Ост-фронт. Новый век русского сериала

К выходу второго сезона Россия, верится, прирастет Елисаветградом и Екатеринославом. Кто раньше управится – армия или музы – увидим к зиме.

Государыня всяко будет рада.

Наконец-то, скажет, за ум взялись.

Пажи с проступающими фельдмаршальскими погонами дерзко ухмыльнутся.

Как при бабушке[5]

«Екатерина. Самозванцы», 2019. Реж. Дмитрий Иосифов

Петр Третий был рожден Карлом Петером и, как все немцы, любил скрипочку, трубочку, оловянных солдатиков и Фридриха Великого.

Жена его Екатерина Вторая была Софьей Августой и, как все немки, ценила мужские штаны и рациональное управление.

Сын их Павел Первый был бы чистокровным фольксдойчем, каб не слухи, что к его рождению причастен граф Салтыков, – но воспитан был на прусский лад в почтении к Фридриху и шагистике.

Слабые мужчины романовской династии слышали голос немецкой крови, зов конституции и ересь европоцентризма, за что их исправно душили в опочивальнях гвардейские офицеры.

Сильные женщины внимали гласу истории, становились русее русских и кошмарили историческую родину рейдами влюбленных в матушку молодцов.

Даже тотемные животные у нас сделались общие: у немцев орел и медведь – и у нас орел и медведь.

Но то были медведи в одной берлоге.

Признаться, русский галантный век в массовом сознании не отложился. Период от Петра до Павла национальной литературой преступно обойден – из-за чего Екатерины совершенно перепутались у нас с Елизаветами, Ангальт-Цербские с Голштейн-Готторпскими, Румянцевы с Потемкиными, а Панины с Шуваловыми, и лишь посреди Адмиралтейским столпом высится капитанская дочка Маша Миронова с отеческим заветом беречь честь смолоду. Сопутствующие мушки-пудры-клавесины-парики казались нам исключительно французской специализацией – как и манера решать государственные дела в будуаре, волнующая сердца молодых повес и одиноких дам с кошечкой. Притом французы с их республиканизмом рассматривали времена Людовиков как давнее водевильное недоразумение – нам же на новом витке государственничества и консенсусной автократии слышны в екатерининском сказе вполне современные ноты. Крым отбит у турок, флот переброшен в Севастополь – будто с утренней ленты новость. Англия с Францией готовы снабжать хоть османов, хоть черта в ступе, лишь бы унять наше продвижение по балканскому подбрюшью – как вчера написано. Внешнее давление синхронизируется с активно подогреваемой внутренней смутой (пока Пугачевским бунтом, а не Болотными гуляньями) – и это актуально. Дания грозит перекрыть проливы – чем еще заняться Дании, кроме как мешать нам в своих территориальных водах?[6] Фактически канал «Россия», как и в случае с «Годуновым», пересоздает национальную историю для массового потребления – слегка вольничая с персоналиями. Кому, в самом деле, какое дело, соблазнил княжну Тараканову Орлов или Разумовский? Главное, девушка не уехала неотдохнувшей.

Режиссер Иосифов, во младости сыграв деревянного человечка Буратино, в зрелости сделался совершеннейшим противником власти плебса. В его трактовке Пугачев лишен не только сочувствия, но и харизмы. Таракановой повезло больше: в исполнительнице Стречиной огня и дерзости хватит на дюжину Вирджини Ледуайен. Впрочем, Иосифову не до актерских бенефисов: паузы первого сезона (в постановке Александра Баранова), давшие блеснуть исполинским талантам Юлии Ауг и Александра Яценко, сокращены до минимума: интригу надо гнать.

Интриги море. Ярчайшим высказыванием XX века о природе абсолютизма и кровного наследования справедливо считается «Крестный отец» – сценарист Ариф Алиев с его тягой к криминальным сюжетам не мог не оглядываться на эталонную гангстерскую сагу. Воцарение Екатерины – не что иное как путь наверх Майкла Корлеоне. Первые шаги. Первые риски. Пристальное внимание враждебных семей (Фридрихи-Людовики). Жестокая наука старого дона (Елизавета). Вынужденное умерщвление слабой, тщеславной и податливой к союзу с врагом родни (Петр Федорович). Пестование наследника и серийная расправа с обманувшими и обманувшимися соратниками.

Захват новых рубежей и работа с системными вызовами.

