Ордынцы: Перстень лимба. Часть 2

– Лимб, – прошептала Зинаида.

Михаил не мог оторвать взгляд. Там, в глубине, мелькнуло знакомое лицо – Анастасия? Нет, лишь мимолётное сходство, отражение отражения. Но сердце его сжалось.

– Закройте это, – сказал он, но голос звучал чужим, словно эхом из другого мира.

– Я бы с радостью, – ответил Кот-Хроникёр, – но, к сожалению, мои лапы не оснащены функцией заклеивания пространственно-временных разломов.

Трещина между тем расширялась. Теперь она была шириной в добрых полметра, и из неё потянуло холодом – не просто низкой температурой, а тем холодом, что бывает между звёздами, в пустоте, где нет ни времени, ни памяти.

– Михаил, – внезапно серьёзно произнёс Кот, – если ты продолжишь этим заниматься, твоё имя начнут стирать из памяти других.

– Что?

– Буквально. Сначала его забудут случайные знакомые. Потом друзья. Потом даже те, кто знал тебя с детства. И в конце концов…

– В конце концов?

– Ты останешься один. И даже зеркала не будут помнить, кто ты.

Зинаида резко повернулась к коту:

– Откуда ты это знаешь?

Кот-Хроникёр вздохнул, как профессор, уставший объяснять студентам очевидное.

– Я видел, как это происходило. Не раз. Ты думаешь, ты первая, кто нашёл этот перстень? – Он кивнул на Зинаиду. – Или ты? – Теперь на Михаила. – Люди исчезают. Но хуже того – их забывают.

Михаил посмотрел на трещину. Теперь в ней, как в окне, было видно отчётливее: там, среди зеркал, стоял силуэт, слишком похожий на него самого. Только глаза у него были пустыми, как у куклы.

– Что мне делать? – спросил он, и вопрос повис в воздухе, будто ожидая ответа не от присутствующих, а от самой вселенной.

Кот поднялся, выгнул спину, затем неожиданно прыгнул прямо к разлому.

– Во-первых, не паниковать. Во-вторых… – Он ловко ударил лапой по краю трещины, и та на мгновение дрогнула, словно живая. – В-третьих, понять, что Лимб – это не место. Это состояние.

– Поясни, – пробормотал Михаил.

– Нет времени. Буквально. – Кот отскочил, когда трещина дёрнулась, как рана. – Если хочешь спасти себя и её, запомни: не надевай перстень снова, пока не найдёшь вторую половину.

– Какую вторую половину?

Но ответа не последовало. С громким хлопком, будто захлопнулась гигантская книга, трещина схлопнулась. Последним, что видел Михаил, было лицо его двойника – оно исказилось в беззвучном крике.

В лаборатории воцарилась тишина. Только капли воды с потолка продолжали мерно падать, словно отсчитывая секунды до чего-то неизбежного.

– Ну что, – сказал Кот-Хроникёр после паузы, – теперь у нас есть мотивация. И, возможно, дедлайн.

Михаил поднял перстень. Теперь на его внутренней стороне, рядом с надписью, была едва заметная трещинка.

– Что будет, если я всё же надену его?

Кот посмотрел на него долгим взглядом, затем медленно моргнул.

– Тогда, мой дорогой потенциально безымянный друг, я начну искать нового хозяина. А ты… ты станешь просто ещё одной тенью в зеркалах.

Зинаида вдруг засмеялась – резко, нервно.

– И ради этого мы сюда лезли?

– Нет, – тихо сказал Михаил. – Ради Анастасии.

Он сжал перстень в кулаке. Где-то там, за границей реальности, она ждала. И он найдёт её – даже если за это придётся заплатить собственным именем.

Кот, наблюдавший за ним, вдруг зевнул.

– Ладно, хватит драмы. У меня лапы замёрзли. Давайте уже выбираться отсюда, пока потолок не развалился.

И, помахивая хвостом, он направился к выходу, оставляя за собой следы на пыльном полу – маленькие, но отчётливые, как буквы на странице ещё не написанной истории.

Глава 7. Молодость Зинаиды

Лабораторию Нострадамуса наполнил странный золотистый свет, будто десятки невидимых свечей зажглись одновременно в воздухе. Перстень, упавший из рук Михаила, покатился по каменному полу, оставляя за собой след, похожий на ртутный. Зинаида машинально подхватила его – и мир перевернулся.

