Братья Микуличи

Тархан, увидев его, вскинул свой клинок, но руки, налитые свинцовой усталостью, предали его. Оружие выпало, звякнув о землю, и сам мальчишка рухнул на колени.

– Мстислав! – взревел Борослав, пытаясь отбросить своего противника, но тот держал его мёртвой хваткой, не давая сделать и шага.

Он видел, как Отхан подошёл к Тархану. Видел, как его нога в тяжёлом сапоге опустилась на горло мальчишке. Видел, как губы кагана скривились в торжествующей усмешке.

– Ты мой, – прошипел Отхан, и его голос, тихий и змеиный, утонул в яростном рёве Борослава, который никак не мог прорваться к беззащитному юноше.

ГЛАВА 8

БОРОСЛАВ

Последние отсветы зари, что так робко тронули восток, захлебнулись и утонули в неестественной тьме. Над вытоптанным полем вновь сгустился сумрак, в котором крошечные серебряные искорки плясали, словно обезумевшие светляки. Тархан, распластанный на стылой земле, судорожно шарил рукой, пытаясь нащупать выпавший клинок, но пальцы его лишь бессильно скребли влажную грязь. Наконец он вцепился в тяжёлый сапог, что давил ему на горло, и попробовал оттолкнуть его. Отхан, призрачный каган, лишь усмехнулся и нажал сильнее.

– Не-е-ет! – донёсся до Борослава яростный, но какой-то далёкий, словно из-под воды, рык Мстислава.

Каган огненной рати откинул голову и расхохотался, и смех его прокатился по полю тяжёлым, громовым раскатом. Оборвав хохот так же внезапно, как и начал, он бросил через плечо братьям, не глядя на них:

– Опустите клинки, и мы вас пощадим. Хоть духи нижнего мира уже шепчут о вас, то их забота. Нам нужна лишь кровь потомка Чингиза.

Борослав тяжело дышал, мотнул головой, отгоняя красную пелену усталости с очей. Взгляд его, быстрый и цепкий, оценивал расстановку сил. Огненный отряд сжимал кольцо. Его противник, могучий воин, которого он уже дважды рубил мечом, стоял совсем рядом, не сводя с него горящих глаз, готовый в любой миг ринуться в бой. Да и остальные замерли, как волки перед прыжком. Бесполезно. Ярость в груди богатыря боролась с ледяным пониманием: это конец.

– Погоди, призрачный хан! – раздался вдруг голос Мстислава.

Борослав покосился на брата. Тот медленно развёл руки в стороны, показывая, что не собирается нападать, но меч и нож сжимал так, что побелели костяшки. Голос, поначалу дрожавший от сбитого дыхания, обрёл былую твёрдость и даже некоторую напевность. Брат начинал свою игру.

– Не торопись. Выслушай. Дело есть.

– Зачем? – ухмыльнулся Отхан, не убирая ноги с Тархана. Юноша под его сапогом побагровел, словно перезрелая слива, и обмяк.

– А затем, что мы не сдадимся, – спокойно ответил Мстислав, и Борослав замер, всем телом подавшись вперёд, готовый к последней, отчаянной схватке. Нет, лучше не мешать. Мстислав – знатный баламут и заговорщик, уболтает и мёртвого. Уж коли затеял, значит, есть какая-то думка. – Поляжем тут все, – мирно продолжил брат, – но мальчишку не отдадим.

В тяжком взгляде Отхана мелькнуло что-то похожее на уважение.

– Герои, – не спросил, а утвердил он. – Это и есть причина, по которой мои вои до сих пор не разорвали вас, а я всё ещё слушаю твой лепет. Но скажи мне, с чего вам такая забота о щенке предателя?

– С того, – Мстислав чуть растянул слово, подбирая нужные нити для своей словесной паутины, – что мы слово дали его отцу, Тургэн-хану, сделать из сына воина. А слово Микуличи держат.

