Ордынцы: Перстень лимба. Часть 2

А потом просто развернулся и пошел к выходу, виляя хвостом, явно ожидая, что Михаил последует за ним.

Что ж, спорить с котом, который только что разогнал тень, казалось не самой умной затеей.

Михаил сунул бумагу в карман и пошел следом.

Перстень на его пальце пульсировал, будто смеялся.

Глава 3. Дети Пророка

Трактир «Утёс» встретил Михаила гулом голосов и запахом пережаренного масла, въевшегося в деревянные стены за десятилетия. Он выбрал столик в углу, где свет керосиновой лампы едва достигал скамьи, оставляя лицо в тени. Кот-Хроникёр, сопровождавший его с часовни, теперь сидел под столом, время от времени тыкаясь холодным носом в щиколотку – то ли в знак одобрения, то ли требуя кусок жареной баранины с тарелки.

Михаил поднял кружку с пивом – тёмным, мутным, с пеной, напоминающей болотную тину. В этот момент из кухни донеслись обрывки разговора:

– …прибыл вчера. Говорят, носит перстень…

– Тссс!

Голоса понизились до шёпота, но Михаил всё равно уловил:

– Он здесь. Избранный Астарота.

Ложка выскользнула у него из пальцев, звякнув о тарелку. Внезапно трактирная суета показалась ему театральной декорацией, за которой скрывается что-то древнее и куда более опасное.

– Вам ещё пива? – Официантка с лицом, усталым от жизни, поставила перед ним новую кружку, хотя первую он ещё не допил.

– Я не заказывал…

– Вон тот господин угощает. – Она кивнула в дальний угол, где за столом сидел человек в чёрном плаще. Когда их взгляды встретились, незнакомец поднял свою кружку в странном приветствии – двумя пальцами, остальные сложены в знак, напоминающий рога.

Михаил почувствовал, как перстень на его пальце сжался, будто в предупреждение.

– Скажите, кто это?

– Гастон Лефевр, – прошептала официантка, внезапно побледнев. – Но вам бы не советовала с ним знаться.

Кот под столом внезапно зашипел, его когти впились в сапог Михаила. Когда тот снова посмотрел в угол – человека уже не было. На столе осталась лишь кружка, из которой медленно сочилась тёмно-красная жидкость, слишком густая для вина.

                                                * * *

Возвращаясь в гостиницу, Михаил то и дело оглядывался. Улицы слободы после заката пустели, будто по негласному закону. Ветер гнал по дороге клочья тумана, цеплявшиеся за сапоги, как призрачные руки.

Кот шёл рядом, его чёрная шерсть сливалась с темнотой, только глаза светились, как два уголька. Вдруг он остановился, уставившись на дверь гостиницы.

– Что там?

Деревянный косяк был испещрён царапинами и надписями – следы многих поколений гостей. Но одна метка выделялась: свежий, аккуратно вырезанный символ – глаз в треугольнике.

Михаил провёл пальцем по резьбе. Древесина на срезе была светлой, почти белой – работа сделана сегодня.

– Это для меня, да?

Кот молча прыгнул на подоконник и начал вылизывать лапу с видом полного равнодушия, но его хвост нервно подёргивался.

Из кармана Михаил достал найденную в келье бумагу. В углу листа был тот же символ – глаз в треугольнике, только старый, выцветший.

– «Дети Пророка»… – прошептал он, вспомнив слова Люды.

Ветер внезапно стих. Улица погрузилась в тишину, слишком глубокую для живого места. Даже кот замер, уши прижаты к голове.

Где-то в темноте хрустнула ветка.

Потом ещё одна.

Кот спрыгнул с подоконника и встал перед дверью, спиной к Михаилу, хвост трубой. Его шерсть снова встала дыбом, но на этот раз он не шипел – только глухо урчал, как маленький моторчик.

Из тумана вышли трое.

Они были одеты в чёрные плащи, капюшоны скрывали лица. Шли медленно, не спеша, будто знали, что бежать Михаилу некуда.

– Михаил Ордынский, – произнёс средний. Его голос звучал странно – будто несколько человек говорили в унисон. – Тебя ждут.

Перстень на пальце Михаила вдруг стал горячим, почти обжигающим.

– Кто вы?

– Дети Пророка, – ответил правый, и в его руке мелькнул металлический блеск – нечто между ножом и ритуальным кинжалом.

Кот внезапно фыркнул и сделал шаг вперёд, хотя трое мужчин были вдесятеро больше его.

