Дон Кихот Ламанчский. Том 2

По дороге оруженосец сказал Санчо:

– Ты должен знать, братэло, что если у рыцарей Андалусии есть обычай, когда они являются крёстными отцами какой-либо битвы, то и нам, их оруженосцам не пристало сидеть сложа руки, как бырчукам, и пока их крестники смеются и затевают всякие разборки и битвы, то и нам подобает взять с них пример и тоже придётся драться и рубиться в щепки, так, чтобы только клочья шерсти летели!

– Такой обычай, я знаю, доблестный мой оруженосец, – ответил я. Санчо – , и всё, что я могу сказать по этому поводу, что такого обычая придерживаются в основном всякие хулиганы и скандалисты, о которых говорят в подворотнях, но с оруженосцами странствующих рыцарей- такая история ни за что не должна случаться. И пусай даже это всё скажзется правдой, я лучше, чем драться с кем б то ни было, уплачу любые пениПо крайней мере, я не слышал, чтобы мой хозяин говорил о таком обычае, а он знает наизусть все таинства странствующего рыцарства и уж кому-кому, а тебе фору даст на сто миль!

– Для этого у меня есть хорошее средство, – сказал Лесной Житель, – я принесу его сюда? У меня есть два холщовых мешка, одного размера: ты возьмёшь один, я другой, и будем биться с одинаковым оружием!

– В любом случае, это будет доброй затеей в добрый час, – ответил я. Санчо, – Такая драчка, в которой лучше повыбивать из друг друга пыль, чем вытрясти душу!

– Нет! Это не всё так просто! Так не пойдёт! Чтобы мешки не унёс ветер, надо положить внутрь полдюжины красивых очищенных голышей, которые весят одинаково, и те, и другие, и таким образом мы сможем начать мешковаться, не причинив себе вреда и существенного ущерба.

– Смотри, чёрт бы тебя приветил, – сказал Санчо – ничего себе – лёгкие собольи меха, или хлопья чего-то чёсаного хочет он положить в мешок, чтобы не пробить друг другу черепушки и не измолоть в кашу кости! Но даже если бы они были набиты шелковыми коконами, знайте, милостивый государь, чзнайте, яне намерен ни с кем ссориться: наши хозяева пусть сами ссорятся, и все! Пусть так и будет, а мы давайте выпьем и поживём сами дни своей жизни, потому что время само позаботится о том, чтобы лишить нас жизни, и при этом нам не следует суетиться ради того, чтобы приблизить свой коней раньше времени, как мы созреем, тогда и упадём на землю, как перезрелые плоды.

– Ну, чтобы ты не болтал, я тебе скажу, как оруженосец Лесного Рыцаря, хотя бы с полчасика, а нам всё равно придется да подраться!

– Ничего подобного! -ответил Санчо, – Не быть тому ни за какие коврижки! Не быть! Я не настолько неблагодарный тип и невежа, чтобы затевать ссору с тем, с кем только что пил и балагурил, тем более с человеком, который мне ничего плохого не сделал, ничем меня не обозлял и не гневил, и если это так, то, скажи мне на милость, какого чёрта мне вступать с ним в драку?

– За это, – сказал Лесной, – я отвечаю! Чтобы всё это уладить, нужна мелочь – достаточно того, чтобы я невзначай, как будто б с хорошими намереньями, подошёл к тебе и дал неожиданно тебе две-три таких замечтательно-хороших затрещины по затылку, да таких, что ты сверзишься с копыт и маму свою позабудешь, и хочешь-не хочешь, а разгневаешься поневоле, и даже если ты сопливее лягушки и ленивее сурка, всё равно бросишься на меня в гневе, а я начну защищаться и отвечать по-настоящему!

– Ну, против такого подхода есть другой выпад, и притом ничуть не хуже, потому что как только я замечу ещё на подходе, что кто-то вознамерился меня злить и гневить, чтобы пробудить мой гнев, я возьму увесистую дубину и одним ударом усыплю ваш так называемый гнев, да так, что он в лучшем случае пробудится уже на том свете, потому что я никому не позволю топтаться на моих трудовых мозолях! Всем следует тут держать ухо востро, и никому не следует будить чужой гнев, пусть спит лихо, пока оно тихо, потому что любая душа – потёмки! Иной пошёл стричь чужую шерсть, глазом не моргнул, а его самого остригли, как барана в яслях, ну ничего, господь благословляет мир, а войну и свары давно проклял. Я ничего подобного никому не позволю! Сами знаете, зашуганный, затравленный кот, стоит его только загнать в угол, сразу превращается во льва, ну, я-то человек, так что одному богу изестно, во что я могу превратиться, а посему я, как человек откровенный и честный, вынужден преуведомить вас, господин оруженосец, что весь ущерб и синяки от нашей драки целиком и полностью ложаться на вас!

