Адский тур на троих. Семь кругов абсурда

Кот-Хроникёр, устроившийся на плече Энки, фыркнул:

– Вот это поворот. Значит, твоя душа всё-таки способна на фотосинтез?

Энки швырнул карту обратно.

– Не мой стиль. Давай следующую.

Фолиант взмахнул рукой, и карты рассыпались веером, превращаясь в миниатюрные сцены из прошлого: вот Энки в доспехах ангела (Туз), вот – бродячий музыкант с разбитой лютней (Семёрка), вот – пьяный купец, торгующий грехами (Дама).

– Выбирай, – прошелестел Фолиант. – Но помни: каждая карта – это дверь. А за каждой дверью – ещё тысяча.

Кот потянулся лапой к карте с изображением книги.

– О, смотри-ка! Ты был библиотекарем. Или, может, просто заснул на чьём-то фолианте?

Энки схватил карту и разорвал её пополам.

– Это не я.

– А кто тогда? – Фолиант поднял обрывки, и они снова сложились в целое. – Может, ты просто не хочешь вспоминать?

В этот момент из-под стола выскользнул Кот-Шпион – полосатый, с глазами, узкими, как щели в замочной скважине. На его ошейнике болталась табличка «Я не здесь», но он явно был – и явно что-то знал.

– Эй, ртутные глазки, – прошипел он, подмигивая Энки. – Хочешь узнать, где следующий Ад? У меня есть кое-что… за адекватную цену.

Кот-Хроникёр насторожил уши.

– Если это снова «рыба вечности», то я уже проиграл её в прошлой главе.

– Нет, – Кот-Шпион облизнулся. – На этот раз я хочу кусочек детства. Самый незначительный. Ну, там… первая царапина. Первый обман. Первое падение с велосипеда.

Энки замер. В его глазах промелькнуло что-то – может, отблеск далёкого солнца, а может, тень того самого велосипеда, который он так и не научился катать.

– Ладно, – пробормотал он. – Бери.

Кот-Шпион прыгнул ему на плечо и ткнулся холодным носом в висок. На секунду Энки почувствовал, как что-то выдёргивают из его памяти – лёгкое, как пух, горькое, как первый синяк.

– Готово! – Шпион отскочил, держа в зубах крошечный серебряный осколок. – О, это восхитительно! Ты упал… нет, тебя толкнули… и это был даже не твой велосипед!

Энки схватил кота за шкирку.

– Что?

– Ты украл его у какого-то мальчишки. Или… – Кот-Шпион замялся, перекатывая осколок памяти на языке. – Или это украли у тебя? Чёрт, воспоминания такие ненадёжные…

Фолиант рассмеялся – звук был похож на шелест страниц, которые кто-то листает слишком быстро.

– Поздравляю, Энки. Ты только что узнал, что твоё первое падение – чужая история. Может, и всё остальное тоже?

Кот-Хроникёр записал в воздухе когтем: «День 777. Демон обнаружил, что его детство – плагиат».

Энки выпустил Шпиона, и тот тут же исчез в тени, оставив после себя лишь хихиканье и запах несвежей рыбы.

– Ладно, – демон тяжко вздохнул. – Где следующий Ад?

– В зеркале, – донёсся голос Шпиона из ниоткуда. – Там, где ты меньше всего ожидаешь увидеть… себя.

Фолиант развернул последнюю карту – на ней был нарисован ключ. Но когда Энки потянулся, карта рассыпалась в пыль, оставив на столе лишь надпись: «Выбор – это когда тебя уже обманули».

Кот-Хроникёр муркнул:

– Ну что, идём ломать зеркала?

– Идём, – Энки повернулся к выходу, но замер. – Только…

– Что?

– Если это снова не мой велосипед, я кого-нибудь придушу.

Фолиант, уже превращавшийся в облако чёрного дыма, прошептал им вслед:

– Обещаю, следующий Ад будет… оригинальным.

