Ордынцы: Перстень лимба. Часть 2

                                                * * *

Кровь в жилах Михаила превратилась в ледяную крошку, когда он увидел свое отражение в почерневшем зеркале. Там стоял он – но не он. Плечи чуть шире, подбородок чуть острее, а глаза… Глаза были словно вырезаны из того же зеркального стекла – холодные, бездонные, отражающие не внешний мир, а какую-то иную реальность.

– Ты – моя черновая версия, – произнес двойник, и его голос звучал как скрип пера по пергаменту. – Набросок, который нужно стереть, чтобы написать окончательный вариант.

Михаил почувствовал, как перстень на его пальце сжимается, впиваясь в плоть. Он хотел отступить, но ноги будто вросли в пол подвала, проросли сквозь доски и ушли корнями в сырую землю.

– Ты не существуешь, – прошептал он.

Зеркальный Князь улыбнулся – слишком широко, неестественно, будто кто-то разрезал кожу на его лице от уха до уха.

– Существую ли ты сам, Михаил Ордынский? Или ты всего лишь строчка в чьей-то книге?

В этот момент кот-Хроникёр прыгнул на плечо Михаила, вцепившись когтями так, что боль пронзила тело, как удар тока.

– Не читай вслух! – зашипел он прямо в ухо. – Ни единого слова, понимаешь? Он питается голосами, как моль – шерстью!

Но Михаил уже смотрел на страницу Фолианта, где чернила продолжали складываться в строки. Первая фраза пульсировала, будто приглашая, зазывая, умоляя быть произнесенной:

«В начале было Слово, и Слово было…»

Губы сами разомкнулись. Воздух наполнил легкие. И в тот момент, когда первый слог готов был сорваться с языка, мир взорвался.

Не в буквальном смысле. Пространство просто… разошлось по швам. Стены подвала распались на миллиарды пылинок, каждая из которых оказалась микроскопическим зеркальцем. Пол перевернулся, став потолком, а потолок – бездонной пропастью, где внизу мерцали звезды. Люда кричала что-то, но звук будто проходил через толщу воды – медленный, искаженный.

И только Зеркальный Князь оставался четким, ясным, более реальным, чем сама реальность. Он шагнул вперед – уже не из зеркала, а из самого воздуха, и с каждым шагом становился все более «настоящим», в то время как Михаил чувствовал, как его собственная плоть теряет плотность, превращаясь в полупрозрачную дымку.

– Я же предупреждал! – голос кота звучал теперь со всех сторон сразу. – Ты только что подписал себе приговор!

Фолиант в руках Михаила вспыхнул алым светом. Страницы зашелестели, перелистываясь со скоростью урагана, пока не остановились на чистом листе. И тогда Михаил понял – это не просто книга. Это пожиратель судеб. И только что он добровольно вписал в нее свое имя.

Зеркальный Князь протянул руку – пальцы его были слишком длинными, с лишними суставами.

– Добро пожаловать в историю, черновик. Теперь ты станешь тем, кем должен был быть всегда.

Кот в отчаянии вцепился зубами в рукав Михаила, пытаясь оттащить его назад. Но было уже поздно. Первое слово уже было произнесено. И как говорил Нострадамус в своих забытых пророчествах: «Одно слово может разрушить мир. Но чтобы создать новый – нужно молчание».

Михаил же нарушил молчание. И теперь ему предстояло узнать цену этого поступка.

Глава 14. Голос Зеркального Князя

Когда слова сорвались с губ Михаила, первым делом перестал работать свет. Лампочки не перегорели – они просто перестали существовать, будто кто-то вынул саму идею электричества из ткани реальности. Затем воздух загустел, превратившись в тягучую субстанцию, которую приходилось буквально продирать руками. Фраза «Врата открыты для тех, кто не боится тьмы» повисла в пространстве видимыми буквами, выжженными из самого воздуха, как будто невидимый паяльник коснулся реальности.

Земля дрогнула не так, как при обычном землетрясении. Это было скорее похоже на то, будто огромное существо под поверхностью перевернулось во сне. Пол под ногами Михаила вздыбился волной, но не разломился – доски просто изогнулись, как бумага, сохраняя целостность вопреки всем законам физики. Со стен посыпалась штукатурка, но вместо обычной пыли это были крошечные осколки зеркал, каждый из которых отражал не текущий момент, а какие-то иные времена и места.

– Что ты наделал?! – закричала Люда, но её голос звучал странно приглушённо, будто доносился из-за толстого стекла.

