
Полная версия
Ост-фронт. Новый век русского сериала
В космогонии этих лиц стоит разобраться отдельно, ибо в определенных кругах она популярна.
Россия их, как и было сказано, стоит на дворянстве, позолоте царских лож, ростовых портретах императора и стихах Н. С. Гумилева про то, как сыплется золото с кружев розоватых брабантских манжет. Эту лепоту хранят от потрясений шпики, жандармы и полицейские провокаторы, которые со вкусом произносят слово «быдло», раздают зуботычины, секут смертных с коней нагайками и совершенно правильно делают. Авторский посыл «Россия катится в пропасть» в устах жандармского доносителя – новое слово в хронике революционных событий.
Плебеев, которых сечь, авторы знают мало (кроме того, что они пьют и пахнут), разумную энергию масс отрицают напрочь, поэтому революцией у них заняты братья по классу в результате множественных умственных расстройств. Считая восстание масс глобальным умопомешательством, они совершенно не озабочены сколько-нибудь ясными мотивировками, логическими цепочками и хоть немного стройными эгалитарными убеждениями, – поэтому все в сериале творится с бухты-барахты по дьявольскому наущению. Граф запил и брата рубанул. Мещанка отчаялась и шасть в комиссары. Эсер Ленина встретил и айда в большевики, а мог бы дальше на балалайке играть. Очень помогает нулевое знание реальных событий и полная неспособность отличить марксистов друг от друга и понять, кто из них чего хочет, кроме погубления аэроплана «Россия». Ленин у них клоун, Троцкий клоун, Карахан клоун, Мейерхольд клоун, Керенский клоун, один Сталин ничего, ибо смотрит зло и однажды перебьет всех клоунов, за что ему скрытое авторское спасибо.
Если б Акунин однажды встретил Гиппиус, они могли бы сообща написать такую напыщенную охранительскую галиматью – но Гиппиус никогда не встречалась с Акуниным, и галиматью пришлось писать режиссеру Копылову и его соавторам Евгении Кондратьевой, Владимиру Измайлову и Виктории Александровой. «Сценарий сериала о русской истории написали четыре человека с чисто русскими фамилиями», оценила сеть горячие авторские чувства к революционным евсеям и их мировому евсейскому заговору.
Что ж, если чисто русские фамилии – это достоинство, то один плюс у сериала точно есть.
Ямбическая сила
«Есенин», 2005. Реж. Игорь Зайцев
Новейшая есенинская биография Захара Прилепина зачеркивает одноименный фильм, даже не удостоив адресной полемики. Согласно ей, Есенин происходил из приказчицкой, а не крестьянской семьи, с детства не носил креста, довольно скверно косил и очертя голову принял революцию, хоть и переживал за то, как она обходится с исконным землепашеским укладом. Дружил с евреями, не замечая их еврейства, – что и нормально для среды, обнулившей национальные, конфессиональные и сословные перегородки. Кому не нравилось – брал саквояж и ехал в Европы, чтоб оттуда жужжать, как жиды заели. Есенин съездил, обчертыхался на сладкую жизнь и счастливо вернулся на Родину с ее жидами. Все это ни грамма не меняет в образе златоуста русской поселянской вольницы – для тех, кому важны стихи. Но плющит и корежит всех, кто сделал Серегу нашего иконой борьбы с мировым кагалом и его сионистской пропагандой.
А таких немало.
Артист Виталий Безруков долгие годы служил в театре Сатиры, где главным был Плучек, кардиналом Ширвиндт, патриархом Менглет, прима-звездой Миронов и даже немецкое происхождение Татьяны Пельтцер не меняло общей удручающей картины. Говорят, ему приходилось играть в смену с Мироновым и видеть, как пол-зала выходит на первых же репликах, раз сегодня не Андрей. Может, и врут – но атмосфера никак не способствовала добрым чувствам к клановому российскому еврейству.