– Ваш кот? – спросил левый с лёгкой усмешкой.

– Скорее я его, – брякнул Михаил, чувствуя, как страх сменяется странной отрешённостью.

В этот момент кот прыгнул – не на людей, а на фонарь над дверью. Стекло разбилось с оглушительным звоном, и улица погрузилась в темноту.

– Беги! – словно сказал взгляд кота, когда Михаил мельком увидел его в падающем свете – уже на крыше, откуда он наблюдал за всем с высоты, как режиссёр за разворачивающейся пьесой.

Михаил рванул к двери, но она не поддавалась – заперта.

– Не волнуйся, – прошептал у него за спиной тот самый голос, что звал его в трактире. – Мы не причиним тебе вреда.

Пальцы в чёрных перчатках сжали его плечи.

Последнее, что увидел Михаил перед тем, как сознание поплыло – кот, прыгающий с крыши прямо на лицо одному из незнакомцев, и искры от когтей в темноте.

А потом – только чёрное зеркало, в котором отражались три луны.

                                                * * *

Гостиничная комната казалась единственным островком безопасности в этом безумном вечере. Михаил запер дверь на все замки, хотя смутно понимал, что от тех, кто оставил знак на косяке, железные засовы не спасут. Перстень на его пальце наконец остыл, оставив лишь тупую боль, будто после ожога.

Он бросил взгляд на окно – там, в темноте, сидел чёрный кот, вылизывая лапу. В свете луны его шерсть отливала синевой, а глаза светились, как два фосфорных пятна.

– Спасибо, – прошептал Михаил.

Кот лишь фыркнул, будто говорил: «Не благодари ещё, вечер только начинается».

И словно в подтверждение его слов раздался стук в дверь.

Три удара. Чётких, размеренных, словно отмеряющих последние секунды перед чем-то неизбежным.

– Михаил Ордынский. – Голос за дверью звучал неестественно ровно, без эмоций, как диктор, зачитывающий погоду. – Мы пришли предложить тебе истину.

Михаил прижался спиной к стене, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Уходите. Я не интересуюсь.

За дверью раздался смех – странный, будто несколько человек смеялись в унисон, но с небольшой задержкой.

– Все интересуются истиной. Особенно те, кто носит перстень Лимба.

Кот спрыгнул с подоконника и встал перед дверью, хвост трубой. Его шерсть снова встала дыбом, но на этот раз он не шипел – просто смотрел на Михаила, будто спрашивая: «Ну и как ты собираешься выкручиваться?»

– Я предпочитаю находить ответы сам, – сказал Михаил, удивляясь собственной храбрости.

За дверью наступила тишина. Слишком долгая.

Потом раздался шепот:

– Тогда мы оставим тебя… с ними.

Шаги затихли в коридоре. Но облегчения не наступило – воздух в комнате стал гуще, тяжелее, словно наполняясь невидимой угрозой.

Кот внезапно подпрыгнул и вцепился когтями в занавеску, будто что-то увидел за окном. Его спина выгнулась дугой, а из горла вырвалось низкое, почти собачье рычание.

Михаил медленно повернул голову.

В углу комнаты, где минуту назад была лишь тень, теперь стояла фигура.

Нет, не стояла – висела, не касаясь пола, закутанная в чёрное, с капюшоном, скрывающим лицо.

– Спи, – прошептала фигура, и голос её звучал как шорох сухих листьев.

Веки Михаила вдруг стали неподъёмно тяжёлыми.

Последнее, что он увидел перед тем, как погрузиться в тёмные воды бессознательного – кота, прыгающего на фигуру с диким воплем, и вспышку зелёного света…

                                                * * *

Утро пришло с головной болью и ощущением, будто его мозг кто-то выскреб ложкой. Михаил сел на кровати, потирая виски. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь занавески, казался неестественно ярким, почти враждебным.

– Кот?

Никого. На подоконнике лежало лишь несколько чёрных шерстинок – единственное доказательство, что вчерашнее не было галлюцинацией.

Михаил потянулся к столу, где лежал его дневник с зарисовками фресок – и замер.

Стол был пуст.

Он перерыл всю комнату – под кроватью, в ящиках, даже за зеркалом. Ничего.

Только когда он уже готов был сдаться, заметил на столе перо.

Обычное на первый взгляд, если не считать ржавого наконечника и странного налёта на пере – будто его окунали в что-то густое и тёмное.

Михаил осторожно поднял его.