Кот-Хроникёр в панике носился по комнате, его шерсть стояла дыбом, а хвост превратился в ёршик из проволоки.

– Прекрасная работа, профессор! Теперь мы все в шаге от вечной тьмы! Хочешь, я принесу тебе медаль? Или сразу саван?!

Михаил хотел ответить, но в этот момент заметил нечто ужасное. Фотография на комоде – та самая, где были запечатлены Ольга Власова и дядя Витя у дома №26 – менялась на глазах. Чернила (или что там было на изображении) начали стекать вниз, как мокрые акварельные краски. Лица расплывались, теряя черты, затем исчезли полностью. В последний момент Михаилу показалось, что на фото Ольга что-то кричит, но звука, конечно, не было.

Ещё страшнее было то, что происходило с воспоминаниями. Михаил точно помнил этих людей – их голоса, привычки, совместные моменты. Но чем дольше он смотрел на пустеющую фотографию, тем более туманными становились воспоминания. Ольга… кто такая Ольга? Соседка? Или, может, родственница? А дядя Витя… существовал ли он вообще?

– Они стираются, – прошептал Михаил, ощущая, как в его голове что-то щёлкает, будто переключаются шестерёнки в невидимом механизме. – Как будто их никогда не было.

Люда подошла к фотографии и дотронулась до неё дрожащими пальцами.

– Это не просто исчезновение. Это… – она замялась, подбирая слова, – это удаление. Из прошлого, из памяти, из самой истории. Как если бы кто-то вырвал страницы из книги вселенной.

В этот момент Фолиант, лежавший на столе, сам раскрылся. Страницы перелистывались сами по себе, пока книга не открылась на совершенно чистом листе. Затем, на глазах у всех, на бумаге начали проявляться строки – не чернилами, а чем-то более тёмным, будто сами волокна бумаги перестраивались, образуя буквы.

«Ольга Власова, вдова, 58 лет. Соседка в Ордынцах. Видела „теней“ до Михаила. Удалена за ненадобностью. Память: стёрта. Следы: ликвидированы.»

Чуть ниже:

«Виктор (дядя Витя), местный алкоголик. Единственный, кто не боялся дома №26. Удален за избыточную проницательность. Память: частично сохранена у субъекта М. для предупреждения.»

Кот прыгнул на стол и начал яростно царапать страницу, но буквы не исчезали – напротив, когти лишь оставляли новые строки, будто кто-то невидимый продолжал писать, используя даже это разрушение как часть повествования.

– Прекрати! – зашипел кот, обращаясь уже не к Михаилу, а к самой книге. – Они не персонажи, чтобы их вычёркивать!

Но Фолиант, казалось, только этого и ждал. На следующей странице появилась новая запись:

«Кот-Хроникёр, хранитель памяти. Чёрный кот со стигматами. Слишком эмоционален для своей роли. Рекомендация: замена или перезапись.»

Кот отпрыгнул от книги, как от раскалённой плиты. Его обычная самоуверенность куда-то испарилась, в глазах читался настоящий животный страх.

– Ну всё, теперь мы точно в жопе, – пробормотал он, что было особенно пугающе – Михаил никогда раньше не слышал, чтобы кот матерился.

Люда медленно опустилась на стул, лицо её было мертвенно-бледным.

– Это… это же книга судеб. Настоящая. Не метафорически. Она не просто записывает историю – она её создаёт. И сейчас… – она глотнула воздух, – сейчас она переписывает всё заново. Начинает с малого. С второстепенных персонажей. А потом дойдёт до…

Она не договорила, но Михаил понял. Всё это время он держал в руках не просто артефакт. Это было орудие апокалипсиса. Тихого, незаметного, страшного в своей простоте. Не конец света, а его… редактирование.

И самое ужасное – он сам дал этому процессу начало. Теми самыми словами, которые теперь висели в воздухе, медленно вращаясь, как листья перед бурей.

«Врата открыты для тех, кто не боится тьмы».

И врата действительно были открыты. Но не для них. Для чего-то другого. Для того, кто стоял за страницами этой книги. Для автора.

Для Зеркального Князя.

                                                * * *

Зеркало в углу комнаты вдруг потекло, как растаявший лед. Стекло не разбилось – оно стало жидким, тягучим, образуя серебристую лужицу на полу. Из этой лужицы медленно поднялась фигура – сначала как дым, затем обретая плоть, плотность, реальность. Зеркальный Князь ступил в мир людей с грацией хищника, выходящего из тени. Его одежда была странным образом лишена цвета – не черно-белой, а будто выкраденной у самого понятия цвета, оставив лишь суть формы.