– Идёт! – прохрипел другой оруженосец, – Тут надо спосмотреть! Как-никак утро вечера мудренее! Как бог скажет, так и помрём!

В это время на деревьях поодаль уже начинали щебетать тысячи разноцветных птичек, и в этих разнообразных весёлых песнях они, казалось, хором приветствовали утреннюю зарю и свежие солнечные лучи, которые уже через восточные двери и балконы вошли и открыли красоту её лица, стряхивая с прядей её волос бесконечнуя россыпь прекрасных жемчужин, а вокруг в нежном золотом ликёре купались травы, и казалось, их тонкие стебли покрыты алмазным бисером; ивы благоухали сладкой манной. вкусно, освежающе журчащие источники смеялись детскими голосками, журчащие ручьи вторили им, леса украсились зелёными перевязями и мириады цветов обогатили луга своим приходом. Более того, едва пришла хрустальная ясность дня, позволяющая видеть и различать все вещи в их истинном свете, как первое, что бросилось в глаза едва пробудившегося Санчо, был нос лесного оруженосца, который был настолько огромен, что почти закрывал все тело Санчо своей тенью. Хотя на самом деле этот шнобель и был слишком большого размера для живого существа, он ещё был когда-то рассечён пополам саблей и весь в бородавках, которые оказались такого синюшного цвета, как цветы баклажана, и этот нос свисал на два пальца ниже рта, и в итоге его величина, цвет, бородавки и крючковидость на фоне абсолютно выбритого лица, делали его таким отвратительным и ужасным, что Санчо вопреки своим инстинктам и желаниям, заболтал ногами и руками, как ребёнок, который нащупал себя родимчик, и захохотал истерически, а потом, как ни в чем не бывало, сообразил, что лучше позволить надавать сотню пощёчин и миллион пинков, чем пробуждать ярость такого чудовища и сражаться таким шнобелем в честном поединке, где шансов нет никаких.

Дон Кихот, обладавший зорким глазом на детали, разглядел этого типка и отметил, что парень этот коренастый, широкоплечий и весьма невысокого роста.

Видок у него, надо признать, был потрясный. Оруженосец явно был модник.

Поверх железного доспеха было натянуто нечто вроде узкого камзола, связанного из как будт сияющих золотых нитей, и этот наряд сплошь был усыпал мельчайшими зеркальцами в виде стеклянных лун, что придавало его наряду совершенно роскошный вид, а если прибавить к этом напяленный на него шлем с множеством воткнутых в него красных, жёлтых, синих и белых перьев и чудовищное, толстое, как бревно, копьё с огромным наконечником в локоть длиной и шириной не менее пяди, которое он опёр на дерево, то можно представить себе пышный наряд этого модника.

Рассмотрев такое диво в подробности, Дон Кихот из всего им виденного отметил главное, и пришёл к заключению, что вышеупомянутый рыцарь – по всей видимосчти, не иданный силач, что, однако, не привело его, как Санчо Пансу, в ужас, напротив, он сразу обратился к Рыцарю Зеркал с уверенным, решительным и смелым спичем:

– Если вы, благородный рыцарь, и одерживаете крупную победу в бою, вам не повредит в известная толика вежливости п и предупредительности, поэтому я прошу вас немного приподнять забрало, я лишь хочу посмотреть и убедиться, соответствует ли ваша хвалёная в анналах храбрость вашему телосложению!

– Будете ли вы побежденным, либо победителем, однако при любом исходе рано или поздно у вас появится время и досуг поразглядывать меня поподробнее, – витиевато ответил Рыцарь, – но сейчас у меня слишком много времени и места, чтобы довлетворить ваше желание увидеться со мной, и если сейчас я не смогу удовлетворить ваше желание, то только потому, что, как мне кажется, что этим я нанес заметную обиду прекрасной Касильдее Вандальской, затягивая время, необходимое для того, чтобы поднять забрало, не заставляя вас признаться в том, что вы уже знаете, к чему я стремлюсь!

– Ну, раз уж мы сели на коней, – сказал Дон Кихот, – вы, надеюсь, сможете сказать мне, тот ли я Дон Кихот, которого, как вы сказали, вы победили?

