Наследник Фениксов. Начало

Однако, вместе с этим мимолётным уколом грусти, я ощутил и другой, гораздо более сильный прилив – прилив гордости. Несмотря на все трудности, на все невзгоды, наша семья выстояла. Мы сохранили этот дом, это родовое гнездо, не позволив ему превратиться в руины или быть проданным за долги чужакам. Именно в этом противоречии я начал видеть истинную картину. Глядя на внешние признаки упадка, я одновременно ощущал под ногами глубокий, ровный гул исходящей от земли силы. Она никуда не делась. Магический фундамент нашего дома был силён, как и прежде, подобно сердцу спящего великана. Внутри меня зрел острый, пронзительный разлад: как такой мощный «источник» может питать столь скромный «результат»? Этот вопрос, на который не было ответа, занозой сидел в сознании, подтачивая официальную версию простого «обеднения» рода. И вдруг, словно вспышка озарения, я понял, где искать ответ. Не в древних артефактах и не в гудящей под ногами силе. Он был запечатлён в моих собственных воспоминаниях. В образе стёртых от работы рук отца, которые я видел с раннего детства. В тихой, но несгибаемой маминой улыбке по вечерам, когда она, смертельно устав, всё равно находила силы обсудить со мной хитросплетения рунической вязи или запутанные параграфы из трактатов по истории. И в этот миг меня пронзил почти физический укол стыда за своё детское, наивное высокомерие, с которым я раньше смотрел на их труд. Я видел в нём лишь признак бедности, а не то, чем он являлся на самом деле. Это был не просто труд. Это был безмолвный, ежедневный подвиг по охране великой тайны. Каждое их усилие, каждая мозоль на руках отца, каждая морщинка у глаз матери – всё это было частью невидимой битвы, которую они вели, чтобы сохранить нечто гораздо более важное, чем показное величие. Их верность семейным традициям, их несгибаемый дух не просто не позволили нашему дому потерять свою душу. Они были стражами этой души.

Я снова вспомнил слова дедушки: «Истинное величие, Александр, не в золоте и власти, а в силе духа, в чести и верности своим корням». Глядя на наш старый, но гордый дом, я понимал – он и есть живое воплощение этой идеи. Пусть он уже не сверкает показным богатством, но он по-прежнему дышит, хранит в себе самое главное – несломленный дух, живую историю и древнюю магию нашего рода.

***

Поздний август одаривал сад последними щедрыми красками уходящего лета. Яблони и груши, усыпанные румяными, налитыми соком плодами, тяжело клонили ветви к земле. Их сладкий, пьянящий аромат, смешиваясь с густым запахом увядающих роз, создавал неповторимую, чуть печальную атмосферу прощания с теплом. Пчёлы и последние яркие бабочки, словно чувствуя скорое приближение осени, с лихорадочной энергией кружились над цветами. Эта мирная, немного грустная картина напомнила мне о вечном круговороте жизни, о неразрывной связи увядания и возрождения – истинной сути магии Фениксов.

Глядя на всё это – на старый дом, на пышный сад, на синее небо над головой, – я чувствовал, как внутри меня, словно расправляя крылья, растёт и крепнет решимость. Да, наш дом, наш род пережили не лучшие времена, несли на себе бремя трудных лет. Но в этом тихом, скромном достоинстве, в этой способности выстоять и сохранить себя перед лицом любых невзгод я видел подлинную, несломленную силу Фениксов. Мы, как и наш великий тотем, способны возрождаться даже из самого холодного пепла. И я молча поклялся себе, стоя здесь, на пороге родного дома. Это был не просто порыв, а осознанный внутренний ритуал. Я подошёл к стене, к той самой панели с резным крылом феникса, где «звучание» рун было самым сильным, и приложил к ней ладонь. Дерево было тёплым от солнца, но под этим теплом я почувствовал глубинную, спокойную вибрацию силы. И в этот самый миг мой внутренний огонь откликнулся короткой, почти беззвучной вспышкой. И дом, я почувствовал это совершенно отчётливо, ответил мне едва заметной волной тепла, словно живое существо, принимая мою клятву. Я приложу все силы, все знания, которые обрету, всю магию, что, возможно, проснётся во мне, чтобы однажды вернуть нашей семье, нашему дому его истинное, не показное, но заслуженное величие. Не ради пустой славы или власти, но ради сохранения того бесценного наследия, той мудрости и той древней силы, которые веками хранились в этих стенах.