Ее пальцы, еще секунду назад покрытые старческими пятнами, вдруг побелели, как очищенный пергамент. Морщины на лице начали разглаживаться с пугающей быстротой – не как при косметической процедуре, а словно время текло вспять, стирая годы одну за другой. Ее седые волосы потемнели, становясь сначала пепельными, затем каштановыми, и наконец обретая глубокий черный оттенок, какой бывает только у девушек на пороге двадцатилетия.

– Что… – она не успела договорить. Голос изменился прямо во время речи: хрипловатый старческий тембр очистился, стал звонким и молодым. Зинаида поднесла руки к лицу, ощупывая гладкую кожу, где еще минуту назад были складки и морщины. – Боже правый…

Михаил застыл, не решаясь приблизиться. В полумраке лаборатории преображение выглядело сверхъестественным: свет, исходивший от перстня, окутывал Зинаиду, делая ее похожей на ожившую статую. Тень на стене при этом оставалась прежней – сгорбленной старухи, будто душа сопротивлялась изменениям.

– Интересно, – раздался голос Кота-Хроникёра, – а если бы ты уронила его в унитаз, он бы омолодил канализацию? Или только тебя?

Зинаида не ответила. Она смотрела на свое отражение в ближайшей медной табличке – тридцатилетняя женщина с широко раскрытыми глазами смотрела на нее в ответ. Ее губы дрожали, но не от страха, а от чего-то более сложного – будто она увидела не просто молодость, а давно потерянную версию себя.

– Как ты себя чувствуешь? – осторожно спросил Михаил.

– Голодной, – неожиданно ответила она и тут же рассмеялась – звонко, по-девичьи. – Я не помню, когда в последний раз по-настоящему хотела есть. В моем возрасте… – она запнулась, осознав абсурдность фразы.

Кот лениво облизнул лапу:

– Поздравляю. Теперь ты можешь снова пережить все прелести юности: первую любовь, разбитое сердце, глупые решения… О, подожди, это же ты и так никогда не прекращала.

Зинаида не обратила на него внимания. Она разглядывала свои руки – тонкие, с ровными ногтями, без следов артрита. Пальцы сами потянулись к шее, где когда-то был заметный старческий горбик – теперь там была гладкая кожа.

– Это невозможно, – прошептала она.

– В этом месте, – заметил Кот, – слово «невозможно» следует произносить шепотом. А лучше вообще не произносить.

Михаил поднял перстень с пола, осторожно, будто боялся обжечься. Металл был холодным, но в глубине рубинов что-то пульсировало, как сердце спящего зверя.

– Ты ничего не чувствуешь? Необычного? – спросил он.

Зинаида вдруг вздрогнула и схватилась за запястье, будто ее ужалили. На тонкой коже проступали странные знаки – будто невидимый художник выводил их иглой из света. Буквы складывались в фразу: «Не ищи Лимб».

– Что это? – Михаил потянулся к ее руке, но не решался прикоснуться.

– Не знаю, – ответила Зинаида, но ее глаза говорили другое – она понимала надпись. Более того, она чувствовала ее, как чувствуют чужой взгляд в спину. – Это… предупреждение.

Кот подошел ближе, понюхал татуировку и отпрянул, фыркнув:

– Ох, не нравится мне это. Это не просто слова. Это клятва. Или проклятие. В таких случаях я обычно советую бежать, но, кажется, уже поздно.

Зинаида провела пальцами по знакам – они не выступали над кожей, но казались впаянными в плоть. Каждая буква излучала едва уловимое тепло.

– Я.… понимаю это, – сказала она медленно. – Но я не знаю этот язык. Как я могу понимать?

Михаил посмотрел на перстень в своей руке, затем на татуировку. Между ними была связь – он чувствовал это. Как будто перстень не просто омолодил Зинаиду, а дал ей что-то еще. Или взял.

– Может, это цена? – предположил он вслух. – Молодость в обмен на…

– На память? – перебила Зинаида. Ее голос дрогнул. – Нет, я все помню. Детство, замужество, смерть мужа… Все. Но… – она замялась, – я не помню, как выглядела моя мать. Только что у нее были светлые волосы. И больше ничего.

Кот резко поднял голову:

– Начинается. Это всегда начинается с мелочей. Потом забудешь, как звали первого парня. Потом – свое имя. А потом…

– Что «потом»? – спросил Михаил.

– Потом ты станешь идеальным сосудом. Пустым и готовым к заполнению.

В подземелье стало тихо. Даже капли воды перестали падать с потолка, будто время замерло, ожидая, что будет дальше. Зинаида сжала запястье, словно пытаясь стереть татуировку. На ее лице боролись эмоции – восторг от обретенной молодости и ужас перед тем, что за этим последует.