– На это мы вам отвечаем, – сказал тот, Что в Зеркале, – что тот рыцарь был похож, как одно яйцо, на этого, вы как две капли моччи похожи на того же рыцаря, которого побеждил я; но поскольку вы утверждаете, что того рыцаря терзали и преследовали всякие волшебникик и колдуны своими фоксами и чарами, я не рискну утверждать был ло ли то подследственное лицо ами, или я имел дело с подделкой контрафакта!

– Мне этого достаточно, – отвечал Дон Кихот, и чтобы вы поверили в свою мечту и одновременно выпутались из затруднительного положения, прошу вас проследовать к нашим лошадям, и тогда, уверяю вас, с божьей помощью, за гораздо меньшее время, чем требуется, я подниму ваше забрало и продемонстрируявсем ваше лицо, и вы сами на себе ощутите, сколько стоят моя молитва и моя рука, а я вижу ваше лицо, и вы видите, что я не тот побежденный Дон Кихот, о котором вы размечтались.

С этими словами, урезонивая поводья, они взобрались на лошадей, и Дон Кихот развернулся, разгоняя Росинанта, чтобы снова встретиться с противником, и то же самое сделал коренастый Зеркальщик. Но не успел Дон Кихот отъехать на двадцать шагов, когда услышал голос Рыцаря Зеркал, и, когда они сближались по дороге, Зеркальный крикнул ему:

– Имейте в виду, сэр рыцарь, что условием нашей битвы является то, что побежденный, как я уже говорил, должен сдаться на милость победителя.

– Понятно! – ответил Дон Кихот, – -При условии, что всё, что навязывают побеждённому, должно не выходить за рамки рыцарского устава.

– Само собой! – крикнул Рыцарь Зеркал.

Тут только Дон Кихот попался на глаза носяра оруженосца, и он не менее Санчо поразился про себя его необъятности, так же, как Санчо приняв его за нечто чудовищное, произросшее из существа иной породы, первый раз появившегося на земле. Санчо, наблюдая за своим господином, начинавшим свой разбег, не имел жжелания оставаться наедине с этим носом, потому что опасался, что если этот монстр хоть раз щёлкнет своим шнобелем по его носу, тут пооединку и конец, ибо сила удара этого носа была такова, что от его удара невозможно было уцелеть, поэтому он ухватился за стремя Росинанта, он устремился вслед за соим хозяином, однако же когда емув голову пришла вполне логичная мысль, что бежать вовслед более не пристало и следует остановиться, он произнёс:

– Я умоляю вашу милость, сэр, чтобы, прежде чем вы снова не сцепились со своим иятелем, не помогли бы вы помогли мне взобраться на этот пробковый дуб, откуда мне будет удобнее видеть вас, на мой вкус, это лучше, чем наблюдать с земли вашу галантную встречу, которую ваша милость должна устроить с этим джентльменом!

– Похвально, Санчо, – сказал Дон Кихот, – что ты хочешь взобраться на подмостки истории, чтобы безопасно наблюдать за грандиозным боем быков, не рискуя ничем.

– По правде говоря, – ответил Санчо, – отвратительный нос этого оруженосца приводит меня в замешательство, трепет и ужас, и я не смею даже стоять рядом с ним.

– Согласен! – сказал Дон Кихот, – и будь я другим человеком, он бы тоже меня удивил, этот шнобель, и поэтому давай, дуй, куда хочешь: я помогу тебе подняться туда, куда ты говоришь!