При имени Тургэна чело Отхана исказила такая лютая ненависть, что даже воздух вокруг него, казалось, затрещал. Он грозно зарычал и с новой силой вдавил сапог в горло Тархана. Послышался тихий, тошнотворный хруст, и юноша судорожно дёрнулся. Борослав взревел и перехватил меч обеими руками, готовый прыгнуть, но властный взгляд брата пригвоздил его к месту: «Стой!»

– Вы жаждете мести, – удивительно гладко и вкрадчиво продолжал Мстислав, будто не замечая происходящего. – И мы с братом вас понимаем. Наказать виновных – дело чести. Но… ведомо ли тебе, воевода, что те самые духи, что помогли твоему врагу, обманули и вас?

Тяжкое молчание повисло над полем. Призрачные воины не шевелились, но пламя, окутывавшее их, затрепетало беспокойно.

– О чём ты? – недобро прищурился Отхан, но давление чуть ослабил, переместив ногу с горла на грудь юноши. Тархан шумно, с хрипом втянул воздух.

– О том, – Мстислав чеканил каждое слово, – что те тёмные духи забирали у каждого хана из рода Чингиза его первенца. Ещё во младенчестве! Они пускали вас по ложному следу, зная, что вы никогда не найдёте того, кого ищете, потому что его уже нет в живых! А вы, раз за разом возвращаясь ни с чем, продолжали служить им, в надежде однажды свершить свою месть.

Огненные воины не шевелились, но пламя, окутывающее их, взметнулось выше, яростней.

– Ты лжёшь! – прошипел Отхан, и в голосе его зашипели искры.

– Нет, – мягко ответил Мстислав. – А первым, кто посмел разорвать этот кровавый круг, стал Тургэн-хан. Он не отдал им сына. И уже поплатился за это. Потерял любимую жену, его род угасает, теснимый врагами…

– Так он ещё хуже своего предка! – выплюнул Отхан. – Смалодушничал, пёс трусливый!

У Борослава перехватило дыхание. Напряжение натянулось до звона. Ещё слово – и всё рухнет.

– Нет! – отрезал Мстислав и горько усмехнулся. – Он не хотел, чтобы жертва его жены стала напрасной. Он всего лишь выполнил её последнюю просьбу.

– Тогда почему он не рядом с сыном? Почему вы, а не он?

– Потому что он с пелёнок внушал мальчишке, что тот никчёмен и слаб, – в голосе Мстислава зазвучала сталь. – Явись он с нами, сын бы всё понял. А так… он уехал, уверенный, что не нужен отцу, но с отчаянным желанием доказать, что достоин жить! Тургэн-хан не хотел отдавать его и вам на растерзание, потому и послал нас. Знал, что мы не отступим. Хитёр твой враг, Отхан, и умён…

В руке кагана из воздуха соткался огненный клинок. Взмах – и он замер над грудью Тархана.

– Тем лучше. Его род слаб, и кара наша будет легка.

Борослав уловил едва заметный кивок брата. Это был знак. Взревев, он обрушил свой меч из небесного камня на призрачного воина. Тот, не ожидавший такой ярости, рассыпался снопом искр. Не теряя ни мига, Борослав развернулся и встретил клинок второго врага. Звон стали о призрачное пламя – и второй противник рассеялся золотым дождём.

Краем глаза Борослав видел, как Мстислав, будто молния, метнулся к Отхану. Короткий, злой удар кулаком в челюсть, и каган, пошатнувшись, выронил свой огненный меч. Мстислав, выбив у него из-под ног опору, повалил на землю, одним движением оказавшись сверху. Он дёрнул Отхана за волосы, приставив к его горлу нож.

– Стоять! – рык младшего Микулича эхом прокатился по полю.

Огненный отряд, уже рванувшийся вперёд, замер в нерешительности. Из тьмы соткались новые два воина, точные копии павших, и застыли рядом с Борославом, ожидая приказа. Всё. Приехали.

– И что теперь? – с явной издёвкой прохрипел Отхан, глядя на Мстислава снизу вверх. – Режь. Я всё равно вернусь. А вот вам уже не жить.

