Тень спящего. Цена забытого обещания

Шаги раздались снова. Теперь они были ближе.

Он побежал.

Ноги сами понесли его вперёд, хотя разум кричал, что бежать некуда – Глухово было лабиринтом без выхода, городом-ловушкой, где каждая улица вела только глубже в его пустую, мёртвую сердцевину.

За углом тени не было.

Андрей остановился, переводя дыхание. В ушах стучала кровь, и сквозь этот шум он сначала не расслышал новый звук – тяжёлое, хриплое дыхание где-то совсем рядом.

Он медленно поднял голову.

Во тьме между двумя домами стоял пёс.

Нет, псом это можно было назвать лишь отчасти – у него была морда, лапы, хвост, но всё остальное словно собрали из разных животных, а потом ещё и забыли закончить. Тело его было непропорционально массивным, как у медведя, но при этом худым до костей, которые выпирали сквозь кожу. Глаз не было – только две впадины, затянутые чем-то вроде старой кожи, будто их намеренно зашили.

Но хуже всего был ошейник.

Он был сделан не из кожи или ткани, а из гвоздей – десятки ржавых, кривых гвоздей, вбитых прямо в шею животного так, что их острия торчали наружу, как шипы.

Пёс не рычал. Он даже не шевелился. Просто стоял и дышал, и каждый его выдох вырывался из пасти клубами пара, хотя ночь не была такой уж холодной.

Андрей отступил на шаг.

Пёс сделал шаг вперёд.

– Тяж…

Голос раздался слева. Андрей резко повернулся и увидел Лёху – тот стоял в тени, держа в руках что-то длинное и блестящее.

– Не двигайся, – прошептал Лёха. – Он охотится по дыханию.

Андрей замер. Пёс – Тяж – наклонил голову, словно прислушиваясь. Капли слюны падали с его зашитой пасти на асфальт, и где-то в глубине сознания Андрей отметил, что они были чёрными.

– Что это?

– Безгласник. Первый из трёх.

Лёха медленно поднял руку. В ней оказалась цепь – та самая, что он носил на шее, только теперь она была натянута, как оружие.

– Он слепой?

– Нет. Он видит то, чего нет.

Тяж внезапно рванул вперёд.

Андрей даже не успел вскрикнуть – пёс двигался неестественно быстро для своего размера, его лапы едва касались земли, будто он не бежал, а скользил по воздуху.

Лёха взмахнул цепью.

Металл со свистом рассек воздух и ударил пса по морде. Тяж отпрянул, но не завыл – из его зашитой пасти вырвался лишь глухой, булькающий звук, будто кто-то пытался кричать под водой.

– Беги! – крикнул Лёха, замахиваясь снова.

Андрей не заставил себя просить дважды. Он рванул вперёд, обходя пса стороной, и в этот момент Тяж взглянул на него.

Нет, глаза его были по-прежнему зашиты, но Андрей почувствовал этот взгляд – будто что-то холодное и скользкое пробралось под кожу и теперь ползёт по позвоночнику.

Он побежал.

За спиной раздался ещё один удар цепи, затем звук падающего тела. Лёха что-то кричал, но слова терялись в гуле крови в ушах.

Андрей свернул за угол и упёрся в стену. Сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот разорвёт грудную клетку.

Где-то в темноте завыл ветер. Или, может быть, это был не ветер.

Он медленно обернулся.

Тень его стояла в двух шагах, смотря на него своими безглазыми глазницами.

И улыбалась.

                                           * * *

Лёха появился внезапно, как будто сама тьма выплюнула его на середину улицы. В руках он сжимал цепь, и та странным образом светилась в лунном свете – не отражала его, а именно светилась изнутри, будто раскалённая добела.

– За мной, чертяка! – прохрипел он, размахивая звеньями перед мордой Тяжа.

Пёс замер, его зашитая пасть дрожала, выпуская клубы чёрного пара. Ошейник из гвоздей загремел, когда он повернул голову к новому противнику.

Андрей прижался к стене, чувствуя, как кирпич впивается в спину. Его тень – та самая предательница – теперь прильнула к ногам, будто пытаясь спрятаться.

Лёха взмахнул цепью.

Удар пришёлся точно между глаз пса, там, где должна была быть переносица. Раздался звук, похожий на треск ломающихся костей, но Тяж не завыл. Вместо этого он… рассыпался.

Нет, это не было похоже на смерть живого существа. Скорее, как если бы кто-то стёр рисунок углём – сначала расплылись контуры, затем тело превратилось в клубящуюся чёрную массу, и наконец на асфальте осталось лишь мокрое пятно да несколько гвоздей от ошейника.

