Прятки в Руане

Жиль Бессон отложил трубку и, повернувшись к окну, принялся массировать холодные виски. Корявые и морщинистые листья безо всяких сожалений покидали сухие ветви старого клёна. Скоро он останется совсем один, бесприютный и никому не нужный, пока не наступит весна. Как ни крути, даже такое искалеченное, больное дерево ещё питало надежды на будущее обновление. А на что мог надеяться он, директор ветеринарной клиники, с весьма большим опытом работы и многолетней бессонницей? С каким-никаким авторитетом среди подчинённых и неутихающей ненавистью к самому себе? С будто бы волевым характером и неисцелимой слабостью в стареющем теле?.. Жиль неопределённо покачал головой и, забыв о намерении открыть окно, снова повернул кресло к письменному столу.

Аккуратно сложенные бумажные листы с пустым местом возле слова «подпись» неодобрительно покосились на директора. Буквы расплывались перед глазами, не давая вникнуть в содержание, и он в очередной раз оставил попытку разобраться в написанном. Месье Бессон сложил длинные пальцы домиком и поднёс к губам. Те безликие образы, что копошились в его голове, едва ли можно было назвать мыслями. Чёрно-белые картинки, озвученные обрывками фраз, наталкивались друг на друга, мешая сосредоточиться на чём-то одном. И когда же только пройдёт эта проклятая боль в затылке? Она началась ещё десять лет назад. Тогда ему было двадцать восемь, а жизнь уже стала приближаться к закономерному финалу. Он это ощущал всякий раз, когда часы били двенадцать, а сны больше не приходили. Не было даже блаженной пустоты, на время вырывающей из круга тяжёлых забот. Чего бы только не дал Жиль за эти короткие мгновения покоя! Но нет, суровая судьба отказала ему даже в таком невинном утешении.

Месье Бессон накинул на себя белый халат, случайно оборвав верхнюю пуговицу, и отворил дверь. Если он не выйдет прямо сейчас, то окончательно срастётся с собственным кабинетом и превратится в какой-нибудь предмет мебели.

– Мадемуазель Лафлёр! – Жиль попытался натянуть благодушную улыбку при виде совсем молоденькой девушки, которая не так давно окончила университет и теперь работала в клинике ветеринаром. Эстель Лафлёр сопроводила приветствие учтивым кивком. Ещё пару секунд назад её смех раздавался по всему больничному коридору. Появление директора немного её смутило, но в озорных светло-зелёных глазах всё ещё приплясывали весёлые светлячки. Месье Бессону вовсе не хотелось, чтобы они исчезали.

– А вы продолжайте, продолжайте!.. Над чем вы там только что смеялись… – он одарил улыбкой и хорошенькую секретаршу, которая всё это время внимательно слушала мадемуазель Лафлёр. – Кажется, речь шла о чём-то очень забавном и увлекательном.

– Ах, это… – Эстель поспешно отвела взгляд, вспорхнув пушистыми чёрными ресницами. На молочных щеках появилось два розовых пятнышка. – Это всё наша новая пациентка. Вы, наверное, ещё не слышали… Нам принесли домашнюю лису! – она снова взглянула на Жиля. На этот раз девушка не удержалась и хихикнула.

– Так-так-так… Очень интересно! – Жиль задумчиво почесал затылок. Короткие светлые волосы стояли торчком. Он всё время пытался хоть как-нибудь их пригладить, но его попытки не увенчивались успехом. – Ну и что натворила эта рыжая чертовка?

– О, месье Бессон, вы и представить себе не можете! – мадемуазель Лафлёр кокетливо забрала за ухо каштановую прядь. – Она собиралась напасть на лесного ежа, а тот сам на неё набросился!

– Ёж набросился на лису? – вытаращил глаза Жиль. Аномальное явление вызвало у него неподдельный интерес. А он-то думал, что в мире животных всё куда более предсказуемо, чем в человеческом!

– Она хотела сбросить его в воду, но просчиталась… Ёж выпустил колючки, и лиса повредила лапу. Мне пришлось её забинтовать.

– А вы очень смелая, мадемуазель Лафлёр.

– Благодарю вас, месье Бессон, но я ведь сама выбрала такую профессию. Врач не должен ничего бояться.

Жиль несколько долгих секунд наблюдал за тем, как больничный коридор поглощает бойкую бесстрашную девчушку, и очнулся, только когда она совсем скрылась из виду. Милая Эстель! Какая же ты беспечная… Enfant15, да и только. Ещё даже не попробовала жизнь на вкус, а уже наивно предполагает, что знает о ней всё.