Одна из книжек детства называлась «Катруся уже большая». Под этим девизом вполне мог запускаться текущий сезон.

Сами вы неместные

«Великая», 2020. Австралия-Великобритания. Реж. Колин Бакси и другие

На театре холодной войны новый фронт: екатерининский.

Мы этого не заметили и сдуру хихикаем, что за русских в фильме негры кривляются.

А напрасно. Отвлеклись.

За десять лет в стране сменился титульный монарх. Веками Россия любила Петра, и палку его, и трубочку, и кадровую политику. Произошедшие от него ленинградцы со спесью произносили особенные петровские слова «кумпанство» и «камер-коллегия» и вообще кичились первородством.

А потом нам надоели русские, желающие быть Европой, и полюбились европейцы, желающие быть русскими. Таких здесь оказался вагон: Фонвизин, Барклай, Петипа, Понтекорво и полк «Нормандия» полным составом. Верхним царем стала Екатерина, которая родилась Софьей Августой Фредерикой, но быстро одумалась, перешла в православие, отняла Крым, трахнула гвардию, написала Вольтеру и сделала еще много полезных в государстве дел. Хотя в дальнейшем часть полезных дел уплыла к другому государству, в частности, города Одесса и Днепропетровск.

Петр хотел, чтоб мы были, как все, а она – чтоб как всегда и всем давали по шеям, – сами решайте, кто из них Великий.

Хотя и так ясно.

Соседи, меж тем, как водится, не дремали и надумали вернуть нашу гордость и славу себе, изобразив матушку послом культуры и ценностей в дикий край произвола. Мол, пыталась фрау причесать барбоса, да все зря. Мол, не русским интересам служила с превеликим успехом, а тщетно окультуривала орков, и только русские негры ей в этом содействовали как наиболее продвинутая, нерусская часть общества.

«Великая» сделана в этом плане совершенно виртуозно. Сходу заявлено, что это альтернативная история, что авторы не претендуют, что сказка ложь, а на Эллочку Феннинг в заглавной роли всякому глянуть приятно (что сущая правда). Даже коллега Зельвенский по простительной питерской близорукости на эту удочку купился: давно, пишет, не изображали нашу Катю такой прелестницей.

И впрямь давно – да кто сказал, что нашу? Принцесса ведет себя в России сущей Алисой в стране чудес: принимает дичь как есть и всячески настраивает себя по-английски не удивляться, а быть приветливым ангелом. Русские, как всегда, бухают, охотятся, долбятся, и только негры Орлов и Ростов готовы к сотрудничеству. Нареченный супруг пользует крошку по-всякому, чего в действительности не случалось ни разу, – что неважно, ибо по мотивам. А она в позиции на спине рассуждает о гражданских правах и свободе выбора, о гуманной и справедливой России – точь-в-точь, как Хелен Миррен в той же позиции в той же роли теми же словами всего-то год назад. А это уже система, и к шуткам про медведя не имеет ни малейшего касательства. Хотя сон царицы, где на нее с неба падает медведь, глубоко символичен.

Реальная гуманистка Екатерина довела закрепощение до пика – чем добилась управляемости заинтересованных элит и контроля над слишком громоздкой страной. Подмяла Крым и Кавказ, что трудно связать с борьбой за гражданские права русских негров. Ввела цензуру, открыла Смольный, надавала шведам (в другом смысле), в третий раз нагнула Польшу. Действовала по-немецки, добиваясь максимального успеха в рамках предложенных обстоятельств. А ее пытаются сделать американской миссионеркой в диких степях Забайкалья.

Пора, кажется, и нам шутить с медведем. Про то, как русские американцам вертолет и телевизор делали, а те в тот момент только на ведьм охотились и негров нерусских ели. Ну, шутка такая, без обид. Или как внук Екатерины Александр Палыч в Париж с казаками ходил сеть фастфуда «бистро» организовывать – почему об этом еще фильмов нет? Почему водевиль «Конгресс танцует» не экранизирован у нас ни разу? Каков простор нехоженых сюжетов!

А потом уже заразительно смеяться австралийским шуткам про Катю с гражданскими свободами. Действительно же забавно.

Как сказал Петр Третий в том же фильме: «Ты смешная. Много я такого не выдержу, но поначалу вполне освежает».