Металл оказался ледяным, несмотря на тёплую комнату.

И тогда он заметил – на кончике пера засохла капля.

Красная.

Как кровь.

В коридоре послышались шаги.

Тяжёлые.

Медленные.

Останавливающиеся прямо у его двери.

Кот внезапно появился на подоконнике, его шерсть была взъерошена, а в глазах читалось что-то вроде: «Ну что, герой, готов к новому дню?»

Михаил сжал перо в кулаке.

– Где ты пропадал?

Кот равнодушно лизнул лапу, затем прыгнул на стол и ткнулся носом в перо.

Потом посмотрел на Михаила с выражением, которое можно было бы назвать саркастическим, если бы кошки вообще умели сарказм.

Будто говорил:

«Ты даже не представляешь, что тебя ждёт».

                                                * * *

Записка была приколота к двери гостиницы ржавой булавкой, будто её оставили много лет назад, хотя Михаил точно знал – час назад её там не было. Бумага пожелтела по краям, а чернила выцвели до бледно-коричневого цвета.

– «В часовне нашли то, что вы ищете. Приходите до заката».

Без подписи.

Кот, сидевший на перилах, презрительно фыркнул, глядя на записку.

– Да уж, ловушка так ловушка, – пробормотал Михаил, но перстень на его пальце вдруг заныл тупой болью, будто предупреждая.

Часовня стояла на отшибе, её каменные стены поросли мхом, а узкие окна напоминали бойницы. Дверь была приоткрыта – неестественно, как пасть хищника, притворившегося мёртвым.

– Ну что, идём? – Михаил посмотрел на кота.

Тот умывал морду с видом полного безразличия, но хвост нервно подёргивался.

Внутри пахло сыростью и ладаном, но под ними чувствовался другой запах – металлический, как от монет, долго пролежавших в чьём-то потном кулаке.

– Кто-то здесь?

Только эхо ответило ему, многократно повторив вопрос.

Внезапно кот зашипел и вцепился когтями в его штанину.

– Что?..

Дверь захлопнулась с грохотом, от которого по спине пробежали мурашки. В тот же миг стены часовни заколебались, словно сделанные из дымчатого стекла, а на полу проступили символы – те самые, что были на алхимическом круге.

Ловушка захлопнулась.

Пол провалился под ногами.

Михаил рухнул в темноту, кот – за ним, яростно царапая воздух.

Они приземлились на что-то мягкое и скользкое – ковёр из высушенных трав? В носу защекотал горьковатый аромат полыни и чего-то ещё, сладковато-тошнотворного.

– Добро пожаловать, избранный.

Голос раздался со всех сторон сразу.

Подземелье освещали факелы, но их свет не рассеивал тьму – лишь подчёркивал её. Вокруг стояли фигуры в чёрных одеждах, их лица скрывали маски из тёмного дерева, грубо вырезанные в виде совиных ликов.

В центре, на каменном возвышении, стоял человек в серебряной маске. В его руке – перстень, точная копия того, что носил Михаил.

– Начинаем обряд посвящения, – прошептал серебряный лидер, и его голос звенел, как разбитое стекло.

Сектанты зашептали на странном языке – слова липли к сознанию, как паутина.

– Что вы делаете? – попытался встать Михаил, но тело не слушалось, будто залитое свинцом.

Кот внезапно прыгнул на плечо лидера и вцепился зубами в его руку.

Маска упала.

Под ней оказалось лицо Гастона Лефевра – того самого человека из трактира.

– Ты!

Гастон рассмеялся, и его кожа вдруг начала стекать, как воск, обнажая нечто… другое.

– Не посвящение, – прошептал он уже другим голосом. – Возвращение.

Перстень в его руке вспыхнул кровавым светом.

Кот прыгнул на Михаила, царапнув ему лицо – боль пронзила сознание, как гром среди ясного неба.

– Беги! – будто сказал его взгляд.

Михаил рванулся к единственной видимой лестнице.

За спиной раздался рёв Гастона – уже не человеческий, а какой-то… многоголосый.

Ступени под ногами оказались скользкими от чего-то тёмного и липкого.

Кот бежал впереди, его хвост метался, как штурвал в шторм.

Последний рывок – и они вырвались наружу, в холодный ночной воздух.

Дверь часовни захлопнулась сама, но ещё долго из-под земли доносились звуки – будто кто-то пел на непонятном языке.

И смеялся.

Смеялся так, будто знал, что это только начало.