И казино исчезло, оставив героев в коридоре, где тысяча одинаковых дверей смеялись беззвучно, как эхо забытых решений.

                                              * * *

Судья Ада Выбора возвышался над ними, как монумент собственной непогрешимости, его лицо – шахматная доска с фигурами, застывшими в вечном цейтноте. Каждое его движение сопровождалось скрипом, будто невидимые шестерёнки в его суставах вот-вот рассыпятся от напряжения.

– Приговор окончательный, – произнёс он, и его голос раздвоился, расстроился, рассыпался на тысячу эхо, каждое из которых шептало: «А если ты ошибся?» – Вы будете вечно выбирать между дверями, у которых нет ручек. Это и есть совершенство.

Стены комнаты, куда их загнали, были покрыты дверьми – гладкими, безупречными, без единой зазубрины, без замочных скважин. Они отражали свет, как отполированные надгробия, и от этого казалось, будто комната бесконечно множится в своих же отражениях.

Лораэль, прижимая к груди осколок зеркала, осторожно провела пальцами по стене.

– Здесь, – прошептала она. Её голос дрожал, как тонкая струна, натянутая над пропастью. – Есть ещё одна.

За всеми дверьми, за всеми тенями, в самом углу, куда даже свет не решался заглянуть, стояла дверь №1001. На ней кривыми буквами было выведено: «Аварийный выход (шутка)».

Кот-Хроникёр фыркнул, распушив хвост:

– О, великолепно. Либо это ловушка, либо кто-то обладает потрясающим чувством юмора.

– Или и то, и другое, – пробормотал Энки, тыча когтем в табличку. – В этом месте шутки обычно кусаются.

Он толкнул дверь – та не поддалась. Ни на миллиметр. Даже пыль на её поверхности не дрогнула.

– Ну конечно, – вздохнул демон. – Аварийный выход… но только для тех, кто не действительно в аварийной ситуации.

Лораэль прижала ладонь к дереву. В осколке зеркала, зажатом в её пальцах, мелькнуло что-то – может, тень, а может, чьё-то лицо.

– Она не открывается, потому что… потому что мы не верим, что это выход.

– Блестяще, – проворчал Кот. – Теперь ещё и двери требуют веры. Что дальше? Ключи, которые надо убедить, что они ключи?

В этот момент из вентиляции вывалился Саботажник – мелкий бес с кожей цвета перегоревшей лампочки и ртом-молнией, которая то и дело расстёгивалась от возбуждения.

– Эй, скучные перфекционисты! – завопил он, размахивая чем-то, напоминающим гранату с нарисованной улыбкой. – Хотите настоящий выход?

– Нет, мы мечтаем остаться здесь навеки, – огрызнулся Энки. – Конечно, хотим!

Саботажник засмеялся – звук напоминал треск короткого замыкания – и швырнул гранату в стену.

Взрыв был… тихим. Не оглушающим рёвом, а скорее вздохом усталой вселенной, которая наконец-то решила, что хватит. Стена прогнулась, как бумага, и в ней образовалась трещина – не просто дыра, а разлом, из которого сочился свет, не похожий ни на что в этом или любом другом Аду. Он был одновременно лиловым и прозрачным, густым и невесомым, и в нём плавали силуэты, напоминающие то ли города, то ли сны.

– Туда! – завизжал Саботажник, подпрыгивая от восторга. – Быстрее, пока Судья не понял, что его система дала сбой!

Кот-Хроникёр, не раздумывая, прыгнул в трещину.

– Главное – не думать о гравитации! – донёсся его голос, уже теряющийся в переливах не-света.

Энки схватил Лораэль за руку.

– Поехали.

– Подожди, – она вырвалась и обернулась к Саботажнику. – А ты?

Тот только широко улыбнулся (молния-рот раскрылась до ушей) и махнул рукой:

– Я ещё не всё тут взорвал.

