Полная версия
Тень спящего. Цена забытого обещания
Тень спящего
Цена забытого обещания
Михаил Ордынский
© Михаил Ордынский, 2025
ISBN 978-5-0067-9077-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПРОЛОГ
Река Забвения текла чёрными, но прозрачными водами, будто кто-то вылил в неё целую бутыль чернил, а потом разбавил слезами. Она не журчала, а всхлипывала – тихо, как ребёнок, которого забыли утешить. Берег был усыпан серым песком, холодным даже в июльский полдень, и, если прислушаться, казалось, будто под ногами шепчутся тысячи крошечных голосов, закопанных здесь когда-то вместе с детскими игрушками и ненужными секретами.
Семилетний Андрей сидел на корточках, сжимая в потных пальцах угольный обломок. На обороте тетради по арифметике, уже испещрённой красными исправлениями учительницы, он выводил корявые линии: чёрную фигуру с пальцами, длинными, как проволока, и себя – маленького, с протянутой вперёд рукой. Между ними лежала тень. Не просто тёмное пятно, а живое – с глазами-щелями и ртом, раскрытым в беззвучном крике.
– Отдал, чтобы мама не болела, – прошептал он, выводя подпись. Буквы плясали, как пьяные мухи, но смысл был ясен.
А что, если она всё равно умрёт? – мелькнуло у него в голове, и он тут же сжал кулаки, будто хотел раздавить эту мысль. Ветер, пахнущий мокрой штукатуркой и старыми газетами, шевельнул страницы тетради.
– Андрюшка! – донёсся с дальнего берега голос отца. – Иди домой, мать волнуется!
Но мать не волновалась. Она лежала в постели, бледная, как бумага, и смотрела в потолок, будто там было что-то важное – может, ангел, а может, просто трещина, которую она считала вместо овец. Отец врал. Он врал часто, особенно когда боялся.
Андрей не ответил. Вместо этого он провёл пальцем по рисунку, и уголь размазался, словно тень заплакала.
– Ты правда согласен? – прошептал он фигуре на бумаге.
Ветер стих. Даже река замерла, будто затаив дыхание.
И тогда холодные пальцы коснулись его плеча.
Он дёрнулся, обернулся – никого. Только песок, да чахлые кусты ивы, да небо, низкое и серое, как крышка школьной чернильницы. Но на песке, в двух шагах от воды, отпечатался мокрый след – будто кто-то вышел из реки и встал за его спиной.
– Кто здесь? – голос Андрея дрожал, но он сжал уголь крепче, будто это был нож.
Тишина.
Потом – шёпот, такой тихий, что он мог быть просто шумом в собственных ушах:
– Ты уже подписал.
Андрей посмотрел на рисунок. Подпись, которую он только что оставил, теперь выглядела иначе – буквы были ровнее, чернее, будто их обвели десять раз. А рядом, чуть ниже, стояло ещё одно слово, которого он точно не писал:
«Согласен».
Сердце стукнуло так сильно, что он почувствовал его в горле.
– Это не я… – прошептал он.
Но пальцы его, будто сами по себе, потянулись, к слову, коснулись его.
И в тот же миг тень у его ног дёрнулась – не от ветра, нет. Она отлипла от земли, как чёрная ткань, и на мгновение встала перед ним – выше его, тоньше, с пустыми глазницами и растянутым ртом.
– Завтра, – прошептала она.
Потом рухнула обратно в песок, будто её отпустили.
Андрей зажмурился. Когда открыл – след на песке исчез. Только рисунок в тетради остался, и теперь он казался живым.
– Андрей! – снова крикнул отец, но голос его был уже дальше, будто он уходил.
Мальчик медленно встал, сунул тетрадь в рюкзак. Перед тем как развернуться, он посмотрел на реку.
Вода была неподвижна. Но на её поверхности, совсем близко к берегу, плавала монета – старая, с потускневшим профилем человека, которого ещё не было.
Он потянулся к ней.
– Не трогай, – сказал кто-то за спиной.
Андрей обернулся.
На берегу стоял мальчик лет десяти – в рваной рубашке, с бледным, как мел, лицом. Он не отбрасывал тени.
– Степан… – прошептал Андрей. Он знал его – тот жил на соседней улице, но месяц назад исчез. Говорили, утонул.
– Она не для тебя, – сказал Степан и указал на монету. – Она для одиннадцатого.