Но самое жуткое было впереди. Когда Князь сделал первый шаг вперед, его тень… осталась на месте. И не просто осталась – она повернула голову (хотя у тени не было глаз) и посмотрела прямо на Михаила. Затем медленно поползла по стене в противоположном направлении, как пятно масла на воде.

– О, великолепно! – зашипел Кот-Хроникёр, прижимая уши. – Теперь у нас два врага вместо одного. Как в той пословице – беда не приходит одна, а приводит с собой свою зловещую тень.

Михаил инстинктивно отступил назад, натыкаясь на стол. Его руки вцепились в край столешницы так, что костяшки побелели. Главное – не смотреть. Не встречаться глазами. Но как не смотреть на то, что уже видишь периферийным зрением? Как игнорировать то, что занимает все пространство мысли?

Зеркальный Князь улыбнулся – слишком широко, демонстрируя зубы, которых было на несколько штук больше, чем положено человеку.

– Ты боишься взглянуть? – его голос звучал как эхо в пустой пещере. – Но я ведь уже часть тебя. Более того – я буду тобой. Скоро. Очень скоро.

Михаил зажмурился, но это не помогло – образ Князя горел на внутренней стороне век, как послесвечение от вспышки. Когда он снова открыл глаза, произошло нечто невозможное.

Он поднял руку – Князь повторил движение, но… на три секунды раньше. Михаил еще только собирался коснуться своего лица, а его двойник уже завершал жест. Это было не просто копирование – это было предвосхищение, исполнение действий еще до того, как они приходили в голову.

– Не двигайся! – крикнул Кот, но было поздно.

Каждый жест, каждое микродвижение – все предварялось Зеркальным Князем. Когда Михаил непроизвольно сглотнул, его горло оказалось сухим – Князь уже сделал этот глоток вместо него, украл его. Когда Михаил почувствовал, как по спине бегут мурашки, они уже давно исчезали на спине двойника.

Это была не битва тел – это была битва воль, битва за право быть первым, быть оригиналом. И Михаил проигрывал.

Люда, бледная как мел, вдруг схватила со стола графин с водой и плеснула в лицо Князю. Вода прошла сквозь него, как сквозь дым, но эффект был достигнут – на миг его образ дрогнул, потерял четкость.

– Он питается твоим вниманием! – закричала Люда. – Не смотри на него! Не думай о нем!

Кот прыгнул на плечо Михаила и резко ударил лапой по его щеке.

– Сосредоточься на чем-то другом! На мне! Видишь мои усы? Они шевелятся, когда я вру. Сейчас они шевелятся? Смотри внимательнее!

Это сработало. На секунду. Ровно на столько, чтобы Михаил смог отвести взгляд. Но тень Князя уже подкрадывалась, с другой стороны, бесшумно скользя по полу, как пятно разлитых чернил.

Зеркальный Князь рассмеялся – звук напоминал треск разрываемого пергамента.

– Ты не можешь победить меня, Михаил. Я – это ты. Только лучше. Без твоих страхов. Без твоих сомнений. Я – окончательная версия.

Фолиант на столе вдруг раскрылся с громким хлопком. Страницы зашелестели, перелистываясь сами по себе, пока книга не открылась на чистом листе. Перо, лежащее рядом, поднялось в воздух без чьей-либо помощи и замерло над бумагой, как гриф перед атакой.

Кот ощетинился, его спина выгнулась дугой.

– Вот и всё. Сейчас он начнёт писать. И если закончит фразу…

Он не договорил. Не нужно было. Михаил и так понимал – если Князь допишет его историю, настоящего Михаила больше не будет. Останется только отражение. Только Зеркальный Князь.

                                                * * *

Воздух в комнате загустел до состояния сиропа, каждый вдох давался Михаилу с усилием, будто легкие наполнялись не кислородом, а жидким свинцом. Зеркальный Князь стоял неподвижно, его пальцы с неестественно длинными фалангами медленно барабанили по крышке Фолианта, издавая звук, похожий на стук дятла по высохшему дереву.

– Давай заключим сделку, – голос Князя струился, как ртуть по наклонной поверхности. – Ты отдаешь мне книгу, а я… возвращаю твоих друзей. Ольгу с ее вечным чаем для покойного мужа. Дядю Витю с его бутылками в дупле. Всех.