Пока Дон Кихот подсаживал взбирающегося на дуб Санчо, Рыцарь Зеркал, недолго думая, взял изрядный разбег и полагая, что Дон Кихоту следует делать то же самое, не дожидаясь, пока раздастся сигнал трубы или кто-нибудь другой гудок, развернулся. и натянул поводья своей кобылы – которая была на вид не лучше, чем Росинант – и на всём своем бегу, который был средней рысью, разогнался, собираясь встретить своего врага как полагается, лицом к лицу, но, увидев, что Санчо занят карабканьем на толстый ствол, он опустил поводья и взнуздал свою лошадёнку в середине забега, чему его кобыла была очень рада, ибо в ходе забега изрядно выдохлась. Короче, он остановился на полпути к Дон Кихоту. Дон Кихот однако померещилось. что его враг уже летит на него как будто на крыльях, и он в горячке тотчасо вонзил шпоры в тощие рёбра Росинанта и сразу так завёл своего четвероногого друга, что тот перешёл на крупную рысь (то время как обычно он едва трусил мелкой рысью), и уже практически неуправляемый, со страшной силой понёс Дон Кихота прямо на Рыцаря Зеркал. Рыцарь же зеркал, видя всё это, тоже в это мгновение вонзал шпоры в бока своей кобылы по самое небалуйся. Но как повествует истинная история, когда Рыцарь Зеркал стал нудить свою лошадку, то та в ответ на эти понукания и ужасы, как ни странно, и нюхом не повела и как вкопанная, осталась на месте там, где её остановил хозяин Это были настолько благоприятные обстоятельства для Дон Кихота, что когда он достиг недруга, копавшегося со своим конём, без надежды сладить с ним, тот не сумел даже поднять наперевес соё копьё и в итоге Дон Кихот, без всякого риска для себя, так хватил по хребту Рыцаря со всеми его зеркалами, что тот волей-неволей слетел по крупу коня и так лихо хрястнулся при этом о землю, что в последний момент подумал, что уже мёртв и находится на небесах. Сила его удара о землю была такова, что он лежал внизу, как мёртвый, не имея возможности пошевелить даже пальцем, не говоря уж о руке или ноге.

Санчо, увидев, что его хозяин перевернул вражину верх тормашками и обвалил на землю, сразу же стал ловко, как обезьяна, спускаться с пробкового дуба, и спустившись, с великой быстротой направился к своему хозяину, в то время как тот направлялся к поверженному Рыцарю Зеркал, где сразу стал развязывать его ленты от шлема в попытке понять, жив ли тот ещё или уже благополучно испустил дух и ему надо дать свежего воздуха, если тот случайно окажется жив. Наконец развязав ленты и сняв шлем, он вдруг увидел… Как вам лучше сказать, мои излюбленные читатели, что он там увидел, не поразив вашего больного воображения, не введя вас в полнейшее изумление, ничуть не меньшее, чем он испытывал сам, какие слова подобрать, чтобы не ужаснуть читателя. Как гласят сливки мировой истории, он узрел сначала потрясённое лицо, потом обозрел облик, воскресил наружность, возобновил черты лица, и наконец восстановил практически всё обличье… Самсона Карраско! И как только он осознал это, то возопил громовым голосом:

– Ко мне, Санчо! Смотри сюда, что ты увидел, и ты не поверишь, лопни мои глаза! Жги, сынок, и учись тому, на что способна магия, на что способны ведущие колдуны и чародеи мира!

Прискакавший тут же к нему Санчо, как только увидел лицо бакалавра Карраско, задрал голову к небу и стал неистово креститься, пришёптывая и совершая тысячу крестных знамений, две тысячи раз помянул имя господне. Тут они воззрились оба на лежащего. Кроме тяжких вздохов, во всём другом поверженный рыцарь не подавал признаков жизни, и Санчо сказал Дон Кихоту:

– Мне кажется, я знаю, что нужно сделать – на всякий случай надо раскрыть пасть этого лже-бакалавра псевдо-Карраско и засунуть туда ваш меч и шпагу, я полагаю, таким образом вы сразите кого-нибудь из своих врагов – чародеев. Чары надо распотрошить и разрушить!

– Дело глаголишь, Санчо! – сказал Дон Кихот, – меньше врагов – меньше зла!

И, обнажив меч, чтобы претворить в жизнь изумительный совет Санчо, он уже приступал к делу, как к ним подскочил оруженосец Рыцаря Зеркал, который оказался уже без своего чудовищного носа и стал громко верещать:

– Помилуйте, сеньор Дон Кихот, что вы творите? Не сомневайтесь – тот, что у ваших ног, – это настоящий бакалавр Сан-Карраско, ваш друг и сосед, а я его оруженосец!

Санчо, увидев оруженосца без этого первородного уродства, сказал ему:

– А нос где?

На что тот и ответил:

– Здесь! Он у меня здесь, в кармане!

И шустро засунув руку в правый карман, он вытащил оттуда несколько лакированнх носов из картона, лака и кожи, в том числе и тот, который они уже видели, в точь-в-точь такой же, как прежде на оруженосце. И, потрясаясь этим всё больше и больше, Санчо взволнованным, громким голосом возвестил:

– Санта-Мария! Пресвятая Богородица! Господи помилуй! Да это же мой сосед и мой приятель Томе Сесьял?