– Что мне делать? – спросила она наконец, и в ее голосе слышалась та самая Зинаида, что вошла сюда старухой – мудрая, усталая, знающая цену вопросам.

Кот вздохнул и помахал хвостом:

– Во-первых, не паниковать. Во-вторых, найти того, кто сделал эту татуировку. В-третьих… – он посмотрел на перстень в руке Михаила, – в-третьих, решить, стоит ли игра свеч. Молодость – это, конечно, прекрасно, но я предпочитаю девять жизней в одном возрасте.

Михаил сжал перстень в кулаке. Где-то в зеркальных лабиринтах Лимба была Анастасия. И теперь он понимал – цена за ее спасение может быть куда страшнее, чем он предполагал. Не смерть, не боль – забвение. Полное и бесповоротное.

                                                * * *

Зинаида вдруг резко обернулась, будто кто-то невидимый дотронулся до ее плеча. Ее глаза, теперь ясные и молодые, расширились от ужаса, в котором смешались инстинктивный страх и какое-то древнее, почти генетическое знание.

– Они смотрят, – прошептала она, сжимая запястье с таинственной татуировкой. Ее пальцы впились в кожу так, что выступили капельки крови. – Они знают, что я прикоснулась. Тени видят меня теперь.

Михаил инстинктивно огляделся. Лаборатория Нострадамуса казалась пустой, если не считать их троих – но в воздухе висело ощущение присутствия, как перед грозой, когда еще не слышно грома, но уже чувствуешь электричество на коже. Даже факел горел ровнее, будто боясь привлечь внимание чего-то незримого.

– Кто смотрит? – спросил он, но Зинаида лишь покачала головой, не в силах объяснить. Ее глаза метались по углам, выискивая то, что видела только она.

Кот-Хроникёр вдруг выгнул спину, его шерсть встала дыбом. Он смотрел в пустой угол лаборатории, где стояло старое зеркало в раме из черного дерева.

– А вот и развлечения начинаются, – пробормотал он, но в его голосе не было обычной иронии – только настороженность старого воина, чувствующего приближение битвы.

Зинаида сделала шаг назад, наткнувшись на стол. Ее дыхание участилось, грудь вздымалась под тонкой тканью рубахи – тело молодое, но в глазах читался весь груз прожитых лет, столкнувшийся с чем-то необъяснимым.

– Они везде, – прошептала она. – В углах. В тенях между светом. Они шепчут… – Она вдруг замерла, прислушиваясь к голосам, которые слышала только она. – Мое имя. Они знают мое имя.

Михаил почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Воздух в подземелье стал гуще, тяжелее, словно наполненным невидимыми глазами, наблюдающими за ними. Он хотел что-то сказать, успокоить ее, но в этот момент зеркало в углу дрогнуло.

Сначала это было едва заметно – лишь легкое мерцание поверхности, будто кто-то провел по ней мокрой рукой. Затем отражения начали смещаться сами по себе, как будто стекло стало жидким. И вдруг – там, где должен был отражаться пустой угол лаборатории, появилась фигура.

Девушка в белом.

Анастасия.

Она стояла, прижав ладони к стеклу, будто пытаясь прорваться сквозь него. Ее губы шевелились, но звука не было. Только глаза – огромные, полные отчаяния и надежды одновременно – говорили без слов. Она смотрела прямо на Михаила, и в этом взгляде была вся боль запертой души.

– Анастасия… – вырвалось у него. Он сделал шаг к зеркалу, но Кот резко прыгнул ему под ноги, преграждая путь.

– Не надо кормить зеркала, – предупредил он. – Они потом требуют добавки.

Зинаида стояла как вкопанная. Ее лицо, еще минуту назад искаженное страхом, теперь выражало странное понимание.

– Она… она как я, – прошептала Зинаида. – Между мирами. Ни здесь, ни там.

В зеркале Анастасия вдруг резко повернула голову, будто услышала что-то сзади. Ее лицо исказилось ужасом, она что-то крикнула беззвучно – и в этот момент из-за ее плеча показалась рука. Бледная, почти прозрачная, с слишком длинными пальцами. Она схватила Анастасию за плечо, и девушка начала исчезать, словно ее затягивали вглубь зеркального мира.

– Нет! – крикнул Михаил, бросаясь вперед. Его пальцы впились в холодное стекло, но оно было твердым и непроницаемым. Анастасия протянула к нему руку в последнем отчаянном жесте – и исчезла.