Михаил почувствовал, как перстень на его пальце сжался, будто пытаясь предостеречь. Губы сами собой сложились в слово:

– Вранье.

Князь рассмеялся – звук напоминал треск ломающихся зеркал.

– Конечно вранье. Но какая разница, если оно станет правдой? – Он провел рукой над Фолиантом, и на странице проступил текст, написанный кровью: «Ольга Власова возвращена. Память восстановлена». – Видишь? Я уже начал.

Люда схватила Михаила за рукав, ее пальцы дрожали, как у алкоголика в запое.

– Не верь ему. Это иллюзия. Он не может создавать – только искажать.

Кот-Хроникёр, до этого молча наблюдавший со стороны, вдруг спрыгнул со стола и грациозно подошел к Зеркальному Князю. Его хвост вился змеиными кольцами, шерсть переливалась неестественным перламутром.

– Он прав, Михаил, – кот повернул голову, и его глаза стали абсолютно черными, без отблеска. – Он – твое будущее. Более совершенная версия. Зачем сопротивляться неизбежному?

Михаил отшатнулся, будто получил удар в грудь. Предательство кота больнее, чем все угрозы Князя. Люда вскрикнула и бросилась к столу, хватая перо, лежащее рядом с Фолиантом.

– Ты всегда был на его стороне! – ее голос сорвался на визг.

Кот лениво облизнул лапу, не обращая внимания на обвинения.

– Я на стороне выживания, дорогая. А сегодня выживет только один – или он, – кивок в сторону Михаила, – или его отражение. Выбор очевиден.

Зеркальный Князь протянул руку, и кот прыгнул ему на плечо с привычной грацией, как делал это тысячу раз с Михаилом. Эта картина – его верный спутник, сидящий на плече у двойника – пронзила сердце Михаила острее любого ножа.

– Последний шанс, – прошептал Князь. – Книга в обмен на их возвращение. Или… – он щелкнул пальцами, и в углу комнаты материализовалась тень Анастасии, бледная, как лунный свет на снегу. – Я могу вернуть и ее. Настоящую. Не ту бледную тень, что бродит по Лимбу.

Фолиант на столе раскрылся с громким хлопком, страницы зашелестели, останавливаясь на чистом листе. Перо поднялось в воздух, замерло в ожидании решения.

Михаил сжал кулаки. Перстень впился в кожу, оставляя отметины, похожие на древние руны. Он знал, что любое решение будет неправильным. Любой выбор – поражением.

– Если я отдам книгу… – начал он.

– Михаил, нет! – закричала Люда, но ее голос вдруг прервался, будто кто-то выключил звук.

Кот прыгнул со плеча Князя на стол и толкнул лапой Фолиант в сторону двойника.

– Глупец. Он уже победил. Просто посмотри.

Михаил посмотрел. На стене напротив висело зеркало, и в его отражении он увидел ужасающую картину – он сам стоял на месте Зеркального Князя. А на его месте… было ничто. Пустота.

Фолиант медленно пополз по столу к Князю, оставляя за собой след из чернильных пятен, складывающихся в слова: «Конец. Начало. Повторение».

Кот повернулся к Михаилу в последний раз, его глаза снова стали зелеными, но в них не было ни капли привычной иронии – только бесконечная печаль.

– Прости. Но история всегда пишется победителями. А ты… ты всего лишь черновик.

Глава 15. Потеря памяти

Сознание вернулось к нему медленно, как вода, просачивающаяся сквозь трещины в камне. Сперва – только тяжесть в веках, потом – тупая боль в висках, будто кто-то вбил гвоздь между глаз. Михаил попытался пошевелиться, но тело не слушалось, словно закованное в невидимые цепи. Он лежал на спине, уставившись в потолок с паутиной трещин, расходящихся, как лучи от разбитого зеркала.

Комната была чужая. Стены, выкрашенные в желтоватый цвет, напоминали старые страницы книги, пожелтевшей от времени. Над кроватью висела икона Богородицы, но лик был почти стёрт, и только глаза – широкие, скорбные – смотрели прямо на него, будто знали то, чего он сам не помнил.

– Серёжа, ты наконец очнулся?

Голос прозвучал слева, мягкий, с дрожью возраста. Михаил повернул голову – и увидел женщину. Лет шестидесяти, в выцветшем ситцевом платье, с руками, исчерченными морщинами, как карта забытых дорог. Она сидела на краю кровати, держа в руках фотографию в деревянной рамке.

