Наследник Фениксов. Начало

– Возможно, – наконец сказал я, выбирая слова так же осторожно, как ступал по усыпанной росой траве. – Ритуал – это очень древняя и сильная магия, Анечка. Он пробуждает не только духов предков, но и саму природу вокруг, и, наверное, нашу связь с ней. Может быть, ты тоже начинаешь чувствовать эту связь немного сильнее.

Анна задумчиво кивнула, явно обдумывая мои слова. Потом её лицо вдруг озарилось новой идеей, глаза загорелись азартом.

– Пойдём к ручью! – воскликнула она, снова хватая меня за руку и увлекая за собой. – Я хочу посмотреть, изменилась ли вода! Вдруг она тоже стала… живой?

Мы побежали к небольшому ручью, который весело журчал неподалёку от нашего лагеря, петляя между замшелыми камнями и корнями деревьев. И действительно, вода в нём сегодня выглядела иначе. Она казалась кристально чистой, прозрачной до самого дна, и словно светилась изнутри мягким, серебристым светом. Каждая капля, срывающаяся с камней, каждая струйка, бегущая по гальке, ловила утреннее солнце, рассыпаясь мириадами крошечных, переливающихся радуг.

– Ух ты! – выдохнула Анна, с восторгом опуская ладошку в холодную, быструю воду. – Она и правда живая! Чувствуешь?

Я тоже опустил руку в ручей. Прохладные, упругие струи тут же обвились вокруг моих пальцев, словно игривые водяные духи, приветствуя меня. Но было в их прикосновении и нечто иное. Лёгкое, едва заметное, но отчётливое сопротивление. Словно вода, будучи вечной противоположностью огня, узнавала во мне носителя чуждой ей силы. Она не отталкивала, нет, но и не принимала полностью, сохраняя незримую дистанцию. В то же время я чувствовал, как её прохлада не просто холодит кожу, а словно успокаивает тот внутренний жар, что горел во мне, приводя его в хрупкое, зыбкое равновесие. И на мгновение мне действительно показалось, что я слышу тихий, мелодичный шёпот воды, рассказывающей свои бесконечные истории о далёких источниках, о тайнах лесных глубин, о камнях и корнях, которые она омывает на своём пути к большой реке.

Мы сидели на берегу, заворожённые этой тихой магией ручья, наблюдая за игрой света на воде и слушая многоголосое пение проснувшихся птиц, когда до нас донёсся громкий голос дяди Сергея, звавшего всех на завтрак. Реальность снова напомнила о себе, вырывая нас из этого волшебного момента уединения с природой.

– Пойдём, – сказал я Анне, неохотно поднимаясь на ноги и отряхивая с брюк прилипшие травинки. – Нам нужно собираться.

Мы направились обратно к лагерю, где уже начинался завтрак. Он проходил в необычной, немного напряжённой тишине. Взрослые обменивались редкими репликами, словно продолжая какой-то разговор, а дети, чувствуя это витающее в воздухе напряжение, старались вести себя как можно тише, опасаясь нарушить хрупкое утреннее спокойствие. Я заметил, как дедушка несколько раз мельком, но очень внимательно посмотрел в мою сторону, его взгляд был задумчивым, и мне показалось, что в нём проскальзывает тень беспокойства.

Глава 5. Последний Круг

Сборы начались сразу после завтрака, внося в утреннюю, почти звенящую идиллию леса резкие, деловитые звуки человеческой суеты. Воздух, до этого чистый и прохладный, наполнился шорохом грубой ткани сворачиваемых палаток, металлическим позвякиванием складываемой походной посуды и приглушёнными, но оживлёнными голосами многочисленных родственников, обменивающихся последними впечатлениями перед отъездом домой. Запах дыма от почти потухшего костра, печальный, как воспоминание, смешивался с густым ароматом влажной земли и свежей хвои, создавая тот самый неповторимый, горьковато-сладкий букет уходящего лета.

