподвижной, как зеркало. На поверхности, чуть дрожа, отражалось лицо Анастасии.

Она смотрела на него.

И манила в глубину.

                                                * * *

Туман сгустился, обволакивая Михаила, как мокрая паутина. Каждая капелька влаги на его коже казалась теперь глазом – крошечным, бездонным, наблюдающим. Астарот стоял неподвижно, его плащ колыхался без ветра, а ртутные глаза переливались, словно в них плавились отражения всех зеркал, что Михаил когда-либо видел.

– Что принадлежит тебе, но другие используют его чаще?

Голос демона просочился в уши, обжигающе холодный, будто зимний ветер, задувающий в трещины старого дома. Михаил почувствовал, как перстень на его пальце пульсирует в такт сердцебиению – глухо, словно молот по наковальне.

«Что может быть моим, но чужим?» – пронеслось в голове.

Первой мыслью была жизнь. Но нет – жизнь принадлежала ему лишь формально. Войны, болезни, случайности – всё это могло отнять её в любой момент.

– Жизнь? – неуверенно произнёс он.

Астарот медленно покачал головой, и его шея хрустнула, как переплет старинной книги.

– Слишком абстрактно. И неверно. Попробуй ещё раз.

Михаил закусил губу. Внезапно он вспомнил, как в детстве бабушка Нюра говорила ему: «Ты – Ордынский. Это имя носили твои предки, и оно будет оберегать тебя».

– Имя, – выдохнул он.

Туман вокруг них дрогнул, словно от удара. Астарот замер, его пальцы (длинные, бледные, с ногтями, похожими на осколки чёрного стекла) сжались в кулак.

– Правильно.

Демон произнёс это слово с такой сладостной интонацией, что у Михаила похолодело в груди.

– Но ты не спросил, что будет, если отгадаешь.

– Ты сказал, что я узнаю, где Зинаида.

Астарот рассмеялся – звук был похож на лёд, трескающийся под ногами.

– Да. Но теперь я знаю твоё имя. И могу им пользоваться.

Михаил почувствовал, как что-то изменилось. Не в мире вокруг – в нём самом. Будто страницу в книге его жизни аккуратно вырвали, оставив лишь тонкий след клея.

– Это обман.

– Нет. Это правила игры.

Кот-Хроникёр, до этого молча наблюдавший с края поля, внезапно фыркнул.

– О, конечно, правила. Демоны их обожают. Особенно когда сами их придумывают на ходу.

Астарот повернулся к нему, и его плащ распахнулся, открывая пустоту – чёрную, бездонную, как провал в забытой могиле.

– Ты лишний здесь, мяукающий архивариус.

Кот лениво облизнул лапу, но его глаза – зелёные, как болотные огни – горели холодным светом.

– Я лишний? Может быть. Но я хотя бы не краду имена, как последний карманник у церковной паперти.

Михаил почувствовал лёгкое головокружение. Его имя – Михаил Ордынский – вдруг показалось ему чужим, будто он слышал его впервые.

– Что ты сделал?

Астарот протянул руку, и в воздухе возникло отражение – сам Михаил, но… другой. Глаза пустые, как у куклы, рот растянут в неестественной улыбке.

– Теперь он тоже Михаил. Или ты. Кто из вас настоящий – решу я.

Кот внезапно прыгнул на плечо Михаилу, его когти впились в кожу, но боль была приятной – ясной, как укол булавкой, выводящий из кошмара.

– Не смотри. И не слушай. Он играет с тобой, как кошка с мышью. Только кошка хотя бы честно признаёт, что хочет тебя съесть.

Астарот склонил голову, и его шея вытянулась, как у голодной птицы.

– Хочешь вернуть имя? Найди Зинаиду. Она знает, где спрятан ключ от Лимба. А ключ…

Демон исчез, растворившись в тумане, но его последние слова повисли в воздухе, как ядовитый дым:

– …ключ нужен мне.