Они прыгнули.

Падение длилось вечность и мгновение одновременно. Энки чувствовал, как его собственные сомнения цепляются за него, как цепкие руки грешников, пытающихся утащить его обратно. А если это ловушка? А если следующий Ад хуже? А если…

– Перестань, – прошептала Лораэль, будто услышав его мысли. – Иначе мы упадём на самом деле.

Он зажмурился – и в этот момент что-то щёлкнуло.

Трещина захлопнулась за ними, оставив в Аде Выбора только тишину, тысячу безупречных дверей… и Саботажника, который уже доставал следующую гранату, на этот раз с надписью «Идеальный хаос».

Судья, наконец осознав происходящее, поднял руку для последнего приговора… но было поздно.

Где-то далеко, уже в другом измерении, Кот-Хроникёр приземлился на мягкое (и подозрительно похожее на стопку манускриптов) нечто и тут же начал записывать:

«День 777. Упали в неизвестность. Гравитация – это чья-то злая шутка. Если это читаете: мы либо погибли, либо нашли что-то интересное. Лично я ставлю на второе».

Энки, спотыкаясь о собственные сомнения (они валялись тут повсюду, как разбросанные карты), поднял голову и увидел перед собой…

Глава 4. Отражение лучшей версии

Воздух в этом уголке Ада был густым, как чернила, забытые в чернильнице на века. Он не просто стоял – он висел в пространстве тяжёлыми клубами, словно нерешительные мысли какого-то забытого бога. Стены, если их можно было назвать стенами, состояли из сгущённых сомнений, которые то сжимались, то расширялись, будто дышали в такт чьим-то невысказанным страхам.

Фолиант, стоявший в центре этого странного пространства, вдруг вздохнул – звук напоминал шелест перелистываемых страниц – и начал меняться. Его плащ из тёмных страниц обвился вокруг тела, как свиток вокруг древнего послания, а сам он сжался, уплотнился, превратился в книгу. Не просто книгу – в том в кожаном переплёте с потрёпанными уголками, который выглядел так, будто его тысячу раз роняли, тысячу раз открывали и тысячу раз захлопывали, так и не дочитав до конца.

– Опять твои фокусы, – проворчал Энки, щуря ртутные глаза. Его тень на стене (если это была стена) вела себя странно – то отставала на мгновение, то вовсе замирала, будто раздумывая, стоит ли повторять движения хозяина.

Кот-Хроникёр, устроившийся на плече демона, муркнул с явным неодобрением:

– Если в ней опять нет ни слова про рыбу, я официально объявляю этот фолиант бесполезным.

Энки протянул палец к книге, и едва кожа коснулась страницы, как на пергаменте проступили буквы. Они появлялись медленно, словно нехотя, будто их заставили выйти на свет против воли.

«Ответ удалён за нарушение правил Ада».

– Вот чёрт, – демон дёрнул рукой, и буквы тут же расплылись, превратившись в кляксу. – Опять эти бюрократы. Нельзя даже нормально почитать в этом проклятом месте.

Фолиант (или то, что от него осталось) вдруг перевернул страницу сам по себе. Новый текст был ещё короче:

«Попробуйте ещё раз. Или не пробуйте. Всё равно ошибётесь».

– О, – Кот поднял ухо. – Это уже интереснее. Настоящая литература – когда тебе прямо говорят, что ты дурак.

В этот момент воздух перед ними задрожал, как поверхность воды, в которую бросили камень. И из этой дрожи, из этих кругов на невидимой глади, появилось оно. Существо с телом, напоминающим клубок исписанных пергаментов, и лицом – нет, не лицом – вопросительным знаком, который светился тусклым, но навязчивым светом.

– А если… – прошептало существо, и его голос был похож на скрип пера по бумаге, – а если ты ошибся ещё до начала?