Зеркало снова стало обычным, отражая лишь их троих и пустую лабораторию. Только легкая рябь на поверхности выдавала, что здесь только что произошло нечто невозможное.

Тишина повисла тяжелым покрывалом. Даже Кот молчал, не находя язвительного замечания. Зинаида первая нарушила молчание:

– Они держат ее там. Как… как предупреждение. – Она посмотрела на свою татуировку. – «Не ищи Лимб». Они боятся, что мы найдем путь.

Михаил все еще стоял перед зеркалом, его пальцы сжимались в кулаки. В груди горел огонь – смесь ярости и беспомощности. Он видел ее. Впервые за все эти месяцы поисков он видел ее не во снах, не в туманных видениях, а здесь, перед собой. И снова потерял.

– Мы найдем ее, – сказал он тихо, но в этих двух словах была клятва, данная не только им, но и всем теням, что наблюдали за ними из углов.

Кот вздохнул и сел, обмотав хвостом лапы.

– Прекрасная речь. Трогательная. И абсолютно бесполезная, пока мы не поймем одно. – Он посмотрел на Зинаиду, затем на татуировку. – Кто оставил это предупреждение? И почему именно тебе?

Зинаида медленно провела пальцами по странным символам. Ее лицо, теперь молодое и гладкое, выражало странную смесь страха и озарения.

– Я не знаю. Но когда я видела Анастасию… – она запнулась, подбирая слова, – я чувствовала связь. Как будто мы обе… застряли. Она между мирами. Я между возрастами.

Михаил посмотрел на перстень, все еще зажатый в его руке. Рубины мерцали тусклым светом, будто подмигивая ему. Он вдруг понял – все это не случайно. Не просто совпадение, что именно Зинаида нашла перстень, что именно она омолодилась, что именно она увидела то, что скрыто от других.

– Ты ключ, – сказал он. – Как и Анастасия. Только другого рода.

Кот фыркнул:

– Замечательно. Теперь у нас два ключа, ноль дверей и целая куча проблем. – Он встал и потянулся. – Предлагаю начать с самого простого: выяснить, что означает эта татуировка. Потому что, если я не ошибаюсь, это не просто предупреждение.

– А что еще? – спросила Зинаида.

– Приглашение, – мрачно ответил Кот. – И, боюсь, они уже знают, что ты его приняла.

В этот момент где-то в глубине подземелий раздался глухой удар, будто захлопнулась огромная дверь. Факел дрогнул, и на секунду тени вокруг них ожили, потянувшись к ним своими бесформенными руками.

Путешествие только начиналось.

                                                * * *

Гулкий звук шагов раздался в дальнем конце коридора, словно кто-то тяжелый и разъяренный шел по каменным плитам, не скрывая своего приближения. Михаил инстинктивно сжал перстень в кулаке, почувствовав, как металл внезапно стал горячим, будто предупреждая об опасности.

– Он идет, – прошептала Зинаида. Ее глаза, теперь молодые и ясные, расширились от ужаса, но не того детского страха, что парализует, а древнего, почти звериного, обостряющего все чувства.

Кот-Хроникёр вдруг встал во весь рост, его шерсть встала дыбом, хвост превратился в пушистый ершик.

– Если бы у меня была корона за каждый раз, когда нас преследует бессмертный алхимик, у меня была бы одна корона. Но это все равно неприятно.

Тени на стенах заколебались, и из полумрака вышел Гастон. Его обычно безупречный костюм был в беспорядке, волосы всклокочены, а в глазах горела та самая ярость, что заставляет людей совершать преступления или, в его случае, вспоминать о них спустя столетия. Правая рука его странно блестела – Михаил присмотрелся и понял, что пальцы до половины превратились в жидкий металл, медленно стекающий по кисти.

– Ты украла то, что принадлежало мне! – его голос гремел под сводами, заставляя дрожать старые склянки на полках. Капли ртути падали с его пальцев, оставляя на камне мелкие, идеально круглые следы.

Зинаида инстинктивно прикрыла руку с татуировкой, но было поздно – Гастон уже видел. Его взгляд скользнул по ее помолодевшему лицу, и в нем вспыхнуло нечто большее, чем гнев – жадность. Ненасытная, вековая жадность алхимика, увидевшего Эликсир Жизни.

– Отдай перстень, – прошипел он, делая шаг вперед. Его металлические пальцы вытянулись, становясь длиннее, тоньше, превращаясь почти в щупальца. – Он не для таких, как ты. Он для тех, кто знает его истинную цену.