Результатом чувств стал роман по мотивам расследований безумного юриста Хлысталова, всю жизнь искавшего еврейский след в смерти русских поэтов-самородков, убитых грузином Сталиным. В романе жиды сделали революцию против мужика, а когда златокудрый Есенин вступился за своих, замыслили его погубить. Для этого они обсадили его женой Райх, другом Мариенгофом, покровителем Троцким и американкой Дункан, чье имя Айседора и манера танцевать голой с красным флагом наводит на самые глубокие размышления. И ну тянуть его в ласковые сети, к чему поэт стрезва оказался податлив, но трезвым его видели редко. Тогда жиды напустили на него Пастернака, который избил его в подворотне, Мандельштама, который пытался перекричать его дилетантскими стишками, Блюмкина, который грабил лесом и расстреливал несчастных по темницам, и Анну Берзинь, про которую сто раз сказано, что она Абрамовна. От такого нажима Лель не мог не запить – но окончательно доконала его волшебная телеграмма Каменева великому князю, – случайно подобранная им во время службы санитаром в Царском Селе. Телеграмма могла сгубить всю носато-пейсатую оппозицию, поэтому Каменев нашептал Троцкому, Троцкий Блюмкину, Блюмкин Эрлиху, и все вместе свершили свое черное дело в гостинице «Англетер». Это никак не помогло оппозиции, которую всю съел товарищ Сталин, о котором в сериале сказано уклончиво, потому что за евреев ему спасибо, но вслед за ними он съел и всех остальных, а это уже перебор.
В тексте «Смерть художественной фильмы» Лимонов писал, что сценарии пишутся людьми со слабыми мозгами для людей с еще более слабыми мозгами, и это сущая правда. Телеграмму с поздравлениями М. Романову выдумал Сталин – что не помешало Есенину найти ее в мусорке за 20 лет до того, ведь великий князь вечно разбрасывался телеграммами, а Есенин в молодости только и делал, что шастал по царским помойкам. Колоть его в дурке психотропами было трудно, ибо их изобрели только через тридцать лет после его смерти. Блюмкин к ней непричастен, потому что был в это время с Рерихом в Тибете. Затейливая мешанина ранней советской жизни была гораздо круче всего, что мог вообразить романист Безруков.
Но что-то ему удалось, а именно – сын Сережа, он же Сергей Витальевич, который является совершенно идеальным воплощением Сергея нашего Александровича. Он чувствует стих и взвинченно-нервическую природу есенинского дара, хорош в загуле и ранимом отчаянии. И, не городи его герой батину антисемитскую чепуху, был бы отличным портретом народного любимца (если от фильма отмахнуть серий этак семь). Режиссер Зайцев имеет вкус к сценам гламурных запоев и посвятил им львиную долю сериалов «Чкалов» про Чкалова и «Есенин» про Есенина – тут бы тоже не помешала редактура. Однако когда в первой серии золотая наша головушка строит глазки царским дочкам и кушает с ними кофий – выходила прекрасная байка про Ивана-дурака, который с царями накоротке, за словом в карман не лезет, сивку-бурку объездит и заморскую блоху подкует – и всем пацанам о том с блеском насвистит.
Так бы и снимать – нет же.
Пришли носатые и все испортили.
Большой артист. Метр девяносто пять
«Шаляпин», 2023. Реж. Егор Анашкин
Много было у Шаляпина в голове ерунды.
Благоговейный миф о нем слегка развеял друг его сердечный и первый наш импрессионист Константин Коровин – оставив мемуар, легший в основу сценария.
Федор Иваныч предстал там сущей двухметровой дитяткой, местами несносной. Вмиг со всеми дружился, со всеми на пустяках ссорился. Ел в три горла. Пел в четыре. Заедался с дирижерами. Изменял первой жене со второй. Войдя в известность и амбицию, требовал в контракте птичьего молока: тысячу за выход, абонированную на год ложу для Горького и двух солдат с саблями репортеров распугивать. Директор императорских театров Теляковский хохотал и подписывал: все равно, говорил, кроме денег, ничего не дам – а контракт он так и так потеряет. И Шаляпин тут же терял контракт.