Энки замер. Его пальцы непроизвольно сжались, и когти впились в ладони. Где-то в глубине сознания, в том самом уголке, куда даже он боялся заглядывать, что-то дрогнуло. А если? А если все его решения, все его поступки – всего лишь цепочка ошибок, начавшаяся задолго до того, как он вообще начал что-то решать?

Кот-Хроникёр, почувствовав напряжение, вдруг раздулся, как шар, и ударил существо хвостом по «лицу».

– Ошибка – это когда ты слушаешь таких, как он, – проворчал он, обращаясь к Энки, но глядя на существо с явным презрением. – Эти «а если» только и ждут, чтобы ты начал копаться в прошлом. А знаешь, что там найдёшь? Ещё больше «а если».

Существо отлетело, но не исчезло. Оно зависло в воздухе, и его вопросительный знак стал ярче, настойчивее.

– А если… ты не тот, за кого себя принимаешь? – снова зашептало оно. – А если все твои победы – чья-то шутка? А если…

Фолиант внезапно захлопнулся с громким звуком, похожим на вздох. Затем снова открылся – страницы были чистыми, но в самом центре, ровно на сгибе, лежало перо. Чёрное, с едва заметным золотым отливом на кончике.

– Возьми, – донёсся голос Фолианта, хотя книга не шевелилась. – Напиши свой ответ сам. Без правил. Без «а если». Просто… напиши.

Энки потянулся к перу, но в этот момент существо с вопросительным знаком бросилось вперёд, пытаясь перехватить его. Кот резко прыгнул, перехватил перо в воздухе и, приземлившись, тут же начал царапать им по полу:

«Глава 4. Демон и дурак. Сегодня мы доказали, что сомнения – это как блохи: чем больше чешешь, тем больше зудит».

Существо завизжало – высоко, тонко, как грифель по стеклу – и рассыпалось на тысячи маленьких вопросительных знаков, которые тут же утонули в тенях.

– Вот и всё, – удовлетворённо муркнул Кот, разглядывая свою работу. – Иногда лучший ответ – это хорошая строчка в мемуарах.

Энки поднял перо, которое Кот бросил на пол. Оно было тёплым, почти живым.

– И что мне с этим делать? – спросил он, поворачивая перо в пальцах.

Фолиант снова захлопнулся, но на обложке появилась новая надпись:

«Продолжение следует… если осмелишься».

Где-то вдали, за пределами этого странного пространства, зазвучал смех – то ли Фолианта, то ли кого-то ещё. А может, это просто скрипели страницы огромной книги, в которой они все были всего лишь… персонажами.

                                              * * *

Стены коридора дышали. Не в метафорическом смысле – они действительно расширялись и сжимались, как лёгкие какого-то гигантского существа, оставившего их здесь переваривать время. Зеркала, встроенные в эти живые стены, не просто отражали – они переваривали образы, возвращая их с опозданием ровно на одну секунду, ровно на столько, чтобы поселить в душе странное ощущение дежавю.

Энки остановился перед очередным зеркалом и медленно поднял руку. Его отражение замерло, будто раздумывая, стоит ли повторять этот жест, затем – с явным нежеланием – подняло свою. Но когда демон уже хотел отвести взгляд, отражение вдруг ухмыльнулось – улыбкой, которой на лице Энки не было и в помине. Саркастичной, почти издевательской.

– Ну конечно, – проворчал он. – Даже в аду нашлись умники.

Кот-Хроникёр, шедший следом, вдруг замер, уставившись на своё отражение. Тот кот в зеркале был… толще. Значительно толще. И явно довольнее. На шее красовался бант с бубенчиком, а в лапах он держал серебряное блюдо с рыбой.

– Это что, шутка? – фыркнул Кот, шерсть на его спине встала дыбом. – Я предпочитаю считать это оскорблением.

Отражение пожало плечами (движение, которое настоящий Кот бы никогда не сделал) и с наслаждением откусило кусок рыбы.