Низкий и слегка приглушённый голос секретарши вырвал Жиля из потока невесёлых размышлений.

– Месье Бессон, вы обещали подписать моё заявление.

С минуту он молча разглядывал эту милую француженку с идеальной осанкой, похожую на ожившую Галатею. Да, она, несомненно, была из тех женщин, которых называют très belle16. Жиль перевёл взгляд с вьющихся тёмных кончиков волос на ожерелье из мелких жемчужин. Будучи весьма скромным, оно, однако, прекрасно сочеталось с воздушной мятной блузкой. Сколько времени они уже проработали вместе? Три года? Пять лет? А он никогда раньше не замечал, как она красива.

– Мадемуазель Бернар, простите, у меня совсем вылетело из головы… Но зачем вам увольняться? Вам здесь не нравится?

Девушка едва подавила тяжёлый вздох. Теперь он, кажется, начал что-то припоминать… Вот уж действительно: ненадёжна память человеческая!

– Месье Бессон, на следующей неделе я выхожу замуж. Мы с мужем переезжаем в Париж. Я искренне сожалею, но мне очень нужна ваша подпись.

Жиль растерянно закивал головой, пообещав тотчас же исправить свою оплошность. Но, передавая девушке заявление, он всё-таки не удержался от маленькой колкости:

– И зачем вам только выходить замуж? Семейные заботы очень скоро погубят вашу красоту… А впрочем, желаю вам счастья!

Когда месье Бессон наконец-то выбрался на улицу, дыхание осени стало ещё ощутимее. Она будто кралась сзади и нашёптывала в спину, что время уходит, прошлое навсегда остаётся в прошлом, будущее неумолимо, а настоящего не существует. Нет такого мгновения, которое, подобно бабочке, дало бы себя удержать. Жиль нахмурился, пытаясь прогнать навязчивую ведьму, натянул кожаные перчатки без пальцев и надел шлем. Всем остальным видам транспорта он предпочитал мотоцикл. Когда проносишься мимо ревущих автомобилей, ты будто входишь в сговор с самим ветром. Слушаешь его незатейливый свист и заражаешься тем же безрассудством. Забывая о тревогах и сомнениях, пускаешься догонять свободу, которая то и дело ускользает из виду, смеясь и поддразнивая замечтавшегося чудака.

– Дорогой!

Чьи-то тёплые руки обхватили его сзади, и он ненадолго прикрыл глаза, наслаждаясь знакомым приятным прикосновением. На счёт три Жиль обернулся. Она стояла перед ним, такая миниатюрная, похожая на фарфоровую куколку с безупречной кожей и блестящими глазами, счастливая и юная, как танцующая стрекозка, и не переставала улыбаться. В уголках светлых глаз собрались лёгкие паутинки. Ветер – весьма галантный кавалер – тотчас же заиграл в белокурых волосах маленькой лесной феи. Жиль притянул её к себе и поцеловал в лоб:

– Tu es charmante17, – нисколько не лукавя, с искренним восхищением проговорил месье Бессон. Он уже давно заметил за собой одну забавную странность: с каждым днём его привязанность к жене становилась всё сильнее и глубже. Более того, Жиль снова и снова в неё влюблялся, до сих пор не веря, что отныне они принадлежат друг другу. Порой она казалась ему призраком, грёзой, выдумкой полусонного разума, способной исчезнуть в любую секунду… Нет, он не позволит, он во что бы то ни стало должен её удержать.

– Всё хорошо? – её проницательный взгляд читал душу. Жиль кивнул: теперь у него действительно всё хорошо и даже осень не кажется такой безобразной старухой, которая постоянно плетётся рядом, волоча за собой клюку.

– Я всё ещё не понимаю, почему ты меня выбрала.

Жиль не сдержал улыбки, вспомнив тот суматошный день, когда в его ветлечебнице то и дело раздавались визгливые телефонные звонки, но никто на них не отвечал – мадемуазель Бернар взяла больничный. Как же он был тогда взбешён!

Жиль даже не потрудился надеть халат и выбежал из кабинета в чёрной рубахе и тёмных джинсах. Он погрозил кулаком практиканту и обрушил на него шквал непечатных ругательств. Парнишка даже опешил и сразу понял, что месье Бессон не француз. Сложно представить, чтобы французы так грязно ругались, сознательно уничтожая романтическое обаяние сонорных согласных.

