Ост-фронт. Новый век русского сериала

Понятно теперь, отчего его взялся ставить Первый канал. С культурой ума и там большие проблемы, зато с культурой сердца полный порядок, даже и с погрешностями против вкуса – а нешто у Куприна их нет?

Состраивание всего корпуса текстов в единую фреску дооктябрьской жизни – весьма удачный продюсерский ход господ Эрнста и Евстигнеева. Пиши автор больше – вышла б у него бальзаковская панорама забубенного русского капитализма. Однако в эмиграции он возлюбил Россию, которую потерял, и пристрастные труды свои похерил. Но и сохранившиеся дают объемную картину – довольно, признаться, безрадостную.

Блуд, глум, загул. Суесловие. Попранное достоинство. Полицейщина с растопыренной лапой. Содом, который взыскует потопа. Потоп и пришел, но Куприн его почему-то не принял. Писал, что большевики обобществляют женщин. Из уст автора самой читаемой книги об общих женщинах звучало странно.

Девок играть привлекли лучших исполнительниц среднего возрастного звена: Агурееву, Екамасову и Ходченкову. Мужчин – скорее, антрепризу: светский резонер – Симонов, околоточный держиморда – Каморзин, студентик с дрожащей губой – конечно, Шагин (Лихонин в книге выглядел несколько иначе, но типаж спасителя падших душ у Шагина убедительней). В роли благородного старца явился сам Леонид Кулагин, игравший всех благородных старцев нашего кино даже в сравнительно молодом возрасте – в том же «Дворянском гнезде» пятьдесят годочков назад. Слегка насупленное детское простодушие Михаила Пореченкова отлично подошло для роли самого Куприна.

В следующих сюжетах от театрального режиссера Фурмана франшиза перешла к ценителю старины и психологизма Андрею Эшпаю («Шут», «Униженные и оскорбленные») и наилучшему знатоку гарнизонного быта и воинского куража Андрею Малюкову («В зоне особого внимания», «Диверсант»). Тот же Адамович когда-то передал купринскую литературу одной фразой: «Был вот такой случай, а бывают, знаете, и такие случаи».

К сборной солянке его историй – наилучший эпиграф.

Если б случился у франшизы успех – можно было б немаленький эпос заделать.

Случаев Александр Иванович расписал премного.

Вечный зов монет и русалок

«Угрюм-река», 2021. Реж. Юрий Мороз. По роману Вячеслава Шишкова

Шишкова Есенин назвал в числе шести крупнейших писателей, пришедших с революцией. Кроме него, помянул Зощенко, Пильняка и Бабеля: о Шолохове с Булгаковым тогда и слуха не было, а третий Толстой еще не пришел.

Десятью годами позже Шишков опубликует свой главный роман «Угрюм-река», где достоевщины нагонит, сколько Ф.М. и не снилось. Отец и сын пользуют одну и ту же сибирскую Кармен и убить друг друга готовы, но убивают ее. Сын женится на девице, чьих деда с бабкой зарезал его собственный пращур. Все венчается Ленским расстрелом, порождением сатанинской жадности героя-хозяина. Есенину, поклоннику Пугачева с Махно и любителю кидать баб в надлежащую волну, понравилось бы. Сталину, роже каторжной, тем более. Пильняка с Бабелем его люди убьют, Зощенко облают, а Шишкова не тронут: пусть. Впрочем, при тогдашнем курсе кинематографа на солидарность бедняков (названную в дальнейшем неореализмом) время славить барыг-миллионщиков придет только 35 лет спустя.

Будь у нас в те дальние 60-е годы критика и политология, они бы непременно зафиксировали натуральный правый откат. Города в ходе мощного послевоенного перетока селян стремительно окулачивались. Косыгинский НЭП открыл не только возможности крупных заработков (севера, нефтянка, гражданский флот), но и масштабных трат. Кино вспомнило про хватких сибирских бородачей-освоителей и первым – именно тамошнее. О заштатной Свердловской киностудии и помину б не было, каб не Ярополк Лапшин и его первая в нашем кино сага об оголтелом русском биг-бизнесе «Угрюм-река» (а после – «Приваловские миллионы», а еще после – «Демидовы»).