Танцуют все

«Екатерина Великая». Великобритания-США, 2019. Реж. Филип Мартин

Очевидный сценарный кризис и зримое исчерпание американских тем заставляют англоязычные студии обращать взор на экзотику европейских монархий, шпионских игр и техногенных катастроф – в том числе и на тайны российского престола. Увы, республиканские нации и примкнувшие к ним англичане давно уже не смыслят в абсолютизме ни аза и градусом бреда напоминают фильмы прибалтийских студий о каменных джунглях Нью-Йорка – где все сидят с ногами на столах и говорят друг другу «сынок».

Государыня Екатерина у них ведет хлопотную жизнь мухи-цокотухи. Фрейлины являются к ней покалякать без стука и вызова. Фавориты бузят и требуют брака. Наследник (будущий Павел I) не велит совать нос в свою личную жизнь. Поручики бунтуют гвардию, французы мутят революцию, Крым, Пугачев, суета и нервотрепка. А тут еще на ее роль назначают Хелен Миррен, которая уже сейчас пережила матушку-царицу на 7 лет, а играет ее молодые годы. Кому из женщин такое понравится.

Поскольку всерьез обсуждать такое нет сил – посвятим неучей в краткий курс кромешной тирании, которая у них была не гуманнее нашей, но отчего-то повыветрилась из памяти.

Цари не пишут и не читают речей о прогрессе с амвона кафедральных соборов. У них нет на то времени, полномочий, микрофонов и надобы в воодушевлении масс. Для этих нужд попы имеются.

Царевичи не повышают на них голос – иначе могут оказаться в Нерчинске под именем Кузьмы Петрова и надежной охраной. Петр Великий да Иван Грозный со своими мальчиками еще и не так поступали.

С ними не говорят как с равными, не садятся в их присутствии и не качают права – а то ведь, глядишь, топор своего дорубится. Странно, что это приходится объяснять англичанам.

Гвардейские офицеры не стыдят на площадях царский конвой за возведение на трон самозванки. Прав на престол у нее, быть может, и нет – но права вырвать нечестивцу язык, зенки, ноздри и яйца еще никто не отнимал.

Словившие удачу за хвост любовники в мужья не метят – ибо освященный церковью брак даст законные права на престол им самим, их родне и вероятным потомкам, а там и до цареубийства недалеко, прецеденты бывали.

На панских ассамблеях не пляшут русского: это развлечение плебса.

К тому же, Екатерина в XVIII веке вряд ли знала слова «прогрессист» и «либерал», а если и знала, не придавала им иных значений, кроме ругательных (ровно как сейчас). Императрица, закабалившая податной люд по маковку, никак не могла мечтать об освобождении крестьянства – ну разве только в переписке с Вольтером, так чего не ляпнешь в маляве мил-дружку. Крым был отбит у Турции силой, а не уговорами татарских мурз – прозрачные намеки на недавний референдум выглядят дешево.

Русское происхождение не делает Хелен Миррен (урожденную Елену Миронову) априорной специалисткой по царизму и социализму – но в Голливуде, увы, считают иначе. В любом трэше о Кремлевской или Берлинской стене ей найдется место.

Впрочем, мотивация ее избрания на роль, возможно, иная. Мешая альковные и государственные дела, матушка Екатерина давно уже сделалась в мире эталонной фигурой софт-порно типа Распутина или Лукреции Борджиа. Миррен же столь часто появлялась голой у барочных безобразников Рассела и Гринуэя, что имя ее уже автоматически ассоциируется с двусмысленным репертуаром. Конечно, ей 74, не до неглиже, зато в качестве исполнительного продюсера она теперь усердно раздевает партнеров. Мужских задниц в фильме больше, чем у педераста Пазолини; если есть ценительницы – им будет на что посмотреть. Когда князь и будущий броненосец Потемкин-Таврический носится по двору в одном парике с саблей – русский мир предстает на экране во всем своем приапическом величии.

Душу прекрасные порывы

«Цербер», 2023. Реж. Владимир Щегольков

В истории декабризма режиссер Щегольков и сценарист Гоноровский начисто ломают канон: пора уже.