– Pardon, monsieur… – послышался сзади чей-то робкий, заметно дрожащий голос.

– Да что вам всем от меня, чёрт побери, нужно! – неожиданно перешёл на русский директор, и хорошенькая незнакомка наградила его своей самой очаровательной улыбкой.

– Значит, я не ошиблась… Вы тоже из России!

Когда он увидел её сияющее лицо и услышал нежный, напевный голос, то невольно застыдился своей брани и громоподобного баса. С минуту Жиль разглядывал это невинное создание, ощущая себя чудовищем перед красавицей, сошедшей с книжных страниц.

– У меня тут кое-что приключилось. Кажется, этого малышку бросили, а его лапка…

Тут только Жиль заметил, что девушка прижимает к себе котёнка, а на её руках горят следы недружелюбных когтей. Директор передал «малышку» перепуганному практиканту, а незнакомку повёл к себе в кабинет, чтобы обработать царапины перекисью водорода.

– Ты у меня такой глупенький… И тогда, и сейчас, – сказала вдруг она, снимая с руки мужа перчатку и сжимая его ладонь. – Я влюбилась в тебя с первого взгляда.

– Но я был таким колючим… – поморщился Жиль. Его мочки ушей краснели при одном лишь воспоминании о том дне.

– А я полюбила твои колючки. Знаешь, Жиль, ты идеальный муж.

– Ох, Натали, но я ведь такой старик…

– Глупости! Вот станешь папой – и больше не будешь думать о таких глупостях! Я очень хочу близняшек – мальчика и девочку.

Жиль погладил её по голове. Да, она его любит… Любит, но… она ещё так юна! Он её не заслуживает. Судьба слишком расщедрилась, преподнеся ему такой подарок. Ну что он может ей дать? Жиль дотронулся до обручального кольца, к которому так и не успел привыкнуть. Он поспешно спрятал руки за спиной.

– Твоя подруга уже приехала?

Натали кивнула и поправила голубой бант на блузке, запрятанной в строгую юбку-карандаш. – Надеюсь, я хорошо выгляжу… Ах, Жиль, я так волнуюсь! В последний раз мы виделись с Майей в шестом классе! Не хочу её разочаровать. На самом деле мне бы не хотелось, чтобы она ютилась в цветочном магазине… Но, знаешь, Майя такая упрямая! Говорит, что боится нас стеснять. Дурочка, не правда ли?

Жиль едва сдержался, чтобы не расхохотаться: слово «ютиться» совсем не подходило к цветочному магазину его жены с весьма просторной комнатой внутри и широким диваном, а вот «стеснять», напротив, как нельзя точно описывало их крошечную однокомнатную квартирку в старинном доме. Они собирались подыскать более подходящее жильё после свадьбы, но Натали слишком сильно привязалась к этой убогой комнатёнке, да и цветочный магазин находился в шаговой доступности.

– А ещё я познакомилась с месье Кюри. Представляешь, он поселился с нами по соседству! Чудесное совпадение, правда?

Морщинка между бровями Жиля обозначилась ещё сильнее. Он почесал затылок в твёрдой уверенности, что его волосы снова в беспорядке.

– Месье Кюри? – переспросил Жиль, точно пробуя это имя на вкус. Нет, совсем никаких ассоциаций, но отчего-то сдавливает горло, будто внутри у него комок, который хочется поскорее выплюнуть.

– Это ведь тот самый дирижёр! Я же показывала тебе выступление… Не помнишь?

Жиль не был поклонником классической музыки и больше всего на свете любил слушать тишину, так что дирижёры оркестра ничуть его не волновали. Может быть, он из вежливости и согласился посмотреть какое-то выступление, но память упрямо отказывалась ему помогать.

– Да-да, разумеется… – растерянно кивнул, чтобы не расстраивать жену.

– В жизни он ещё обаятельнее! – выпалила Натали, по-лисьи прищуриваясь. На самом деле притворство и хитрость были не в её характере, но сейчас ей хотелось немного расшевелить мужа.

– Сколько ему лет? – напрягся Жиль, отрывая взгляд от упавшего на его ботинок кленового листа с тёмно-бурыми пятнами.

– Лет на десять моложе тебя… – беспечно ответила Натали, прикусив язык, чтобы не рассмеяться и не испортить назревающую сцену ревности, которая всегда так умиляла их обоих.

