Тень спящего. Цена забытого обещания

Река Забвения извивалась чёрной лентой между склонившимися к воде ивами, чьи ветви касались поверхности, словно испытывая её глубину. Андрей стоял на берегу, ощущая, как монета в его кармане пульсирует в такт редким всплескам в воде – будто что-то там, в глубине, отвечало на её зов. Лёха, присевший на корточки метрах в десяти, чертил что-то цепью на мокром песке.

– Здесь, – вдруг сказал он, указывая на участок воды, где течение образовывало мелкий водоворот. – Видишь, как крутится? Как будто кто-то дышит под водой.

Андрей подошёл ближе. Вода в этом месте действительно вела себя странно – не просто кружилась, а пульсировала, будто над невидимым сердцем. Он опустился на колени, и в этот момент увидел её: монету, лежащую на дне, почти полностью занесённую илом, но всё ещё заметную благодаря странному свечению. Оно было неярким, скорее напоминавшим отблеск луны на лезвии ножа.

– Как её достать? – пробормотал он, снимая куртку.

– Руками, – хрипло рассмеялся Лёха. – Только не удивляйся, если что-то ухватит тебя в ответ.

Андрей закатал рукава и опустил руки в воду. Она оказалась неожиданно тёплой, почти горячей, и липкой, как масло. Когда пальцы коснулись дна, по спине пробежал холодок – ил под ними шевелился, будто живой.

Внезапно поверхность воды перед ним застыла, превратившись в идеальное зеркало. Но отражался в нём не он, а мальчик лет десяти – бледный, с тёмными кругами под глазами, в рубашке, которая казалась на два размера больше. Степан. Тот самый, чьё имя было выгравировано на колоколе.

Мальчик открыл рот, но звука не последовало. Вместо этого в ушах Андрея зазвучал колокольный звон – одинокий, печальный удар, от которого содрогнулась вся река.

– Ты его видишь? – прошептал он Лёхе.

– Вижу только, как ты пялишься в воду, будто в первый раз её увидел. Добывай уже.

Андрей сглотнул и снова протянул руку. На этот раз пальцы наткнулись на металл. В тот же миг отражение мальчика исчезло, а вода вокруг его руки вспенилась, будто вскипела. Он сжал монету и выдернул руку.

Вода срывалась с пальцев странно медленно, словно не хотела отпускать. Сама монета была горячей – не так, как первая, но всё же ощутимо тёплой. На одной стороне была выгравирована цифра «2», на другой – имя: «Степан».

– Нашёл, – он показал находку Лёхе.

Тот кивнул, но не успел ничего сказать – из старого колодца, стоявшего в десятке метров, донёсся шёпот. Не ветра, не воды – именно шёпот, чёткий и ясный:

– Я не хотел умирать.

Андрей замер. Голос был детским, тонким, с лёгкой хрипотцой – точно таким, каким должен был звучать голос мальчика с того отражения.

– Не подходи, – предупредил Лёха, но Андрей уже шёл к колодцу.

Каменные плиты вокруг него были покрыты мхом, который под ногами пружинил, как живой. Сам колодец выглядел древним – его брёвна почернели от времени, а ведро давно проржавело и рассыпалось. Но цепь, на которой оно когда-то висело, всё ещё была цела – странно блестящей, будто её кто-то регулярно чистил.

Андрей осторожно заглянул внутрь. Глазам потребовалось время, чтобы разглядеть в глубине воду – чёрную, неподвижную, как масло. И на её поверхности – отражение. Не его. Снова Степана.

– Ты взял мою монету, – донёсся голос, но губы мальчика не шевелились. – Теперь я могу говорить.

– Что случилось с тобой? – прошептал Андрей.

Вода в колодце дрогнула, и отражение исказилось, стало больше, взрослее – теперь это был почти подросток, в одежде девяностых, с испуганными глазами.