В миг пылких полуодетых свиданий за стеной ворочаются слуги – а куда их, за калачами посылать? так лавки закрыты-с. На высочайших допросах бунтовщиков нижние чины печь топят: февраль на дворе, а паровое отопление еще не придумано. Пушкин (Лев Зулькарнаев) царю не дерзит и выглядит юно – а и что б не выглядеть юно в 27-то лет? И царю (Алексей Трофимов) 30, а что говорят снизу вверх и сверху вниз – так в одном два метра с гаком, а во втором 166 см, разница воистину комическая. Хмур царь: Пестель планировал перебить его род поименно, а от немцев всякого жди, сам из них. Всего тридцатью годами раньше так же поступили французы, пример под носом. Николай Палыч в истории цербером слыл – а только отца его убили заговорщики, сына убили заговорщики и правнука с выводком убили заговорщики. Соответственно, Павла Первого, Александра Второго и Николая Второго – для тех, кто в династиях путается.

Станешь тут, ей-богу, цербером.

Выгори у них тогда – ох бы нахлебались бы всей страной; хотя и так нахлебались. Царское «Ну, и нагородили же ваши поклонники, Александр Сергеич!» – подлинно фраза века. И все во имя Родины. Царь во имя Родины, цареубийцы во имя Родины, Бенкендорф (Дмитрий Ульянов) тоже во имя Родины – боевой был генерал, всю партизанщину поднимал и в Москву с отрядами вошел первым. Каролина Собаньска, пушкинская конфидентка (Вера Колесникова), с именитыми прохвостами путается тоже во имя Родины: своей. Ей: «Цель у нас одна: освобождение России и Польши». А она: «Освобождайте Россию. Мне достаточно Польши». И всегда им было достаточно Польши. И фамилия замечательного сценариста Гоноровского внезапно заставляет задуматься.

Дуэли – тупые, воздух – сырой, стихи – горячие и слабые, как и большинство горячих стихов. В санях Смерть, кони пугаются, Тимофей Трибунцев играет в таком гриме, что и не узнать, толстый и одышливый. Фантомный город, как водится, полон мнимостей, сюжет тоже.

Коллежского советника Бошняка (Сергей Марин, в которого влюблены все девочки) подсаживают в камеры смутьянов для дознания. Комбинация задумана им с графом Виттом (Евгений Цыганов, в которого были влюблены все девочки десятью годами ранее, да и сейчас влюблены, только выросли) – с которым они делят на двоих пани Собаньску. Тем временем особ, сотрудничавших со следствием, одного за другим находят с ножом в спине, головой в Неве и вовсе без головы: в Петропавловке утечка, и советник с графом тоже под колуном человека чести (Александр Горбатов, любимый дамами за богатырский рост). А поскольку сыск с головой в мятеже, душегубцев ищет заезжий москвич (Трибунцев) и два его комических дуболома (Кирилл Кяро и Владимир Крылов, тоже прекрасные). Словом, если пан Гоноровский продолжит в том же духе и далее, монополии Б. Акунина на книжном рынке несдобровать. Но он не продолжит, ибо занят сложностями души («Цой»), а не беллетристикой, и Акунин, как и приятные во всех отношениях провокаторы, выйдет сухим из воды[7].

Фильм явно перекликается с еще одной картиной о сложностях дворянского выбора, государевом грузе престолонаследия и роковых полячках в роли роковых француженок – «Звездой пленительного счастья», где всех блестящих офицеров тоже играли главные красавцы века Баталов, Стриженов, Янковский, Костолевский, Пороховщиков и даже тюремного пристава Олег Даль. Сомнительная правда заполошного мятежа там компенсировалась легендарным шагом декабристских жен и песенкой Окуджавы про деву юную. Нынче все строже, продюсировавший кино Институт развития интернета озабочен государственничеством и, провалив «Большой дом» (чушь ядреная), кажется, вытянул счастливую карту. Режиссер Щегольков все увереннее укореняется в топе профессии, и слава о нем не идет по интернетам только потому, что вопросы ставит прогрессивной общественности неугодные, а в инете правит она – с чем, видимо, и призван покончить ИРИ.

Продолжена и любимая традиция советского кино привлекать великих артистов на роли меланхоличных жандармских разумников. Были ими и А. А. Миронов («Особых примет нет»), и Е. П. Леонов («Первый курьер»), и Л. С. Броневой («Товарищ Арсений»), О. А. Анофриев («Ссыльный № 011») – и вот, пожалте, Тимофей Владимирович Трибунцев, топтыжка такой.

А Цербер-то кто, спросят дотошные.

Да все Церберы.

И царь, и сыскарь, и Бенкендорф, и Бошняк с Виттом.

И даже Пушкин в «Истории Пугачевского бунта» напишет, что так и надо.