Михаил почувствовал, как перстень в его руке пульсирует, будто живой. В ушах зазвучал шепот – не на языке, который он знал, но странным образом понятный: «Беги. Беги. Беги».

– Кажется, у нас гости, – заметил Кот, глядя куда-то за спину Гастона. В темноте коридора замаячили силуэты – высокие, слишком высокие для людей, с нечеткими контурами, будто состоящие из дыма и ненависти. Дети Пророка. Сектанты.

– Последний шанс, – Гастон протянул свою полуметаллическую руку. – Перстень. Или я оставлю вас им на растерзание. Они давно хотели познакомиться с «избранным Астарота» поближе.

Зинаида вдруг резко дернула Михаила за рукав.

– Колодец, – прошептала она. – Помнишь, мы видели его на плане? В конце восточного коридора.

Кот, не дожидаясь ответа, уже несся вперед, его черная шкурка сливалась с темнотой. Михаил бросился за ним, таща Зинаиду за собой. За спиной раздался вопль Гастона – не человеческий, а какой-то металлический, словно кричал сам жидкий металл в его жилах.

Туннель вился змеей, то поднимаясь, то опускаясь, и с каждым поворотом становилось все темнее. Воздух пах плесенью и чем-то еще – серой, может быть, или страхом. Михаил чувствовал, как перстень жжет ему ладонь, но не отпускал, сжимая словно последнюю надежду.

– Они близко, – задыхаясь, сказала Зинаида. Ее молодые ноги легко несли ее вперед, но дыхание сбивалось – тело было молодым, но легкие помнили возраст.

Кот внезапно замер перед поворотом.

– Плохие новости. И очень плохие новости. Какие хотите сначала?

За поворотом оказался тупик. Огромные каменные глыбы, похоже, обрушились недавно – пыль еще висела в воздухе. А слева, в нише, чернел колодец. Небольшой, не более метра в диаметре, с низким бортиком. Вода в нем была настолько черной, что казалась дырой в полу, ведущей в никуда.

– Выхода нет, – констатировал Кот. – Зато есть вход. – Он кивнул в сторону колодца.

Сзади уже слышались шаги – множество ног, шаркающих, спешащих. И над всем этим – металлический скрежет, будто Гастон уже почти полностью превратился в свое проклятие.

Зинаида подошла к колодцу, заглянула внутрь. Черная вода не отражала ее лицо – вместо этого в глубине мелькнуло что-то другое. Что-то, что заставило ее вздрогнуть.

– Там… – она обернулась к Михаилу, – там не вода. Это дверь.

Кот уже сидел на краю, свесив лапы в черноту.

– Я ненавижу плавать. Особенно в неизвестность. Но, как говорил один мой знакомый крыс, лучше мокрый, чем мертвый.

Шаги становились все ближе. Михаил видел уже отблески факелов на стенах. Гастон кричал что-то на языке, который звучал так, будто слова сами разъедали ему рот.

– Прыгаем, – сказал Михаил.

Зинаида кивнула, и первая шагнула в черноту. Она исчезла мгновенно, без всплеска, будто черная вода была лишь иллюзией. Кот вздохнул и последовал за ней, бросив на прощание:

– Если выживем, я требую тройную порцию лосося. И чтобы с икрой.

Михаил оглянулся. В конце коридора уже показались фигуры – высокие, в черных одеждах, с масками, изображающими лица, которых не могло быть у людей. А впереди них шел Гастон, его рука теперь полностью превратилась в блестящий металлический коготь.

Один прыжок – и чернота приняла его, холодная и густая, как нефть. Последнее, что он услышал перед тем, как мир перевернулся, был вопль Гастона:

– Ты не знаешь, что делаешь! Он проснется!

А потом была только тьма, падение, и чувство, будто его разбирают на молекулы, чтобы собрать заново где-то там, где даже тени боятся собственного отражения.

Глава 8. Татуировка-предупреждение

Падение длилось вечность. Черная вода колодца оказалась не водой вовсе – густой, как жидкий обсидиан, она обволакивала тело, не давая дышать, но и не позволяя утонуть. Михаил беспомощно барахтался в этой бездне, чувствуя, как холод проникает сквозь кожу прямо в кости, вымораживая изнутри саму память о тепле.