– Ну, а кому же! – отвечал и без того смущённый оруженосец, – Я – Том Сесиаль, товарищ и друг Санчо Панса, я потом расскажу вам про все козни, хитрости, обманы и интриги, которые привели меня сюда, а сейчас, Санчо, Христом богом прошу, умоляй своего господина не трогать, не оскорблять и случаем не ранить и не убить Рыцаря Зеркал, которого он держит у своих ног, потому что тот, без сомнения, на деле является дерзким и легкомысленно-опрометчивым в своих поступках бакалавром Самсоном Карраско, нашим односельчанином.

К тому времени Дон Кихот, не устававший нависать над поверженным Рыцарем Зеркал, увидел, что тот пришёл в себя, приставил обнаженный кончик своего клинка ему к лицу и сказал:

– Вы мертвец, кабальеро, если не признаете, что непревзойдённая Дульсинея Тобосская по красоте превосходит вашу Вандальскую королеву; и, следовательно, вы должны поклясться, если вы выйдете из этой передряги и останетесь живы, отправиться не в город Вандалов, а в славный город Тобоссо. И вы тогда должны представиться ей посланцем от меня, чтобы она сделала с вами все, что ей заблагорассудится; а если она предоставит вам полную волю, вы будете обязаны вернуться ко мне, (И путеводной звездой ваших поисков будут кровавые следы моих подвигов и деяний, которые верно приведут вас к месту моего пребывания), и рассказать мне, что с ней могло случиться, как она, о чём вы там беседовали наедине, вот таковы условия, находящиеся в соответствии с теми договорённостями, которые мы установили перед нашей битвой, и которые не выходят за рамки устава блукающе-бродячего рыцарства!

– Я признаю, – сказал этот джентльмен, – что потрепанные и грязные шкарпетки сеньоры Дульсинеи дель Тобосо стоят больше, чем плохо причесанные, хотя и чистые патлы Касильдеи Вандалльской, и я обещаю приходить и уходить из её присутствия в ваше и наоборот, попутно давая вам полный и подробный отчет о своих действиях, в общем, всё, что вы у меня попросите.

– Также вам надлежит поверить мне и признать – сказал Дон Кихот, – что тот рыцарь, которого вы победили, не был и не мог быть Дон Кихотом де ла Манча, а был кем-то другим, похожим на него, я же готов признать, что вы, хотя и выглядите бакалавром Карраско, на самом деле не он, а кто-то другой, на кого вы похожи, как две капли мочи, и что в этом случае недруги мои – колдуны и маги придали вам видимость Самсона Каррасков, и всё это затем, чтоб было возможно усмирить тот вулканический взрыв ярости, который вызвала аша наглость, а я имел бы возможность успокоиться и с кротостью принять знаки моей славной победы!

– Во всем признаюсь, принимаю в досужее рассуждение и ощущаю, в тойже мере, как вы сами в это верите, судите и чувствуете! -ответил побеждённый Рыцарь Зеркал, – Позвольте же мне подняться, умоляю вас, если это вообще возможно из-за удара кулаком, который снёс меня с седла, в результате чего я жутко расшибся и подвергся жестокому обращению!

Дон Кихота и Тома Сесиаль принялись поднимать Самсона Карраско с земли, а Санчо с пристрастием принялся допрашивать оруженосца, не отводя от того глаз, и задавал вопросы, из ответов на которые явствовало, что это на самом деле был его односельчанин Тома.

Это произошло в декабре, но опасение Санчо в правоте его хозяина, что чародеи превратили Самсона карраско в Рыцаря Зеркал, а потом снова в бакалавра Карраско, не позволило ему поверить в истину, которую он видел своими глазами. В конце концов, они остались с этими сомнениями, хозяином и слугой, а незадачливый Рыцарь Зеркал и его оруженосец, понурые и побитые, отправились в другое место, где можно заняться синяками и сломаннми рёбрами. Дон Кихот и Санчо снова продолжили свой путь к Сарагосе, где их и оставила история, с донесением, кем был Рыцарь Зеркал и его великолепный оруженосец.

Глава XV

Где рассказывается и сообщается о том, кем был Рыцарь Зеркал и его оруженосец

Дон Кихот был страшно доволен, горд и упивался тщеславием всвязи с Викторией, одержанной таким храбрым рыцарем, как он над таким прославленным бойцом, ка Рыцарь Зеркал, по рыцарскому слову которого он надеялся узнать, подействуют ли чары его сиятельства на божественную Дульсинею Тобосскую, поскольку ему было обещано, что побеждённый рыцарь неизбежно вернётся, чтобы рассказать ему о том, что с ней случилось. «А если он не вернётся, то какой же это рыцарь?» – подумал Дон Кихот. Но одно думал Дон Кихот, а совсем другое – Рыцарь Зеркал, поскольку в то время его мысли были заняты ничем иным, как поиском, как уже было сказано, где бы спрятаться, отлежаться и зализать раны.