Холод отчаяния скользнул по спине Борослава. План брата, каким бы он ни был, провалился.

– Да послушай же ты, дурья твоя голова! – встряхнул его Мстислав. – Тургэн послал сына сюда не просто так! Он хотел, чтобы ты увидел – он склоняется перед твоей волей! Он принимает твою месть! Но он хочет, чтобы проклятие пало и с твоего рода, и с его! Только если ты отпустишь мальчишку, разорвётся клятва, что держит его семью, а вместе с ней – и ваша!

– Не бывать этому! – гневно зашипел Отхан. – Мы убьём отродье, и наша месть свершится!

– Да, свершится! – в голосе Мстислава зазвучало отчаяние. – Но как сказал один человек, удивив меня глубиной мысли: «Дети не должны платить за грехи отцов». Вина Чингиза велика, но этот мальчишка ни в чём не виноват!

– Это будет позором для нас… – начал было Отхан, но запнулся.

Все взгляды невольно обратились к Тархану.

Юноша, скорчившийся на земле, вдруг засветился. Неярко, робко, будто внутри него зажгли лучину. Серебристый свет просочился сквозь кожу, заструился из-под прикрытых век. Тархан распахнул глаза, полные невыразимого ужаса, хотел что-то сказать, но изо рта вырвался лишь тихий стон.

И тогда сияние, что окутывало его, отделилось, выплыло из его тела, обретая зыбкие очертания женской фигуры.

Борослав огляделся. Все огненные воины, как один, соскочили со своих скакунов и преклонили колени, опустив головы до самой земли.

– Алтантуяа… – прошептал Отхан, и в голосе его прозвучали неверие и благоговейный трепет.

Пламя, окутывавшее его воинов, разом усмирилось, потускнело. Мстислав медленно убрал нож от горла кагана, не сводя с него изумлённого взгляда. Отхан, не замечая ничего вокруг, медленно поднялся и, пошатываясь, шагнул к призрачному видению.

Губы женщины-призрака чуть дрогнули в подобии улыбки, и по полю разлилось неописуемое тепло, согревающее и успокаивающее. Она подплыла к Отхану и невесомо, бережно коснулась ладонью его щеки.

Грозный каган закрыл глаза, на его суровом лице отразилось страдание и безмерное, забытое счастье. Казалось, он впитывал эту призрачную ласку, которой был лишён целую вечность.

ГЛАВА 9

МСТИСЛАВ

Воздух, ещё миг назад гудевший от ненависти, звенел оглушительной тишиной. Мстислав медленно, словно боясь спугнуть наваждение, опустил нож. Дыхание застряло в горле, а по затылку побежали холодные мурашки. Он, привыкший ко всяким диковинам, сейчас просто стоял истуканом и во все глаза глядел на то, чего не описать было ни в одной сказке, слышанной у деревенского очага.

Грозный каган Отхан, от которого за версту несло могильным холодом и неупокоенной яростью, пал на колени. Сломился. Словно вековой утёс, подточенный слезами. Его закованные в призрачный металл руки тянулись к полупрозрачному видению, что соткалось из воздуха там, где только что трясся от страха мальчишка-степняк.

Мстислав искоса глянул на брата. Борослав застыл несокрушимой скалой, но в его обычно спокойных, как лесное озеро, глазах плескалось такое же ошарашенное недоумение. Меч он, однако ж, не опустил, лишь хватку чуть ослабил. И то верно. Доверять нечисти, пусть даже и по уши влюблённой, – последнее дело.

Призрачная дева, которую каган назвал Алтантуей, невесомо, не касаясь, провела прозрачными перстами по его лицу. А Отхан, великий и ужасный предводитель огненной рати, плакал. Беззвучно, без всхлипов. По его суровым, выдубленным ветрами щекам просто текли огненные капли, которые, не долетая до земли, испарялись с тихим шипением.

– Доколе? – глухо, с надрывной тоской выдохнул он. – Доколе нам ждать, любовь моя?