С этими мыслями я сделал ещё один глубокий вдох, наполняя лёгкие прохладным утренним воздухом и предвкушением нового дня, и решительно повернулся к тяжёлой входной двери. Впереди меня ждало много работы, много учёбы, много неизвестных испытаний и, я верил, великих открытий. Я был готов встретить их с высоко поднятой головой, как и подобает истинному Фениксу.

Переступив порог, я почувствовал, как по телу мгновенно пробежала волна знакомого, уютного тепла, словно сам дом радостно вздохнул и обнял меня своими невидимыми, но такими родными руками. Магия этого места разительно отличалась от той, что я ощущал в лесу. Лес был дикой, необузданной стихией, его сила была похожа на рёв океана. А дом… дом был структурой, порядком, памятью. Его магия была подобна сложной, идеально отлаженной мелодии, где каждая нота знала своё место. Воздух внутри был плотным, прохладным и совершенно неподвижным, словно время здесь текло иначе, медленнее, чем в суетливом мире за порогом. Каждый звук – скрип моих ботинок, вздох Анны – тонул в этой густой тишине, не находя эха. Знакомый с младенчества запах старого, чуть потрескивающего дерева, пыльных книжных переплётов и сушёных маминых трав смешался с чем-то новым – едва уловимым, тонким ароматом, которого я раньше никогда не замечал. Он был похож одновременно на запах озона после сильной грозы и на аромат раскалённого на солнце камня – терпкий, чистый, немного щекочущий ноздри. Теперь я понимал, что этот странный запах не пропитывал весь дом, а ощущался как «эхо», оставшееся в воздухе после какого-то важного, напряжённого разговора, словно сами произнесённые слова оставили после себя энергетический след. Этот странный запах напомнил мне о вчерашнем ритуале в лесу, о том необычном, пьянящем ощущении силы, которое я испытал рядом с костром. Я не мог точно понять, что это было, но эта мысль заставила меня снова задуматься: может быть, наш старый дом всегда хранил в себе какие-то глубокие тайны, которые я только сейчас, после прикосновения к древней магии, начинал замечать и чувствовать?

Прохлада просторного, высокого холла показалась особенно приятной после уже начавшей припекать августовской жары, оставшейся снаружи. Высокие потолки, украшенные старинной, местами потрескавшейся лепниной с изображениями взлетающих фениксов и извивающихся языков пламени, создавали ощущение простора и древнего величия, напоминая о славном, хоть и далёком, прошлом нашего рода. Старинные магические светильники на стенах, выполненные в виде бронзовых факелов, мягко замерцали чуть ярче, приветствуя наше возвращение. Их тёплый, золотистый свет, казалось, пульсировал в такт биению моего сердца. Я знал, что это не просто игра воображения – древняя, разумная магия дома всегда откликалась на присутствие членов семьи Фениксов, на наши эмоции, на нашу кровь.

Пол, выложенный широкими, тёмными дубовыми досками, которые отец бесчисленное количество раз натирал воском до зеркального блеска, тихонько, знакомо поскрипывал под моими новыми ботинками, словно старый ворчун, шепчущий приветствия. Каждый шаг по этим половицам был как прикосновение к самой истории – кто знает, сколько поколений Фениксов прошло по ним до меня, неся свои радости, печали, надежды и тайны? Большой резной шкаф для верхней одежды, стоявший у стены, встретил нас своим тёмным, величественным и немного суровым видом. Его массивные дубовые дверцы, украшенные искусной резьбой, изображающей сцены из легенд о первых магах нашего рода – вот Игнатий Первый укрощает пламя, вот его сын сражается с ледяным драконом – были слегка приоткрыты, словно приглашая нас повесить плащи и шляпы.

Анна, как всегда нетерпеливая, вбежала в дом первой и уже вовсю кружилась посреди просторного холла, раскинув руки и запрокинув голову, разглядывая лепнину на потолке.

– Саша, ты чувствуешь? – вдруг воскликнула она, резко остановившись и посмотрев на меня сияющими глазами. – Как будто… как будто всё вокруг… поёт!