Михаил посмотрел на руку – его перстень теперь светился тусклым красным светом.

Кот уселся рядом и начал вылизывать лапу с видом полного равнодушия.

Только хвост выдавал его – он дёргался, как стрелка сейсмографа перед землетрясением.

Глава 4. Похищение Михаила

Сознание возвращалось медленно, словно поднимаясь со дна тёмного колодца. Сначала Михаил почувствовал холод – каменный пол под щекой, липкую сырость, просачивающуюся сквозь одежду. Потом – боль в висках, пульсирующую в такт сердцу. И наконец, металлический привкус во рту, будто он прикусил язык.

Он попытался пошевелиться, но руки были закованы в тяжелые кандалы, прикованные к стене. Цепи оказались старинными, с клеймом в виде совы – точно таким же, как на дверях той проклятой часовни.

– Проснулся?

Голос прозвучал прямо над ухом, заставив вздрогнуть. Перед ним стояла фигура в серебряной маске – тот самый лидер сектантов.

– Гастон Лефевр, – хрипло произнёс Михаил, вспоминая лицо под маской. – Бессмертный алхимик.

Маска замерла, затем медленно скользнула вниз, обнажая лицо – слишком гладкое для человека, который, по словам Люды, жил уже несколько веков. Лишь глаза выдавали его возраст – они смотрели так, будто видели падение Вавилонской башни.

– О, ты уже слышал обо мне. – Его губы растянулись в улыбке, обнажая слишком ровные зубы. – Тогда объяснять лишнее не придётся.

Он сделал шаг назад, и Михаил наконец увидел, к какой стене его приковали.

Фреска.

Та самая, из кельи – ангел с перстнем и зеркало с тремя лунами. Только теперь она казалась свежее, ярче, будто её только вчера закончили.

– Нравится? – Гастон провёл рукой по изображению. – Это твой дед пытался уничтожить. Глупец.

Михаил дёрнул цепи, но они лишь глухо звякнули.

– Что вы хотите?

– Хочу? – Гастон рассмеялся, и его смех эхом разнёсся по каменному подземелью. – Я ничего не хочу. Я лишь исполняю волю того, кто ждёт по ту сторону.

Он достал из складок плаща предмет, от которого у Михаила похолодела кровь.

Перстень.

Точная копия того, что сейчас сжимало его палец.

– Ты носишь подделку, – прошептал Гастон, вращая кольцо перед его лицом. – Красивую, искусную, но всего лишь тень настоящего.

Металл блестел в свете факелов, но не золотом и не серебром – чем-то другим, будто кольцо было выковано из света, застывшего в материи.

– А это… – Гастон приблизил перстень так, что Михаил увидел гравировку внутри: «Veni, vidi, limbus». – Пришёл, увидел, Лимб.

Он вдруг схватил Михаила за руку с его собственным кольцом.

– Ты должен надеть его добровольно. Иначе всё бессмысленно.

Боль пронзила руку, будто перстень вдруг стал раскалённым. Михаил закричал, но Гастон лишь крепче сжал его запястье.

– Чувствуешь? Он зовёт тебя.

Вдруг где-то сверху раздался грохот – будто что-то тяжёлое упало.

Гастон замер, прислушиваясь.

– Она…

В его глазах мелькнуло что-то, что Михаил не ожидал увидеть.

Страх.

Следующий удар сотряс стены. С потолка посыпалась пыль.

– Нет времени, – прошипел Гастон и сунул перстень Михаилу в рот. – Глотай!

В этот момент дверь в подземелье с треском распахнулась.

На пороге стояла Зинаида – соседка из Ордынцев, которую Михаил видел лишь пару раз. В одной руке она держала нож, в другой – чёрный свёрток, дымящийся едким дымом.

– Беги, пока не поздно! – крикнула она, и её голос звучал странно молодо для пожилой женщины.

Гастон отпрянул от Михаила, лицо его исказила гримаса ярости.

– Ты!

Зинаида швырнула свёрток на пол. Вспышка ослепительного света заполнила подземелье, и в следующее мгновение Михаил почувствовал, как кандалы на его руках нагреваются…

…и ломаются, словно сделанные из воска.

Он упал на колени, выплёвывая перстень. Металл обжёг язык, оставив вкус крови и чего-то ещё – горького, как полынь.

– Вставай! – Зинаида схватила его за рукав. – Они уже близко.

Михаил хотел спросить, кто такие «они», но в этот момент стены подземелья зашевелились, как живые.

И из них вышли Тени.