– Чёртовы твари, – Лёха пнул один из гвоздей, и тот со звоном отлетел в сторону. – Вечно вылезают, когда не ждёшь.

Андрей не мог оторвать глаз от того места, где только что был пёс. Воздух там всё ещё дрожал, как над раскалённым камнем.

– Он… мёртв?

– Мёртв? – Лёха хрипло рассмеялся. – Да они и не жили никогда.

Он поднял цепь, и теперь Андрей разглядел, что звенья покрыты странными отметинами – будто кто-то пытался перекусить их.

– Спасибо, – выдавил Андрей.

Лёха пожал плечами, и в этот момент лунный свет упал на его спину.

Тени не было.

Вместо неё за ним тянулась цепь – точная копия той, что он держал в руках, только состоящая из теней. Она шевелилась сама по себе, звено за звеном, будто живая.

– Что…

– Нравится? – Лёха повернулся, демонстрируя свою спину. – Моя новая тень.

Андрей не нашёл слов. Цепь выглядела так, будто её впихнули под кожу – одни звенья исчезали в теле, другие выходили наружу, создавая жутковатое впечатление, что она росла прямо из позвоночника.

– Как…

– Как я её получил? – Лёха усмехнулся. – В тюрьме. Там, знаешь ли, любят давать прозвища. Меня звали «Прикованный». Думал, просто так, для смеха.

Он провёл рукой по цепи, и звенья дрогнули, как будто почувствовали прикосновение.

– А потом однажды проснулся – и она была там. Вместо тени.

– Она живая?

– Живее меня.

Лёха резко дёрнул цепью, и та взметнулась в воздух, как хлыст. На секунду показалось, что в звеньях мелькнули лица – десятки, сотни крошечных лиц, кричащих без звука.

– Видишь ли, в Глухове всё имеет цену, – продолжил он, опуская цепь. – Я отдал свою тень. А получил это.

– Зачем?

– Чтобы не стать как они. – Лёха кивнул в сторону того места, где исчез Тяж. – Безгласниками.

Андрей посмотрел на свою собственную тень. Та замерла, будто притворяясь обычной.

– Они были людьми?

– Кто его знает. – Лёха плюнул. – Говорят, первый из них – это палач, который когда-то вешал людей на этом самом колоколе. Говорят, он так любил своё дело, что и после смерти не захотел бросать.

Ветер внезапно завыл, донеся из глубины улицы какой-то странный звук – не то шёпот, не то скрип.

– Надо идти, – Лёха насторожился. – Шорох не любит, когда трогают его брата.

– Шорох?

– Второй Безгласник.

Лёха уже разворачивался, когда Андрей заметил движение у себя под ногами. Его тень снова шевелилась сама по себе – и указывала куда-то в сторону переулка.

– Подожди.

– Чего ещё?

– Она… – Андрей сглотнул. – Она показывает куда-то.

Лёха посмотрел на тень, потом на переулок. Его лицо стало каменным.

– Вот и ответ, зачем Тяж вышел сегодня.

– Что?

– Он не за тобой охотился. Он гнал тебя. Туда.

Лёха указал в темноту переулка, где едва виднелся силуэт старого колодца.

– Там что-то есть.

Андрей почувствовал, как монета в его кармане внезапно стала горячее.

– Ирина?

– Или то, что от неё осталось.

Цепь на спине Лёхи зашевелилась, издавая тихий звон, будто предупреждая об опасности.

– Выбор за тобой. Идти – или бежать.

Андрей посмотрел на свою тень. Та уже скользила по направлению к колодцу, будто торопя его.

Он сделал шаг вперёд.

Лёха хрипло рассмеялся.

– Ну что ж. Тогда встречаемся в аду.

И они пошли навстречу темноте, оставляя за собой лишь звон невидимой цепи да чёрные пятна на асфальте, которые медленно испарялись, как свежая кровь.

                                           * * *

Огонь костра пожирал сырые ветки, издавая треск, похожий на дробь дятла по пустому черепу. Лёха сидел, поджав ноги, и его цепь-тень извивалась за спиной, будто змея под гипнозом пламени. Андрей разглядывал свои руки – они дрожали, хотя холод уже отступил.

– Аукцион, – Лёха бросил в огонь щепку, и искры взметнулись к небу, как души самоубийц. – Каждое полнолуние. Собирает их в старом трактире «Отсвет».

– Кто покупает тени?