Что же толкнуло к повторной экранизации страну, уже прошедшую первичный искус капитализма и досыта навидавшуюся жадных устроителей Сибири и своего кармана? Правильный ответ: бабы. Колдуньи-ворожеи-русалки, коими так любит воображать себя отсталая часть женского племени. Ведьмачество, омуты, зелье, приворотный хохот, которого так много было у Шишкова и так мало у материалиста Лапшина.

Не след забывать, что столбовой, определяющей, марочной аудиторией Первого канала-производителя являются тетки. Телевидение, за вычетом спорта, у нас и так на 80 процентов женское – так ОРТ субботней сплетней, феминистскими ток-шоу, коньками со звездами и симуляцией судебных скандалов, кажется, отпугнуло от экрана мужчин вовсе. Отсюда выбор сценаристки Сапрыкиной для адаптации сугубо мужского романа (даже милицейские боевики на ОРТ пишут женщины) и густая смесь перебранки, сантимента и внезапного морализма в совершенно бесстыдной истории. Сибиряки в самой дикой глуши купаются в кальсонах. Влажные грезы Прошки по голым Анфиске, Таньке и Нинке изъяты для сбережения общественной нравственности. Напоказ живущая с богачом Анфиса после ночи падения заказывает баню, чтоб смыть грех (дикая сапрыкинская отсебятина). Да еще требует с хахаля за любовь новую избу, которую в романе он ей отгрохал сам. Из волнующей мужские сердца ветреной чертовки героиня превращается в потаскуху с припадками ложной стыдливости – любимый персонаж кумушек; такой ее и играет Юлия Пересильд.

32-летняя Софья Эрнст в роли гимназистки Нины возбуждает здоровый интерес: с чего так заневестилась дочь барышника, в такие-то годы ни разу не бывавшая замужем? Прохор, 18-летний в романе, исполнен Александром Горбатовым в те же 32 и выглядит сущим дурнем со своей манерой плясать по всякому поводу и дважды в серию бахвалиться завтрашней силой и капиталом. Что простительно мальчишке – довольно странно звучит из уст сивоусого дяди Саши.

Сибирь требует от неподготовленных натур удали и разгула. В дальней деревушке Иркутской губернии откуда-то берется цыганский хор. Поп в масленицу попрекает мирян блинами (!!). От смерти в тайге героев спасают не якуты, а неизвестно как проехавший обоз с бубенцами. Временами кажется, что все это сочинил американец, который без цыган, блинов, троек и разорванного в порыве страсти женского белья Россию вообразить не в состоянии.

Деревенские ругаются словом «деревня».

Городовых за глаза кличут полицаями.

Старший Громов, словно Киса Воробьянинов, швыряется по деревенской улице деньгами.

Штамм подступающего вирусного идиотизма начинает всерьез угрожать мозгу – а ведь прошло только четверть картины.

Как-то раз, услышав на одном из просмотров с экрана: «Станция Березайка», товарищ Сталин сухо молвил: «Вот на этой станции мы и сойдем». И ушел.

Первый канал по случаю женского дня успел показать четыре серии из шестнадцати. На этой станции мы и сойдем.

Шишков простит.

Его ясные светлые очи

До конца разглядели врага

«Карамора», 2022. Реж. Данила Козловский

Сценарист Фомин, прежде киноведческой науке не известный, создал новую космогонию (у них, у космогонистов, тема, что ли, такая – возводить род к Фоме неверующему? Предыдущего звали Фоменко).

Так вот, Фомин объяснил русский XX век закатом правящего в Европе вампиризма. Будто бы кровососущие завелись в царствующей династии с Петра I, падкого на греховные инновации и прозванного за то Антихристом (в Европе же сие безобразие родственных монархических домов процветало давно, и возраст правящих дам Великобритании от Виктории до Елизаветы лишь подтверждает спасительную догадку). Клан посвященных был мал и узок, и неизбежное кровосмешение привело к вырождению царской породы: последний цесаревич уже не годился совершенно ни к черту, чему есть медицинские свидетельства. Тут-то, стало быть, вампир Столыпин и предложил обратное вочеловечивание во имя сохранения власти – каковой либерализм и взбесил упырских ортодоксов во главе с князем Юсуповым. Путь назад в людское племя якобы знал душевед Распутин (за что его и грохнули) и граф Толстой, сам из них же (раз уж граф), но превозмогший дурную склонность путем самосовершенствования (объяснение долгожительства Л.Н. и поведения приставленного к нему Черткова вурдалачеством немало позабавит литературоведов). А революцию, значит, поначалу делали нормальные ребята, хоть и бешеные, но по ходу тоже заразились вампиризмом и стали пить кровь народа, чего прежде за ними не замечалось.