– Они сказали, я должен позвонить в колокол. Чтобы спасти папу. – Голос прервался, будто мальчик подавился. – Но колокол проглотил меня.

Лёха грубо схватил Андрея за плечо:

– Хватит. Он тебя затянет.

Но Андрей не сопротивлялся. Монета в его руке вдруг стала ледяной, и сквозь холод в пальцы впились воспоминания, не его собственные: колокольня, тёмная фигура за спиной, толчок – и падение, бесконечное падение…

– Доктор Остроумов толкнул тебя, – вдруг понял он.

Вода в колодце забурлила, и отражение исчезло. Последнее, что успел услышать Андрей – шёпот:

– Не верь ему. Он тоже боится колокола.

Лёха оттащил его от края. Цепь на его спине звенела тревожно, как собачий ошейник при виде опасности.

– Нашёл вторую монету, ладно. Но если будешь каждую так добывать, до утра не доживёшь.

Андрей разжал ладонь. Монета всё ещё была холодной, но теперь на ней проступили новые буквы – едва заметные, будто процарапанные детским ногтем: «ПРОЩАЙ».

Где-то вдали, со стороны города, прозвучал колокольный звон. Одинокий, безэховый, будто доносящийся из-под земли.

– Это не наш колокол, – прошептал Лёха. – Это Самохин ищет тебя.

Андрей сунул монету в карман, рядом с первой. Они отозвались странной вибрацией, будто две ноты, звучащие в унисон. Вода в колодце затихла, став снова чёрной и неподвижной. Но теперь он знал – там, в глубине, среди ржавых цепей и забытых вёдер, лежала не просто вода. Лежала память. И она ещё напомнит о себе.

                                           * * *

Тропинка от реки вела в узкий переулок между двух обветшалых домов, чьи стены смыкались так близко, что Андрею приходилось идти боком. Воздух здесь стоял густой, пропитанный запахом плесени и чего-то ещё – сладковатого, как разлагающаяся плоть. Лёха шёл впереди, его цепь скребла по кирпичам, оставляя на них ржавые полосы.

Внезапно он замер, резко подняв руку. Андрей едва успел остановиться, прежде чем врезаться в него.

– Что? – прошептал он.

Лёха не ответил. Его цепь замерла, звенья напряглись, будто учуяв опасность. Андрей последовал за его взглядом.

В конце переулка, где тень от крыш полностью поглощала свет, стояла фигура. Высокая, в длинном плаще, который колыхался, хотя ветра не было. Но самое странное было не это. Тень от фигуры падала не туда, куда должна была – не назад, к стене, а вперёд, к ним. И двигалась сама по себе, будто живая.

– Самохин, – выдохнул Лёха. Его голос стал хриплым, почти шёпотом. – Не смотри ему в глаза.

Фигура сделала шаг вперёд. Плащ шелестел, как сухие листья, хотя ткань выглядела мокрой. Тень же осталась на месте – и теперь чётко видно было, что у неё другая форма. Не человеческая. Слишком длинные руки, слишком острые плечи.

– Он идёт за тобой, – прошептал Лёха. – Но охотится через меня.

Андрей почувствовал, как монеты в его кармане начали нагреваться. Не равномерно – одна (та, что с именем Степана) оставалась холодной, другая же горела, будто раскалённая.

Самохин сделал ещё шаг. Теперь было видно, что под плащом нет лица – только тёмная впадина, как у куклы, с которой смыли краску. Но ощущение взгляда было. Оно скользило по коже, как лезвие по горлу.

Лёха вдруг схватился за свою цепь. Звенья гремели, будто их трясло в невидимой руке.

– Он… – он не договорил. Раздался резкий звук – как лопнувшая струна. Одно из звеньев цепи разорвалось, упав на землю с металлическим звоном.

Из разрыва на шее Лёхи брызнула кровь. Но она была не красной – чёрной, густой, как нефть. Он схватился за рану, лицо его исказилось от боли.