Я помогал упаковывать вещи, стараясь двигаться и говорить как обычно, но не мог отделаться от ощущения, что невидимая река пролегла между мной и моим вчерашним «я». Каждое моё действие, каждое прикосновение теперь было наполнено новым, странным смыслом. Складывая свой спальный мешок, я отчётливо чувствовал, как грубая текстура плотной ткани отпечатывается на кончиках пальцев с невероятной, почти болезненной чёткостью. Каждая ниточка, каждое переплетение волокон ощущалось как отдельная, осязаемая история. Мне казалось, я мог бы с закрытыми глазами определить, где на ткани есть потёртость, а где она почти нова. Это было не просто обострённое осязание, это было какое-то новое, аналитическое чувство, которое тут же начинало каталогизировать информацию, не спрашивая моего на то позволения. Поднимая сумки с припасами, я ощущал не только их привычный вес, но и словно улавливал слабую, едва заметную энергетическую ауру, исходящую от предметов внутри – казалось, каждая вещь теперь обладала своим собственным, уникальным «голосом», шёпотом своей истории.

Дядя Сергей, высокий и широкоплечий, с густой каштановой бородой, в которой уже заметно проглядывала седина, как всегда, взял на себя роль распорядителя погрузки вещей в наши семейные макро-автомобили. Его громкий, зычный голос, похожий на дружелюбные раскаты летнего грома, разносился по всей поляне, пока он отдавал короткие, чёткие распоряжения и шутливо подбадривал младших племянников, пытавшихся утащить неподъёмные рюкзаки.

– Михаил, осторожнее с этим котлом! – кричал он двоюродному брату. – Он нам ещё пригодится для будущих ритуалов! Не хватало его помять!

В его голосе привычно смешивались требовательная строгость и добродушный юмор. Его весёлость была искренней, неподдельной – он был именно таким: большим, шумным и надёжным, как вековой дуб. Но я заметил, как он несколько раз бросил в мою сторону быстрые, внимательные взгляды, словно пытаясь подметить что-то необычное в моём поведении. В эти краткие мгновения его глаза, обычно искрящиеся неуёмным весельем, становились другими. Весёлость никуда не исчезала, но под ней проступало что-то иное – сосредоточенное, оценивающее выражение умелого садовода, который придирчиво осматривает редкое, капризное и бесконечно ценное растение после первой грозы, проверяя, не сломался ли росток, не повредились ли листья. Проходя мимо меня, он, как бы невзначай, шутливо хлопнул меня по плечу.

– Ну что, наследник, готов к возвращению в каменные джунгли? – прогремел он, улыбаясь во всю ширину своей бороды. Его ладонь, тяжёлая и горячая, как после работы у горна, опустилась мне на плечо. Но это было не просто дружеское похлопывание. На долю секунды его пальцы сжались, и я ощутил, как тепло, идущее от его руки, стало иным – сосредоточенным, проникающим. Словно опытный кузнец, он несильно постукивал по свежему клинку, прислушиваясь не к звуку, а к внутреннему отклику металла. Это ощущение было странным, тревожащим и совершенно непонятным. А потом оно так же внезапно исчезло. Хватка ослабла, и дядя, отпустив меня, снова превратился в самого себя – беззаботного и весёлого, словно ничего и не было.

Анна крутилась рядом, старательно помогая собирать мелкие вещи: книги, фонарики, забытые кем-то кружки. Её светлые волосы, растрёпанные после ночи в палатке, отливали чистым золотом в лучах утреннего солнца. Сегодня она была необычно тихой и сосредоточенной. Маленькие ручки ловко складывали одежду и упаковывали тонкие учебные свитки, но её движения казались немного механическими, а взгляд был устремлён куда-то внутрь себя, словно мысли её витали далеко отсюда.

Я как раз помогал Анне упаковать последние вещи в её небольшой рюкзачок, когда заметил, как сестра задумчиво вертит в пальцах маленький гладкий камешек серого цвета. Её глаза были широко раскрыты, словно она пыталась запомнить каждую прожилку на его поверхности, каждую щербинку.

– Что такое, Анна? Нашла что-то интересное? – тихо спросил я, наклонившись к ней.

Сестра подняла на меня взгляд, и я увидел в нём лёгкую грусть и тень той самой задумчивости, которая была ей сегодня так несвойственна.

– Знаешь, Саша, мне кажется, что этот камешек особенный, – прошептала она, показывая мне свою находку. – Я нашла его вчера, когда мы гуляли у ручья. Он такой… тёплый. Нет, не просто тёплый. Он… спокойный. Будто спит и видит хорошие сны. И напоминает мне о нашем времени здесь, в лесу. О вчерашнем вечере.