– Ты меня… знаешь? – его собственный голос показался ему чужим, хриплым, будто проржавевшим от долгого молчания.

Женщина усмехнулась, но в её глазах мелькнуло что-то тревожное.

– Ну вот, опять за своё. Как будто мы не живём вместе пятнадцать лет.

Она протянула фотографию. На пожелтевшем снимке стояли двое: она, молодая, в платье с рюшами, и мужчина в военной форме. Лицо у мужчины было незнакомое – квадратный подбородок, жёсткие складки у рта, глаза, словно высеченные из камня.

– Это… я? – Михаил коснулся пальцами снимка, и в голове что-то дрогнуло, как замок, который никак не поддаётся ключу.

– Конечно, ты. В восемьдесят девятом, после Афгана.

Он снова посмотрел на фотографию, затем – на своё отражение в зеркале напротив. Другой подбородок, другой разрез глаз, даже волосы – не чёрные, как у того человека на снимке, а тёмно-русые, с проседью.

– Я не он, – прошептал он.

Женщина нахмурилась, затем вздохнула и потянулась к тумбочке, где стояла кружка с остывшим чаем.

– Опять твои фантазии. Врач говорил – после контузии бывает. Ты же помнишь, как на стройке балка упала?

Михаил закрыл глаза. В голове не было ничего – только обрывки, как куски разорванной бумаги. Зеркало. Трещина. Чьи-то крики. И кот… чёрный кот с глазами, как две щели в тёмной комнате.

– Меня зовут не Сергей, – сказал он твёрдо.

Женщина замерла, потом медленно поставила кружку на место.

– А как же?

– Не знаю. Но не Сергей.

Она сжала губы, будто сдерживая раздражение, затем неожиданно рассмеялась – смех был резкий, нервный.

– Ну, конечно. Ты у нас теперь, значит, принц заколдованный. Может, ещё и перстень волшебный найдётся?

Михаил не ответил. Его взгляд упал на собственную руку – на указательном пальце был след, будто от долгого ношения кольца, но самого перстня не было. Кольцо с трещиной. Рубин, как капля крови.

– Что это? – он показал на бледную полосу на коже.

Женщина наклонилась, потом пожала плечами.

– Рабочее, наверное. Ты же на стройке без перчаток вечно маялся.

За окном зашуршали листья – ветер раскачивал берёзу, и тени скользили по полу, как живые. Михаил вдруг почувствовал, как что-то щёлкнуло в его памяти – белый дом, крыльцо, девочка с куклой.

– Ордынцы… – вырвалось у него.

Женщина резко обернулась.

– Что?

– Деревня Ордынцы. Я оттуда?

Лицо её стало вдруг странно неподвижным, будто застывшей маской.

– Нет такой деревни. Ты всегда жил здесь. В Слободе.

Он понял, что она лжёт. Не знал, откуда – но в её голосе была фальшивая нота, как трещина в стекле.

– А кто тогда я? – спросил он тихо.

Она отвернулась, поправила скатерть на столе – движения резкие, нервные.

– Сергей Морозов. Мой муж. И больше никаких сказок.

Михаил закрыл глаза. Где-то глубоко внутри, под слоями пустоты, что-то шевельнулось – имя. Его настоящее имя. Но стоило попытаться ухватиться за него, как оно рассыпалось, как песок сквозь пальцы.

За дверью вдруг раздался скрежет – будто кто-то провёл когтями по дереву. Женщина вздрогнула.

– Опять этот чёртов кот…

Михаил поднял голову.

– Кот?

– Да. Чёрный, глаза как у дьявола. Третий день под окнами шляется.

Сердце его бешено заколотилось. Кот-Хроникёр. Он не знал, откуда помнит это имя, но оно всплыло само, как пузырь из глубины.

– Позовите его.

Женщина посмотрела на него, будто он предложил впустить в дом волка.

– Ты с ума сошёл?

– Позовите!

Она отшатнулась от его тона, затем, бормоча что-то под нос, вышла в коридор. Михаил услышал, как скрипит входная дверь, потом – тишина.

А потом – мягкий стук лап по половицам.

В дверном проёме появился чёрный кот. Его шерсть блестела, как мокрая тушь, а в глазах светилось что-то нездешнее – будто за ними пряталась целая вселенная.

Кот прыгнул на кровать, подошёл к самому лицу Михаила и ткнул холодным носом в лоб.

– Ты забыл, – сказал он человеческим голосом, – но они помнят. И если ты не вспомнишь своё имя – они сотрут тебя навсегда.