Я замер и прислушался. И понял, что она права. Сквозь привычную утреннюю тишину дома действительно пробивалась едва слышная, тонкая, почти неземная мелодия. Она была похожа одновременно и на тихий шёпот ветра в кронах столетних дубов, и на далёкий, хрустальный звон колокольчиков, и на мерное потрескивание огня в камине. Казалось, это звучала сама память дома, перебирая струны прошлого. Анна воспринимала её сердцем, как единую, волшебную песню, целостную и прекрасную. Но мой разум тут же принялся препарировать это чудо. Я слышал отдельные «партии» этой музыки: глубокий, басовый гул защитных полей, наложенных на фундамент; тонкий, почти ультразвуковой перезвон кристаллов-стабилизаторов, спрятанных в стенах; и даже ритмичное, едва заметное поскрипывание старых балок под потолком, которые словно вздыхали под тяжестью прожитых веков. Я впервые осознал, насколько сложной инженерной системой был наш дом, и как по-разному мы с сестрой воспринимаем одну и ту же магию. Эта музыка, казалось, исходила отовсюду – от самих стен, от скрипящих половиц под нашими ногами, от старинных, чуть выцветших портретов на стенах.

– Это голос нашего дома, – сказал я тихо, сам удивляясь своим словам и той уверенности, с которой они были произнесены. – Наверное, он рад, что мы вернулись.

Из холла я прошёл в большую столовую – пожалуй, главное место в нашем доме, его настоящее сердце. Здесь каждый предмет, от старинного буфета до потёртого кресла у камина, казалось, дышал историей и тихой, вековой магией. Большой камин, облицованный массивным, чуть потрескавшимся камнем, хранил в себе тепло бесчисленных семейных вечеров, проведённых у огня. Хотя до настоящих осенних холодов было ещё далеко, его топили и сейчас, по вечерам – не столько для тепла, сколько для уюта, поддерживая ту самую живую искру, что была душой нашего дома. Кресло рядом с камином, обитое выцветшим зелёным бархатом, казалось, до сих пор хранило незримый отпечаток фигуры деда. А в центре комнаты царил он – огромный овальный стол из тёмного, почти чёрного дуба, за которым наша семья собиралась каждый день на протяжении многих поколений. Его гладкая, отполированная тысячами прикосновений поверхность была испещрена мелкими царапинами и пятнами – безмолвными свидетелями бесчисленных ужинов. Я провёл рукой по столу, кончики пальцев ощутили не только гладкость дерева, но и едва заметные углубления от пролитых когда-то чернил.

На мгновение, когда мои пальцы скользнули по самой глубокой царапине, меня пронзила слабая, почти истлевшая вспышка чужих эмоций, фантомное «эхо» – отголосок ярости, страха и холодной, несокрушимой решимости, оставленный здесь много десятилетий назад. Я отдёрнул руку, поражённый этим новым, пугающим уровнем восприятия. Каждая отметина на этом старом столе была строчкой в нашей долгой семейной летописи.

Проходя через столовую к ведущей наверх лестнице, я уловил тонкий, но отчётливый аромат, доносящийся из малой кухни, что была рядом. Запах свежеиспечённого хлеба и крепкого травяного чая наполнял дом, создавая ту самую неповторимую атмосферу уюта и надёжности. Я улыбнулся про себя – это, несомненно, была работа нашего невидимого домового, Кузьмы. И тут же я впервые задумался о нём по-новому. Его забота была не просто бытовой магией. Это было постоянное, неустанное «поддержание огня» в очаге, в самом сердце дома. Его труд был такой же важной частью защитной системы, как и руны отца, – он берёг не просто порядок, а саму «жизненную силу» нашего родового гнезда.

Поднимаясь по широкой, скрипучей дубовой лестнице на второй этаж, я не мог не задержать взгляд на фамильных портретах, что строгими рядами взирали на меня со стен. Лица предков – воинов в тускло поблёскивающих доспехах, магов в расшитых рунами мантиях, мудрых женщин с проницательными глазами – казались живыми в мягком свете. Но прежде их взгляды были лишь краской на холсте, строгой, но безмолвной. Теперь же они обрели вес; воздух вокруг меня словно уплотнился, налился волей сотен поколений. Каждый портрет стал безмолвным судьёй, и от каждого исходил свой, особый вопрос, сотканный не из слов, а из чистого ощущения. От воинов веяло холодом закалённой стали и жаром битвы, их взгляды впивались в меня, требуя ответа: «Есть ли в твоих жилах наша твёрдость?». От мудрецов с фолиантами в руках исходила прохлада древних библиотек и терпкий запах чернил, их глаза испытывали насквозь: «Достанет ли твоему разуму глубины, чтобы вместить наше знание?». А взгляд Игнатия Третьего, чей портрет висел на самом почётном месте… он не спрашивал. Он впечатывал в мою душу приказ, холодный и ясный, как свет далёкой звезды: «Заверши начатое». Их взгляды, строгие, но не лишённые тепла, словно провожали меня, молчаливо напоминая о великом наследии и той огромной ответственности, которая теперь, после событий в лесу, лежала на моих плечах.