Я осторожно взял камень из её ладошки. Обычный серый гранит, гладко отполированный водой до идеальной округлости. Но когда я подержал его в руке, мне действительно показалось, что он хранит слабое, едва уловимое тепло, не похожее на тепло солнечных лучей. Я сосредоточился, пытаясь применить своё новое, обострённое чувство, и ощутил то, о чём говорила Анна. Камень не был магическим в привычном смысле, но он нёс в себе отпечаток векового покоя. Энергия воды, тысячелетиями омывавшей его, и энергия земли, где он лежал, слились в нём в нечто цельное и гармоничное. Он был якорем стабильности в этом пронизанном магией лесу. И тут же пришла другая мысль, странная и холодная, как сам этот камень. А что, если она тянется к нему не просто так? Что, если мой собственный внутренний жар, который теперь постоянно тлеет под рёбрами, стал настолько сильным, что его можно почувствовать? Словно я превратился в живую печку, и она, сама того не зная, ищет прохлады рядом с этим речным голышом. От этой мысли мне стало не по себе.

– Хочешь взять его с собой? Как талисман? – предложил я, стараясь улыбнуться как можно ободряюще.

Анна кивнула, её лицо тут же просветлело.

– Да, это было бы здорово! Чтобы не забыть это лето и… наш ритуал.

Я бережно положил камешек в маленький боковой карман её рюкзака.

– Вот, теперь он всегда будет с тобой. Как напоминание о нашем времени здесь.

Анна улыбнулась, но я видел, что задумчивость не покинула её взгляд.

– Саша, – начала она немного неуверенно, снова теребя край платья, – тебе не кажется, что в этот раз… всё было как-то… по-другому? Не как в прошлом году? Не знаю, может быть, это потому, что я становлюсь старше, но… ритуал показался мне более… значимым, что ли. Более… настоящим. Будто в прошлые годы мы смотрели на нарисованный огонь, а вчера – заглянули в настоящее пламя.

Я на мгновение задумался, вспоминая вчерашний вечер – вспышки огня, видения, пульсирующий жар в груди, слова дедушки… Да, что-то определённо изменилось. Но как объяснить это ей, не обрушив на неё груз тайн, который теперь нёс, и я?

– Может быть, ты права, – ответил я осторожно, стараясь не выдать своего волнения. – Мы оба растём, Анна. И, наверное, начинаем лучше понимать и чувствовать традиции нашей семьи, нашу связь с магией.

Наш разговор прервал голос дедушки, раздавшийся откуда-то со стороны большой палатки, служившей временным хранилищем для самых ценных вещей:

– Александр! Анна! Подойдите сюда, пожалуйста. Помогите мне сложить ритуальные свитки!

Голос деда, как всегда мягкий, но властный, не терпел возражений.

Мы поспешили к нему. Дедушка стоял возле большого, окованного серебром дубового сундука, который мы всегда брали с собой в экспедиции. Внутри него, я знал, хранились не просто походные принадлежности, а древние манускрипты и некоторые ритуальные артефакты, передаваемые в нашей семье из поколения в поколение и требующие особого хранения.

– Сегодня вы впервые поможете мне с этим важным и ответственным делом, – сказал дедушка, когда мы подошли. В его глазах мелькнула тёплая искорка. – Смотрите внимательно и делайте точно так, как я покажу. С этими вещами нужно обращаться с величайшим уважением.

Дедушка достал из сундука свёрток тончайшей шёлковой ткани лазурного цвета и аккуратно расстелил её на походном столике. Затем он извлёк один из свитков из плотного, чуть пожелтевшего пергамента, скреплённого восковой печатью с гербом Фениксов, и начал медленно, почти ритуально заворачивать его в шёлк.

– Видите, как я это делаю? – спросил он, поворачиваясь к нам и демонстрируя каждый этап. – Каждый свиток нужно заворачивать очень осторожно, чтобы не повредить хрупкий пергамент и не стереть древние письмена. Шёлковая ткань защищает их от влаги, пыли и случайных магических воздействий.

Мы с Анной внимательно наблюдали, стараясь запомнить каждое его движение, каждое слово. Затем дедушка предложил нам попробовать самим. Анна взяла небольшой свиток, перевязанный красной лентой, и, сосредоточенно высунув кончик языка от усердия, начала его аккуратно заворачивать, стараясь подражать дедушке.

Я выбрал свиток немного потолще, с более тёмной, потрескавшейся от времени печатью, и тоже приступил к работе, ощущая под пальцами гладкую прохладу пергамента и едва заметную вибрацию заключённой в нём древней магии.