Жуткая страна. Вата-с.

P.S. А стучать и впрямь нехорошо, и в Неву за это спускают абсолютно справедливо. Что не отменяет пушкинского: «Текст может иметь ровно столько свободы, сколь может вынести».

Гогольнаш

«Гоголь», 2019. Реж. Егор Баранов

Быков однажды писал, что Украину придумал Гоголь, а до него никакой Украины и не было[8]. Теперь та Украина смылась (вместе с Быковым), оборотившись из нашей Баварии, где солнце, пиво, девки и коровий мык, в нашу Трансильванию, где жаркая луна, волчий вой, ведьмы на помеле и нет покоя русскому путешественнику. Эту Украину тоже придумал Гоголь, но мы на сходство не обращали внимания, думали: брехня, – а вот теперь обратили.

Многое меняется на свете по воле рока и больших писателей.

Украина дня нам теперь стала без надобы – не зря дед Лимон записал ее в «Книгу мертвых-3» (есть у него такой поминальник). Вся эта довженкина симфония шляхов, подсолнухов, мазанок и яблонного цвета нескоро еще вдохновит русского читателя и кинозрителя – а оттого и писаниям взяться неоткуда. У всякого Тараса там свой Андрий, кузнец Вакула на коленях перед императрицей заради панской обутки выглядит плебеем, а Пацюк, которому в рот галушки скачут, в переводе с местного наречия означает крысу, что тоже звучит символично. И на деньгах у них Мазепа, и сами народец довольно сомнительный.

Гоголевская сатира тоже приувяла: неизбывная актуальность делает любые новые постановки «Ревизора» и «Мертвых душ» с толстыми намеками редкостной банальщиной. Помнится, античиновная «Забытая мелодия для флейты» начиналась как раз с закрытия студийного «Ревизора», где Марья Антоновна садилась на шпагат, Бобчинский с Добчинским извивались в низкопоклонстве, а чиновник из Петербурга прибывал на членовозе. «Чтоб я никогда больше этого не видел», говорил символ административного зла бюрократ Филимонов, и мы благодарны за это товарищу Филимонову. Кто-то же должен был остановить непотребство.

Так-то и вышло, что за душевнейшим из наших классиков осталась одна лишь ниша русского Эдгара По – что и увидел душевнейший из наших продюсеров Александр Цекало (родом, кстати, оттуда же). Украина ночи, жарких шепотов, басаврюков и свиномордий за пасхальным столом как-то вдруг пошла, указатели «Полтава» и «Миргород» заскрипели, а на луне вызрели родимые пятна, от веку тревожащие оборотней и серийных маньяков. В эту полную и дурманящую луну отлично вписался логотип канала-производителя ТВ-3, позиционирующегося как «первый мистический» и сочинившего сагу о том, как Гоголь бился с виями, мертвяками и заколдованным местом, где ничего не вытанцовывается, как ни пляши.

Оказалось, что скрипы, чащобы, сумрачных всадников и общий аромат «Сонной лощины» наш кинематограф освоил столь же исправно, как лубок, притчу и историческую фантасмагорию. Реализм, возможно, пока и не идет – зато все, что касается легенд, роман-анекдотов и леденящих душу страшилок, снимается на самом высоком уровне. Художники и операторы от души плюсуют, напуская страхолюдного комикса, актерам одно удовольствие именно поиграть-зажечь, да и кому ж не в радость увидеть в одном кадре Цапника, Стычкина, Сытого и Меньшикова. Последний исполняет сыщика по особым поручениям г-на Гуро со всем сопутствующим профессии демонизмом посвященного в то, что другим знать не положено. Олег Евгеньевич уже во множестве играл умудренного беса при неразумном инженю – и в «Утомленных солнцем», и в «Легенде 17», и в «Кавказском пленнике», – так что с превеликим кайфом составляет пару и навек пришибленному своим ясновидением классику. Лукавые глаза-бусинки на бледном казенном лице (а с возрастом в облике Меньшикова все больше официальности) выдают новую разновидность Порфирия Петровича – тем более что патлатый Гоголь-Петров с огоньком безумия и склонностью к падучей здорово смахивает на Раскольникова. Оба-два главных мистика русской словесности и хроникера инфернального Петербурга будто сливаются у режиссера Баранова и славной бригады его сценаристов.