Лораэль, осторожно прикоснувшись к зеркалу, вдруг отпрянула:

– Они… они не просто отражают. Они показывают, какими мы могли бы быть. Если бы…

– Если бы сделали другой выбор? – закончил за неё Энки. Его голос звучал резче, чем он планировал. – Ну что ж, рад, что моя альтернативная версия хотя бы сохранила чувство юмора.

Они шли дальше, и с каждым шагом отражения становились всё более… самостоятельными. Вот Энки в доспехах ангела (и с выражением вечной тоски на лице). Вот Лораэль с целыми ладонями, без зеркал вместо глаз. Вот Кот – домашний, упитанный, с глуповатым, но счастливым взглядом.

– Знаете, – муркнул Кот, – если это «лучшие» версии нас, то я предпочитаю оригинал. Хотя… – он бросил ещё один взгляд на своего двойника, – тот экземпляр явно знает толк в лососе.

Поворот коридора вывел их в круглую комнату, где в центре на циновке сидел Фолиант – теперь в облике японского мастера чайной церемонии. Его длинные пальцы двигались с хирургической точностью, разливая тёмную жидкость по крошечным чашкам. На его лице не было ни тени эмоций, но в глазах – а глаза были всё теми же, с вертикальными зрачками – плескалась какая-то странная смесь насмешки и печали.

– Садитесь, – произнёс он, не поднимая головы. – Чай готов. Или нет. Всё зависит от вас.

Энки опустился на циновку, не сводя глаз с Фолианта:

– И что это за сюрприз? Ещё один тест?

– Не тест, – мастер слегка наклонил голову, – а зеркало. Только на этот раз – внутреннее.

Кот, усевшись по-турецки (что выглядело особенно нелепо), потянул лапу к чашке:

– Если там опять моя толстая версия, я официально объявляю этот ад скучным.

Первым сделал глоток Энки. Чай оказался… обжигающе горьким, с послевкусием пепла и чего-то ещё, чего он не мог определить. Но через секунду горечь сменилась странной сладостью, почти ностальгической.

– Вкус твоих решений, – пояснил Фолиант. – Горечь сожалений. Сладость побед. Или, наоборот. Я всегда путаю.

Лораэль, едва пригубив, вдруг замерла. Её глаза расширились:

– Это… это вкус маминых пирогов. Как она…

Голос её дрогнул, и она больше не сказала ни слова.

Кот, недолго думая, хлебнул из своей чашки – и тут же скривился, будто проглотил лимон.

– Фу! Это что, тухлая рыба?! – он высовывал язык, пытаясь избавиться от вкуса. – Что это вообще должно значить?

Фолиант, наконец, улыбнулся – улыбкой человека, знающего ответ, но не собирающегося его говорить.

– Видимо, ты слишком честен. Или слишком циничен. Или… – он пожал плечами, – может, ты просто не любишь чай.

Энки поставил чашку, в которой жидкость теперь была абсолютно прозрачной.

– И что дальше? Мы будем сидеть здесь, пить твоё психоаналитическое пойло, пока наши отражения там, – он кивнул в сторону коридора, – окончательно не решат, что они настоящие?

Фолиант налил себе чаю. В его чашке жидкость постоянно меняла цвет – от кроваво-красного до прозрачно-голубого.

– А разве не они? – спросил он, делая глоток. – Может, именно ты – всего лишь чьё-то отражение, которое слишком задержалось в этом мире? Может, все мы…

Кот вдруг пнул чайник, и тот с грохотом опрокинулся. Жидкость растеклась по циновке, образуя странные узоры – то ли буквы, то ли карту.

– Вот и прекрасно, – заявил он. – Если это философия, то я предпочитаю оставаться глупым котом. Глупым, но оригинальным.

Фолиант вздохнул – звук напоминал шелест страниц в забытой библиотеке.