Любил выставлять себя радетелем за народ, но крестьян робел, ибо видел впервые. Говорил, что их специально спаивают, для темноты, а в ответ слышал:
– Да ведь и ты, Федор Иваныч, выпить не дурак. Кто ж тебя неволит?
Всерьез относился только к делу: петь мог в охотку ночи напролет, оперы учил целиком вместе с женскими партиями для лучшего понимания. Был крайне благодарен трагику Дальскому за науку: любую арию сперва прочесть вслух стихами и разобраться в персонаже драматически.
Далее все сошлось.
Великан.
Трудоголик.
Мощный голос.
Умение подать характер.
Упор на русскую оперу поперек иноземного репертуара ровно в миг зарождения национализма, плода растущей грамотности масс.
Относились к нему, как к Высоцкому: с обожанием, панибратством, сплетнями и байками, «как мы с Володей бухали». С «Федей», кажется, тоже бухало раз в сто больше народу, чем он встречал в жизни.
Среди тех, кто «бухал с Федей», были и сценаристы Назарова и Эзугбая. Для того, чтоб тепло отнестись к буйным чудачествам большого ребенка и с почтением – к его мощи и труду, надобен масштаб и такт, которого у авторов байопика и на грош не водилось (режиссера Анашкина тоже касается). Они, по сути, и есть та публика, что истово рукоплещет кумиру, а после рассказывает всем, какой он в жизни хабал, бухарик и сукин сын. Более-менее верную интонацию выдерживает исполнитель коровинской роли Александр Яценко – но то заслуга артиста, а не постановки.
Теляковский там лебезит перед звездой, как усердный халдей (директор театров был к царю вхож и по весу опережал нынешнего министра культуры). Дальский вместо того, чтоб делу учить, писает с парапета в Неву. Мега-сановник Всеволожский вместо державного облика носит филерские усики. Всех их, вельмож и трагиков высшего ранга, играют артисты мощного комического темперамента Каморзин, Алмазов и Цапник – что превращает закат империи в сущий хармсовский балаган.
«Куда прешь!» – любимой фразой вахтеров кроет Шаляпин рабочих сцены (стычка была, но плебейские формулировочки – на совести авторов). «Здесь люди работают, а вы скандалите», – словами регистраторши поликлиники отвечает ему Коровин. «Il basso (бас)! – Сама дура!» – обмениваются репликами будущие супруги, Шаляпин с балериной Торнаги (Мария Смольникова). Впечатление, что едкие коровинские мемуары дали авторам карт-бланш на дворницкий слог и дворницкое поведение персонажей. А чтоб зритель не серчал, герой то и дело вспоминает, кто он, и запевает песенку басом Ильдара Абдразакова.
Как-то Козинцев, рассвирепев на гайдаевские «12 стульев», писал: «Хам прочитал сочинение двух интеллигентных писателей». Так и здесь: хамы прочитали сборник анекдотов из жизни великого артиста.
Вот он у них и кобенится. На полуслове обрывает Ключевского. Ставит на место Рахманинова. Впрягается в бричку с Дальским. Даже «В Мариинку!» у него звучит как «В Маринку!».
Зрительницы сладко обмирают.
Абдразаков, говорят, отлично звучит (и впрямь отлично).
В Горбатове, говорят, как в Шаляпине, два метра росту (так и есть).
Чего ж вам боле.
Отличная постановка.
Жизненная.