Настоящие.

Гастон засмеялся, но смех его внезапно оборвался, когда одна из Теней прошла сквозь него.

Его кожа начала пузыриться, как кипящая смола.

– Беги! – закричала Зинаида, толкая Михаила к выходу.

Последнее, что он увидел, прежде чем выбежать в коридор, – Гастона, падающего на колени, и его лицо…

…лицо, которое теперь было точной копией Михаила.

А на полу, среди обломков кандалов, лежали два перстня.

Один – его.

Другой – настоящий.

И было невозможно сказать, какой есть какой.

                                                * * *

Гастон поднялся с колен, его лицо – теперь точная копия Михаила – исказилось в гримасе, словно плохо сидящая маска. Тени кружили вокруг него, как воронье над падалью, но не смели приблизиться.

– Ты думаешь, это спасёт тебя? – его голос звучал странно, будто два человека говорили одновременно. – Ты всего лишь оттягиваешь неизбежное.

Он протянул руку, и стена с фреской вдруг ожила – ангел повернул голову, а в зеркале за его спиной три луны начали пульсировать кровавым светом.

– «Когда северный всадник упадёт, врата откроются», – процитировал Гастон, и слова Нострадамуса висели в воздухе, будто выгравированные на невидимом камне. – Ты ведь знаешь, кто этот всадник?

Михаил попятился к двери, нащупывая за спиной холодный металл обломка цепи.

– Ты.

Гастон засмеялся – звук, от которого по спине побежали мурашки.

– О нет, мой мальчик. Северный всадник – это ты. Ордынский. Потомок тех, кто стоял у врат Лимба и… отступил.

Зинаида вдруг вскрикнула – одна из Теней обвилась вокруг её ноги, как дымчатый удав.

– Беги! – крикнула она, выхватывая нож. – Пока не…

Её голос оборвался, когда другая Тень обвила её горло.

Михаил сжал в кулаке обломок цепи – металл впился в ладонь, но боль придавала ясность.

– Отпусти её!

– Делай выбор, – прошептал Гастон. – Останься – и я отпущу старуху. Или беги – и умри, зная, что оставил её.

Фреска за его спиной пульсировала, ангел теперь плакал кровавыми слезами, а в зеркале…

В зеркале стоял он сам – но с глазами Гастона.

Михаил размахнулся и швырнул обломок цепи в фреску.

Стекло зеркала треснуло с звуком, похожим на крик.

– Нет! – взревел Гастон.

В тот же миг Тени отпустили Зинаиду, устремившись к повреждённой фреске, как пчёлы к разорённому улью.

Михаил рванул к двери, хватая на беду ошеломлённую Зинаиду за руку.

– Держись!

Дверь поддалась с третьего удара, распахнувшись в узкий коридор, освещённый чадящими факелами.

Они пробежали не больше десяти шагов, когда из темноты раздался звук – не лай, не вой, а что-то среднее, будто рвущийся металл.

Зеркальный Пёс.

Он стоял посреди коридора, его шерсть переливалась, как ртуть, отражая пламя факелов тысячами искр. Глаза – два чёрных отверстия в реальности – были устремлены прямо на Михаила.

– О боже… – прошептала Зинаида.

Пёс сделал шаг вперёд, и пол под его лапами покрылся инеем.

Михаил оглянулся – из двери подземелья уже лился чёрный дым Теней.

Вперёд – к Псу.

Назад – к Гастону.

Выбора не было.

– Когда я скажу – бежим, – прошептал он Зинаиде.

Пёс присел для прыжка, его пасть растянулась в чём-то, напоминающем улыбку.

– Сейчас!

Михаил рванул вперёд, прямо на Пса, в последний момент резко свернув в боковой проход.

Раздался оглушительный рёв, и стены коридора содрогнулись – Пёс, промахнувшись, врезался в каменную кладку.

– Здесь! – Зинаида потянула его за собой в узкую щель между стенами.

Они пробирались по тёмному лазу, спотыкаясь о камни, слыша за спиной тяжёлое дыхание Пса.

Внезапно Зинаида остановилась.

– Что…

Она повернулась к нему, и Михаил увидел, что её рука – та, что касалась перстня – теперь покрыта странными символами, светящимися в темноте.

– «Не ищи Лимб», – прочитала она, и голос её звучал чужим.

За спиной раздался лязг когтей по камню.

Пёс нашёл их.

Зинаида вдруг улыбнулась – улыбкой, которой не место на лице пожилой женщины.