– Близко… – прохрипел он. – Слишком близко…

Самохин сделал ещё шаг. Его тень вдруг рванулась вперёд, отделившись от хозяина – и в этот момент Лёха взмахнул остатками цепи. Звенья со свистом рассекли воздух, ударив по приближающейся тени.

Раздался звук, похожий на крик, но не человеческий – скорее, как скрежет металла по стеклу. Тень отпрянула, сжалась, затем рванулась назад, к своему хозяину.

Самохин остановился. Казалось, он колебался – настолько, что это можно было уловить в его бесформенной фигуре. Затем медленно, почти нехотя, сделал шаг назад. Ещё один. И растворился в темноте переулка, будто его и не было.

Лёха рухнул на колени, хватая ртом воздух. Чёрная кровь сочилась между его пальцев.

– Цепь… – он задыхался. – Она держала его… Теперь…

Андрей наклонился, чтобы поднять оторвавшееся звено. Металл был горячим, как уголёк, и покрытым странными насечками – будто кто-то пытался выцарапать буквы. Он повертел его в руках, и вдруг понял, что видит. Не буквы. Число.

«11».

– Что это значит? – спросил он, протягивая звено Лёхе.

Тот схватил его дрожащими руками, и вдруг его глаза расширились.

– Одиннадцатый… – прошептал он. – Так вот кого он ждёт…

Он не успел объяснить. Где-то в глубине города раздался колокольный звон – одинокий, протяжный, будто зовущий куда-то. Монеты в кармане Андрея отозвались вибрацией, а его собственная тень вдруг дёрнулась и на мгновение застыла в неестественной позе – с поднятыми руками, как будто что-то держащими.

Лёха поднялся, сжимая в кулаке оторванное звено. Кровь на его шее уже загустевала, превращаясь в нечто, напоминающее смолу.

– Надо идти. Пока он не вернулся с подкреплением.

Он сделал шаг вперёд, и теперь его походка изменилась – стал заметен лёгкий наклон влево, будто цепь за спиной стала тяжелее. Или, может быть, наоборот – легче на одно звено.

Андрей бросил последний взгляд в конец переулка, где исчез Самохин. Там теперь была только обычная тень – длинная, бесформенная, но уже недвижимая. Однако он бы поклялся, что в самом её крае, там, где она сливалась с темнотой, на мгновение мелькнуло что-то похожее на улыбку.

                                           * * *

Тишина перед ударом была густой, как смола. Андрей стоял у окна трактира, разглядывая монету – тусклую, с выщербленным краем, словно кто-то пытался её разгрызть. На поверхности ещё сохранились следы детских пальцев, вмятые в металл, будто отпечатки страха.

– Ты слышал? – Ирина дотронулась до его плеча, и он вздрогнул. Её пальцы были холодными, несмотря на тепло печи.

– Что?

– Тишину.

Он прислушался. Ни шороха ветра в щелях, ни скрипа половиц под ногами Лёхи, который ковырял ножом занозу у стойки. Даже мухи, назойливые и жирные, замолчали, будто придавленные невидимой ладонью.

И тогда колокол ударил.

Звук не рванул воздух, а разлился – медленно, как расплавленная медь, заполняя улицы, дома, лёгкие. Андрей схватился за подоконник: казалось, земля под ногами дрогнула, но это было не землетрясение, а что-то хуже – будто сам мир на мгновение забыл, как быть твёрдым. В окнах напротив погас свет, хотя солнце ещё не село. Тени на стенах дёрнулись и застыли в неестественных позах, словно куклы с оборванными нитями.

– Чёрт… – Лёха выронил нож. Цепь на его шее звенела, будто пыталась ответить колоколу. – Это же «Голос Спящих». Его не трогали с девяносто четвёртого.

Ирина побледнела.

– Кто мог…

– Никто, – прошептал Андрей. Он чувствовал этот звон – не ушами, а рёбрами, будто кто-то провёл смычком по его костям. – Он прозвонил сам.