Вот ты какая, диалектика материализма.

Герой взят не верующим ни в царя, ни в генерального секретаря Фоминым из рассказа Горького, в которого Фомин тоже не верит – ибо Алексей Максимович утверждал, что человек звучит гордо и рожден летать, а большевики ему поддакивали, являя на практике совсем иные примеры. Карамора убивает всякую начальственную нечисть и параллельно сотрудничает с охранкой, помогая ей истреблять совсем уж зарвавшихся отморозков. Притом добрейшей души человек в исполнении положительного во всех отношениях Данилы Козловского (он же и режиссер). Борьба с вампиризмом смещает нравственные акценты и перетягивает на светлую сторону истории и Распутина (изгонял бесов из царской семьи и пал на посту), и эсера Богрова (настиг вампира Столыпина по наколке бесогонов-жандармов), и самого товарища Кобу (добывал средства на святую инквизицию, но был испорчен денежным вопросом). Теория, оправдывающая зло его борьбой с уже абсолютной чертовщиной, в такой степени затронула сообщество, что объединила на проекте сразу два продюсерских клана: склонный к эзотерике Квартет «Л» (Илоян-Шляппо-Жалинский-Троцюк Алексей) и социокритический дуэт Федорович-Никишов (столь небывалый союз сродни вступлению в антигитлеровскую коалицию Соединенного Королевства с СССР и альянсу «Пепси-колы» и «Кока-колы» против лимонада «Буратино»).

Вампирская линия, как сказал бы о тех же временах потомственный долгожитель Н. С. Михалков, многое объясняет. Аморализм и растление начала века из иррациональной бесовщины, взыскующей небесных кар, превращается в естественный ход вещей: вампиры, стало быть, воду мутили, а другие вампиры им по шапке дали, чего неясного. Подозреваемое сотрудничество многих перечисленных лиц с охранкой в условиях борьбы здоровых сил с вурдалачеством перестает быть предосудительным: надо ж нам, натуралам, что-то с этими гадами делать! Повальное истребление высших классов сначала в революцию, а после на сталинском великом переломе тоже получает мотивацию: будь бдителен, товарищ, вампиром может оказаться каждый! Из противоестественной хрени всеобщего национального взаимопомутнения русский XX век становится хренью кристально ясной и материалистически необходимой.

И только постоянные намеки авторов на современность, все эти экивоки с разгоном демонстраций дубинками, отменой призыва, «раскачивание лодки» и «Константинополь наш»: мол, не выжжены еще вампиры каленым железом, вон они в Кремле, вон! – представляются глубоко порочными. Тащить уже доигранный век двадцатый сюда в двадцать первый – это, батеньки, совершеннейшее бесовство и постмодернизьм.

От этого ипохондрия делается.

Как сказал классик: от разных глупых сомнений.

И виденье оказалось грубым мужиком

«Григорий Р.», 2014. Реж. Андрей Малюков

Восемьдесят лет о бешеном старце снимались кинокомиксы разной степени клюквенности, благо история располагала. Сиволапый мужик, Богом избранный, царем обласканный, врагами стреляный и в блуде с колдовством замешанный, был для европейского ума идеальным воплощением темной, магической, пассионарной и саблезубой Руси. У людей, для которых вся она – Сибирь да Красная площадь (а таких, признаться, в белом мире подавляющее большинство), сладко замирало сердце от зловещих теней, державного рыка, спасенных августейших малюток и дикого русского пляса а-ля «Ivan the Terrible». Распутин стал мегазвездой жанра исторической порнографии, мощным колоссом возвышаясь среди стад Неронов, Калигул, Борджиа и маркиз де Помпадур. О нем сняли 8 фильмов с крестами, зенками, злыми вихрями и канунами бездн. Открыватель ящика Пандоры Рышард Болеславский («Распутин и императрица», 1932), как и все поляки, ненавидел Россию до утробного воя и в итоге подставил студию MGM под миллионный иск осевших на чужбине осколков царской фамилии – о чем всем полякам нелишне помнить и сегодня. Во Франции мемуары князя Юсупова экранизировал Робер Оссейн, урожденный Хусейн, – но сам, несмотря на внешнее сходство, играть Распутина не стал, а уступил немецкому гиганту Герту Фребе, известному по ролям секс-маньяков, Голдфингера и доктора Мабузе. В мультике «Анастасия» Распутин злым демоном кружил над крошкой-принцессой и заснеженной Россией, где, как всем известно, никогда не бывает лета.