Когда наконец падение прекратилось, он оказался стоящим по колено в черной жиже, которая медленно стекала с него, не оставляя следов. Вокруг царила непроглядная тьма, лишь слабый свет исходил от поверхности «воды» под ногами – мертвенно-бледный, как лунный свет на кладбище.

– Зинаида? – позвал Михаил, и его голос утонул в густом мраке без эха.

– Здесь, – донесся ответ справа. Ее голос звучал странно – одновременно близко и бесконечно далеко.

Михаил повернулся и увидел ее силуэт. Зинаида стояла, глядя вниз, на черную поверхность, отражавшую не их лица, а чужие – десятки, сотни незнакомцев, сменяющих друг друга, как кадры старой киноленты. Старики, дети, женщины с безумными глазами, воины в доспехах разных эпох – все они смотрели снизу вверх, их безмолвные рты шевелились, словно пытаясь что-то сказать.

– Где кот? – спросил Михаил, содрогаясь от этого зрелища.

– Где-то ругается, наверное, – ответила Зинаида. Ее голос дрожал. – Михаил… я знаю этих людей. Не знаю как, но знаю. Вот эта женщина – ее звали Марта. Она искала Лимб в 1723 году. А этот мальчик… – ее голос сорвался, – ему было двенадцать. Двенадцать, Михаил!

Она протянула руку к поверхности, но Михаил резко схватил ее за запястье – там, где была татуировка. Знаки «Не ищи Лимб» светились слабым синим светом.

В этот момент из глубины донесся шепот. Сначала тихий, едва различимый, он нарастал, как ветер в печной трубе, становясь многоголосым хором, говорящим на языке, который звучал древнее самой земли. Но странное дело – Михаил понимал слова. Не ушами, а чем-то глубже, будто они резонировали в его костях, в самой крови.

«Ты не первый, кто ищет Лимб. Не первый, кто верит, что сможет обмануть зеркала. Мы все здесь. Мы ждем. Присоединишься ли ты к нам, путник? Или станешь следующим, кто исчезнет в отражениях?»

Зинаида схватилась за голову, будто голос звучал у нее внутри. Ее татуировка вспыхнула ярче, освещая ужас на ее помолодевшем лице.

– Они… они все умерли? – прошептала она.

– Хуже, – раздался знакомый голос. Из темноты выплыл Кот-Хроникёр, его шерсть стояла дыбом, а глаза светились в темноте, как два зеленых фонаря. – Они застряли. Между. Ни живые, ни мертвые. Просто… отражения.

Он осторожно ступил лапой на черную поверхность. Вода (если это была вода) не сопротивлялась, но от прикосновения по ней пошли круги, искажая лица внизу. На мгновение Михаилу показалось, что одно из лиц – его собственное, но старше, намного старше, с безумными глазами и ртом, искривленным в беззвучном крике.

– Как нам выбраться? – спросил Михаил. Его голос звучал чужим даже в собственных ушах.

Кот сел, задумчиво облизал лапу.

– Обычно в таких случаях я советую ждать спасателей. Но учитывая, что последний раз, когда сюда падали, было лет триста назад… – он многозначительно посмотрел на Зинаиду, точнее, на ее татуировку. – Думаю, нам нужен твой новый… друг.

Зинаида сжала запястье, будто пытаясь скрыть светящиеся знаки.

– Я не знаю, как это работает! – в ее голосе прозвучала паника, настоящая, детская, странно контрастирующая с ее теперь молодым телом.

Шепот из глубины снова усилился, на этот раз звуча почти насмешливо:

«Она права. Она не знает. Но знаем мы. Мы можем научить. Мы можем показать. Спустись ниже, путники. Спустись к нам.»

Михаил почувствовал, как черная жидкость у его ног начала двигаться, образуя медленный водоворот. Перстень на его пальце, который он не помнил, чтобы надевал, вдруг стал ледяным.

– Не слушайте их, – резко сказал Кот. Его хвост нервно подергивался. – Они всегда лгут. Ну, почти всегда. В девяноста девяти случаях из ста. Остальной один процент – это когда они лгут особенно изощренно.

Но голос снизу настойчиво звал, и теперь слова складывались в знакомое – в тот самый текст, что был вытатуирован на руке Зинаиды: «Не ищи Лимб». Только теперь фраза звучала не как предупреждение, а как приглашение, как ключ.

Зинаида вдруг резко вскрикнула и схватилась за запястье – татуировка горела теперь ярко-синим, почти белым светом. Она сделала шаг к центру водоворота.

– Нет! – Михаил попытался удержать ее, но его пальцы соскользнули с ее руки, будто она стала призраком.