За окном что-то мелькнуло. Тень – нет, не просто тень, а провал в реальность, чёрная и бездонная. Она скользнула по стене дома напротив, замедлилась у фонаря и вдруг развернулась, будто заметив их. Андрей инстинктивно отпрянул, но было поздно – тень метнулась к окну, ударилась о стекло и… исчезла. На подоконнике остались три капли чего-то тёмного, густого, как чернила.

– Это не просто сигнал, – Ирина схватила его за руку. Её ногти впились в кожу. – Он зовёт их. Всех.

Лёха грубо рассмеялся:

– Ну хоть не придётся искать. Сами приползут, как тараканы на крошки.

Андрей не ответил. Его взгляд упал на стену за Ириной – туда, где её тень должна была повторять движения. Но тени не было. Только пустота, будто её никогда и не существовало.

– Ирина… – он протянул руку, но не успел закончить.

Она исчезла.

Не растворилась в воздухе, не выбежала за дверь – просто перестала быть между одним мигом и другим. На полу остались её туфли, ещё тёплые. А на стене…

– Господи, – Лёха перекрестился.

Тень Ирины осталась. Она стояла, прижавшись к стене, будто пытаясь вырваться из плоского плена. Её силуэт дёргался, как в панике, а затем медленно поднял руку – не в унисон движениям настоящей Ирины, а самостоятельно – и указал на дверь.

– Часовню, – прошептал Андрей.

– Нет, – Лёха схватил его за плечо. – Это ловушка.

– Ты видел её лицо? Она просит.

Цепь на шее Лёхи звякнула.

– И что, побежишь, как герой? Ты же даже не знаешь, чья это тень у тебя за спиной!

Андрей вздрогнул. Он чувствовал её – свою тень. Она была слишком лёгкой, словно вырезанной из папиросной бумаги, и в то же время… чужой. Как платье, сшитое на другой рост.

– Я знаю, – он поднял монету. На ней, в потрескавшейся патине, угадывалось детское лицо. Его? Её? – Она там. И если я не…

Тень Ирины на стене вдруг сжалась, будто от боли, а затем развернулась и ушла – не исчезла, а именно шагнула вглубь стены, как в воду.

В трактире запахло полынью и мокрым пеплом.

– Собирайся, – Андрей сунул монету в карман. – Если я стану одиннадцатым – тебе всё равно не спастись.

Лёха плюнул, но потянулся за курткой.

– Чёртов колокол… Чёртов город…

А за окном, в сгущающихся сумерках, тени на улицах начали шевелиться.

Часть 2. ГОРОД БЕЗ СОЛНЦА

Глава 13. Лес Говорящих Кряжей

Лес встретил их молчанием, но не тем, что предшествует буре, а тем, что наступает после исповеди – тяжёлым, насыщенным невысказанными словами. Деревья стояли так близко друг к другу, будто боялись, что между ними останется хоть щель для света. Их стволы, покрытые шрамами и надписями, напоминали старые надгробия. Каждое имя, вырезанное корявым детским почерком или выжженное чем-то острым, дышало холодом.

Андрей провёл пальцами по буквам – «Лёня», «Вера», «Степан» – и вдруг вздрогнул. Под кожей заныло, будто кто-то провёл по его костям ржавой иглой. А потом – шёпот. Не извне, а изнутри, будто его собственные воспоминания внезапно обрели голос.

– Мама, я не хочу…

Детский плач, тонкий, как лезвие, прорезал тишину. Он отдернул руку, но звук не исчез – он лишь перешёл в другое дерево, затем в третье. Теперь лес шептал десятками голосов, и среди них Андрей узнал свой собственный. Тот, семилетний, который он оставил на берегу реки Забвения.

– Слышишь? – Лёха схватил его за локоть. Его пальцы, грубые и цепкие, дрожали.

– Да.

– Это не ветер.