Голос девы не звучал, а рождался где-то в самой голове, отзываясь звоном серебряных колокольчиков в утреннем тумане.

– Ходить нам по кругу, покуда кто-то не нарушит проклятие, – прошелестела она, и в словах её слышалась вековая печаль. – Я не могла позволить тебе забыть о чести, мой Отхан. Лишь хотела напомнить, кем ты был, и указать на то, кем можешь стать.

– Но месть… – голос кагана дрогнул, стал почти мальчишеским. – Кровь за кровь… Таков закон степи.

– Кому мстить? – ласково возразила Алтантуя. – Гнев – дурной советчик, он застилает очи. Позволь ему утихнуть, и ты увидишь то, что вижу я.

Она отстранилась и медленно обернулась. Её взгляд, полный мудрости и скорби, остановился на Тархане. Юноша, бледный как полотно и выжатый до последней капли, съёжился, желая провалиться сквозь землю.

Отхан тоже посмотрел на него. И Мстислав увидел, как лютая ненависть в глазах призрака сменилась недоумением, а затем и вовсе безмерным, потрясённым удивлением. Он вглядывался в черты лица Тархана так, словно видел его впервые, пытаясь отыскать что-то давно утерянное.

– Как… как это возможно? – прохрипел он, поворачиваясь к своей возлюбленной.

Алтантуя скорбно, но светло улыбнулась.

– Так распорядилась судьба. Когда враг твой напал на наши земли, он думал, что истребил всех детей твоего рода. Но Цэлмэг, кормилица нашей дочери, успела спрятать нашу Сувдаа и вырастила её как свою. И вот, спустя столько лет, кровь нашей дочери и кровь потомка твоего врага смешались в жилах этого мальчика.

Отхан вновь уставился на Тархана, и его призрачные черты исказила гримаса понимания.

– Он… наш?

– Он – путь к свободе для всех нас, – подтвердила Алтантуя, её голос обрёл твёрдость. – Не смертью рвутся такие узы, а жизнью. Простить – не значит забыть. Отпустить его – значит дать надежду нам. Отпусти его, мой Отхан… В его силах это сделать…

Грозный каган медленно поднял голову. В его горящих очах плескалась вселенская тоска, смешанная с обретённой надеждой. Он снова посмотрел на своего внезапного потомка, и что-то в нём окончательно надломилось. Тяжкий вздох, похожий на стон земли, вырвался из его груди.

– Я ждал так долго, – пророкотал он, и в голосе его слышались и боль, и смирение. – Я могу ждать ещё.

Алтантуя подарила ему свою последнюю печальную улыбку, от которой у Мстислава тоскливо защемило сердце. Её образ начал покачиваться, становясь всё прозрачнее. Сквозь него уже виднелась тонкая полоса зари, что неумолимо разгоралась на горизонте.

– Мне пора, милый, – её силуэт таял, растворяясь в свете наступающего утра. – Отпусти его… и я буду тебя ждать…

Отхан протянул руки вслед тающему образу, но пальцы его сжали лишь пустоту. Он на миг замер, а потом медленно повернул голову к Тархану. Взгляд его был тяжёл, как надгробный камень.

– Твоя кровь разорвала круг, потомок, – проскрежетал он, и слова эти, казалось, высекали искры из воздуха. – Но путь твой лишь начался… Будь достойным сыном степей. И карту не потеряй. Она укажет… – и прежде чем он успел договорить, тело призрачного воина вспыхнуло яростным янтарным пламенем.

БОРОСЛАВ

Борослав ощутил, как земля под ногами содрогнулась. Огненная орда, до этого стоявшая на коленях в молчаливом почтении, вытянулась в столпы пламени. Они взметнулись в посветлевшее небо, сливаясь в единый огненный вихрь. Раздался оглушительный, затяжной раскат грома, от которого заложило уши, и небо прочертила кривая, слепящая молния. Мощный толчок ударил снизу, и все трое – и братья, и мальчишка – рухнули на землю.