Оказавшись на площадке второго этажа, я на мгновение замер перед знакомой дверью в свою комнату. Рука сама потянулась к прохладной резной ручке – так хотелось укрыться там, среди своих книг и артефактов, попытаться осмыслить всё произошедшее, упорядочить вихрь мыслей и чувств. Но что-то внутри, какое-то новое, непривычное ощущение долга, остановило меня. Сейчас было не время для уединения и отдыха. И словно в подтверждение этой мысли, из глубины коридора, из-за массивной двери дедушкиного кабинета, донёсся его голос – спокойный, но властный, не допускающий промедления:

– Александр! Анна! Зайдите ко мне, пожалуйста.

Голос дедушки, спокойный, но властный, донёсся с площадки второго этажа. Я почувствовал, как сердце забилось чуть быстрее от лёгкого волнения. Дедушка редко звал нас к себе в кабинет просто так, без веской причины. Обычно это означало, что предстоит важный, возможно, даже переломный разговор.

Я обернулся и увидел, как Анна выбежала из столовой и теперь торопливо поднималась по лестнице за мной, её голубые глаза были широко раскрыты от любопытства. Мы встретились на площадке и быстро переглянулись. Не говоря ни слова, мы направились к кабинету дедушки. По пути я заметил, как яркий солнечный луч, пробившийся сквозь старинное витражное окно в конце коридора, создал на тёмных дубовых половицах отчётливый, сияющий золотом узор в виде летящего феникса – словно добрый знак, подтверждающий значимость предстоящего момента. Подойдя к тяжёлой двери кабинета, украшенной сложной, замысловатой резьбой со сценами из истории рода, я на мгновение задержал дыхание, собираясь с духом. Чтобы немного успокоиться, я провёл рукой по гладкому, прохладному дереву, коснувшись пальцами крыла одного из резных фениксов, и мы тихо вошли.

Знакомый, густой и сложный аромат старых книг в кожаных переплётах, хрупкого пергамента, сушёных магических трав и пыли веков окутал нас, едва мы переступили порог. В этом запахе, как в сложном зелье, смешались нотки ванили от старой бумаги, терпкость магических чернил и почти осязаемая аура силы, исходящая от сотен артефактов, скрытых за створками шкафов. Солнечный свет, льющийся через высокие стрельчатые окна, играл на тиснёных золотом корешках древних фолиантов, что плотными, бесконечными рядами выстроились на полках вдоль стен, уходя в полумрак высокого сводчатого потолка. Казалось, сама мудрость веков, сама история нашего рода была заключена в этих молчаливых томах, терпеливо ожидая того, кто сможет и осмелится раскрыть их тайны.

Дедушка Пётр Алексеевич сидел за своим огромным, внушительным дубовым столом, который был завален раскрытыми свитками, старинными картами созвездий и какими-то сложными чертежами. Его длинные седые волосы и такая же серебристая борода мягко светились в лучах утреннего солнца, придавая ему сходство с мудрым чародеем из древних легенд. Когда он поднял на нас глаза от документа, который внимательно изучал через очки в тонкой оправе, я заметил в его взгляде привычную теплоту, смешанную с едва уловимой озабоченностью.

– Проходите, дети, садитесь, – сказал он мягко, но с той привычной властностью в голосе, что не допускала возражений. Он указал на два старинных кожаных кресла с высокими резными спинками, стоявших перед его столом.

Мы с Анной послушно заняли свои места. Кресла приняли нас в свои глубокие, мягкие объятия, но я всё равно чувствовал, как напряглись мои мышцы, а где-то в самой сердцевине моего существа снова заворочалось то самое тёплое, живое ощущение, тот внутренний огонь, что не покидал меня со вчерашней ночи.