Конечно, не ветер. Ветра здесь не было. Воздух стоял неподвижный, словно застывший в стеклянной ловушке. Даже их дыхание не рассеивалось, а зависало перед губами, как призрачные кольца дыма.

Лёха подошёл к ближайшему дубу, прижал ладонь к коре и резко дёрнул её назад, будто обжёгся.

– Чёрт! Оно… живое.

Андрей не стал спрашивать, что он почувствовал. Вместо этого он посмотрел вверх, где ветви сплелись в плотный полог, сквозь который не пробивалось ни луча. Но странное дело – тени здесь были не чёрными, а тёмно-красными, будто отброшены не отсутствием света, а каким-то другим, чужим солнцем.

– Ты знаешь, что меня бесит? – Лёха внезапно засмеялся, и смех его звучал неестественно громко, как выстрел в пустом зале. – Что мы даже не можем понять, где тут север, а где юг. Всё перевёрнуто.

Андрей кивнул. Компас, который он захватил из трактира, бешено вращался, будто пытался убежать от собственной стрелки. Карта, нарисованная Ириной, тоже была бесполезна – линии на ней медленно двигались, как черви под дождём.

Они шли уже час, но пейзаж не менялся. Те же деревья, те же имена, те же шёпоты. А потом Андрей заметил: ствол перед ним уже был помечен. «Андрей». Его имя.

– Мы ходим по кругу, – прошептал он.

Лёха пнул землю, и сухие листья разлетелись, обнажив почву. Там, где не должно было быть ничего, кроме грязи и корней, отпечатались следы. Маленькие, босые, детские.

– Это Степан, – сказал Лёха. – Он водит нас.

Андрей присел, коснулся следов. Холод просочился в пальцы, пополз вверх по руке, к сердцу.

– Зачем?

– Может, хочет помочь. А может, просто издевается.

– Или ведёт к чему-то.

Лёха хмыкнул, достал из кармана потрёпанную пачку сигарет, сунул одну в зубы, но не зажёг.

– В лучшем случае – к своей могиле. В худшем – к нашей.

Они двинулись дальше, уже не пытаясь искать путь, а просто следуя за следами. Те вели их через чащобу, где ветви цеплялись за одежду, как пальцы, через ручьи, в которых вода стояла неподвижно, как ртуть, через поляны, где трава шелестела, хотя ветра по-прежнему не было.

А потом следы оборвались. Перед ними стояло дерево, отличное от других. Не выше, не толще, но… старше. Его кора была испещрена не именами, а датами. 12.06.1994. 17.09.2001. 03.03.2025.

– Что это? – Лёха потянулся к стволу, но Андрей резко оттащил его назад.

– Не трогай.

Он не знал, откуда взялась эта уверенность, но его тело отреагировало раньше разума. Дерево было неправильным. Оно не шептало. Оно смотрело.

– Ладно, – Лёха отступил, но не спускал глаз с дерева. – Тогда что делаем?

Андрей обвёл взглядом поляну. Следы Степана исчезли, но теперь на земле виднелись другие отметины – будто кто-то тащил что-то тяжёлое, оставляя борозды.

– Идём туда.

Они шли молча. Даже лес замолчал, будто затаив дыхание.

А потом земля под ногами Андрея провалилась.

Он не успел закричать. Руки вцепились в пустоту, тело ударилось о что-то твёрдое, и мир перевернулся.

Когда он пришёл в себя, Лёха уже стоял над ним, бледный, с глазами, полными чего-то, что Андрей не сразу узнал.

Страха.

– Ты… ты слышал?

Андрей поднялся, отряхнулся.

– Что?

– Оно сказало…

– Что?

Лёха медленно повернул голову к дереву с датами.

– «Одиннадцатый уже идёт».

                                           * * *

Тишина после падения была густой, как смола. Андрей лежал на спине, впитывая холод земли сквозь одежду, и слушал, как Лёха скрипит зубами где-то рядом. Воздух пах прелыми листьями и чем-то металлическим – будто в почве ржавели забытые гвозди.