– Кто-то, кому они нужнее воздуха. Колдуны. Бестелесные. Те, кто сам потерял своё отражение. – Лёха провёл пальцем по горлу, где виднелись следы от петли. – Я видел, как одна тень ушла за бутыль водки. Другая – за обещание вернуть умершую жену.

Андрей сжал монету в кулаке. Жар уже не обжигал – теперь это было ровное тепло, как от раскалённого утюга, забытого на ткани.

– Почему я седьмой?

– Потому что шесть уже проданы. – Лёха достал из кармана смятую папиросу. – Ты же видел колокол. Шесть монет. Шесть теней.

Дым заклубился между ними, принимая причудливые формы. На мгновение Андрею показалось, что в нём проступает лицо – узкое, с хищными скулами.

– А седьмая?

– Твоя. Вернее, её. – Лёха ткнул пальцем в тень Андрея, которая дёрнулась, будто ужаленная. – Ирина Белозёрская. Лот номер семь. Особый экземпляр.

Ветер внезапно изменил направление, и дым ударил Андрею в лицо. Глаза наполнились слезами, но сквозь них он увидел, как его тень поднимает руку – медленно, как под водой – и указывает куда-то за спину Лёхи.

– Она здесь.

Девочка вышла из темноты беззвучно, как призрак. Её босые ноги были чёрными от угольной пыли, а в руках она сжимала кусок древесного угля. Соня Шатрова – двенадцатилетняя девочка, которая видела будущее в рисунках.

– Колокол разобьётся, – сказала она, не глядя на них. Голос был плоским, без интонаций, будто она читала вслух скучный учебник. – Кровь потечёт по трещинам. Кто-то умрёт. Кто-то станет тенью.

Она опустилась на корточки и начала рисовать прямо на земле. Уголь скрипел, оставляя за собой чёрные борозды. Лёха затянулся, наблюдая за ней с каким-то болезненным интересом.

– Кто умрёт? – спросил Андрей.

Соня подняла на него глаза. Они были слишком взрослыми для этого лица – как у старухи, прожившей три жизни.

– Тот, кто позвонит в колокол. Или тот, кто не позвонит.

Она вернулась к рисунку. Постепенно проступали контуры – колокол, треснувший пополам, и фигура под ним. Фигура без лица.

– Это я?

– Это тот, кто сделает выбор. – Соня вдруг улыбнулась, и в этой улыбке было что-то жуткое. – Ты или читатель.

Лёха резко закашлялся, выплёвывая дым.

– Хватит пугать его, девочка. Он и так на волосок от того, чтобы побежать прочь.

– Он не побежит, – Соня провела линию от колокола к фигуре. – Он уже часть игры. Как и ты. Как и я.

Андрей вглядывался в рисунок. Теперь он различал детали – на земле рядом с колоколом лежало что-то похожее на цепь. А чуть поодаль – женский силуэт с распростёртыми руками.

– Ирина…

– Она станет мостом, – прошептала Соня. – Между мирами. Между сном и явью. Между тобой и твоей тенью.

Лёха швырнул окурок в огонь.

– Прекрати нести этот бред. Ты же видишь – он уже на грани.

– Нет, – Андрей неожиданно для себя засмеялся. Звук получился горьким, как полынь. – Я уже за гранью. С того момента, как моя тень убежала от меня.

Соня поднялась, оставляя рисунок незаконченным. Уголь в её руке крошился, падая чёрными снежинками.

– Они идут. Безгласники. Все трое.

Лёха мгновенно вскочил, цепь за его спиной замерцала, как раскалённая.

– Сколько у нас?

– До рассвета. – Соня повернулась к Андрею. – Ты должен найти остальные монеты. Они покажут путь.

– А если я не найду?

– Тогда тень найдёт тебя. И заберёт то, что осталось.

Она сделала шаг назад, растворяясь в темноте, как акварель в воде. Последнее, что они увидели – её рука, бросающая уголь в их костёр. Пламя вспыхнуло зелёным, и в его отблесках рисунок на земле вдруг ожил – трещина на колоколе зазмеилась, а безликая фигура подняла голову.

Лёха первым нарушил тишину.

– Ну что, архитектор? Готов к охоте?

Андрей посмотрел на свою тень. Та снова была на месте – но теперь в её очертаниях угадывались женские контуры. Ирина напоминала о себе.

– Где следующая монета?

– В лесу говорящих кряжей. – Лёха пнул костёр, рассыпая угли. – Там, где деревья помнят каждый крик.