Потом развернулся и пошёл вдоль берега, не оставляя следов.
Андрей посмотрел на воду снова.
Монета исчезла.
Только теперь он заметил, что его собственная тень…
запаздывает на секунду.
* * *Той ночью в доме Громовых пахло лекарствами и мокрыми тряпками – мать снова бредила, и отец, не раздеваясь, спал в кресле у её кровати, держа в руке пузырёк с микстурой, как будто это был последний патрон в войне с болезнью. Андрей лежал, уткнувшись лицом в подушку, и слушал, как за стеной хрипит её дыхание. Оно напоминало звук ржавых качелей во дворе – тех самых, на которых прошлым летом сорвалась и разбилась девочка из соседнего подъезда.
Если я засну, она умрёт, – подумал он и тут же испугался этой мысли, потому что дети не должны так думать. Но он уже знал, что должен бодрствовать.
Луна светила в окно, отбрасывая на пол решётку теней от рамы. Его собственная тень лежала неподвижно, но казалось, что её контуры стали размытыми, будто кто-то провёл по ним мокрой кистью.
– Ты не спишь, – прошептал кто-то.
Андрей замер. Голос был внутри комнаты.
Он медленно повернул голову.
Над кроватью, не касаясь пола, висел силуэт. Не человек – просто чёрная фигура, чуть гуще темноты, с пальцами, тонкими, как проволока, и ртом, растянутым в улыбке, которой не хватало только одного: лица.
– Ты согласен? – спросил силуэт, и его голос скрипел, как несмазанная дверь в подвале.
Андрей хотел закричать, но горло сжалось, будто его обмотали верёвкой. Он хотел вскочить, но тело не слушалось, будто кто-то придавил его невидимыми руками.
– Ты уже подписал, – продолжил силуэт, и его пальцы шевельнулись, будто перебирали невидимые нити. – Но я вежливый. Спрошу ещё раз.
Тень на полу дёрнулась.
– Ты согласен?
Андрей почувствовал, как кивает. Сам не понимая почему.
– Хороший мальчик, – прошептал силуэт, и его улыбка стала ещё шире.
Он протянул руку – не к Андрею, а к его тени.
И тогда она оторвалась от пола.
Не просто сдвинулась – нет, она поднялась, как чёрная ткань, которую кто-то дёрнул за угол. Андрей почувствовал, будто из него вытягивают что-то тёплое, что-то важное. Как если бы ему вырвали сердце, но он всё ещё мог дышать.
– Не бойся, – сказал силуэт, сворачивая тень, будто это была старая газета. – Ты даже не заметишь разницы.
Но разница была.
Когда фигура исчезла (не растворилась – просто перестала быть), Андрей наконец смог пошевелиться. Он сел на кровати, дрожа. Пол был пуст. Его тени не было.
– Папа… – хрипло позвал он, но в ответ услышал только храп из соседней комнаты.
Тогда он встал и подошёл к зеркалу над комодом.
В нём не было его отражения.
Только пустота, только тёмное пятно, как дыра в мире.
– Нет, – прошептал он и ткнул пальцем в стекло. Оно было холодным.
За стеной мать закашляла – резко, хрипло, будто выплёвывала что-то живое. Потом наступила тишина.
А потом…
– Андрюша? – её голос звучал ясно, без хрипоты.
Он бросился в её комнату.
Мать сидела на кровати, поправляя волосы. Лицо её было бледным, но глаза – ясными.
– Что ты не спишь? – спросила она.
– Ты… ты здорова? – прошептал он.
– Конечно, – она улыбнулась. – Просто приснилось что-то плохое.
Отец проснулся, уронив пузырёк. Он уставился на жену, будто видел её впервые.
– Люба?..
– Дайте мне поесть, – сказала она. – Я голодна, как волк.
Андрей стоял в дверях, чувствуя, как что-то неправильное поселилось внутри него.
Мать выздоровела.
Но когда он вернулся в свою комнату и снова посмотрел в зеркало, отражения там по-прежнему не было.
Только пустота.
Только отсутствие.
И где-то в углу, на полу, лежал клочок бумаги – тот самый рисунок, который он сделал днём.
Теперь на нём было три подписи.
«Отдал».
«Согласен».
«Спасибо».
Последняя была написана не его почерком.
А утром, когда он проснулся, мама уже варила борщ на кухне и напевала старую песню.
Но когда он подошёл к ней, она вздрогнула, будто не ожидала его увидеть.