Кот тяжко вздохнул и спрыгнул на землю.

– Ну что, Михаил (если ты ещё Михаил)? Похоже, нам придётся играть по его правилам. Хотя бы пока.

Михаил посмотрел на свои руки. Они казались ему чужими.

– Что, если я уже не я?

Кот повернулся, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.

– Ты – это ты. Даже если кто-то украл твоё имя. Потому что имена – это просто ярлыки. А вот то, что внутри…

Он ткнул лапой Михаилу в грудь.

– Это никто украсть не сможет. Если, конечно, ты сам не отдашь.

Ветер внезапно сменил направление, и туман рассеялся, открывая вдали тёмную ленту реки. На её поверхности, как в зеркале, отражалось лицо Анастасии.

Она что-то говорила. Но слов не было слышно.

Кот потянулся, как будто только что проснулся после долгого сна.

– Ну что, пойдём? Или будем стоять здесь, пока Астарот не придумает новую загадку? На этот раз, уверен, она будет ещё глупее.

Михаил сделал шаг вперёд.

К реке.

К отражению.

К ответам, которые, он знал, будут хуже любых вопросов.

                                                * * *

Воздух вдруг сгустился, стал вязким, как расплавленный сапфир. Зеркальный Пёс замер на мгновение – его шкура, сотканная из осколков отражений, заколебалась, будто ртуть в разбитом термометре. Затем раздался звук – не лай, а скорее треск разрываемого холста – и существо распалось на дюжину теней. Они кружили вокруг Михаила, как осенние листья в вихре, но каждый «лист» был увенчан парой горящих глаз и оскалом, в котором вместо зубов сверкали осколки зеркал.

– Беги к реке! – крикнул Кот-Хроникёр, и в его голосе впервые зазвучала не ирония, а настоящая тревога.

Один из теневых псов бросился к коту, но тот ловко увернулся, ударив лапой по морде нападающего. Удар сопровождался звоном бьющегося стекла, и тень рассыпалась на тысячи чёрных блёсток, которые тут же начали собираться обратно.

Михаил рванул вперёд, чувствуя, как перстень на его пальце вдруг стал невыносимо тяжёлым, будто вобрал в себя всю тяжесть этого странного места. Ноги вязли в земле, которая с каждым шагом становилась всё более похожей на размокший пергамент – рыхлой, испещрённой полустёртыми письменами.

– Не оглядывайся! – донёсся голос кота, теперь уже издалека.

Но Михаил не удержался. Обернувшись, он увидел, как Кот-Хроникёр, принявший вдруг неестественно большие размеры, сражается с тенями. Его движения были стремительны и грациозны, как у танцора, исполняющего смертельный танец. Каждый удар лапой оставлял в воздухе светящийся след – будто кто-то писал невидимыми чернилами по ткани реальности.

Когда Михаил достиг берега, его встретила абсолютно неподвижная водная гладь. Река не текла – она лежала, как гигантское зеркало, забытое кем-то среди этого безумного поля. Он замер, переводя дыхание, и вдруг заметил, что отражение в воде – не его собственное.

Анастасия.

Она смотрела на него снизу вверх, её волосы медленно колыхались в несуществующем течении. Губы шевелились, произнося беззвучные слова. Одна её рука была прижата к внутренней стороне водной поверхности, пальцы растопырены – будто она пыталась проткнуть тонкую плёнку, отделяющую её мир от его. Другая рука указывала вниз, в глубину, где угадывалось что-то похожее на затопленные колонны или, возможно, стволы гигантских деревьев.

– Я не могу… – начал Михаил, но его голос затерялся в полной тишине этого места.

Анастасия нахмурилась. Она стукнула ладонью по воде – и хотя не раздалось ни звука, по поверхности пошли круги, странные и геометрически правильные, как окружности, начерченные циркулем. Они складывались в сложный узор, напоминающий то ли печать, то ли схему лабиринта.