– Как вы знаете, – начал дедушка, его голос был спокоен, но я уловил в нём едва заметное напряжение, – ваши родители ездили навестить прабабушку по материнской линии, в родовое поместье Тайнославов. – Он сделал паузу, словно тщательно подбирая слова, его пальцы рассеянно перебирали старинное пресс-папье на столе. – Сегодня вечером они должны вернуться домой.

Я молча кивнул, живо вспомнив недавний отъезд мамы и папы. Их лица тогда были необычно озабоченными и сосредоточенными, а тихие разговоры с дедушкой накануне казались полными недомолвок. Тогда я не придал этому особого значения, но теперь, глядя на серьёзное лицо деда, я начал понимать – эта поездка была чем-то гораздо большим, чем просто визит к пожилой родственнице. Род Тайнослава… Род моей матери. В памяти тут же всплыли не строчки из хроник, а ощущения. Я вспомнил их библиотеку, где книги были защищены не огненными печатями, а магией тишины и теней. Я вспомнил прабабушку, чьи глаза, казалось, видели не тебя, а то, что скрывалось за твоей спиной, и чьи слова были похожи на загадки, ответы на которые приходили спустя несколько дней. Тайнославы не стремились к власти, они её избегали, предпочитая роль хранителей знаний, часто опасных. И тот факт, что родители пропустили наш священный ритуал ради срочного визита к ним, говорил о том, что им потребовались не просто семейные советы, а некие сокровенные, тайные знания.

– Александр, – дедушка повернулся ко мне, его взгляд стал прямым и проницательным, а голос обрёл знакомую глубину и серьёзность, – ты уже не просто мальчик. Вчерашний ритуал… то, как ты отреагировал на него… всё это показало, что ты стоишь на пороге взросления. Ты становишься готов не просто к знаниям, но и к бремени, которое они накладывают. Готов к большей ответственности.

Его слова упали в тишину кабинета. Это было не простое утверждение, а скорее… оценка. Словно мастер, осмотрев заготовку, признал её годной для дальнейшей, сложной работы. Ответственность. Это слово больше не было абстракцией из книг. Оно обрело вес, плотность и даже цвет – цвет догорающих углей ритуального костра.

Я невольно выпрямился в кресле, чувствуя, как по спине пробегает лёгкий холодок – не от страха, а от осознания значимости его слов. Воспоминания о той ночи – о рёве пламени, о танцующих в нём духах предков, о странном, пьянящем ощущении силы и единения с огнём – вновь ярко вспыхнули в моей памяти.

Глава 8. Первое поручение

– Я пока не знаю, какие именно новости привезут ваши родители, – голос дедушки вернул меня к реальности, – но нам нужно быть готовыми ко всему. Ситуация в Империи… она меняется. И я хочу, чтобы ты был надёжной опорой для своей сестры и первым помощником для родителей, что бы ни случилось.

Я снова кивнул, чувствуя, как внутри, словно раздуваемый ветром уголёк, разгорается решимость. Груз ответственности ощущался почти физически, но он не давил, а странным образом придавал сил.

– Я готов, дедушка, – сказал я, и постарался, чтобы мой голос прозвучал твёрдо и уверенно, без тени сомнения.

Дедушка улыбнулся – той своей редкой, тёплой улыбкой, от которой морщинки вокруг его глаз собирались добрыми лучиками. В этот миг с его лица словно спала тень вековой мудрости и тревог.

– Знаю, что готов, – сказал он мягко, почти ласково. – Ты – Феникс, Александр. В тебе течёт наша кровь. Кровь великих магов, учёных и защитников. Никогда не забывай об этом, что бы ни происходило вокруг. Эта память – твоя сила.

Затем он повернулся к Анне, которая всё это время сидела очень тихо, не сводя с него своих широко раскрытых голубых глаз, словно впитывая каждое слово.

– А ты, моя маленькая искорка, – голос дедушки снова потеплел, наполнился безграничной нежностью, – не думай, что твоя роль менее важна. Твоя любовь, твоя поддержка, твоё светлое сердце и неугомонная энергия будут нужны всем нам, возможно, даже больше, чем ты можешь себе представить. В этом тоже твоя сила, помни об этом.

Анна просияла от этих слов, её щеки залил счастливый румянец, а в глазах зажглись гордые огоньки. Я почувствовал новый прилив нежности и гордости за свою умную, чуткую младшую сестру.