– Ты… кто? – спросила она.
И в её глазах не было ни капли узнавания.
* * *Часовня Ликующих стояла на отшибе, как забытая богом зубная кость, выбитая из челюсти города. Её стены, когда-то белые, теперь походили на пожелтевшие страницы старого молитвенника, испещрённые трещинами-строчками. Колодец во дворе, выложенный из камней, которые помнили ещё петровские времена, звал к себе чёрным зевом, пахнущим сыростью и медными монетами. Здесь, по преданию, надо было оставлять плату за грехи – чтобы они не прилипали к душе, как репьи к подолу.
Степан, мальчик лет десяти, с лицом, которое всегда казалось чуть испуганным, даже когда он смеялся, стоял на краю этого каменного рта. В его ладони лежала монета – необычная, с профилем человека, которого ещё не было. Лицо на монете казалось одновременно знакомым и чужим, будто его слепили из обрывков лиц всех жителей Глухова.
– Десять уже отдали… – прошептал он, перебирая пальцами холодный металл. – Кто будет одиннадцатым?
Ветер, пахнущий полынью и ржавчиной, шевельнул его волосы. Где-то вдали каркнула ворона – одна-единственная, будто специально прилетевшая, чтобы напомнить: время идёт, мальчик, время утекает, как вода сквозь пальцы.
Степан зажмурился и разжал ладонь. Монета упала в колодец. Но не было ни всплеска, ни звона о другие монеты на дне. Только тихий шелест, будто кто-то вздохнул снизу.
Он наклонился, пытаясь разглядеть дно. В чёрной воде, как в кривом зеркале, отражалось его лицо – но не настоящее, а какое-то другое: старше, печальнее, с глазами, в которых уже не было страха, только пустота.
– Эй! – крикнул Степан, и эхо вернулось к нему шёпотом: «Эй… эй… ей…»
Вода дрогнула. На дне, среди шести других монет, седьмая легла точно в центр, будто заняла своё место в невидимом узоре. Степану показалось, что они на мгновение сложились в круг – как цифры на циферблате, где не хватает ещё четырёх.
Из часовни донёсся скрип. Дверь, которую никто не открывал уже лет десять, приоткрылась сама собой, показав узкую полоску темноты. Оттуда пахнуло ладаном и чем-то кислым, будто там, в алтаре, кто-то оставил мокрую тряпку и забыл про неё.
– Отец Иов? – позвал Степан, но в ответ услышал только тиканье – громкое, назойливое, будто в часовне спрятали огромные часы, которые вдруг завелись.
Он сделал шаг назад. В этот момент с колокольни сорвался голубь – белый, как первый снег, но когда он пролетел над головой мальчика, Степан увидел, что у птицы нет глаз. Только гладкие, как мрамор, впадины.
– Степан! – раздался голос с дороги. Это был дед Тихон, старый проводник, который знал все тайны Глухова, но никогда не рассказывал их до конца. – Что ты тут делаешь? Колодец-то проклятый!
– Я… – Степан обернулся, но монет на дне уже не было видно. Вода снова стала чёрной и неподвижной. – Я просто…
– Беги домой, – перебил дед. Его тень, длинная и кривая, лежала на земле, но почему-то не шевелилась, хотя ветер трепал полы его старого пальто. – Скоро колокол зазвонит. А когда он звонит сам по себе – это не к добру.
Степан кивнул и побежал, даже не спросив, какой колокол имел в виду старик. Тот, что висел в часовне, был нем уже лет двадцать – с тех пор, как в Глухове пропал первый ребёнок.
Но когда мальчик обернулся на повороте, он увидел: дед Тихон стоит у колодца и что-то бросает в воду. Что-то блестящее. Ещё одну монету.
А на колокольне часовни, где не должно было быть ни души, шевельнулась тень – высокая, тонкая, с растянутыми, как у лягушки, пальцами.
* * *Прошло двадцать лет. Ветер сменил направление, река Забвения обмелела, а в Глухове теперь жили только те, кому некуда было бежать. Но колодец у часовни Ликующих по-прежнему стоял на своём месте, и монеты на его дне ждали своего часа.
Андрей Громов, теперь успешный архитектор, который проектировал небоскрёбы в Москве, стоял перед зеркалом в своей дорогой квартире и брился. Лезвие скользило по щеке, но отражение… отставало. На долю секунды, но этого было достаточно, чтобы Андрей порезался.