Они пошли прочь, оставляя за собой догорающий огонь. Рисунок Сони тлел ещё несколько минут, пока последняя линия – та, что соединяла колокол и фигуру – не исчезла совсем. Как будто её никогда и не было.

Глава 11. Трактир «Отсвет»

Дверь трактира скрипнула, как кость в старом суставе, пропуская Андрея и Лёху внутрь. Воздух здесь был густым, пропитанным запахом перегоревшего масла и чего-то ещё – сладковатого, напоминающего лекарственный сироп. За стойкой стоял человек в белом халате, протиравший бокал тряпкой, которая явно нуждалась в стирке больше, чем стекло в полировке.

– Доктор Остроумов, – представился он, не поднимая глаз. – Хотите выпить или просто постоять, любуясь интерьером?

Лёха хрипло рассмеялся, звенья его цепи зашуршали по деревянному полу.

– Две водки. Настоящей. Не той бурды, что ты обычно подсовываешь.

Доктор наконец посмотрел на них. Его глаза были странно блестящими, как у человека с высокой температурой, а на левой щеке красовался шрам в форме полумесяца.

– Для вас, Леонид, всегда самое лучшее. – Он поставил на стойку две стопки и бутыль с мутной жидкостью. – А ваш друг… Новенький?

Андрей почувствовал, как монета в его кармане вдруг стала теплее. Доктор заметил это – его взгляд скользнул вниз, к карману, затем снова поднялся к лицу.

– А-а. Седьмой. Мы вас ждали.

Лёха налил водку, жидкость растеклась по стеклу маслянистыми разводами.

– Остроумов тут не просто бармен. Он… ну, скажем так, местный Кулибин.

Доктор усмехнулся, и шрам на его щеке изогнулся, как улыбка.

– Когда-то я работал в институте. Изучал природу сна. А потом… – Он провёл рукой по стойке, оставляя на пыльной поверхности чистую полосу. – Потом понял, что настоящие сны бывают только здесь. В Глухово.

Он наклонился под стойку и достал странный прибор – нечто среднее между лампой и проектором, покрытое слоем пыли.

– Это создаёт тени? – Андрей потянулся к аппарату, но доктор резко отдернул руку.

– Не создаёт. Заменяет. – Он повертел прибор в руках. – В девяносто третьем мы проводили эксперименты. Детям, потерявшим тени, подсаживали искусственные. Чтобы они могли жить нормальной жизнью.

Лёха хмыкнул, допивая свою стопку.

– Нормальной. Это хорошо.

– Это работало! – Доктор вдруг оживился, его пальцы забегали по кнопкам прибора. – Пока не пришёл Самохин. И не забрал их все. Каждую. Даже те, что были пришиты намертво.

Андрей почувствовал, как его собственная тень за спиной дёрнулась, будто услышав знакомое имя.

– Почему он это сделал?

– Потому что искусственные тени… они были чище. Без памяти. Без привязанностей. – Доктор поставил прибор обратно под стойку. – Идеальный товар.

В дальнем углу трактира скрипнула дверь. Вошли двое – настолько похожих, что сначала Андрей подумал, что это игра света. Братья Струговы двигались синхронно, их тени сливались в одну нечёткую массу.

– А вот и наши сомнамбулы, – пробормотал Лёха. – Спят на ходу, но видят то, что нам и не снилось.

Братья подошли к стойке. Один заказал чай, другой – кофе. Доктор налил им одинаковую мутную жидкость.

– Ты украл не свою тень, – сказал первый брат, поворачиваясь к Андрею.

– Она принадлежала девочке, – добавил второй.

– Ирине, – закончили они хором.

Андрей сжал стопку так, что пальцы побелели. Водка в ней отражала свет, создавая на стойке дрожащее пятно – его собственную, ущербную тень.

– Я не помню этого.

– Потому что она взяла твои воспоминания в обмен, – сказал первый брат.

– Чтобы ты мог жить, – добавил второй.

– А теперь она умирает, – закончили они вместе.

Доктор Остроумов вздохнул и достал из-под стойки старую тетрадь. На обложке было выведено детской рукой: «Эксперимент №7».

– Вот. Последний отчёт. Ваш случай.

Андрей открыл тетрадь. На первой странице была приклеена фотография – он, семилетний, стоит рядом с девочкой в белом платье. У неё нет тени. А у него… у него их две.

– Мы пытались разделить вас, – прошептал доктор. – Но тени срослись. Как близнецы в утробе.

Братья Струговы синхронно подняли головы.