Русский взгляд картину разнообразил не слишком. Элем Климов, от века тяготея к жанру «джалло», наиболее полно раскрыл тему интимных похождений человека-зверя, в остальном же придерживался классической демонологии в ее левацком изводе: вихри враждебные, темные силы, свальный грех и кризис верхов. Новая Россия (постановки «Распутин» и «Заговор» с Депардье и Охлобыстиным) сохранила дичь, мощь, похоть и биополе, но принялась ими гордиться. Врачевал? Врачевал. Пил свиньей? Пил. Министров ставил? Запросто. Стрихнину съел и не поморщился? Было дело. Настоящий русский характер – причем убитый педерастами, кокаинистами и агентами иностранных разведок. Сцену убийства, целиком почерпнутую из крайне сомнительных эмигрантских мемуаров князя Юсупова, никто уж и не оспаривает, принимая как данность и не действующие на русского богатыря цианиды, и отскакиванье пуль, и вылезание из проруби с свинцом в груди и жаждой порухи светлых начал самодержавия (наиболее адекватные исследователи полагают, что Распутин явился не на блуд, а на переговоры об отречении царя в пользу наследника, лоббируемые думской (Пуришкевич) и великокняжеской (Дмитрий Павлович) оппозицией, но там рассорился, задрался и был застрелен, а уж после и родилась вся легенда о высочайших помыслах и избавлении Руси от супостата пирожными с крысомором и осиновым колом в печень[13]). Разве что национальная боль заставляет сильнее напирать на гипотетические варианты: а если б старец выжил? а если бы скоренько исцелил наследника и стал при нем регентом? А Ленин бы поскользнулся и набил шишку? А воодушевленная армия перешла в контрнаступление и на Атлантическом океане свой закончила поход. А Юсупов бы перековался и основал придворный жанр фэнтези на полвека раньше американцев. И Россия бы совершенно расцвела на страх врагам, как она, впрочем, цветет и сейчас, пол-Европы в истерике.

Разворотов темы не предвиделось. История гипнотического шарлатана, просочившегося в высшие сферы на волне оккультного умопомешательства конца XIX века и убитого посредством серебряных пуль науськанными английской миссией педерастами из царской семьи, настолько смердила бульварщиной и компрометировала русский мир, что всякому не чуждому национального чувства россиянину оставалось ее только перекрестить и списать в архив. Довольно гадких страниц в истории любого народа. См. эпопею «Гибель богов».

Как говорится, ничто не предвещало – когда фильмом «Григорий Р.» Андрей Малюков полностью переиначил миф. Боян советского диверсионного спецназа («В зоне особого внимания», «Диверсант»), он не только допустил в антигерое русского эпоса подлинные экстрасенсорные способности (допускали и до него – что вовсе не красило персонажа; скажем, Депардье), – но и искусно поменял ракурс посредством канонической схемы «Гражданина Кейна»: сторонний объективный наблюдатель, исследуя жизнь мегазлодея, проникается к нему незапланированной симпатией. Учитывая не просто редкое, а почти не виданное на нашем ТВ качество драматургии, режиссуры, кастинга и исполнения, история сыщика, получившего от Временного правительства заказ на разоблачение злого демона самодержавия, восходит напрямую к библейской притче о прозрении неверующего Фомы – тем паче, что в сцене провидения грядущей войны старец снят на фоне хоругви, дикими очами и спутанной бородой крайне походя на Лик за спиной.

Владимир Машков играет едва ли не лучшую свою роль – не форсируя, в отличие от давешнего Алексея Петренко, ни жеста, ни экстаза; один только яд всеведущего мужика. В биографическом кино известны два пути: поиск портретного сходства (отличным Никсоном был бы Уоррен Битти) или мощный артистический темперамент, заставляющий в сходство поверить (Хопкинс в роли Хичкока или Козловский-Харламов). Малюков не правды искал, а творил контрмиф – и Машков в блестящей версии альтернативной истории оказался идеален.