– Чёрт, – прошептал он, прижимая к порезу кусок туалетной бумаги. Кровь проступила сразу, яркая, как будто его тело наконец-то нашло способ напомнить: ты жив, хотя и без тени.
Он посмотрел в зеркало снова. Его отражение моргнуло – на мгновение позже, чем он сам.
– Стресс, – сказал Андрей вслух, как будто хотел убедить пустую квартиру. – Просто стресс.
Но вечером, когда он шёл домой по освещённым улицам, луна отбросила на асфальт две тени: одну – его, взрослого, в пальто и с портфелем, а вторую… маленькую, детскую, которая шла чуть позади, будто боялась догнать.
Андрей остановился. Детская тень тоже замерла.
– Степан? – неожиданно для себя выдохнул он, не понимая, откуда вспомнил это имя.
Тень не ответила. Она просто стояла и ждала. Как будто знала, что рано или поздно он обернётся.
И когда Андрей всё-таки повернулся, чтобы посмотреть, кто идёт за ним, на улице никого не было.
Только на мокром после дождя асфальте лежали семь монет, выложенных в круг.
И в центре – восьмая.
С профилем человека, которого ещё не было.
Часть 1. ТЕНЬ, КОТОРУЮ Я ОТДАЛ
Глава 1. Ленивая тень
Утро началось с того, что вода в кране побежала ржавая. Андрей Громов стоял босиком на холодном кафеле ванной, наблюдая, как коричневатые струйки постепенно светлеют, и думал о том, что пора бы вызвать сантехника. В зеркале перед ним отражался тридцатипятилетний мужчина с усталыми глазами архитектора, который слишком много работает и слишком мало спит. Или это уже не отражалось?
Он провёл бритвой по левой щеке, следя за движением руки в зеркале. Пена снималась ровной полосой, обнажая бледную кожу. Но когда он перевёл взгляд на правую сторону, отражение в зеркале всё ещё обрабатывало левую. Разница была в какие-то доли секунды, почти незаметная, если бы не тонкая красная линия, появившаяся на его щеке – порез, которого он ещё не сделал.
– Чёрт, – прошептал Андрей, глядя, как в зеркале его двойник наконец переводит бритву к правой щеке и… кровь выступает там, где на реальном лице её ещё не было.
Он резко отпрянул, ударившись спиной о холодную плитку стены. Зеркало запотело от его дыхания, но отражение оставалось чётким – теперь оно смотрело на него с лёгкой усмешкой, медленно стирая каплю крови указательным пальцем.
– Стресс, – вслух сказал Андрей, как заклинание. – Просто стресс и недосып.
Он намеренно отвернулся, набирая в ладони ледяную воду, чтобы сполоснуть лицо. Когда вода коснулась кожи, он вдруг осознал, что не чувствует её температуры – только лёгкое давление, как будто моет лицо через тонкую перчатку.
В зеркале его отражение всё ещё стояло, склонившись над раковиной, хотя сам он уже выпрямился.
Андрей резко хлопнул ладонью по выключателю. Ванная погрузилась в темноту.
Но в чёрном зеркале ещё несколько секунд светилось бледное пятно – лицо, которое медленно таяло, как последний кадр старой киноплёнки.
* * *Улицы города встретили его осенней прохладой и равнодушием толпы. Андрей шёл, автоматически отвечая на кивки знакомых, но его мысли были там, в ванной, с тем странным отражением.
Солнце стояло низко, отбрасывая длинные тени. Его собственная тянулась за ним, как верный пёс. Пока он не заметил, что между его шагом и движением тени проходит почти две секунды.
Он остановился перед витриной магазина. Его отражение в стекле было размытым, нечётким, но тень… тень оставалась резкой и чёткой. И когда он поднял руку, тень подняла свою только через мгновение, будто думала, стоит ли подчиняться.
– Господи Исусе, – прошептал чей-то голос за спиной.
Андрей обернулся. Пожилая женщина в платке крестилась, глядя на его тень широко раскрытыми глазами.
– Что-то не так? – спросил он.
Женщина отступила на шаг, прижимая к груди авоську с яблоками. Одно из них выпало и покатилось по тротуару, но она даже не потянулась поднять.
– У вас… – она сделала ещё шаг назад, – у вас тени нет, батюшка.
Андрей посмотрел под ноги. Тень была на месте – длинная, чёрная, вполне обыкновенная.