– Как скажешь. Но помни: даже оригинал – всего лишь копия чего-то другого. Или кого-то.

Лораэль вдруг подняла голову. В её чашке, совершенно пустой, на дне лежал маленький осколок зеркала. И в нём, если приглядеться, можно было разглядеть два лица – её и кого-то ещё, очень похожего, но не совсем…

Комната начала расплываться, как акварель под дождём. Зеркала в коридоре треснули, и из трещин потянулись тонкие, как паутина, нити света.

– Похоже, чаепитие окончено, – произнёс Фолиант, и его голос уже звучал откуда-то далеко, хотя сам он всё ещё сидел перед ними. – До следующего зеркала, друзья мои. До следующего отражения.

И мир снова перевернулся, оставив их падать – не вниз, не вверх, а между, в ту узкую щель, где заканчивается одна реальность и начинается другая.

                                              * * *

Комната, где только что проходила чайная церемония, начала растворяться, как сон на рассвете. Стены текли вниз восковыми потоками, обнажая за собой пустоту – не чёрную, не белую, а какую-то неназываемую, будто пространство здесь забыло, каким ему положено быть. Фолиант в облике чайного мастера стоял неподвижно, и его фигура постепенно становилась прозрачной, как пергамент, подернутый дымкой.

– Подожди! – Энки протянул руку, но пальцы прошли сквозь исчезающее плечо Фолианта, словно сквозь струю горячего воздуха над чашкой. – Ты не можешь просто…

Фолиант улыбнулся – последнее, что от него осталось, – и рассыпался на тысячи крошечных бумажных обрывков. Они кружились в воздухе, складываясь в странные узоры, пока один из них не упал к ногам Энки. Это была записка, аккуратно сложенная вчетверо, с единственной строчкой:

«Выбор – это иллюзия, как и эта бумага».

Буквы начали исчезать сразу после прочтения, тая на глазах, словно чернила впитывались обратно в небытие. Но когда Энки перевернул листок, на обратной стороне обнаружилась приписка, сделанная более небрежно:

«P.S. Ищите в Аде Зеркал. Там ответы, которые вы не хотите знать».

Кот-Хроникёр, стоявший на плече Энки, муркнул с явным скепсисом:

– О, прекрасно. Ещё один квест с расплывчатыми указаниями. Может, сразу скажет: «Ищите там, где потеряли, но не помните, где»?

Лораэль подняла записку – в её пальцах бумага тут же свернулась в трубочку, затем в самолётик, а после и вовсе испарилась.

– Он играет с нами, – прошептала она, и в её голосе звучала не злость, а какая-то странная усталость. – Как будто мы персонажи в его…

Она не договорила. В этот момент тень Энки – та самая, что весь этот день вела себя так странно, – вдруг дёрнулась и отделилась от пола. Она вытянулась, как чёрная лужа, подхваченная невидимым течением, и поползла к стене.

– Эй! – Энки шагнул вперёд, но тень уже оторвалась от его ног полностью, оставив после себя лишь бледный, невыразительный силуэт. – Что за…

Из-за угла выскочил Саботажник – его кожа цвета перегоревшей лампочки мерцала в полутьме, а рот-молния распахнулся в широкой ухмылке.

– Отлично! – завопил он, хватая тень за «руку» (если это можно было назвать рукой). – Я всегда хотел себе такую! Ну, или почти такую. Ладно, не совсем такую, но…

Тень Энки – теперь уже самостоятельная, живая – склонилась к Саботажнику, будто что-то шепнула ему на ухо, и оба рассмеялись. Смех был неприятным, как скрип ножа по стеклу.

– Подожди! – Энки сделал ещё шаг, но его собственная тень уже исчезала в коридоре вместе с бесом. – Это моя…

– Тень, – закончил за него Кот-Хроникёр, который тем временем царапал что-то на стене когтем. – Демоны теряют тени, когда перестают верить в себя. Глава 4, страница… – он прикинул, – ну, где-то в конце.