С мягким неправильным выговором в роли императрицы чудо-хороша Инга Дапкунайте. Валерий Дегтярь «за царя» просто мил – ну так и персонаж его был просто мил, и только. На трагическом перегоне от феодального рабовладения к индустриальному капитализму страна досталась рядовому многосемейному бюргеру (за 200 лет заемных немецких кронпринцесс в Романовых не осталось и капли русской крови) – и дюжинностью своей сгубил и себя, и семью, и государственность, так что использование в этой роли О. И. Янковского или титана шекспировского театра сэра Иена Маккеллена выглядит неоправданным реверансом. Не в обиду Дегтярю будь сказано. Заурядность тоже надо уметь играть.

Отдельного почтения заслуживает беспартийность взгляда. В коллективном образе Романовых не читается ни покаянного благоговения, ни разночинного ехидства. Керенский и Юсупов – не герои и не карикатуры, хотя для последнего оснований больше. Столыпина, вопреки славянофильской моде, не облизывают. Действительность как будто отражена равнодушно-внимательным глазом сыскного чиновника II класса Генриха Николаевича Свиттена (Андрей Смоляков), вникающего в природу ушедших и грядущих безобразий. Что ценно. Сочинить из постыднейшего кича, в который превратилась на излете русская монархия, нечто пригодное и для историков, и для национального самоуважения – задача для больших искусников, неоднократно проваленная. Новая попытка увидеть в героях русской смуты не исторические функции, а неловких, переживающих, просто испуганных людей весьма удалась и, учитывая прежние заслуги, автоматом выводит автора в самый топ современной телережиссуры (на сегодня – важнейшего из искусств). Сканируя каиновым глазом соискателей хлебных постов, Распутин обычно резюмировал: «Хороший. Замолвлю за тебя словечко».

Перерыв тонны бумаг, нарисовав десятки портретов старца (иногда весьма жутеньких), Малюков с командой постановили: «Хороший. Замолвим словечко».

Вышло крайне любопытно, крайне.

Вагон пломбира от немецкого Генштаба[14]

«Демон революции», 2017. Реж. Владимир Хотиненко

Пломбированным вагоном и немецкой казной Ленину бы посмертно всю плешь проели, каб она у него не была и так полированная. Иных умников послушать – без кайзеровских денег увял бы сокрушитель царств в швейцарской глуши, катаясь на велосипеде. Как же, как же. А если б еще и не родился. А если б его трамвай переехал. А если б на месте тряпки Романова был Столыпин. А если б не война.

А если б у бабушки был член, да.

Вопрос, откуда дровишки, исстари занимал хроникеров Октября – но совсем не в той степени, чтоб делать немецкое финансирование главной причиной бунта. Скорее, как умение аккумулировать свободные средства для сектантских нужд. Один из ловких жуков-авантюристов, каких во множестве породила русская смута – от Азефа до Свердлова, Александр Парвус убедил кабинет воюющей Германии пробашлять наиболее перспективных разрушителей враждебного царства. Царство пало и восстало под новым руководством в четыре года. Парвус озолотился и умер на обочине истории. Германия выиграла бой и ушла в небытие, а четверть века спустя перестала существовать как самостоятельная единица. А рыжий подвижный человек в кепке стал иконой левой мысли на сто лет вперед, потому что видел на четыре хода дальше и своей, и германской, и прочих империй и Парвусов, вместе взятых. В отличие от коллег, он не оказывался волею судеб в нужном месте в нужное время – он это нужное время сам себе и создавал.

Мифотворец Хотиненко, лукавинкой, картавинкой и рыжей бородой сам похожий на Ленина (только очень большого), сделал мощное кино о том, как Фауст переиграл Мефистофеля. Деньги взял, в оборот пустил и навешал бесу щелбанов, переформатировав ненавистную державу в могильщика всех немецких чаяний на век вперед. В режиссерской сборке история излагалась проигравшим Парвусом в шикарном поместье под стрекот киноаппарата – свидетеля великих возможностей и великого краха. В американском кино так вещали о золотом веке Голливуда его падшие идолы, рантье былых побед. Конечно, здесь присутствовали мотивы «Гражданина Кейна» – посмертного памятника богочеловеку.