– Вот же она, – сказал он, указывая на асфальт.
Женщина покачала головой, крестясь ещё быстрее.
– Не ваша, – прошептала она. – Это чужая. Ваша… ваша ушла.
Она развернулась и почти побежала, оставив яблоко лежать на тротуаре. Андрей поднял его – плод был тёплым от солнца, но на боку уже виднелся тёмный след, будто оно начало портиться изнутри.
Он снова посмотрел на свою тень. Теперь она вела себя нормально – повторяла его движения без задержки. Но стоило ему отвернуться, как периферией зрения он уловил странное движение – тень замерла, а потом, будто договаривая прерванный жест, медленно подняла руку и помахала ему, как машут тому, кто уходит навсегда.
Андрей резко обернулся. Тень стояла смирно.
Он с силой швырнул яблоко в стену. Плод разбился, брызнув соком на кирпичи. Тень ничего не бросила – она просто смотрела, как сок медленно стекает по стене, образуя узор, похожий на карту незнакомого города.
Где-то вдали зазвонил колокол. Одинокий удар, как вопросительный знак в конце невысказанной фразы. Андрей поднял глаза – но вокруг не было ни одной церкви. Только высокие стеклянные здания, одно из которых он сам спроектировал два года назад.
А когда он опустил взгляд, тень уже стояла правильно – вровень с его ногами, в полном соответствии с законами физики и здравого смысла.
Но в кармане пальто что-то холодное коснулось его пальцев. Андрей достал монету – старую, потёртую, с профилем человека, которого не мог опознать. На реверсе была выгравирована цифра «7».
И самое странное – монета была мокрой, будто только что вынули из воды.
* * *Офис архитектурного бюро «Строй-Проект» располагался на двадцать втором этаже башни из стекла и стали, которую Андрей проектировал три года назад. Лифт поднимался слишком быстро, закладывая уши, и каждый раз ему казалось, что он оставляет часть себя где-то внизу, в подземном паркинге, где тени были особенно густыми.
– Громов, ты вчера просто блистал на презентации! – встретил его коллега Сергей, размахивая свежим номером архитектурного журнала. – Клиент в восторге, хочет тебя лично благодарить. Смотри, вот фото со вчерашнего ужина.
Он протянул журнал. На глянцевой странице красовалась группа людей в деловых костюмах с бокалами шампанского. Андрей сразу нашёл Сергея – его коллега сиял улыбкой во весь рот. Рядом должно было быть его место…
Но там, где должен был сидеть он, было чёрное пятно. Не размытое, не смазанное – чёткое, как будто кто-то аккуратно вырезал его фигуру и залил тушью.
– Серёг, а где я? – Андрей провёл пальцем по пятну, и ему показалось, что поверхность журнала там слегка влажная.
– Ты вот же, – Сергей ткнул в пятно, затем вдруг заморгал, – то есть… Странно. Ты точно был там. Я даже помню, как ты рассказывал про концепцию «живой архитектуры».
Он перевернул страницу – там был групповой снимок у макета. Среди десятка людей снова зияло чёрное пятно в том месте, где должен стоять Андрей.
– Фотошоп подвёл, – неуверенно пробормотал Сергей, но его пальцы слегка дрожали, перелистывая страницы. – Ладно, не бери в голову. Кстати, у тебя сегодня приём у невролога, не забыл?
Андрей кивнул, не отрывая глаз от журнала. В отражении в окне он видел, как Сергей украдкой крестится, глядя ему вслед.
* * *Кабинет доктора Остроумова (ирония этой фамилии не ускользнула от Андрея) пахло антисептиком и старыми книгами. Невролог, мужчина лет пятидесяти с усталыми глазами и слишком белым халатом, щёлкал ручкой, изучая результаты ЭЭГ.
– Видите ли, коллега, – начал он (все врачи почему-то называли его коллегой, будто архитектура и медицина были родственными профессиями), – ваш энцефалограмм напоминает мне карту Берлина после бомбёжки – всё на месте, но связи нарушены. Стресс, переутомление. Может быть, лёгкая форма деперсонализации.
Он говорил плавно, профессионально, но его глаза постоянно скользили по стене за спиной Андрея, будто там было что-то интересное.
– Доктор, а что насчёт моей тени? – вдруг спросил Андрей.
Остроумов замер, затем неестественно громко рассмеялся:
– О! Классический симптом деперсонализации – ощущение отчуждения от собственного тела. Ваша тень в полном порядке, уверяю вас!