– Беги, мальчик.

И толкнула его в тёмный проход, прямо в объятия падающего вниз…

…в то время как сама развернулась навстречу Зеркальному Псу.

Последнее, что увидел Михаил перед тем, как тьма поглотила его – вспышку ослепительного света и тень, которая уже не была ни Зинаидой, ни Псом.

А что-то третье.

Что-то древнее.

Что-то ждущее.

                                                * * *

Тьма поглотила его, как чернильная волна. Михаил падал сквозь слои времени и пространства, чувствуя, как перстень на его пальце пульсирует в такт этому безумному падению. Вдруг – резкий удар. Спина впилась во что-то холодное и мокрое.

Он лежал на каменном полу заброшенного подземного хода. Вода капала с потолка, ритмично, как тиканье часов Судного дня. Где-то вдали слышалось шуршание – то ли крысы, то ли что-то похуже.

– Ты жив?

Голос заставил его вздрогнуть. В слабом свете, пробивавшемся через решётку где-то выше, он увидел Зинаиду. Её лицо было бледным, но глаза горели странным внутренним светом. В руке она сжимала нож – лезвие покрыто чёрной субстанцией, будто только что использовалось для чего-то нечистого.

– Как ты…

– Нашла тебя? – она усмехнулась, и в этот момент выглядела на тридцать лет моложе. – Ты носишь его кольцо. Для таких, как я, ты светишься, как маяк в шторм.

Михаил попытался встать, но мир вокруг поплыл.

– Кто ты на самом деле?

Зинаида вдруг схватила его за руку.

– Слушай. У нас минута, не больше. Они уже идут.

Она закатала рукав – на предплечье проступали странные символы, будто выжженные изнутри.

– Видишь это? Это цена знаний. Твой дед носил такие же.

– Мой дед?

– Он пытался предупредить тебя. Но ты не слушал.

Где-то в туннелях раздался вой – нечеловеческий, многослойный. Зинаида вздрогнула.

– Беги, пока не поздно. Вверх по лестнице, затем направо. Там будет выход.

– А ты?

Её глаза стали совсем светлыми, почти белыми.

– Я задержу их.

Она вдруг схватила его за руку с перстнем и прижала к своей татуировке. Металл раскалился докрасна.

– Запомни: «Не ищи Лимб».

Боль пронзила руку. Когда Михаил отдернул ладонь, на коже Зинаиды теперь явственно читались слова: «Не ищи Лимб» – но не на русском, а на том самом языке, что был в келье.

Раздался грохот – где-то обрушилась стена.

– Иди! – крикнула Зинаида, разворачиваясь к темноте.

Михаил побежал, спотыкаясь о камни. За спиной раздавались звуки борьбы, затем – жуткий, протяжный вой.

Лестница оказалась крутой и скользкой. Он карабкался вверх, чувствуя, как перстень жжёт палец.

И вдруг – свет.

Решётка.

Улица.

Свобода.

Он вывалился в какой-то дворик, задыхаясь. Когда обернулся, решётка уже захлопнулась. Из-за неё доносилось тяжёлое дыхание.

И шёпот:

– Найди первое зеркало…

Михаил посмотрел на свою руку – там, где он касался татуировки Зинаиды, теперь проступал красный след.

Знак.

Предупреждение.

Или приглашение.

Где-то в переулке завыл ветер, и в нём слышалось что-то знакомое…

…будто смех Гастона.

Михаил сжал кулак и шагнул вперёд – к дому №26, к зеркалу, к правде, которая ждала его там, в отражении.

А за спиной, в тёмном подземелье, Зинаида встала с колен – её глаза теперь полностью белые, а на руке светился новый знак.

Тот, что она не показала Михаилу.

Тот, что гласил:

«Когда Северный всадник упадёт».

Глава 5. Подземелья Нострадамуса

Темнота подземелья была не просто отсутствием света – она казалась материальной, вязкой, как деготь, заполняющий легкие при каждом вдохе. Михаил шагнул вниз по скользким ступеням, прижимая к груди фонарь, чей жёлтый луч дрожал, будто боясь осветить слишком много. За спиной слышалось тяжёлое дыхание Зинаиды – она спускалась медленнее, цепляясь за сырую стену, где плесень пульсировала под пальцами, словно живая.

– Ты уверена, что это единственный путь? – Михаил обернулся, и свет скользнул по лицу Зинаиды, высветив морщины, которые в этот момент казались глубже, чем когда-либо.