И конечно, продать это массовому зрителю не было ни малейшей возможности. Сказка писалась для тех, кто слышал имя Парвуса и не слишком возбуждался от известия, что на самом деле он Гельфанд. Кому знаком фаустовский миф и дано оценить масштаб личности вне зависимости от плюсовых и минусовых оценок ею содеянного. Таких немного. Большинству интересней, как жиды на фрицевские деньги поломали блестящую позолоченную Россию. И продюсер Роднянский приступил к титанической работе по порче хорошего кино во имя его пущей капитализации (так все продюсеры делают).

Сначала переименовал «Меморандум Парвуса» в «Демона революции» – крайне преувеличив роль беса в октябрьских событиях. Потом отрезал кривлянье Парвуса у киноаппарата – купируя посмертный ленинский миф. Потом ввел закадровый текст, написанный редкостным дураком (или дурой: сценаристов шестеро, половина женщины) и столь же выдающимся знатоком дрянных струн массовой души.

Сообщается, что Зиновьев был охоч до баб, Красин охоч до бомб, Парвус слыл тайной пружиной темных сил, а Радек беспринципной свиньей, за что всех, кто не умер сам, потом убил Сталин. Ценнейшая информация для оценки грандиозных перемен России XX века.

Сообщается, что Ганецкий когда-то помог Ленину бежать, за что был позже отблагодарен местом главы Центробанка. Дешевые плебеи. Это сегодня Центробанк – источник благ, а при крахе финансов от него одна язва, аритмия и хронический недосып. Как и от любого поста в тогдашнем Совнаркоме.

Сообщается, что революции могло и не быть. Ну да. В стране за 12 лет случились две революции, бунтовались гарнизоны и флот, без войны три года действовала чрезвычайная военная юстиция, после чего гений-царь все же в войну влез, вооружив и обучив бою миллионы нищих, – но третьей революции могло и не быть, каб не юркий еврей с немецкой мошной.

Из притчи об извивах Божьего промысла и историческом проигрыше мелких людишек крупным получилась сатира о том, как шайка ничтожеств перехватила власть у благородных неудачников с хорошими лицами.

Вы, батенька, просто играть не умеете, сказал бы на это рыжий и подвижный человек в кепке. Ступайте к дьяволу. Он тоже не умеет.

Граф на графа

«Крылья империи», 2017. Реж. Игорь Копылов

Граф Сережа любит царя и девицу Соню, учится на офицера в училище царского имени, но случайно губит на дуэли сокурсника, сходит с ума, встречает Троцкого и становится красным маньяком. Рубит под Каховкой брата Костю, тоже графа, отчего тот идет в монастырь и горько звонит в колокол.

Девица Соня пишет стихи, любит Гумилева и папу-кондитера, но народное быдло убивает папу-кондитера, а Соня сходит с ума, пускается в блуд-разврат, встречает матроса и делается комиссаром флотского экипажа в галифе и кубанке.

Мастеровой Матвей бренчит на балалайке и любит сестру, которую растлевает кто-то из высших сановников, отчего Матвей сходит с ума, поступает в эсеровскую боевую дружину и хочет всех взорвать, оставаясь чистейшей души человеком.

Вокруг творят историю пьяные матросы, экзальтированные евреи, сифилитические коменданты и чокнутые дезертиры во главе с Лениным, который сам на себя не похож, много суетится, хочет всех расстрелять, всех расстреливает, а после заламывает руки, что Россия его проклянет, и Россия его проклинает. Светлую сторону бездны воплощают не сошедшие с ума дворяне, которые кладут крест, кушают пирожные папы-кондитера и со вкусом хамят простолюдинам, а Россию – дети и одноименный аэроплан (те самые крылья), который вот-вот бы взлетел, да то денег нет, то большевички палят по моторам, а он все равно рвется ввысь волею добрых людей и рано или поздно улетит в Финляндию.

Страсть авторов к царям, графьям, стихам и детям и попутная ненависть ко всем, кто хоть что-то в империи делает руками, достойны самого пристального внимания психиатров. Когда бомбист Матвей садит в подвале на цепь попа-расстригу, публициста-делягу, офицера, перешедшего к красным, и фабриканта, ставшего дворником, мажет их гипсом для посмертных масок и требует ответа, что они сделали с его Россией, – психовозка создателям картины требуется срочно. Впрочем, специалисты утверждают, что творчество отвлекает неуравновешенных личностей от необдуманных поступков – так что пусть творят. Все равно экранизировать их будет студия «Три икс» – что всегда считалось маркером хард-порно, так что все по-честнаку.