– Ты живой? – Лёха пнул его ботинком, но беззлобно, скорее по привычке.

Андрей поднялся, отряхивая с рукава хвою. Вокруг стояли те же деревья, но теперь их стволы казались уже, а кроны – выше. Будто лес сжался, чтобы лучше рассмотреть незваных гостей.

– Живой. Но мне послышалось…

– Что?

– Голос.

Лёха нахмурился, провёл ладонью по своему затылку, где цепь впивалась в кожу.

– Ну и? Что сказал?

Андрей не ответил сразу. Слова прозвучали так чётко, будто кто-то прошептал их прямо в ухо, но губы не коснулись его кожи. «Ты взял не свою тень».

– Ничего важного, – соврал он.

Лёха фыркнул, достал из кармана смятую сигарету, закусил фильтр, но зажигалку так и не достал.

– В этом лесу всё важно. Даже молчание.

Они двинулись дальше, продираясь сквозь заросли, где ветви цеплялись за одежду, как навязчивые мысли. Вдруг Лёха остановился, поднял руку.

– Слышишь?

Андрей прислушался. Сначала – ничего. Потом – шёпот. Не из одного источника, а сразу со всех сторон, будто сами деревья шептали, скрипели, вздыхали.

– …не твоя… не твоя… не твоя…

– Это не Ирина? – Лёха повернулся к нему, брови сдвинуты.

– Нет. Она осталась в трактире.

Но голос был её. Точь-в-точь. Тот же лёгкий хрип на выдохе, тот же мягкий акцент, который она унаследовала от матери-волжанки.

– Тогда кто…

Лёха не договорил. Его взгляд упал на старый дуб впереди – корявый, с дуплом на уровне груди, будто дерево раскрыло рот, чтобы что-то сказать.

Дупло было тёмным, но не пустым.

Андрей подошёл первым. Внутри, на слое перегнивших листьев, лежала монета. Не та, медная, что они нашли у ручья, а другая – серебристая, с тёмными разводами, будто её долго держали в чьём-то потном кулаке.

Он протянул руку, но Лёха резко схватил его за запястье.

– Погоди. Ты уверен?

– Нет.

Но он всё равно взял монету. Металл был тёплым, как живой.

На аверсе – профиль девушки. На реверсе – имя. «Ирина».

– Чёрт, – Лёха отпрянул, будто монета обожгла его глаза. – Значит, её тень тоже…

Андрей перевернул монету ещё раз. Теперь на ней было его имя. Потом снова её. Будто металл не мог решить, кому из них она принадлежит.

– Она никогда не говорила, – прошептал он.

– Что?

– Что я взял её тень.

Лёха замер, потом медленно, как человек, понимающий, что наступил на мину, повернулся к нему.

– А ты брал?

Вопрос повис в воздухе. Андрей сжал монету так сильно, что края впились в ладонь. Внезапно перед глазами всплыл образ: река, чёрная вода, спящая девочка на берегу. И он, семилетний, протягивающий руку к её тени…

– Я не помню.

Лёха вздохнул, почесал цепь на шее.

– В этом городе никто ничего не помнит. Но всё помнит за нас.

Он кивнул на дуб. Теперь, когда монета была извлечена, дупло казалось глубже. Андрей заглянул внутрь – и увидел там ещё одну вещь.

Клочок бумаги, пожелтевший от времени. Детский рисунок: два ребёнка у реки. Один – с тенью. Другой – без.

– Блядь, – Лёха схватил его за плечо. – Нам надо назад. Сейчас же.

Но было уже поздно.

Лес вокруг них зашевелился. Не от ветра – ветра не было – а будто от какого-то внутреннего импульса. Ветви скрипели, листья шептали, и в этом шуме снова проступил голос Ирины.

«Ты взял не свою тень…»

Андрей сжал монету. Теперь он знал правду.

И она была хуже, чем он мог представить.