– Что? На целых десять лет? – Жиль смахнул с ботинка гниющий лист и поджал губы. Как же сложно жить с молодой женой! – Но ты ведь в него не влюбилась? Ведь нет? Клянусь, я сломаю ему нос, чтобы слишком не задавался!

***

Брюшной щит красноухой черепахи называется пластроном, а спинной щиток – карапаксом. Панцирь – одна из отличительных особенностей строения черепах. Дополнительную прочность ему придают так называемые швы…

Костя потёр покрасневшие веки. Он не мог остановиться, когда читал какую-нибудь увлекательную научно-популярную книжку. Особенно если она касалась животного мира, а рядом находился наглядный пример.

Костина мама работала ветеринаром, или, попросту говоря, спасателем животных. Мальчику подобное определение нравилось куда больше, чем не слишком понятное и как будто немного отталкивающее слово. Да, его мама спасала беззащитных малышей, по воле судьбы оказавшихся на грани жизни и смерти. Вот почему в их тесной однокомнатной квартире время от времени появлялись котята с изуродованными хвостами, щенки с ранеными лапами, внезапно онемевшие попугаи или… маленькая пугливая черепашка.

Костя впервые видел это причудливое животное так близко, да и, признаться, никогда прежде им не интересовался. Но сейчас ему вдруг очень захотелось помочь бедняжке, не желающей показываться из-под крепкого панциря. Черепаха, наверное, боялась, что ей снова причинят боль, если она позволит себя приручить.

Мама сказала, что её нашли завёрнутой в мусорный пакет возле урны. Слава богу, добрые, неравнодушные люди отвезли бедняжку в ветлечебницу, и уже там она попала в заботливые мамины руки. Мама собиралась понаблюдать за поведением подопечной, поэтому и принесла её на время домой. Костя обрадовался, что у него появился новый и весьма любопытный объект для исследований, а папа только махнул рукой. Он уже привык к маминым причудам и в шутку называл её сестрой милосердия. Сказал спасибо, что это всего-навсего черепаха, а не какой-нибудь тарантул. Папа с детства боялся пауков и ничего не мог с этим поделать, хотя он и был очень смелым, мужественным человеком, когда дело касалось его работы. Он, как и мама, тоже служил своему призванию – работал хирургом и спасал людей. Костя понимал, какое это важное и ответственное дело, но всё-таки в глубине души отдавал предпочтение маминой работе. И в этом нет ничего удивительного: мальчик никогда не видел папиных пациентов, хотя и многое о них слышал, зато мамины всегда были здесь, рядом с ним, согревая сердце своей невинной беззащитностью. Да и у любого сколько-нибудь человечного существа при взгляде на несчастное животное пробудится сочувствие и желание помочь.

Иногда родители устраивали жаркие споры, по чьим стопам последует их единственный сын. С детства серьёзный и самостоятельный, послушный и сердобольный… Не ребёнок, а просто мечта! Конечно же, он станет врачом и будет помогать больным на операционном столе – в этом Костин папа нисколько не сомневался.

Вот же глупость! Ребёнка гораздо сильнее влечёт к животным. Он прочитал о них столько чудесных книжек! У Кости огромное сердце, и в будущем он продолжит великое дело своей матери. Мальчишка, разумеется, растёт ветеринаром, иначе он бы не проводил столько времени с несчастными зверьками.

Да разве бывают дети в его возрасте, которые не любят животных? Не все же при этом становятся ветеринарами. Вздор, да и только!

Костя прекрасно знал, что у этого спора не будет конца, пока он сам не определится с профессией. Но впереди ещё столько событий, способных перевернуть любые планы, что лучше просто идти собственной дорогой и до поры до времени ни о чём не задумываться. А времени у мальчика было немало, поэтому он и закрывал дверь на кухню, когда папа с мамой в очередной раз затевали обсуждение на любимую тему, прятался в комнате за шкафом, взяв в руки какую-нибудь энциклопедию, и погружался в мир тайн и удивительных открытий. Ему совсем не хотелось обижать кого-то одного из своих родителей, поэтому он пообещал себе, что не станет ни хирургом, ни ветеринаром.