В нос ударил едкий запах гари и озона. Борослав с усилием разлепил веки. Тишина. Глубокая, плотная тишина, которую лишь подчёркивало робкое, неуверенное пение первой утренней птахи. На месте, где только что стояла призрачная орда, чернели глубокие, дымящиеся выбоины.

– Это что за скоморошество сейчас было? – кряхтя, поднялся Мстислав. Он потёр ушибленный затылок и поморщился, оглядываясь по сторонам с таким видом, будто его обманули на ярмарке.

Борослав, не отвечая, подошёл к Тархану и рывком поставил его на ноги.

– Ты как, воин? Жив?

Мальчишка ощупывал себя с изумлённым видом, крутил головой, приседал, словно проверяя, всё ли на месте.

– Странно… Совсем ничего не болит. Будто и не было ничего…

– Как это не было? – не унимался Мстислав, явно заводясь. – А кто тут чуть в штаны не наложил? А кто тут с прабабкой своей беседы вёл?

Тархан, запинаясь и краснея, пересказал им то, что поведал дух его прародительницы.

– Я же говорил, ты – везунчик! – недовольно пробурчал Мстислав, подбирая с земли свой лук. – В тебе, значит, и кровь хана, и кровь его врага. Вот так замес! Потому и выжил. А мы тут за тебя жилы рвали!

Борослав коротко хохотнул, и смех его прозвучал в утренней тишине, как рокот далёкого камнепада.

– Что есть, то есть.

Он подобрал клинок Тархана и протянул ему рукоятью вперёд. Мальчишка, с благодарностью приняв оружие, повернулся к Мстиславу.

– А то, что ты плёл Отхану… про любовь отца… про то, как он…

– Ещё слово, и я тебе эти речи в глотку обратно вобью, – рыкнул младший Микулич, сверкнув на юнца своими зелёными глазищами. – Благодетель нашёлся!

Борослав снова не сдержал смеха, громкого, раскатистого.

– Уж поверь, степняк, он тебе не родня. Пришибёт и не заметит. Напоминать ему про добрые дела – худшая из благодарностей. Забудь, как страшный сон, и будешь цел. По крайней мере, до следующей переделки.

– Даже поговорить нельзя? – с обидой в голосе протянул Тархан.

– Не след, – отрезал Борослав, становясь серьёзным. – Лучше пожитки свои отыщи, покуда не затерялись в этой гари.

Мальчишка с грустным вздохом отряхнул свой помятый халат, выбил пыль из шапки и с трудом вытащил из-под туши павшего коня свою суму. Бережно перекинул её через плечо, окинув взглядом поле битвы.

Мстислав тем временем прохаживался по изрытой земле и вдруг расцвёл в довольной улыбке, подняв с земли свой колчан. Все до единой стрелы с диковинными костяными наконечниками, что он пускал в призраков, были на месте, целы и невредимы, словно и не покидали его.

– Ну, чего стоим? Кого ждём? – бодро крикнул он, поправляя на себе рваную рубаху и перевязывая за спиной оружие. – Вперёд, к ручью и девам! Пора и честь свою спасать!

– А передохнуть? – жалобно простонал Тархан, нахлобучивая шапку. Ноги его подкашивались.

– Ага, у ручья и передохнём, – подозрительно мягко отмахнулся Мстислав. – Он тут недалече!

– Правда? – воодушевился мальчишка, ковыляя следом.

– Истинная правда, – хищно усмехнулся младший Микулич, не оборачиваясь. – Ежели идти, как ворона летит. Дней пять.

Борослав лишь хмыкнул про себя. Значит, топать ещё долго. Но что-то неуловимо изменилось и в брате, и в мальчишке. Этот проклятый степняк больше не казался таким уж бесполезным.

Эх, не зря всё же поход затеяли…

Он ещё раз оглядел поле битвы, потом опустился на одно колено. Зачерпнул горсть тёплой, пахнущей грозой земли и ссыпал её в маленький кожаный мешочек, что всегда висел на поясе. Родная земля. И чужая. Пропитанная болью и обретённым покоем. Авось, и впрямь в ней теперь сила хранится.