                                           * * *

Они шли обратно молча, прижимаясь друг к другу, как два путника в метель. Воздух стал гуще, тяжелее, будто лес решил замесить его из собственной темноты. Монета с именем Ирины жгла карман Андрея, а в ушах всё ещё звенел тот голос – её и не её одновременно.

Лёха шёл первым, раздвигая ветви с такой силой, будто хотел сломать их навсегда. Его цепь позванивала при каждом шаге, но звук был глухим, словно кто-то приглушал его ладонью.

– Ты слышишь? – вдруг остановился Лёха.

Андрей замер. Сначала – ничего. Потом – шорох. Не ветра, не зверя, а чего-то большого, что двигалось между деревьями, не касаясь земли.

– Беги, – прошептал Лёха.

Они рванули вперёд, но через десять шагов поняли – путь назад исчез. Деревья сомкнулись плотной стеной, а тропа теперь вела только вглубь леса, туда, где стволы стояли так близко, что напоминали рёбра гигантского скелета.

Шорох усилился. Теперь к нему добавилось хриплое дыхание – влажное, прерывистое, будто у того, кто дышал, в горле застрял клок шерсти.

Из-за дуба вышло Оно.

Безгласник.

Высокий, как взрослый мужчина, но с непропорционально длинными руками, которые волочились по земле, оставляя борозды. Его уши были зашиты грубыми нитками, а на месте рта – только шрам, растянутый в подобии улыбки.

– Шорох, – Лёха отступил на шаг, схватился за цепь. – Не давай ему дышать тебе в лицо.

Андрей почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он вспомнил рассказы деда Тихона: «Шорох крадёт голоса. Один вдох – и ты уже никогда не закричишь».

Существо двинулось вперёд. Его пальцы, слишком длинные, с суставами, будто переломанными и сросшимися неправильно, сжались в кулаки.

Лёха первым бросился в атаку. Его цепь свистнула в воздухе, ударила Безгласника по плечу – и звено лопнуло. Металл рассыпался, как гнилые зубы.

Шорох даже не дрогнул.

Он схватил Лёху за горло, поднял так, что ноги того затрепыхались в воздухе. Андрей бросился вперёд, но существо просто отбросило его в сторону, будто взрослый отшвыривает назойливого щенка.

– Твою мать! – Лёха хрипел, царапая пальцами запястья Безгласника. – Андрей… нож…

Андрей судорожно полез в карман, вытащил «Осколок теней». Лезвие блеснуло тускло, будто покрытое инеем.

Он ударил.

Нож вошёл в бок Шороха легко, будто резал не плоть, а плотный туман. Из раны хлынуло не кровь, а что-то чёрное и вязкое, пахнущее мокрой землёй и старыми книгами.

Безгласник завыл. Звук был таким, будто кто-то разорвал ткань мира. Он отпустил Лёху, схватился за рану – и тут же рассыпался. Его тело превратилось в кучу сухих листьев, а между ними лежало ещё одно звено цепи Лёхи.

– Твою мать… – Лёха поднялся, потирая шею. На коже уже проступали синие полосы. – Это уже второе звено за неделю. Скоро буду ходить с верёвкой.

Андрей поднял обломок цепи. Металл был тёплым, почти живым.

– Ты в порядке?

– Лучше всех. – Лёха плюнул в сторону рассыпавшегося Безгласника. – Но, если таких тварей станет больше, нам конец.

Они двинулись дальше, теперь уже почти бегом. Лес постепенно редел, и вскоре впереди показались огни трактира «Отсвет».

Ирина ждала их на крыльце. Её лицо было бледным, а пальцы сжимали край платья так, что костяшки побелели.

– Вы нашли?

Андрей кивнул, достал монету. Ирина вздрогнула, будто её ударили.

– Это… моё имя.

– Да.

Она протянула руку, но не взяла монету, а только провела пальцем по буквам.

– Значит, правда. Ты действительно…

Лёха резко кашлянул.