Среди прочих выделяясь
Чисто бритой головой
«Котовский», 2010. Реж. Станислав Назиров
В каждом третьем боевике «Молдова-фильма» присутствовал ростовой портрет Котовского, и всюду он был вылитый Фантомас. Дергал с каторги, бомбил казначейства, кошмарил блатных и, едва соскочив из-под «вышки», поднимал на ноги Одесский оперный на представлении «Кармен» – что вряд ли удалось бы и Ленину. Исчезал из-под любого надзора и конвоя. Впервые арестованный за уклонение от воинской службы, именно в ней нашел себя, карьеру, легенду, три Красных Знамени и именное оружие.
И совершенно, ничуть, ну ни капельки не нуждался в ребрендинге новых времен. Не было в его цветастой биографии тайных страниц, которые бы скрыли от народа злые большевики. Молдавия чтила его всенародно, как местного Разина, и только на излете социализма посвятила аж три биографических фильма – причем в то самое время, как «Молдова-фильм» стал уверенно оспаривать лидерство в авантюрно-приключенческом жанре у прежде недосягаемой Одесской киностудии. В дивном «Последнем гайдуке» Григорий Иванович щеголял в цыганских кожаных галифе, алом кушаке, расшитой жилетке и шляпе набекрень, с рабочим наганом тепло принимая обращение влюбленных дам «Мой дорогой Дубровский». Жег экономии, обирал дилижансы, облагал данью барышников и палил с пролетки по жандармским засадам. Но главное: пропорционально сочетал разбойные подвиги со стихийным марксизмом – что и вывело его с годами сначала в Советы, а после и в управленческую верхушку РККА.
Вот именно этого производящему каналу «Россия» было совершенно не надо. К началу десятых организованное разбольшевичивание русской истории естественным образом привело к отъему у красных самых безбашенных и любимых народом атаманов – путем акцентирования их православия, блатной дерзости и ссор с комиссарами нетитульного происхождения. Именно в этом ключе были сделаны фильмы о Чапаеве, Махно и Котовском – только Буденного еще забелить не хватало. Все атаки Григория Иваныча на помещичьи латифундии с сожжением долговых книг – как раз и сделавшие его неуловимым народным любимцем – из биографического сериала были вымараны, зато непропорциональное место заняли ссоры в шайке, вялые любовные линии и разногласия с эсерами по вопросам революционного душегубства. Последнее уже было совершеннейшей отсебятиной: в целиком аграрной Молдавии никаких народных партий, кроме эсеров, быть не могло, и Котовский был с ними близок добрую дюжину лет, пока и не вступил в ряды осенью 17-го, ни секунды не смущаясь террористическим мокрушничеством эсеровских боевок (большевики переманят его только в 20-м).
Однако задачей новых времен было именно деклассирование и беллетризация буревестников народного гнева: какой угодно гоп-стоп, разбой, фантомасия – только не политика. Если б в давние времена белый агитпроп всерьез озаботился развенчанием и демасштабированием красных харизматиков – лучших помощников, чем сценарист Другов, им и искать бы не пришлось. Котовский у него вышел дерзким, обаятельным и категорически рядовым человеком. Мимо на всех парах неслись история, революция и народная воля, а он, точно Груздев, никак не мог разобраться со своими бабами и пистолетами.
К тому же исполнителя заглавной роли Владислава Галкина весьма своевременно для продюсеров ангелы прибрали – избавив их от необходимости перекрашивать романтического блатаря в героя большевистских святцев и всех без исключения фронтов пылающего юга России. Так эпос с наглым названием «Котовский» оборвался на 1917 годе – это все равно как сагу о Ленине закончить «Апрельскими тезисами». Вероятно, вождям ВГТРК хотелось и историю страны застопорить на том же уровне, изъяв из нее весь некомильфотный XX век, – но это уже было выше их власти. Век состоялся, присяжный поверенный Ульянов стал полубогом, а гопник из бессарабского захолустья – легендой восставшего Причерноморья. Оба были гололобые, обоих подстрелили евреи, оба удостоились всероссийских похорон и личных мавзолеев. А 90 лет спустя – сноса памятников на кулацкой Украине и плоских бытовушных байопиков, менее интересных, чем персональные статьи в Википедии.