Женщина в дверях ахнула и перекрестилась.

Кот повернул к ней голову и зевнул, демонстрируя ряд острых зубов.

– Не бойтесь, бабушка. Я не кусаюсь.

– Т-ты… говоришь?

– Нет, это вам кажется, – ответил кот с убийственной иронией. – Вам же врач говорил – возрастное.

И затем, прежде чем она успела опомниться, он повернулся к Михаилу и прошептал так тихо, что услышал только он:

– Ты – Михаил Ордынский. И если не убежишь сейчас – они сделают из тебя Сергея навсегда.

                                                * * *

Кот исчез так же внезапно, как появился – растворился в полосе солнечного света, будто его и не было. Женщина – та, что называла его Сергеем – стояла в дверях, бледная, с трясущимися руками.

– Это… это не могло быть…

Михаил не стал её успокаивать. Вместо этого он встал с кровати, ощущая, как пол уходит из-под ног, будто палуба корабля во время шторма. В зеркале над комодом отражался незнакомец – бледный, с всклокоченными волосами, в чужой пижаме. Но когда он подошёл ближе, отражение дрогнуло – и на миг стало другим.

В зеркале стоял мужчина в длинном сюртуке XIX века, с бледным, как лунный свет, лицом и шрамом через левую бровь. Его глаза – такие же, как у Михаила, но старше, мудрее, с тенью вековой усталости – смотрели прямо на него.

– Кто ты? – прошептал Михаил.

Отражение не ответило. Оно лишь подняло руку и коснулось пальцами стекла – там, где должен был быть его собственный лоб. В тот же миг в голове пронзительно зазвенело, будто кто-то ударил в хрустальный колокол.

– Серёжа! – за дверью вскрикнула женщина. – Что ты там делаешь?

Зеркало снова стало обычным. Но теперь Михаил знал – оно лжёт. Как и всё вокруг.

Он вышел в коридор, где пахло лавандой и старостью. Женщина – Надежда, как она представилась – нервно теребила подол фартука.

– Ты… ты в порядке?

– Где моя одежда? – спросил он.

– В шкафу, конечно. Но доктор сказал, тебе нужен покой…

Он не стал слушать. В спальне, в дубовом шкафу с резными дверцами, висели чужие вещи – поношенные рубашки, брюки с заплатками на коленях. Но в кармане одной из курток он нашел нечто знакомое – обсидиановый осколок, холодный, как лёд.

Зеркало. Дом №26. Кот, наблюдающий за ним с крыльца.

Обрывки воспоминаний всплывали и тут же тонули в темноте.

– Я выйду ненадолго, – сказал он Надежде.

– Куда? Ты же еле на ногах стоишь!

– Мне нужно… проверить кое-что.

Она хотела возражать, но в этот момент где-то на кухне разбилась чашка – звонкий, почти театральный звук. Пока Надежда бросилась туда, Михаил натянул первую попавшуюся куртку и выскользнул во двор.

Воздух пах дождём и прелой листвой. Дом оказался небольшим, деревянным, с покосившейся верандой – типичная дача где-то на окраине. Но когда Михаил обернулся, чтобы запомнить дорогу, он увидел нечто странное: в окнах дома не было отражений. Ни деревьев, ни неба – только мутная, серая пустота.

– Они всегда так делают, – раздался детский голос.

На скамейке под берёзой сидела девочка лет девяти – в платьице с рюшами, с куклой в руках. Её волосы были заплетены в две тугие косы, но одна распустилась, как будто её специально растрепали.

– Что «делают»? – спросил Михаил.

– Подменяют отражения. Чтобы ты не догадался.

Девочка подняла на него глаза – и он узнал её. Алиса. Та самая, что играла у зеркал в Ордынцах.

– Ты… ты знаешь, кто я?

– Конечно. Ты – Михаил. Тот, кто ищет Анастасию.

Имя прозвучало, как удар колокола. В голове что-то дрогнуло, сдвинулось с места – будто тяжёлый камень, под которым копошились забытые воспоминания.

– А Надежда? Дом? Кто…

– Они не настоящие. Вернее, настоящие, но не для тебя. – Алиса качнула ногами, ударив пятками по скамейке. – Это ловушка. Ты забыл своё имя – и они тебя нашли.

– Кто «они»?

Девочка вдруг стала серьёзной. Она подняла куклу – странную, с фарфоровым лицом и тряпичным телом – и повернула её к Михаилу.