Итак, история гласит, что когда бакалавр Самсон Карраско, прежде чем насоветовать Дон Кихоту вернуться к своим рыцарским обязанностям, уединился в кабинете вместе со священником и цирюльником, дабы изыскать поводы и средства, какие можно было бы предпринять, чтобы заставить Дон Кихота спокойно сидеть у себя дома, и избавить его от этих злополучных приключений; в результате которых, по общему мнению всех собравшихся и, в частности, Самсона Карраско, чей совет исходил из того, чтобы отпустить Дон Кихота восвояси, потому что задержать его казалось совершенно невозможным делом, с тем, чтобы потом, он, Самсон Карраско отправился следом за Дон Кихотом в погоню и навязал странствующему рыцарю бой, поводов для которого в подобных обстоятельствах – пруд пруди, и одержал над ним победу (каковая виктория представлялась участникам совещания делом не только реальным, но даже решённым), предварительно уговорившись и сделав соглашение, что побеждённый обязан сдаться на милость победителя, и победивший Дон Кихота переодетый Самсон Карраско поставит своим условием Дон Кихоту вернуться домой в свою деревню, дабы в течении двух лет тому было предписано не покидать места своего проживания без особого распоряжения, причём всем участникам этого высокого собрания было ясно, что Дон Кихот неукоснительно выполнит данное им обещание, ибо почитает устав бродячего рыцарства своей главной святыней, и там, в подневольном своём заточении постепенно забудет о своих былых и будущих сумасбродствах, а если нет, там, по месту будет найдено новое средство остановить его болезненную манию и воспрепятствовать его новому бегству.

Самсон Карраско своим решением утвердил это предложение и предложил взять своим оруженосцем односельчанина Тома Сесилья, приятеля и соседа Санчо Пансы, шутника и пустослова, каких свет ни видывал.

Нам уже известно, как экипировался Самсон Карраско, а что касается Сесилья, то он приладил к своему натуральному носу уже упоминавшийся приставной поддельный театральный шнобель, чтобы его не мог узнать приятель, когда они встретятся, и в таком виде они продолжили по той же дороге то же путешествие, что и Дон Кихот вместе с Санчо Пансой, и едва по пути не встряли в заваруху при» Колеснице Смерти».

В конце концов, они встретились с ними в лесу, где всё и произошло, – всё, что уже прекрасно известно благоразумному читателю; и если бы не необыкновенные мысли Дон Кихота, который вдолбил себе в голову, что бакалавр – это не бакалавр, бакалавр навсегда лишился бы возможности получить диплом бакалавра, потому что когда ищешь одно, не обижайся, если обретёшь совсем другое!

Тома Сесиль, которому и объяснять не надо было, как плохо закончились их поползновения и в каком плохом положении они оказались на своем пути, сказал бакалавру:

– Кстати, без обиняков говоря, сеньор Самсон Карраско, мы получили по заслугам, так нам и надо – с легкостью задумывается любое дело, но чаще всего как трудно потом выкарабкаться из него. Дон Кихот – истинный сумасшедший, мы же остались в здравом уме, и меж тем он уходит здоровым и смеющимся, в то время, как ваша милость бредёт, будучи избитой и в грустных чувствах! Итак, давайте теперь поразмыслим, кто более безумен: тот, кто безумен в силу болезни, потому что иным и быть не может, или тот, кто безумен по своей воле?

На что ответил ему Самсон:

– Разница между этими двумя сумасшедшими в том, что тот, кто сумасшедший по своей природе, тот и останется сумасшедшим, даже если Земля полетит и в тар-тары, а тот, кто прикинулся смасшедшим, тот может стать здоровым, когда захочет!

– Ну, как? – сказал Тома Сесилья, – Я-то по своей воле свихнулся, когда захотел стать оруженосцем вашей милости, и по той же причине я хочу перестать быть рёхнутым и желаю поскорее вернуться в свой дом!

– Сам решай! – ответил Самсон Карраско, – Зато я, пока не отделаю Дон Кихота под орех, домой не вернусь, туда теперь мне путь заказан, значит придётся мне его преследовать не с целью водворить в здравый ум, а для того, чтобы отомстить ему и выбить из него остатки здравого смысла, ибо боль в сломанных рёбрах – лучший резон, чтобы навсегда отказаться от человеколюбия и благости!