Святой истинный крест под салютом всех вождей
«Страсти по Чапаю», 2012. Реж. Сергей Щербин
Правда о Чапае пала на Русь без предупреждения, как журнал «Огонек»: вчера еще ни шороха, репродукции да кроссворды, а сегодня уже – правда. Про водружение креста, арбуз Троцкого и четыре аэроплана. Притом на источник правды ссылаться по старинке не принято, что и немудрено. Потому что единственный источник – беллетризованная биография комдива, писанная его правнучкой Евгенией со слов бабушки Клавдии Васильевны, которой в год смерти отца было семь, а в момент ухода на империалистическую (то есть навсегда с небольшими наездами) – два с половиной. Помимо чудесного падения с церкви без единой царапины и оплевывания героя арбузными семечками, в книге утверждается, что Чапая «заказали» Антанта и Совнарком, потому что был он ершист и всем неудобен. Буржуи за его голову назначили 25 000 золотых рублей, а комиссары – 15. Предали комдива за иудину денежку четыре авиатора, присланные в дивизию для воздушной разведки, а вместо этого выдавшие диспозицию врагу. В Отечественную войну выжившие стали знамениты, так что разглашать их имена нельзя. Руководили Чапаем сплошь бездари да наймиты вплоть до кровавой собаки Троцкого, который однажды приехал снимать его с дивизии и расстреливать за самоуправство, но увидел народную любовь и вместо кар наградил золотыми часами. А семью Чапая собрались вешать белочехи, и семилетнюю бабушку держали с петлей на шее, как публициста Фучика, пока не появился двойник В.И. с бутафорскими усами и не отвлек внимание от настоящей атаки. А вымышленная история любви Петьки с Анкой имела трагическую развязку, потому что вдова П. Исаева после премьеры повесилась, поверив в измену мужа (через 15 лет после гибели последнего).
А еще Евгения Артуровна рассказывает, что дочь ее, названная в честь прапрадеда Василисой и отданная в кадетский корпус, – экстрасенс и умеет двигать предметы на расстоянии.
То есть почему на нее не ссылаются – довольно понятно. Труднее уяснить, почему вся эта тысяча и одна ночь забивается в Википедии и пересказывается в докфильмах в качестве живого дыхания эпохи. Как сказали бы в «Я шагаю по Москве», какие-то загипнотизированные писатели, контуженые лошади и воспитанница кадетского корпуса Василиса Чапаева, экстрасенс.
И вот этот караван историй попадает на зубок сценаристу Володарскому, отлично чувствующему неоконъюнктуру на богомольство, сексуальный гангстеризм, анафему комиссарам и перетягиванье красных героев в белые. Нынешнему строю, лучше всего аттестуемому как демократический централизм, отчаянно требуется гибрид квартального и хулигана. Чтоб для народа был задирист, удал, блатоват, а для начальства набожен, вожделюбив и пускал слезу при взгляде на волжские откосы. Представляю, сколько локтей искусали авторы и все девять линейных, исполнительных и вспомогательных продюсеров, что стар нынче стал Никита С. Михалков. С каким же блеском и удовольствием сыграл бы он комдива-псаломщика, атамана-богомаза и ходока-семьянина! Когда-то таким богомольным гопником выступал Элвис Пресли: в кондовой эйзенхауэровской Америке нужно было разом казаться отвязным бунтарем (для девочек) и прилежным зайкой (для их мам) – вот и приходилось в половине фильмов сидеть в тюрьме, а там без конца молиться и петь песни, как Чапай про ворона. А уж сверху для занимательности наросли комиссары, стучащие в ЧК на своих командиров, чтобы потом прославить их в фильмах и сценариях, полковничьи дочки, за ночь перекрашивающиеся из белых в красные, и ротные командиры, маниакально преследующие Чапая по фронтам гражданской войны. Цыганщина-беллетристика про темную ночь и роковой обрыв сегодня в ходу, начисто затмевая реальную и ни от кого не таимую диспозицию.