– Вставай, брат, – поторопил его Мстислав, уже отойдя на порядочное расстояние. – Дорога сама себя не пройдёт.

Борослав поднялся. Они стояли посреди бескрайней степи, залитой золотом восходящего солнца. Трое, измотанные до предела, а впереди – неизвестность.

– Дойдём-то дойдём, – протянул Мстислав, оглядываясь на него с лукавой ухмылкой. – Вот только чует моё сердце, брат, что от большой беды мы лишь к ещё большей шагнули. Да и девы, поди, где-то заждались. Негоже заставлять их томиться.

ГЛАВА 10

ТАРХАН

Жалобный скулёж вырвался из груди сам собой, тонкий, постыдный, как у побитого щенка. Тархан тут же прикусил губу до крови, но звук уже утонул в липкой духоте леса. Мстислав, шагавший впереди, поморщился, будто у него разом заболели все зубы, но, на диво, промолчал. Степной царевич, сын грозного Тургэн-хана, а ныл так, что самому тошно становилось. Хотя, положа руку на сердце, ноги его больше не слушались, превратившись в две набитые мокрой соломой колоды.

Ночка после встречи с огненными призраками выдалась – лютому ворогу не пожелаешь. Бежали без оглядки, не разбирая дороги, ломая грудью молодой подлесок, спотыкаясь о скользкие корни-вывертни и по колено проваливаясь в гнилую, чавкающую топь. Гнал их не враг из плоти и крови – гнал первобытный, леденящий нутро страх.

Пот заливал глаза, едкими ручьями струился по спине, пропитывая рубаху до последней нитки. Дыхание вырывалось из лёгких рваными, жгучими хрипами. А мелкий, назойливый гнус, что чёрной тучей вился перед лицом, лез в рот, в нос, в уши, доводя до тихого исступления.

И только старший брат, Борослав, казалось, был вытесан из камня. Шагал себе и шагал – широкий, несокрушимый, как древняя скала. Лишь изредка поводил могучими плечами да чесал густую, смоляную бороду. Даже не вспотел, идол! Тархану порой чудилось, что этому человеку неведомы ни усталость, ни страх.

– Далеко ещё? – прохрипел наконец степняк, в очередной раз споткнувшись о корягу и едва не ткнувшись носом в прелую листву.

– Покуда не свалимся, – весело донеслось от Мстислава, хотя веселья в его голосе было не больше, чем воды в пересохшем степном колодце. Просто дразнить этого изнеженного юнца, каким он сам себя сейчас чувствовал, доставляло ему какое-то злое, горькое удовольствие.

– По нужде бы… – снова проныл Тархан, чувствуя, как от стыда горят уши.

Борослав, не оборачиваясь, махнул своей огромной ручищей в сторону колючих кустов.

– На ходу управишься. Не девица красная, не растаешь.

Тархан обиженно засопел, но спорить не посмел. И так опозорился перед ними вконец.

Спасение пришло внезапно, когда надежды уже не осталось. Сквозь плотный частокол деревьев донёсся звонкий плеск воды, и вскоре они вышли к быстрой речушке, что весело петляла меж замшелых валунов. Вода в ней была прозрачная до самого дна, но студёная – аж зубы ломило.

Тархан, позабыв обо всём на свете, рухнул на колени и припал к потоку, жадно, до боли в животе, глотая ледяную влагу. Пил так, словно всю свою жизнь страдал от жестокой жажды в бескрайних песках. Потом долго плескал себе в лицо, тёр шею, тихо постанывая от наслаждения, которое граничило с болью.

Мстислав, ополоснув лицо и шею, замер, вслушиваясь. Что-то было не так… Слишком тихо. Жуткая тишина, нарушаемая лишь плеском воды.

– Коней нет, – глухо донеслось из-за спины. Голос Борослава прозвучал как приговор.