Конечно, пригласить на роль интроверта Гоголя самого духарного лицедея современности Александра Петрова и не дать ему беситься, балаганить и бисировать, как всем остальным, было большим вызовом актерскому ремеслу. Однако ж среди всеобщего балагана должен же быть хоть один нормальный, очарованный странник в краю чертей и панночек, – так пусть это будет Петров, у него все равно глаза дикие.

Из лучезарного баснеплёта ранних лет Гоголь становится мнительным антропофобным затворником – как декан Свифт или Сэлинджер. Так ведь и в жизни так же было. У всякого карбованца, зеркала, национального характера две стороны, и познал Николай Васильевич обе, и предсказуемо приуныл.

С его подачи – знаем и мы.

Русская рулетка[9]

«Достоевский», 2011. Реж. Владимир Хотиненко

На вопрос, что именно в России лучше, чем в других странах,

Достоевский коротко отвечал: «Все лучше».

Н. С. Лесков

Любопытно, что профессиональные недруги России мотивируют свои чувства именно Достоевским: я, мол, русских знаю, я Достоевского читал.

Никто не божится Чеховым или Толстым.

У Чехова русские нелепые, у Толстого одержимые – и только у Достоевского все как один грешники, избывающие свой грех раскаянием либо упорствующие в нем, а значит, в чужих глазах только и достойные считаться русскими.

Достоевского бы это, наверно, расстроило, а после бы плюнул: пусть их. Мало что в жизни он презирал так, как наше западничество и вечную оглядку на иностранцев (оттого-то на него, видать, и заедались так главные русские западники Набоков и Бунин).

Постановка 2011 года была предвестием грядущего консервативного поворота – антилиберального, антизападного, национализирующего Христа и освященного великим именем, с на удивление киногеничной биографией. Документально удостоверенные дикие увлечения. Выезды по заграницам с деньгами и натощак. Игроцкие страсти. Падучая. Каторга. Солдатчина. Подрасстрельное стояние на Семеновском плацу. И совершенно оглашенная проповедь русского превосходства во всем. Умеющий оценить перспективность сюжета драматург Володарский ухватился сразу, достоевсковеды после чертыхались, вымарывая эффектную отсебятину, – но суть личности за поверхностной чередой экстремальных событий угадана, ей же богу, верно.

Кротость и взрыв. Гордыня и послух. Личный и творческий интерес к самым инфернальным женским типам, которые тот же Набоков считал выдумкой и которых, меж тем, мечтали играть самые неуравновешенные и интересные актрисы мира, – не меньше, чем мужчины Гамлета. Миронов Евгений Витальевич, с его мягким юродством и бешенством, с закушенной верхней губой уже играл старшего из Карамазовых-братьев в «Современнике», потом Мышкина и произведен, наконец, в полные Достоевские – по чину. В лучшие моменты похож на священника – так и Федор Михайлович в лучшие моменты на священника был похож. На картинах и памятниках всегда выходил каким-то скомканным, корявым – эту скомканность и рефлексию Миронов и играет.

Владимир Хотиненко в сериальской своей ипостаси будто переживает второе рождение – в Миронове воплотясь. Вместе они сделают Ленина в «Демоне революции», пока вместе разыгрывают Достоевского. Много написано о том, сколько у Тарковского в «Зеркале» поставлено кадров под Вермеера и Брейгеля (да и грех не заметить) – и совершенно все молчат, насколько кадр «Достоевского» цветом и композиционно построен под самых угрюмых из русских передвижников, Перова, Крамского и Ярошенко. Серый, специально Достоевским поминаемый снег. Серые арестантские робы. Серые шинели. Кибитки. Сюртуки. Булыжник. Колоннада Казанского собора. Какая-то особая серая желтизна богоугодных домов – такой цвет у Мариинской лечебницы для бедных, где Ф.М. родился и где теперь его музей-квартира. Когда в зачине каждой серии Перов пишет знаменитый Третьяковым заказанный портрет Ф.М., играет его тоже художник – мультипликатор-«оскароносец» Александр Петров[10], действительно на Василия Григорьевича дивно похожий, и это назначение – само по себе высший режиссерский пилотаж.

Достоевский понурый. Достоевский исповедальный. Достоевский горячечный. Достоевский в удаче – в прапорщики произведенный, сменивший бескозырку на фуражку, а солдатскую шинелишку на офицерскую с воротником.

Достоевский на эшафоте.