Это было не просто знание. Это была сила, уснувшая, но не мёртвая. Прикосновение к пергаменту было похоже на прикосновение к коже древнего, спящего дракона. Сила каждого свитка ощущалась по-разному: один был прохладным и спокойным, как мудрость старика, другой – тёплым и нетерпеливым, как сила молодого воина.

– Отлично получается, – одобрительно кивнул дедушка, с улыбкой наблюдая за нами. – Теперь, Александр, – сказал он, передавая мне особенно старый, ветхий на вид свиток, пергамент которого сильно пожелтел и местами истёрся от времени, – этот требует особой осторожности. Он очень древний. Помни, эти знания – наше бесценное наследие. Они требуют уважения и бережного обращения.

Я кивнул, чувствуя вес этого древнего свитка в своих руках. Он казался тёплым, почти живым, словно хранил в себе не только слова, но и частичку души того мага, что когда-то давно начертал их. Мои пальцы ощутили не только шероховатость пергамента, но и нечто иное. Когда я коснулся его, меня словно пронзило разрядом статического электричества. Но это был не просто разряд. На долю секунды в сознании вспыхнул не образ, а чистое ощущение: глухая, застарелая боль, похожая на фантомную боль в давно зажившей, но неправильно сросшейся кости. Словно сам пергамент помнил не только мудрость, но и цену, которой она была заплачена. Это ощущение было таким мимолётным, что я тут же списал его на собственное воображение и усталость, но лёгкая дрожь в пальцах осталась. На мгновение мне показалось, что я вижу, как по пергаменту пробегают крошечные, едва заметные искорки энергии, но, моргнув, я понял, что это, скорее всего, просто игра света на старой поверхности. Медленно и предельно аккуратно, следуя инструкциям дедушки, я завернул древний свиток в защитный шёлк, стараясь не допустить ни единой складки, которая могла бы повредить хрупкий пергамент.

Когда последний свиток был бережно упакован в защитный шёлк и уложен в окованный серебром сундук, дедушка кивнул, давая знак, что всё готово. Мы собрались в прощальный круг на той же поляне, где вчера горел ритуальный костёр. Его следы – круг примятой травы и тёмное пятно золы в центре – служили молчаливым напоминанием о вчерашнем таинстве.

Утреннее солнце уже поднялось довольно высоко, его тёплые лучи пронизывали густую листву вековых дубов, создавая на земле сложную, постоянно меняющуюся мозаику из света и тени. Лёгкий ветерок играл в волосах, шелестел листьями над головой, словно древний лес тоже тихо прощался с нами до следующего года.

Дедушка Пётр Алексеевич вышел в центр круга. Он медленно обвёл всех собравшихся долгим, внимательным взглядом, и на мгновение мне показалось, что его глаза, обычно серые, как утренний туман, вспыхнули мягким внутренним светом. Тишина, нарушаемая лишь пением птиц и шелестом ветра, стала почти осязаемой.

– Дорогая семья, – начал он, и его голос, негромкий, но наполненный той особой силой, что даётся годами и мудростью, казалось, проникал в самое сердце каждого присутствующего, – мы завершаем ещё одну главу нашей общей истории. Этот ритуал, как и многие до него, вновь сблизил нас с нашими предками, напомнил нам о наших корнях, о нашем предназначении и о той силе, что течёт в нашей крови.

Он сделал паузу, и его взгляд на долю секунды задержался на мне. Я снова почувствовал, как внутри, в районе солнечного сплетения, разгорается то странное, но уже знакомое тепло. Оно было не обжигающим, а ровным, уверенным, как пламя в хорошо сложенном очаге, которому не страшен никакой ветер.

– Помните всегда, кто вы есть, – продолжил дедушка, и его голос обрёл стальные нотки наставника. – Вы – Фениксы. Хранители древней магии, защитники равновесия в этом мире. Несите это знание с гордостью, несите его как знамя. Но не забывайте об ответственности. Ибо великая сила требует великой мудрости, самоконтроля и чистоты помыслов. Это не просто слова, дети мои. Это закон, высеченный в веках. Закон, нарушение которого однажды уже принесло нашему роду великую славу и великую скорбь.