– Теперь слушайте меня внимательно, – дедушка снова посерьёзнел, возвращаясь к делам насущным. – Когда ваши родители вернутся – а это может случиться в любой момент – мы должны быть готовы их встретить как подобает. Дом должен сиять чистотой, ужин – ждать на столе. Это ваше первое настоящее поручение. Ваша проверка. Покажите им, что вы повзрослели за эти дни, что на вас можно положиться, что вы надёжная опора для семьи.

Я почувствовал, как внутри меня снова разгорается жаркое, почти обжигающее желание – оправдать это доверие, доказать и дедушке, и родителям, и, наверное, самому себе, что я действительно могу быть опорой, что я готов.

– Мы всё сделаем, дедушка! – сказал я, решительно поднимаясь с глубокого кресла. Анна тут же вскочила рядом, её маленькое личико выражало такую же полную готовность к действию.

Дедушка удовлетворённо кивнул, и в его глазах мелькнул одобрительный блеск.

– Вот и хорошо. Идите, – сказал он, жестом указывая на дверь и снова поворачиваясь к своим бумагам. – У вас много работы. И помните: что бы ни случилось, какие бы ветры ни дули, мы – семья. А семья Фениксов всегда преодолеет любые трудности. Вместе.

Когда мы уже были у самой двери, дедушка вдруг добавил, не поднимая головы от свитков:

– И Александр… загляни ко мне снова перед ужином. Один. Есть кое-что важное, что я хочу тебе показать и передать.

Эти последние слова ударили в меня, как тихий, но мощный разряд. Передать. Не просто показать. Это означало, что сегодня я получу в руки нечто материальное, осязаемое. Одну из тех реликвий, тех «ключей», о которых он говорил в лесу? Я обернулся и молча кивнул, чувствуя, как любопытство и предвкушение новой тайны смешиваются с уже привычным волнением. Что-то внутри подсказало мне, что это «кое-что важное» напрямую связано с тем, что произошло у ритуального костра. Словно дед собирался вручить мне недостающую деталь от огромной, непонятной головоломки, частью которой я стал. Что ещё? Что ещё приготовил для меня этот день, этот новый этап моей жизни?

Выйдя из кабинета и тихо прикрыв за собой тяжёлую дубовую дверь, мы с Анной на мгновение остановились в коридоре, обменявшись быстрыми, полными немого вопроса взглядами. В её глазах я увидел отражение собственного волнения и той решимости выполнить поручение деда, которая охватила и меня.

– Что ж, – сказал я, стараясь придать голосу бодрость и деловитость, – задача ясна. Давай подготовим дом к возвращению мамы и папы. Покажем им, что мы можем быть настоящими Фениксами не только на словах!

Анна решительно кивнула, и мы вместе направились к лестнице, предвкушая предстоящую работу. Пока мы спускались по широким, скрипучим ступеням, сознание уже начало раскладывать поручение деда на составные части, выстраивая порядок действий. Общая цель – «подготовить дом» – тут же распалась на ключевые направления. Первое и главное – кухня. Это сердце дома, наш оплот. Отсюда мы начнём. Нужно приготовить ужин, что-то особенное. Второе – гостиная. Это «лицо» дома, место встречи, здесь должен царить идеальный порядок. Возможно, позже стоит проверить и мамин сад… Я мельком подумал, что неугомонная энергия Анны и её любовь к растениям идеально подошли бы для этого, но тут же отогнал эту мысль. Нет. Мы будем действовать сообща. Это не просто работа, это наш первый совместный ритуал ответственности.

И тут меня пронзило с почти леденящей ясностью: впервые в жизни я чувствовал себя не просто старшим братом, ответственным за сестру, а настоящим хранителем дома, частью той силы, что оберегает наше родовое гнездо. Эта мысль тревожила своей непривычностью, но одновременно и вдохновляла. Я знал, что впереди нас ждёт много работы, но был абсолютно готов к ней. В конце концов, разве не для этого и существует семья – чтобы поддерживать друг друга и вместе встречать любые бури?

С этими мыслями я решительно свернул на первом этаже в сторону малой кухни, готовый немедленно приступить к выполнению нашего плана по подготовке к возвращению родителей. Анна молча последовала за мной, и я почувствовал, как её тёплая маленькая ладошка привычно скользнула в мою руку, словно ища поддержки и подтверждения нашего молчаливого союза.