Энки повернулся к нему, и его ртутные глаза сузились:

– Это ты только что придумал?

Кот пожал плечами (удивительно выразительный жест для существа без плеч в человеческом понимании):

– Может быть. А может, прочитал где-то. Или напишу позже – тогда технически это будет не придумыванием, а воспоминанием. Временные парадоксы такие забавные, не правда ли?

Лораэль стояла неподвижно, глядя в то место, где исчезли тень и Саботажник. В её глазах – тех самых, что были частично заменены зеркалами, – отражались обрывки этого странного места, но теперь в них появилось что-то новое: твёрдость, решимость.

– Нам нужно в Ад Зеркал, – сказала она, и это не было вопросом.

Энки посмотрел на свои руки – бледные, без теней, почти призрачные. Где-то в глубине души (если у демонов вообще есть души) он чувствовал пустоту – не боль, не страх, а именно пустоту, как будто часть его действительно ушла с той тенью.

– Да, – согласился он наконец. – Но сначала…

– Сначала что? – спросил Кот, уже готовый записывать.

– Сначала я хочу узнать, что за дерьмо ты мне подсунул в том чае.

Кот муркнул, пряча перо за ухо:

– О, это будет интересная глава…

Стены вокруг них окончательно распались, открывая бесконечный коридор с тысячью зеркал – каждое показывало искажённую версию их самих, каждое манило, каждое обещало ответы. Где-то вдалеке, уже почти неслышно, смеялись Саботажник и тень – смех растворялся в эхе, как сахар в горьком чае.

А на полу, где ещё минуту назад лежала записка Фолианта, теперь виднелась лишь одна-единственная фраза, нацарапанная невидимой рукой:

«Продолжение следует… или уже было?»

Глава 5. Ключ в стакане сомнений

Тени в Аду Бесконечного Выбора были особенными – они не просто повторяли движения, а опережали их на полшага, будто знали, что их хозяева передумают ещё до того, как подумают. Энки шёл по коридору, где стены дышали шёпотом невысказанных решений, а пол под ногами то размягчался, как песок, то твердел в отчаянной попытке остановить его.

– Если бы я знал, что ад – это вечный шопинг без кассы, – проворчал он, потирая рога, – я бы остался обычным демоном-бюрократом.

Кот-Хроникёр, шедший следом, царапал когтями по стене, оставляя закорючки, которые тут же исчезали, будто их пожирала сама реальность.

– Ты хотя бы записываешь, куда мы идём? – спросил Энки, оглядываясь.

– Нет, – ответил Кот, не отрывая взгляда от воображаемого свитка перед собой. – Я пишу мемуары. Глава «Как я не стал чьим-то обедом». Пока что скучновато.

Впереди, у развилки, где три абсолютно одинаковых коридора расходились под одним и тем же углом, стоял Призрак Поэта. Его пальцы, тонкие, как перья, скользили по стене, оставляя кровавые строчки.

Роза красная, фиалка синяя…

Последняя строка была размазана, будто её стёрли в спешке.

– Что, стишок не складывается? – Энки склонил голову, разглядывая кровавые каракули.

Призрак обернулся – его лицо было бледным, как страница, которую слишком долго перечитывали.

– Я забыл последнее слово, – прошептал он. – Оно было идеальным. Оно рифмовалось с «вечность». Или с «безысходность»?

– А ты всё ещё в аду, – лениво дописал Кот, тыкая когтем в стену.

Призрак Поэта вздрогнул, будто его ударили.

– Нет, нет, это слишком банально! – закричал он, стирая ладонью строчку. – Это должен быть шедевр! Последнее слово всей моей жизни!

– А если его не было? – спросил Энки, подбирая упавшую с потолка песчинку времени и разглядывая её на свет.

Призрак замер. Его глаза, пустые, как незаполненные строфы, расширились.