Его слова отозвались во мне глубоким, гулким эхом, словно пробуждая что-то древнее, могущественное, спавшее до этого момента. Я заметил, как другие члены семьи – мои дяди, тёти, двоюродные братья и сёстры, даже самые маленькие дети, притихшие у ног родителей, – выпрямились, их лица стали серьёзными, сосредоточенными, торжественными. Но реакция была разной. Большинство, особенно дальние родственники, слушали с благоговейным трепетом, воспринимая слова деда как часть красивой и важной традиции. Но я видел, как напряглись плечи дяди Сергея, как ещё несколько старейшин из основной ветви рода обменялись быстрыми, едва заметными взглядами. Они смотрели не на деда. Они смотрели друг на друга, и в их взглядах было не просто согласие, а узнавание. Словно дедушка произнёс некое кодовое слово, понятное лишь им, и они молча подтверждали друг другу, что сигнал принят. В этот миг я впервые почувствовал невидимую стену, отделявшую нашу семью на два лагеря: тех, кто просто слушал красивую речь, и тех, кто слышал её истинный, скрытый смысл. И я, к своему стыду и жгучему любопытству, находился в первом.

Дедушка завершил свою короткую, но ёмкую речь, и на поляне снова воцарилась тишина. Затем он медленно поднял руки ладонями вверх, словно принимая благословение неба и земли. И все мы, от мала до велика, как один, повинуясь древнему инстинкту, зову крови, повторили этот жест. В тот же миг я ощутил, как что-то неосязаемое, но явно присутствующее – тёплое, живое, вибрирующее – пробежало по кругу, соединяя нас всех невидимыми нитями родства, силы и чего-то большего.

На краткий, ослепительный миг мне показалось, что я вижу эти связи. Это были не просто линии света. Скорее, мириады крошечных золотых частиц, похожих на пыльцу светящихся растений, что я видел в книгах о флоре Изнанки. Они исходили от груди каждого из нас, поднимались в воздух и, словно подчиняясь невидимому магнитному полю, выстраивались в дрожащие, пульсирующие нити. Мой разум, привыкший к схемам и чертежам, тут же попытался проанализировать этот узор, найти в нём логику. Нити не просто пересекались – они сплетались, образуя сложные узлы, расходясь и снова встречаясь, формируя над нами нечто живое и невероятно сложное. И лишь когда я отбросил попытки понять детали и охватил взглядом всю картину целиком, она обрела смысл. Это были крылья. Огромные, трепещущие крылья, сотканные из света сотен сердец нашего рода. Я не просто видел эту сеть, я чувствовал себя её частью, её крошечным, но важным узлом. Я ощущал, как моя собственная золотистая нить тянется от груди, вплетаясь в общий узор, и как мой внутренний жар питает её, делает ярче, заставляя сиять, возможно, чуть заметнее остальных.

– Пусть огонь Фениксов всегда горит в ваших сердцах! – произнёс дедушка, и его голос, усиленный общей энергией рода, казалось, эхом отразился от каждого дерева.

Мы повторили эти слова вслед за ним, и я почувствовал, как внутреннее тепло вспыхнуло с новой силой. Оно горячей волной разлилось по всему телу, наполняя каждую клеточку ощущением полёта и безграничных возможностей. На мгновение мне показалось, что мои руки снова окутало слабое, но отчётливое золотистое сияние, похожее на трепещущие перья огненной птицы. Оно мерцало и переливалось, но исчезло так же быстро, как и появилось, стоило мне моргнуть.

Церемония завершилась, и поляна снова наполнилась привычными звуками сборов. Я помогал складывать последние вещи в багажник нашего старого семейного автомобиля «Феникс-Мотор», когда заметил, как утренние солнечные лучи создают на его тёмно-бордовом, местами потёртом корпусе причудливые узоры, смутно напоминающие охранные руны.

В этот момент ко мне тихо подошла Анна. Её глаза были всё ещё широко раскрыты, словно она до сих пор не могла до конца поверить в то, что видела.

– Саша, – прошептала она, её голос всё ещё дрожал от волнения, – ты… ты это видел? Когда дедушка говорил… мне показалось, что вокруг нас летали маленькие огоньки! Совсем как светлячки, только золотые-золотые! Они танцевали прямо в воздухе, словно крошечные звёзды!

Я замер, поражённый её словами. Неужели? Неужели и она что-то заметила?

– Наверное, это просто солнечные блики играли в пыли, Анечка, – ответил я как можно спокойнее, стараясь придать голосу беззаботность, хотя сам уже ни в чём не был уверен. Часть меня отчаянно хотела поделиться с ней тем невероятным, что я испытал, но другая, более осторожная часть, помнящая о семейных тайнах, шептала, что это может напугать её или вызвать лишние вопросы.