Несмотря на то что мама и папа так усердно работали, денег в семье никогда не хватало – приходилось расплачиваться со старыми долгами. Именно поэтому Тумановы никак не могли выбраться из неуютной малосемейки с неистребимым кислым запахом. Но между тем родители не хотели, чтобы одноклассники дурно отзывались об их сыне, и с особенным рвением заботились о его внешнем виде. Костя, как и отец, носил только строгие костюмы, купленные у кого-нибудь с рук или доставшиеся от двоюродного брата. Обязательный элемент, без которого не обходится ни один аристократ, – это, разумеется, галстук. Мама завязывала его мальчику каждое утро, а он был вынужден смиренно выносить ежедневную пытку. Галстук сдавливал шею, и Костя никак не мог понять, для чего ему нужна эта петля. Иной раз он воображал себя мучеником, который стоит на эшафоте и ожидает неминуемой казни. Видел что-то подобное на картинках в учебнике истории.

В костюме мальчику было тесно точно так же, как и в квартире, но он никогда не жаловался. Молчание и терпение – вот две добродетели по-настоящему достойного мужчины. Костя это давно усвоил и потому не позволял себе выказывать недовольство или, что ещё хуже, топать ногами, наотрез отказываясь внимать родительским просьбам.

Мама и папа, разумеется, о нём заботились и не хотели, чтобы их сын становился посмешищем в чужих глазах. Однако от этой участи едва ли сможет спасти костюм и галстук.

Всё началось с того самого дня, когда в их классе появился новенький. С первого же взгляда Костя признал в нём родственную душу и ужасно обрадовался, когда мальчишка сел рядом.

– Ты выглядишь круче других, – шепнул Косте незнакомец, стуча карандашом по парте. – Эти толстовки – просто отстой, – и он показал пальцем на круглого двоечника в капюшоне, который сидел за последней партой и разрисовывал учебник геометрии.

Лестный комплимент вызвал у Кости самодовольную улыбку. Вот только он никогда прежде не улыбался с таким чувством и почти сразу смутился. И всё-таки нет ничего приятнее внимания сверстника, ведь у мальчика не было близких друзей: одноклассники упрямо делали вид, будто не замечают его существования.

Рома Царёв тоже носил строгие пиджаки и белые рубашки, правда, вместо обычного галстука он предпочитал бабочку, что пробудило в Косте страстное желание иметь точно такую же. Всего за несколько недель новичку удалось сплотить мальчишек-одноклассников и стать их негласным лидером. Костю он называл лучшим другом, что ему особенно льстило, и нередко обращался к нему за советом по совершенным пустякам.

– Как ты считаешь, звать Лёньку играть в футбол или нет? – спрашивал Рома, кивая в сторону пухлощёкого одноклассника, с завидным аппетитом поглощающего шестую булочку из школьной столовой.

– Конечно! Его и так считают изгоем… – Костя вздохнул, вспомнив, что совсем недавно и сам держался от других мальчишек на расстоянии, даже не надеясь быть принятым в их круг. А теперь он носил гордое звание «второго по важности» после Царёва.

– Раз уж ты так просишь, мы, конечно, ему предложим… Но я почему-то уверен, что булочки для него куда привлекательнее футбола.

Всё это время Костя Туманов, прежде такой робкий и незаметный Костя, чувствовал себя опьянённым всеобщим вниманием к собственной персоне. Ему пожимали руку при встрече и хлопали по плечу, с его мнением считались, и оно казалось другим весьма интересным; мальчишку звали кататься на велосипедах и даже толкали на разные хулиганские выходки. Костя, разумеется, участвовал во всех легкомысленных проделках новых товарищей, к большому сожалению родителей и учителей. Но разве он мог отказаться от весёлых и, как ему казалось, никому не приносящих вреда забав? Ведь это придумали друзья, которые так его любят и уважают!

Если бы Костя знал тогда, что скрывается за этой внешней добротой, он бы не пошёл на поводу у своих беспечных сверстников.

Однажды во время классного часа он воспользовался случаем и сделал маленькое объявление. Мама попросила его рассказать о благотворительной акции «Помоги животным». Все желающие могли принести корм, игрушки и лекарства – собрать волшебный мешочек, способный порадовать или даже спасти четвероногого друга. Разве это не чудо? И неужели найдутся люди, которые будут насмехаться над искренними словами добросердечного мальчика?

– А у моего деда кошка недавно родила, – чавкая жвачкой, говорил потом Рома Царёв. Он, как обычно, находился в окружении любопытных одноклассников. – Штук семь котят или восемь, представляете? – Рома даже вытаращил глаза, стремясь произвести впечатление на сверстников.