А именно.
Восточный фронт, на котором воевал среди бюрократов самородок Чапаев, был самым успешным в истории гражданской войны и фактически решил ее исход, не дав соединиться Колчаку с Деникиным, войскам Сибири с Добрармией юга России. В ознаменование заслуг все три комфронта – Вацетис, Каменев и Фрунзе – в дальнейшем занимали пост главнокомандующего вооруженными силами республики. В состав фронта входили 6 армий и 50 дивизий, то есть воевать за всех один Василий Иванович не мог никак. Учитывая ротацию комсостава, таких комдивов у Троцкого только на его фронте было за сто человек, хоть и не все прославились Божьим благоволением, выраженным в чудесном падении с колокольни.
Сам Лев Давидович, прежде чем стать Иудушкой, являлся первым лицом и топ-менеджером Красной Армии, обеспечившим ее комсостав, ресурс и победу. Истории о потаенной вражде наркомвоенмора к Чапаю – блеф, потому что комдив-25 был для него все равно что сержант для майора; хорошо если Троцкий вообще знал о его существовании[15]. Артист Князев с шевелюрой, спадающей на ворот вислой шинели, картавым суесловием с трибуны (об ораторских талантах Л.Д. легенды ходили), с брезгливо протянутой ручкой в черной перчатке явно избран для компрометации нерусского ирода – какой-то «Троц-поц-первертоц», и больше ничего. Так все равно ж он был Наполеон, а не болтунишка Керенский. Наилучшим Троцким был бы сегодня Эдуард Лимонов – но от такого Троцкого кое-кому в Кремле бы сильно закашлялось.
Чапаев и в самом деле взял в дом вдову погибшего товарища (тут не верить родне оснований нет) и водил шашни с дочерью казачьего полковника (более проблематично) – однако, согласно фильму и книге, вдова кинулась на широкую чапайскую грудь через минуту после вести о смерти мужа, а казачка – в ту же ночь, как Чапай велел шлепнуть ее отца. Браво, Володарский. Умел мастер создать образ неотразимого мачо, хоть и без ссылки на первоисточник. Отдельных рукоплесканий заслуживает название. В богословской традиции оборот «страсти по…» означает описание христовых мук кем-либо из евангелистов: Лукой, Матфеем або Иоанном. В безбожной России под страстями понимались исключительно мордасти – с того и повелось у претенциозных неучей это лыко пихать в каждую строку. Один Тарковский соблюл смысл: «Страсти по Андрею» есть страдания Христа кисти Андрея Рублева (и косвенно Андрея Тарковского). Но за ним уже волной пошли страсти по Анжелике, Бумбарашу, Высоцкому, Горбачеву и далее по алфавиту, включая Фрейда и Родиона Щедрина. Так и Чапай в евангелисты вышел – что и закономерно в свете его открывшейся тяги к иконкам, распятиям и наложению креста по 12 раз на серию.
В сухом остатке. За евангелистом Чапаевым вели охоту Троцкий и Колчак. Они часто связывались по прямому проводу и подсылали к нему шпионов: один баб, а другой комиссаров, чтоб выведать дислокацию чапаевской дивизии (она очень хорошо пряталась). Комиссары постоянно враждовали с чапайскими бабами из соревновательности – кто первый настучит. Бойцы Чапая все как один были свиньи, мародеры и алкаши, но за командира стояли горой. Василь Иваныч их стыдился, каялся перед Богом и клялся ему на партбилете, что подтянет дисциплинку, но не успел. Троцкий вызнал его убежище, донес Колчаку и нанес удар первым. За что его через двадцать лет убил киркой большой поклонник Чапая мексиканский товарищ Меркадер. С той поры русское офицерство недолюбливает евреев, комиссаров и баб и всегда плюет через левое плечо при встрече с любым из перечисленных. А попов почему-то любит, хотя все остальные плюют тоже.