Анна покачала головой, её светлые волосы взметнулись в лучах утреннего солнца. Она не стала спорить, но по её серьёзному, сосредоточенному личику я понял, что мои неубедительные слова её не обманули. Вместо спора она крепко обняла меня.

– Как думаешь, что нас ждёт дома? – спросила она тихо, прижавшись щекой к моему плечу.

Я обнял её в ответ, чувствуя внезапный прилив нежности. Мне так хотелось уберечь её от всех тревог, от всех теней, что лежали на нашем роде.

– Не знаю, малышка, – честно ответил я. – Но что бы ни случилось, мы обязательно справимся. Мы же Фениксы, помнишь? Наш девиз – «Возрождаясь, крепнем». Мы всегда поднимаемся, даже из самого серого пепла, становясь только сильнее.

Она подняла голову и посмотрела на меня своими ясными голубыми глазами. На её лице медленно расцвела улыбка.

– Александр! Анна! Пора ехать, хватит прощаться с лесом! – нас позвал дядя Сергей.

Мы забрались в наш старенький, но надёжный «Феникс-Мотор», уютно устроившись на заднем сиденье. Я в последний раз окинул взглядом поляну через заднее стекло – место ритуала, потухший костёр, опустевшие палаточные площадки… Казалось, само это место всё ещё хранило ощутимые отголоски вчерашней магии, тихую вибрацию силы.

Глава 6. Родовое гнездо

Наш путь домой был недолгим – всего полчаса по извилистой, ухабистой лесной дороге. Но каждый её поворот, каждый метр пути словно соединял меня незримой нитью с долгой историей нашей семьи, с теми поколениями Фениксов, кто бесчисленное множество раз ездил здесь до меня. Лес вокруг словно оживал в лучах уже поднявшегося солнца. Густая листва деревьев мелькала за окном, создавая впечатление бесконечного, переливающегося золотисто-зелёного калейдоскопа. Мои обострённые чувства ловили каждый шорох, каждый аромат, каждый оттенок света, но мысли неотступно кружились вокруг одного: что ждёт нас дома?

Я закрыл глаза, пытаясь отстраниться от пёстрой картинки за окном и сосредоточиться на том, что происходило внутри. Прежде поездка через этот лес была просто приятной дорогой. Теперь это было похоже на чтение книги с одновременным прослушиванием её музыкальной партитуры. Я не просто видел деревья – я слышал их. Не ушами, нет. Это было внутреннее, почти тактильное знание. Могучие дубы «звучали» низко, гулко и протяжно, как басовая струна древнего контрабаса, их дыхание силы было медленным, основательным и незыблемым. Берёзы, напротив, отзывались тонкими, серебристыми отзвуками, их внутреннее свечение было лёгким, трепещущим, хрупким, как морозный узор на стекле. Я пытался найти этому объяснение, параллель в трактатах по магии стихий, что я читал в библиотеке деда. Было ли это проявлением эмпатии к духам деревьев, о которой я читал в знаменитом трактате «Шёпот Корней» господина Дубравина? Или это была особая форма рунического резонанса, который описывал в своих трудах великий рунолог Змеицын? Ни одно из объяснений не подходило полностью. Мой разум, словно прилежный архивариус, тут же создал новую картотеку для этих ощущений, но полки её пока оставались пустыми, без единой знакомой книги, способной всё объяснить. Так действовал новый, неведомый мне ранее орган чувств: это был сухой, почти математический анализ, который тут же начал разбирать мир на составляющие его энергетические сигнатуры.

Я попытался мысленно «приглушить» этот поток, вернуться к привычному, спокойному восприятию, но не смог. Словно в моей голове открылся новый, всеядный орган чувств, который требовал к себе всего моего внимания. Этот непрекращающийся поток информации требовал огромных усилий для осмысления, и я, чтобы зацепиться за что-то привычное в этом головокружительном водовороте, инстинктивно сосредоточился на более знакомой, земной тревоге.

Вернулись ли уже родители из своей загадочной поездки? Какие новости они привезли? И как это их «важное дело», из-за которого они впервые пропустили ритуал, повлияет на нашу жизнь? Эти вопросы роились в голове, не давая сосредоточиться на красоте утреннего леса.