Сердце ухнуло куда-то в пятки, обдав нутро холодом похлеще речной воды. Кони! Их скакуны, оставленные там, у проклятого места битвы с призраками…

Тархан, услышав это, побледнел как полотно. Для степняка потерять коня – хуже собственной смерти. Это была не просто утрата – это был позор, клеймо на всю жизнь. Он вскочил на ноги и, не сговариваясь, одним прыжком перемахнул через речку. Ловко, как горный козёл, запрыгал с камня на камень и скрылся за невысоким, поросшим вереском холмом.

– И куда его нелёгкая понесла? – проворчал Мстислав, выжимая мокрый подол рубахи.

– Ум есть, чай, сообразит, – спокойно отозвался Борослав. Он присел на камень и, достав из-за пояса нож, принялся задумчиво ковырять им грязь из-под ногтей. В его невозмутимости было столько уверенности, что тревога Тархана, передавшаяся было и Мстиславу, потихоньку отступила.

И ведь сообразил. Не прошло и четверти часа, как на гребне холма показалась тщедушная фигурка степняка. Он отчаянно махал руками, а за его спиной виднелись две знакомые макушки живых скакунов.

– Нашёл! – не без восхищения выдохнул Мстислав, и камень, давивший на грудь, кажется, рассыпался в мелкую пыль.

Когда Тархан, гордый и раскрасневшийся, спустился к ним, ведя в поводу их могучих скакунов, Борослав по-отечески взъерошил ему волосы.

– Молодец, степняк. Не зря тебя кашей кормим.

Тархан зарделся от удовольствия. Такая простая похвала от молчаливого богатыря стоила больше, чем все витиеватые речи придворных льстецов. Мстислав лишь хмыкнул, но в его плутовских зелёных глазах на миг промелькнуло что-то похожее на одобрение. Он подошёл к своему Огню, похлопал по горячей шее, прошептал коню что-то ласковое. Тот в ответ фыркнул, дохнув в лицо теплом и запахом луговых трав. Тюки с их скудными припасами были на месте, а значит, и жить можно.

Перекусили в молчании, наслаждаясь тишиной и обретённым покоем. Вяленое мясо, твёрдое, как кора дерева, и чёрствые лепёшки казались сейчас яствами с княжеского стола. Отдохнув немного, тронулись дальше.

Теперь путь был легче. Кони шли бодро, и к вечеру, когда тени стали длинными и зыбкими, а воздух наполнился прохладой и запахом прелой листвы, братья решили искать место для ночлега. Долго плутали вдоль берега, пока кони сами не вывели их, зачуяв большую воду.

Они остановились на берегу реки. Реки столь огромной и величественной, что другого берега не было видно. Лишь бескрайняя водная гладь, подёрнутая лёгкой вечерней дымкой, сливалась на горизонте с темнеющим небом. Вода казалась чёрной и тяжёлой, как расплавленный свинец. Вдоль кромки темнели густые заросли камыша, а у самой воды скорбно склоняли свои плакучие ветви две старые ивы, словно матери, оплакивающие утонувших в этих тёмных водах детей.

– Властница… – благоговейно выдохнул Тархан, глядя на реку со смесью суеверного ужаса и детского восторга. Он, выросший в сухих степях, где ручей почитался за великий дар небес, никогда не видел столько воды разом.

– И сюда добралась, топь её побери, – пробасил Борослав, соскочив с Мрака. Он с хрустом потянулся, разминая затёкшие кости. – Ну, мать рек, принимай гостей незваных.

Место для стоянки выбрали удачное: покатый песчаный берег, удобный для спуска к воде, и несколько крупных валунов, обкатанных временем. Борослав с Мстиславом, кряхтя, подтащили их поближе к тому месту, где собирались развести огонь, соорудив подобие очага.

Разделись. Быстро смыли с себя дорожную пыль и липкий пот. Вода во Властнице была уже не ледяная, а прохладная, ласковая. Выйдя на берег, Борослав разложил мокрую одёжу на камнях, что уже начали отдавать тепло от разгоревшегося костра.