– Раздали? – спросил чей-то зевающий голос. Царёв отрицательно покачал головой. Он обвёл ребят взглядом заговорщика, собирающегося выдать лучшего друга на растерзание алчным врагам.

На самом же деле ему хотелось немного потянуть время, чтобы сохранить интригу, а потом неожиданно опрокинуть обывателей в правду. Костя даже поёжился, потому что никогда прежде не видел у Ромы такого самодовольного выражения лица. Неужели он обманулся и его друг вовсе не тот, на кого можно положиться и в горе, и в радости?

– Утопили. Всех семерых, – чудовищная полуулыбка Царёва острым лезвием полоснула Костю. Он поморщился: в глазах начало темнеть. Вот-вот – и потеряет равновесие у всех на глазах. То-то ребята посмеются!

– Что ты такое говоришь? – не вытерпел мальчишка, ударив кулаком по учебнику биологии.

– А ты у нас чё теперь, мать Тереза? – Рома оскалился, и Костя впервые заметил, какой огромной была дырка между его передними зубами.

– Нельзя так с ними… Они ведь живые! А если бы тебя точно так же утопили в детстве? – не унимался Костя, ещё не вполне осознавая, что пути назад нет и они едва ли когда-нибудь снова станут друзьями.

– Чё ты сказал? – густая чёрная бровь Царёва криво изогнулась. Он привстал со стула и двинулся на бывшего товарища, словно перед ним стоял не человек, а так… пустое место. – Слушай сюда, попрошайка… Ещё что-нибудь такое выкинешь – и сдохнешь. Понял?

С лёгкой руки Царёва за Костей закрепилось обидное прозвище Попрошайка. Он больше ни разу не сделал перед классом ни одного объявления, но сверстники всё равно продолжали издеваться над ним каждый день. Бомжик, нищеброд и даже вонючка. Эти жалкие слова то и дело сыпались Косте в спину, как только он отворачивался к доске или шёл по школьному коридору во время перемены. Никто из бывших друзей не поддержал его – они боялись своего вождя, который всего одним кивком головы превратил второго по важности человека в неприкасаемого. На стороне несчастного мальчишки оказались одни девчонки. Некоторые в открытую ему сочувствовали, потому что сами любили животных, другие же предпочитали держаться на дистанции. Однако они не участвовали в общей травле, и за одно это уже можно было сказать им робкое «спасибо». Правда, Костя даже немного тяготился девчачьим обществом – из-за этого ему доставалось от Царёва и его сподвижников ещё больше. Попрошайка в одно мгновение превратился в Нюню, хотя он всегда сохранял серьёзный вид и не позволял себе плакать на людях. А вот настоящей плаксой была его соседка по парте – Танька Одинцова. Она могла разрыдаться прямо на уроке, и никто не знал, что она себе в очередной раз нафантазировала.

Танька больше других переживала за Костю и, стараясь хоть как-нибудь его поддержать, помогала с домашними заданиями по русскому языку и литературе.

– Тань, ну чего у тебя опять глаза на мокром месте? – не выдерживал иной раз мальчик.

– Жалко Акакия Акакиевича18, – пожала плечами эта странная русоволосая девочка с большой родинкой на левой щеке. Из-за этого изъяна ей постоянно приходилось выслушивать отнюдь не лестные комплименты в свой адрес со стороны модных девчонок.

– Кого? – не понял Костя. Он, конечно, давно привык к причудам подруги, вечно витающей в облаках, но время от времени всё-таки удивлялся.

– Туманов, ты вообще книжки читаешь? – вскинулась она, поставив крошечные ручонки на пояс. Теперь Танька напоминала разгневанную учительницу, которая вдруг обнаружила, что один из её учеников не готов к уроку. Костя не выдержал такого комического зрелища и прыснул, едва не подавившись смехом.

– Я только вчера закончил читать энциклопедию энтомолога19. Целых семьсот двадцать страниц! Ты хоть такое осилишь?

– Глупости! – фыркнула Танька, невольно краснея из-за того, что никогда не слышала слово «энтомолог». – Я «Анну Каренину» в четвёртом классе прочитала!

Постоянные пререкания с этой сентиментальной девчонкой немного скрашивали бесцветные будни Кости. Но иногда мальчик наблюдал за очередными выходками одноклассников, вслушивался в командирские фразы Ромы Царёва, и внутри у него сжимался колючий шар. В классе вдруг становилось так тесно и душно, что Костя хватал рюкзак и убегал прочь.