Андрей медленно повернулся. На светлой стене кабинета, куда падал солнечный свет из окна, не было никакой тени.
– Вот видите, – сказал он, указывая на пустое место, – её нет.
Доктор наклонился вперёд, сложив руки в замок. Его собственный силуэт чётко отбрасывался на медицинский шкаф.
– Коллега, – произнёс он с внезапной серьёзностью, – позвольте спросить: вы из Глухова, не так ли?
Андрей почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
– Да… но я уехал оттуда лет двадцать назад.
Остроумов медленно открыл ящик стола и достал старую карточку. На ней была изображена группа детей у какого-то старого здания.
– Это я в девяносто четвёртом работал в детском санатории под Глуховом. Видите этого мальчика? – он указал на ребёнка в углу фото.
Андрей присмотрелся. На месте указанного ребёнка было чёрное пятно, точно такое же, как в его журнале.
– Это… это я?
Доктор вдруг резко встал, задев столом графин с водой.
– Я выпишу вам лёгкие седативные, – сказал он слишком громко, – и настоятельно рекомендую взять отпуск.
Андрей заметил, как врач украдкой смахнул со стола в ладонь что-то мелкое и блестящее – похожее на монету.
– Доктор, что это было?
– Ничего! Просто таблетка упала, – Остроумов нервно рассмеялся, но его рука сжалась в кулак.
В этот момент в кабинете погас свет. На мгновение, всего на секунду. Когда лампы замигали и снова загорелись, доктор стоял у окна, а на столе перед Андреем лежала та самая монета – с цифрой «7».
– Возьмите, – прошептал Остроумов, и его голос вдруг стал совсем другим – глухим, будто доносящимся из-под земли. – Она ваша.
Андрей потянулся к монете. В последний момент доктор резко дёрнул руку, будто боялся прикосновения.
– И найдите того, кто дал вам свою тень, – добавил он уже обычным тоном, когда Андрей был в дверях. – Иначе вы исчезнете полностью.
Дверь закрылась с тихим щелчком. В коридоре Андрей разжал ладонь – монета была мокрой, будто только что вынули из воды. А на стене напротив, где должна была быть его тень, медленно растекалось тёмное пятно, принимая форму маленького мальчика.
* * *Квартира Андрея встретила его тишиной, которая звенела в ушах, как тонкое стекло. Он бросил ключи на тумбу – звук отозвался странным эхом, будто кто-то повторил это действие на секунду позже. На кухне он налил себе виски, наблюдая, как янтарная жидкость заполняет стакан, но отражение в стеклянном фасаде микроволновки показывало, что бутылка наклоняется сама по себе, без помощи рук.
Телефон зазвонил резко, разрывая эту тяжёлую атмосферу. На экране горело: «Неизвестный номер». Андрей поднёс трубку к уху, но прежде, чем он успел что-то сказать, в динамике раздался шёпот – влажный, будто доносящийся из-под воды:
– Колокол зовёт…
За этими словами послышался звук, от которого у Андрея похолодела спина – далёкий, но узнаваемый шум реки Забвения. Той самой, на берегу которой он сидел в детстве, рисуя углём свою судьбу.
– Кто это? – спросил он, сжимая стакан так, что пальцы побелели.
В ответ – только лёгкое дыхание и шелест, будто кто-то перебирает страницы старой книги. Потом голос добавил:
– Десять уже отдали… кто будет одиннадцатым?
Линия оборвалась. В тишине квартиры Андрей вдруг осознал, что в углу комнаты, где падала тень от торшера, теперь стояла другая тень – детская, маленькая, которая не принадлежала ни одному предмету в комнате. Она медленно покачала головой и растворилась, как дым.
Виски внезапно стало горьким, хотя бутылка была дорогой, выдержанной. Андрей выплюнул глоток обратно в стакан – жидкость была тёмной, почти чёрной, и в ней плавало что-то, похожее на волос.
Он бросился в ванную, но, когда включил свет, увидел, что вода в раковине уже набрана – мутная, с лёгким розоватым оттенком. На зеркале кто-то написал пальцем: «Вернись».
* * *Сон пришёл не сразу. Андрей ворочался в постели, слушая, как тикают часы в гостиной – странно, ведь он не помнил, чтобы заводил их. Тиканье было неровным, с паузами, будто механизм вот-вот остановится.