– Она ждёт, – сказал один.

– В лесу говорящих кряжей, – добавил другой.

– Там, где пахнет полынью и ржавчиной, – закончили они, и их голоса слились в один, странно знакомый Андрею. Как эхо из забытого сна.

                                           * * *

Доктор Остроумов поставил перед Андреем тарелку с чем-то, что лишь отдалённо напоминало еду. Блюдо представляло собой серую массу, мерцающую под тусклым светом лампы, будто покрытую тонкой плёнкой масла. От неё исходил запах – не отталкивающий, но странно пустой, как будто кто-то пытался воссоздать аромат супа по чужим воспоминаниям.

– Это что? – Андрей ткнул вилкой в субстанцию, и она слегка подрагивала, как холодец.

– Ужин для тех, кто на грани, – ответил доктор, поправляя очки. – Твоя тень ещё ест? Тогда ешь и ты. Пока можешь.

Лёха, сидевший рядом, усмехнулся и отодвинул свою тарелку. Его цепь-тень извивалась по полу, будто нюхая воздух.

– Не пугай его, Глеб. Он и так бледный, как призрак.

Андрей поднёс ко рту кусочек. В тот момент, когда пища коснулась языка, он понял – вкуса не было. Совсем. Ни солёного, ни сладкого, ни даже безвкусной пасты. Просто… пустота. Как если бы он жевал бумагу.

– Ну как? – Доктор наблюдал за ним с каким-то болезненным интересом.

– Ничего. Никакого вкуса.

– Потому что это не для тебя. – Остроумов указал на пол. – Для неё.

Тень Андрея вдруг ожила – её контуры стали чёткими, и она потянулась к тарелке, как растение к свету. В тот же миг в горле у Андрея появился странный привкус – горький, с металлическим оттенком, будто он лизнул батарейку.

– Что…

– Она ест через тебя, – пояснил доктор. – Скоро ты и сам перестанешь чувствовать вкус. Постепенно. Сначала еда, потом запахи, потом…

– Тепло и холод, – закончил за него Лёха, потирая свои покрытые шрамами руки. – Добро пожаловать в клуб, архитектор.

Братья Струговы, сидевшие за соседним столиком, синхронно подняли головы.

– Он ещё помнит запах дождя, – сказал один.

– И материнских духов, – добавил второй.

– Но скоро забудет, – закончили они хором.

Андрей отодвинул тарелку. Его тень дёрнулась, будто обидевшись, затем снова замерла у его ног – но теперь казалось, что она стала чуть темнее, чуть плотнее.

В этот момент дверь трактира распахнулась, впуская порыв ледяного ветра. На пороге стояла Ирина.

Она была бледнее, чем в поезде, а её платье – то самое, винтажное, с вышитыми цветами – теперь казалось на размер больше, будто ткань медленно поглощала хозяйку. В руках она держала лист бумаги, испещрённый линиями.

– Ты опоздал, – сказала она, подходя к стойке. Её голос звучал глухо, будто доносился из-под толстого слоя воды. – У нас осталось три дня. До полнолуния.

Доктор Остроумов вздохнул и налил ей стакан чего-то прозрачного. Ирина отпила, и Андрей заметил, как жидкость не оставила на стекле ни малейшего следа – будто её и не было.

– Карта, – прошептала она, кладя перед Андреем лист. – Шесть монет в городе. Последняя – в колоколе.

Андрей разглядывал схему. Улицы Глухова образовывали странный узор – не круг и не квадрат, а что-то среднее между паутиной и лабиринтом. В шести местах были отмечены крестики, и рядом с каждым – имя. Его пальцы сами потянулись к карману, где лежала первая монета.

– Почему ты помогаешь мне? – вдруг спросил он. – Если я действительно украл твою тень…

Ирина улыбнулась, и в этой улыбке было что-то бесконечно печальное.

– Потому что, если ты не вернёшь её, я исчезну навсегда. А ты… ты станешь одним из них. – Она кивнула в сторону Лёхи, чья цепь звякнула в ответ. – Теней без хозяина.

Братья Струговы встали, их движения были настолько синхронными, что вызывали лёгкое головокружение.

– Первая монета у реки, – сказал один.

– Где утонул мальчик, – добавил второй.

– Ты услышишь его пение, – закончили они, и их голоса слились в один, странно похожий на детский.

За окном трактира что-то зашевелилось – может быть, ветер, а может, один из Безгласников, привлечённый их разговором. Андрей сложил карту и сунул её во внутренний карман. Монета в другом кармане отозвалась лёгким жаром, будто одобряя его решение.