Словом, самую достоверную историю Чапая написал все же Дмитрий Андреевич Фурманов, хоть разом и комиссар, и еврей. И даже несмотря на то, что, следуя велениям эпохи масскульта, сделал его внебрачным ребенком проезжего циркача и дочери казанского губернатора.
Почему такой разлюли-малиной не воспользовались Володарский и канал ОРТ – загадка природы.
Вечера на хуторе близ Дикарьки
«Тихий Дон», 2015. Реж. Сергей Урсуляк
Шолохов был «приказаченный».
В казаки записан по материну мужу-атаманцу, а не по пришлому отцу, по чужеродству натерпелся от соседей с детства, а оттого на казацкую касту смотрел косо и объективно.
Объективка, ни в одну экранизацию не попав, была такая.
Аксинью в 16 лет изнасиловал отец, за что мать и брат его тем же днем забили насмерть, а сказали, с брички упал. Выданная замуж год спустя, она была в первый же день бита мужем до полусмерти, а после регулярно за то, что не девкой взял. К моменту связи с недорослем Гришкой схоронила годовалое дитя и считалась бывалой мужней бабой в двадцать лет. Бабку Гришки, турчанку, соседи-хуторяне запинали на сносях за ведьмовство, за что одного из них дед развалил пополам шашкой. Сословие сызмальства готовилось к бою, и к зрелым годам за каждым числилось не по одному убитому нехристю – что накладывало отпечаток, укрывая за хваленой удалью лютое зверство со спесью ко всем, кто не казак и лампасами не вышел. Гражданская распря всюду тлела по-своему, но на Дону была просто сигнальной ракетой к взаиморезне среди райских кущ и этнографических красот. Рубануть пленного, вздеть на вилы соседа, взводом пустить на хор польку-горничную было здесь плевым делом, и никого не терзал вопрос, отчего это в Мировую казаков в плен не брали.
Не терзал он и режиссера Урсуляка, потому что казаки у него (как и «афганцы» в «Ненастье», и бойцы в «Жизни и судьбе») – ряженые для праздничных представлений на патриотическую тему. То косят, то поют, то поют, то косят, а когда накосятся, тогда балагурят. Старательно выговаривая «теперя» и «опосля», полфильма пылит какой-то ухарский ансамбль народного танца средь музея казачьего быта. Все бабы с коромыслом, все кони с гривой вразлет, все облака с левитанским отливом. Даже война – у Шолохова тоскливая, вшивая, потная, с трупами отравленных газом и посеченных шрапнелью, – здесь одна сплошная стычка верховых разъездов под небом голубым в стиле комикса «Турецкий гамбит».
Творческий метод Урсуляка – адаптация гипержестокого русского эпоса для нужд вечного второклассника, который слаб умом и книг все равно не прочтет, потому что там «многабукав». Из «Жизни и судьбы» вычищены евреи, чье уничтожение делало нацизм абсолютным злом и поднимало подвиг русских людей до масштаба религиозного. Кино стало юбилейной сагой, как русский солдат водку пьет и в атаку бежит – в чем и состоит его немудрящая жизнь и судьба. У Иванова в «Ненастье» речь шла об оскотинении былых героев-пассионариев, почуявших легкий прибыток и подмявших под себя город (подразумевался Екатеринбургский союз ветеранов Афганистана). В кино же бойцы рэкетных бригад стали просто защитниками справедливости и жертвами подлых времен, а лялька-парикмахерша – ангелицей-воспитателькой детсада. Та ж песня и с «Тихим Доном»: клан душегубов и карателей явлен табором удалых плясунов, которых зачем-то пообидели злые большевики. От всякого людоедства у них сердцу боль – один только красный упырь Мишка Кошевой идет в огне запаленного куреня, как Терминатор-3[16].