– Когда начинаем? – спросил он, глядя на Ирину.

Она протянула руку и дотронулась до его виска. Её пальцы были холодными, как мрамор.

– Мы уже начали. Просто ты ещё не понял, что это конец.

                                           * * *

Дверь в подсобку скрипнула, словно нехотя пропуская старуху с лицом, изборождённым морщинами глубже, чем русла высохших рек. Галина Степановна несла в руках свёрток, завёрнутый в ткань цвета запёкшейся крови. Когда она разворачивала его, воздух в трактире стал гуще, будто пропитался запахом старого железа и чего-то ещё – горького, как полынь.

– Держи, – она протянула Андрею нож. Лезвие было странной формы – не прямое, а как будто слепленное из осколков, каждый из которых отражал свет по-своему. – «Осколок теней». Не потеряй.

Андрей взял оружие. Оно оказалось на удивление лёгким, почти невесомым, но в тот же миг его пальцы онемели, будто он схватился за лёд голой рукой.

– Что с ним делать?

– Резать, – старуха осклабилась, обнажив дёсны с тремя жёлтыми зубами. – Но не людей. Тени. Особенно свою. Если заговорит.

Лёха, наблюдавший за этим, хмыкнул и потрогал свою цепь:

– Красиво сказано. Только вот незадача – когда тень заговорит, обычно уже поздно что-то резать.

Галина Степановна повернулась к нему, и её глаза – мутные, как грязные лужи, – вдруг стали неестественно чёткими:

– Твою бы цепь порезать, Леонид. Давно пора.

Братья Струговы, сидевшие в углу, синхронно подняли головы:

– Она права.

– Цепь тянет тебя на дно.

– Как якорь, – закончили они, и их голоса слились в странную какофонию.

Андрей повертел нож в руках. В отражениях на лезвии мелькали обрывки лиц – то ли тех, кто держал его до этого, то ли тех, кого им убили. Одно лицо повторялось чаще других – женское, с тёмными глазами. Ирины.

– Как я пойму, что она заговорила?

– Услышишь, – прошептала старуха. – Голос будет как твой собственный, только… неправильный.

Доктор Остроумов за стойкой нервно поправил очки. Его пальцы дрожали, когда он наливал себе что-то из бутылки без этикетки:

– Последний раз этот нож использовали против Самохина. В девяносто четвертом. Не помогло.

– Потому что резали не тем, – Галина Степановна плюнула под стол, и плевок с шипением растворился в воздухе. – Нужно резать не Ловца. А то, что он хочет получить.

Ирина, молчавшая до сих пор, вдруг поднялась. Её движения стали плавными, почти невесомыми, будто она постепенно превращалась в собственный силуэт.

– Пора. До рассвета нужно дойти до реки.

Лёха встал, его цепь загремела по полу, оставляя царапины на старых досках.

– Тогда пошли, архитектор. Пока твоя тень не передумала тебя слушаться.

Андрей спрятал нож за пояс. Металл жёг кожу даже через ткань, но это было приятное жжение – как от обезболивающего на свежей ране.

Ирина подошла к нему вплотную. Её дыхание пахло полынью и чем-то ещё – сладковатым, как испорченный мёд.

– Не смотри назад, – прошептала она, целуя его в лоб. Её губы были холодными, как могильный камень. – Что бы ты ни услышал. Иначе станешь одним из них.

– Кого?

– Безгласников.

Братья Струговы синхронно перекрестились. Доктор Остроумов вытер стойку тряпкой, хотя она и так блестела. Только Галина Степановна смотрела прямо на Андрея, и в её глазах читалось что-то похожее на жалость.

Лёха распахнул дверь. Ночь за порогом казалась гуще, чем обычно, будто трактир «Отсвет» был последним островком света в море тьмы.

– Ну что, пойдём добывать твои воспоминания, архитектор?

Андрей сделал шаг вперёд. Его тень последовала за ним – но теперь между их движениями была едва уловимая задержка, будто она колебалась, прежде чем повторить жест хозяина.

Последнее, что он услышал перед тем, как дверь захлопнулась – голос Галины Степановны:

– И не вздумай резать хлеб этим ножом. Последний парень, который это сделал, до сих пор не может вспомнить, как его зовут.

Трактир остался позади, а перед ними лежал Глухов – тёмный, молчаливый, полный теней, которые ждали своего часа. И где-то там, у чёрных вод реки Забвения, лежала первая монета. И первый ответ.

Глава 12. Звон монет